Зов чёрного лебедя

Глава 20. Сон

Внезапно между ними возник крупный, по пояс человеку, лис, зашипевший в сторону медведя.

Тот тут же перестал перебирать лапой и издал утробное рычание, а затем стал подниматься на две задние лапы. Мирослава невольно отступила на шаг, но потом стала ругаться на Ииро:

— Зачем ты вмешался? Всё в порядке! Уйди!

Лис возмущённо прыгнул в её сторону, а затем приложил уши к голове, припал животом к земле и угрожающе зашипел.

— Не вздумай мне угрожать! — опасно понизив тон, потребовала Мирослава, но было уже поздно.

Медведь оглушительно взревел, а затем одним слитным движением лапы откинул лиса в сторону. Мирослава бросилась было к упавшему Ииро, но вовремя остановила саму себя. Она подняла голову и заметила, что над ней навис огромный медведь, внимательно следящий за её действиями.

— Я ничего не делаю, — на всякий случай сказала она. — Просто стою. Не нервничай. Меня никто не обижает.

Медведь начал ворчать, но Мирославе показалось, что уже более спокойно. Он всё ещё возвышался над ней громадной глыбой, но уже не столь свирепо.

— Тебе нужно успокоиться, — мягко произнесла Мирослава. — Всё ведь хорошо, верно? Не знаю, чем я тебя обидела, но я этого точно не хотела. Услышь и поверь мне, пожалуйста.

В глазах зверя мелькнула искра понимания, которую Мирослава заметила только потому, что пристально наблюдала. Она сочла это хорошим знаком и ласково продолжила увещевать:

— Я бываю неправа, но и ты хорош — отправился валить деревья вместо того, чтобы просто поговорить. Приди в себя и давай всё обсудим, как цивилизованные люди.

Медведь обиженно рыкнул пару раз, покачнулся и громоподобно приземлился на передние лапы. Мирославе даже показалось, что земля под её ногами вздрогнула. Она обернулась к стоящим неподалёку друг от друга Раймо и Эрно, которые одобрительно и осторожно ей кивнули.

Затем Раймо стал медленно передвигаться в сторону отброшенного Ииро, который продолжал валяться в траве, скуля и дрыгая лапами. Мирославе не казалось, что он плачет от боли, скорее просто привлекает внимание, но она всё равно невольно переживала.

— Мстислав, пожалуйста, приди в себя, — ласково, но строго повторила она.

Медведь недовольно покрутил шеей, затем шумно выдохнул через ноздри и отправился в тот же тёмный угол поляны. Мирослава внимательно наблюдала за его удивительно ровной походкой для медведя, пока окончательно не убедилась в том, что он пошёл обращаться в человека.

Она облегчённо выдохнула и отчего-то ощутила невероятную радость на сердце, которую немного подпортили слова, подошедшего Эрно.

— До этого он никогда не терял контроль над зверем, — без обвинения, а просто как факт, произнёс он, не отрывая взгляда от места, где его шеф возвращался в человеческое тело. — Но потом он очень злой вернулся от своей поклонницы. Линнель привёл работника кухни, который, как выяснилось, получал записки и деньги, затем чем-то опаивал туристов, и это нас совсем не обрадовало. Затем дождь, мы к хозяину леса, а после домой к Мстиславу, где тебя не оказалось и он словно взбесился. Как будто до этого копил всё в себе, но всё-таки не сдержался. Начал, как безумный что-то бормотать и отправился на кладбище, твердил, как важно расследовать эти убийства, свернул в лес и обратился.

— И начал вести себя, как животное, — иронично закончила Мирослава.

Надо же! Мстислав яростно уверял её в том, что у них здесь не варят никаких волшебных настоев, а всё же оказалось вон оно как — кто-то всё же ими баловался. С одной стороны — такие умения до добра не доводят, а с другой — кое-что это объясняло и вынуждало посмотреть на дело под другим углом.

Мирославе до дрожи в желудке требовалось срочно это обдумать, и она по привычке стала похлопывать карманы в поисках портсигара. Потом вспомнила, что оставила его у Ингрид и, игнорируя возбуждённое покалывание во всему теле, успокаивающе выдохнула.

