Барин-Шабарин 5

Глава 11

Я неимоверно хотел домой, или хотя бы уехать куда-нибудь южнее Петербурга. Нуо не могу я спать во время белых ночей. Ладно, когда можно задвинуть шторы, чтобы свет не проникал в спальню. Но с начала белых ночей столица Российской империи будто забыла, что человеку всё-таки нужен сон. Шум с улицы не прекращался, может только немного уменьшался заполночь. Императора Павла Петровича на них нет, когда в десять часов вечера все спать ложились. А тут, как император уехал в Гатчино, так словно все с ума сошли. Ходят, бродят, орут.

Доходный дом и коттедж, которые я снимал, находились у Екатерининского канала, вдоль которого даже условной, светлой, ночью не прекращали греметь колёса проезжающих по мостовой карет. При этом стояла столь тёплая погода, что спать без открытых окон, будто париться в бане.

За последние трое суток я поспал в лучшем случае шесть часов. Но не было возможности уделять отдыху больше времени. Нужно работать. Вот и важный для моих дел человек прибыл в Петербург, чтобы обсудить дальнейшую стратегию развития наших с ним дел. Так как я могу спать, если для встречи со мной устремляются из Москвы в Петербург. За прожитые годы своей второй жизни я так и не стал снобом и не возгордился.

Кузьма Терентьевич Солдатенков, мой гость и партнёр, видел, как я маюсь, и уже дважды намекал на то, что готов оставить меня для отдыха. Но некогда было отдыхать. По крайней мере, необходимо решить ряд вопросов с купцом Солдатенковым, который спешит ещё больше моего, и прибыл в Петербург только на два дня.

— Александр Петрович, может, завтра продолжим? — спросил купец, когда я в очередной раз тер виски.

— Нет, Кузьма Терентьевич, думаю, что вы не для того вырвались в Петербург, чтобы не встретиться здесь со мной, но ждать, когда я высплюсь. Я высплюсь только когда покину Петербург, — я взял себя в руки и улыбнулся. — Давайте рассмотрим, сколько шерсти и льна вам удалось за последние два года скупить и собрать.

В доме, который я снимал, как такового кабинета не было. Меня это не сильно беспокоило, потому как принимать важных гостей было где. Ну а поработать я могу и в комнате, где стоит кровать. Так что за большим столом под распахнутыми окнами, выходящими на Екатеринославский канал, мы и работали с Кузьмой Терентьевичем Солдатенковым. Человек он был интересный, изворотливый и хитрый. Для купеческого старообрядческого сообщества — свой, ярый поборник трезвости и нравственности. При мне уже третий раз позволяет себе выпить, при этом может начать читать молитву, отмаливая каждый осушенный стакан. Но никода купец не позволял себе выпить настолько, что можно было сказать о нем, что пьяный. Наверное, было выгодно считаться своим в старообрядческом сообществе, пусть душой и не принимая их веру. Мне же было ровным счетом безразлично отношение Солдатенкова к религии. Главное, чтобы дело делал.

На столе, кроме бумаг была разложена незамысловатая снедь. Купец пристрастился к Екатеринославскому хлебному виду, закуской ему служил сыр и ветчина. Я же пил