Эрно, который скошенным взглядом наблюдал за ней, хмуро заговорил:

— Строго говоря, мы не животные, но зверь влияет на нашу человеческую натуру напрямую. Оставляет отпечаток. По крайней мере, так говорят.

— Ты ведь волк, — утвердительно сказала Мирослава, переводя взгляд на Эрно, который как никогда походил на животного: без очков, со встрёпанными сероватыми, словно седыми волосами, бакенбардами, хищным выражением лица, лишённым обычного исконно человеческого высокомерия. — Ииро и Линнель бросились убеждать Мстислава прийти в себя, а ты и Раймо нет. Даже несмотря на то, что ты волновался за меня, не стал оборачиваться, чтобы помешать медведю. Почему?

— Он бы тебя не загрыз, — непреклонно заявил он в ответ, но слегка ссутулился и опустил уголки губ.

— У Эрно были с детства проблемы с оборотом, а вконец возненавидел он обращаться с тех пор, как Мстислав уехал учиться и оставил нас на попечение своего отца. У него только начало получаться, но потом всё снова пошло наперекосяк, пока шеф не вернулся домой. С Раймо проще — он барсук, слишком мал для борьбы с медведем, но зато незаменим в слежке.

Мирослава обернулась.

Речь была немного невнятной и прерывистой, но в ней отчётливо угадывалась манера Ииро. Он стоял перед ней в одних штанах и накинутой кожаной куртке, обёрнутый в самодовольство, как в броню. Но было видно, что его круги под глазами до конца не исчезли, как, впрочем, и у остальных, и что он слегка морщится, припадая на левую ногу. Придерживающий его только внимательным и твёрдым взглядом, Раймо кивнул сам себе и пошёл в угол поляны, где оборачивался Мстислав.

Заметив направленный обеспокоенный взгляд Мирославы на свою ногу, Ииро беспечно пожал плечами и сказал:

— Скоро заживёт. В нашем положении есть и положительные стороны, но их начинаешь ценить гораздо позже.

Она невольно коснулась своей щеки, где от царапин, которые она получила в свой первый поход в лес, почти ничего не осталось.

Мирослава отчётливо ощутила в словах Ииро привкус пепла — огонь горечи больше не пылал, но оставил после себя воспоминания. Все четверо не казались, на первый взгляд, задетыми своей особенностью, не считая Эрно, но несложно было догадаться, каких трудов им стоило мириться с этим каждый день. Если учитывать то, что, помимо друг друга, как Мирослава успела понять, у них никого не было. Думая об этом, она продолжала пялиться на него, разглядывая загорелую кожу и, приковывающие взгляд, волоски на груди.

— Нравлюсь? — хмыкнул Ииро, но без привычного энтузиазма.

Мирослава тут же смутилась и отвернулась. Из ближайших кустов вышел Линнель, но полностью одетый и куда более опрятный, чем все они вместе взятые. Он иронично улыбнулся и махнул рукой. Мирослава хмыкнула.

— Во время обращения мы разрываем одежду, — пояснил вернувшийся с кислым видом Раймо, который, очевидно, был отправлен своим шефом восвояси. — Потому и накидку носим. Во избежание, так сказать. Ииро успел сбросить только штаны и куртку.

— А я вот пожалел свои вещи, — громко и хвастливо сказал Линнель, подходя ближе. — Как шеф?

Все взгляды устремились на Раймо, который пожал плечами и ответил:

— А он успел снять только пыльник.

Мирослава сначала нахмурилась, не до конца понимая, как вопрос связан с ответом, а затем до неё дошло, и она неожиданно звонко рассмеялась. Присутствующие устремили на неё неодобрительные взгляды.

— Не смотрите так на меня! — воскликнула она, не переставая смеяться. — Я только что узнала ваш главный секрет, увидела некоторых в виде животных, а он не выходит из кустов, потому что раздет! Это ведь немыслимо и действительно забавно.

— Нисколько, — строго отрезал Раймо — единственный, кто не пытался скрыть улыбку в связи с её отсутствием. — Прекратите! — добавил он, взглянув на остальных.

— Эрно был не прав — чувство юмора у нашей репортёрши есть, — хмыкнул Ииро.

Спустя мгновение на поляну всё же вышел Вяземский, завёрнутый в свой длинный кожаный потёртый плащ. Его края еле сходились на груди Мстислава, поэтому Мирослава окинула его тело лишь одним-единственным взглядом, а затем тут же уставилась на лицо, почувствовав, как щекам стало тепло.

Будто насмешничая над ним, тучи расступились, и на небе ярко, словно подснежники, выглядывающие из-под мёрзлой земли, засверкали звёзды. Привыкшие к темноте глаза стали видеть ещё лучше, и Мирослава со злорадным удовольствием понаблюдала за приближением недовольного и помятого Вяземского — волосы лежали как попало, борода всклочена, а на щеке виднелась царапина. Она сложила руки на груди, а затем приметила кое-что ещё. На нём красовались ботинки, и этот факт её вновь насмешил, и она не сдержала лукавой улыбки.

— Не желаю это обсуждать, — строго бросил он в сторону их компании, огибая их. — Пора по домам. Завтра предстоит сложный день.

Улыбка стекла с губ Мирославы, радость на сердце сдуло холодным ветром, и она зябко поёжилась. Но сдаваться не была намерена.

— Мстислав, ты не хочешь поговорить? — спросила она, ступая за ним в лесную тёмную чащу, которая всё равно казалась более доброжелательной, чем лицо, обернувшегося к ней боком, Вяземского.

— Мы уже обсудили то, что ты не станешь распространяться на тему того, что увидишь здесь. — Он грубовато усмехнулся. — Учитывая обстоятельства, твои слова брать на веру опасно, но у меня нет выбора.

Мирослава сглотнула, почувствовав раздражающую стенки горла сухость.

— Ты несправедлив. Что я такого сделала? — неуверенно вопросила она.

— Ничего такого — ты права! — ещё сильнее задёрнув полы пыльника, — настолько, что ткань даже затрещала — рявкнул он. — Для столичных твоё враньё и приукрашивание наверняка сущий пустяк!

Мирослава чуть ли не задохнулась от возмущения — до того обвинение было нахальным и необоснованным. Она никогда не умела сдерживать своё негодование и не собиралась терпеть такого к себе отношения впредь, поэтому тут же яростно отозвалась:

— Не смей так говорить! Кто дал тебе право судить меня? С чего ты взял, что один неблаговидный проступок — это все, что во мне есть? Ты совсем ничего не знаешь, а всё туда же, как и все мужчины — веришь в то, что лучше всех во всём разбираешься!

Мирослава ожидала отпора, может быть, даже криков, ведь в прошлый раз Мстислав реагировал именно так, но сейчас он просто коротко взглянул ей в глаза и отвернулся.

— Забудь. Приходи завтра на рассвете на кладбище, если хочешь. Надо поскорее покончить с этим делом, чтобы ты исчезла с глаз моих.

Мирослава отшатнулась от него, но удержала лицо. Она вскинула подбородок, но Вяземский уже не смотрел на неё.

— Шеф! — послышалось со всех сторон разными голосами и интонациями.

— Замолчите и делайте, что велено, — ледяным тоном произнёс Мстислав, а затем твёрдым шагом двинулся вглубь леса. Тени обступали его со всех сторон, словно желая поскорее спрятать.

— Мирослава, он это не всерьёз… Просто накипело, с ним такое бывает.

Она почувствовала тёплую ладонь Линнеля на своём плече и кивнула. Затем она наклонилась, чтобы застегнуть обувь, и бодрым голосом сказала:

— Спасибо за поддержку, но не стоит из-за меня вам ругаться с ним. На моём пути уже встречались подобные мужчины. — Она уверенно улыбнулась парням, которые застыли с сочувствующими лицами. — Он не первый и не последний. Обидно только то, что мне показалось, что он другой.

— Шеф не плохой человек, — тут же произнёс Раймо, за что получил сильный удар локтем в бок.

— Я и не говорю, что плохой, — спокойно согласилась Мирослава. — Я просто думала, что он другой.

И больше не желая это обсуждать, она пошла за Вяземским, чья широкая спина всё ещё оставалась хорошим ориентиром, несмотря на мглу. Потом она попыталась доброжелательно попрощаться с парнями, но те вызвались проводить её до дома вещуньи, когда они вышли из леса. Мстислав их порыв никак не прокомментировал, а просто молча пошёл в сторону своего дома.

По возвращению на пороге Мирославу встретила взволнованная и бледная Ингрид, которую она поспешила заверить в том, что ничего непоправимого этой ночью не произошло. Успокоив подругу, Мирослава сначала попросила вынести ей мокрую тряпку, чтобы вытереть грязные ноги, а затем сама отправилась к умывальнику, надеясь, что воды ей хватит для того, чтобы отмыться. На кухонном столе догорали свечи, рядом стоял чугунный чайник, две кружки, накрытый пирог и варенье из земляники в блюдце.

Мирослава стала раздеваться, не беспокоясь, что кто-то из мужчин последует за ней, и принялась тщательно отмывать загрязнённые участки.

Вещунья задержалась на пороге дома, беседуя с Ииро, который почему-то попросил Ингрид приглядеть за ней. Мирослава ненароком удивилась тому, как свободно и тепло они могут общаться. В участке всё было иначе. Но это было совсем не её дело, поэтому она снова взяла кусок жёсткого мыла и стала тереть кожу до покраснения.

— Ты уже довольно чистая, милая, тебе разве так не кажется? — тихо поинтересовалась Ингрид, в какой-то момент оказавшаяся за спиной.

— Я куплю тебе другое мыло и завтра наберу свежей воды, — отозвалась Мирослава не останавливаясь. — Просто я сильно запачкалась.

— Понимаю, — сказал Ингрид, а затем подошла поближе и ласково отняла уменьшившийся кусочек мыла.

Мирослава не стала сопротивляться, а просто умылась и пошла в сторону спального места.

— Ты потратила много сил. Нужно поесть.

Мирослава на ходу развернулась, покорно села на скамью и съела кусок пирога, запив его горьким отваром с календулой, полынью и мятой. На языке остался землистый привкус, и его не смогло перебить даже чересчур сладкое варенье, от которого на зубах поскрипывал сахар. Ингрид проследила за тем, чтобы она выпила отвар до конца, а затем помогла ей, как маленькой, переодеться в ночную рубашку и положила Мирославу к стенке, накрыв тяжёлым одеялом, который пах сушеными травами и немного шерстью. Затем Ингрид тоже переоделась и тихо легла рядышком, пожелав спокойной ночи. Мирослава ответила взаимностью, отвернулась к стенке и почти сразу уснула.

Снилось ей что-то зыбкое — картинка колыхалась, теряя и обретая чёткость раз за разом. Мирослава во сне стояла в свете луны и тёмного неба, глядя куда-то вдаль, и чувствовала, что вот-вот произойдёт что-то важное, что-то, что ей необходимо увидеть. Она изо всех боролось с белой пеленой, которая застилала ей зрение, но сквозь неё могла увидеть лишь серебристый яркий свет, которым луна покрывала мир. Мирослава не желала больше быть узницей своей слабости и настырно продолжала пытаться понять смысл происходящего, отказываясь от реальности и всё больше погружаясь в мир снов.

Когда она уже почти отчаялась, то её взгляд зацепился за зелёное платье, сверкнувшее в тонких лучах бело-серебристого свечения луны. Мирослава узнала это платье. Она яростно стала двигаться в направлении его обладательницы, но чем ближе она становилась, тем дальше от неё удалялся силуэт убитой Клары. Её образ скользил над поверхностью воды, освещённый лунным ликом, чьи лучи становились все тоньше, пока не превратились в нити, которые могли в любой момент порваться. Мирослава что-то кричала Кларе, просила рассказать, кто с ней так поступил, но ответа не было. Когда Мирослава уже слишком устала, чтобы бороться, то перед её глазами вспыхнули огоньки, словно светлячки, а следом возле уха прозвучал еле слышный шёпот:

— Лебедь спасёт.

Сердце Мирославы покрылось ледяной коркой, она замотала головой и выскользнула из сна, возвращаясь в обычную человеческую темноту ночи. Она не открывала глаза, стараясь ни о чём не думать и лишь прислушиваться к тихому дыханию Ингрид рядом.

Мирославе вскоре удалось снова уснуть и её всю ночь преследовало ощущение, что кто-то гладит её по волосам, а по её щекам бегут холодные дорожки слёз.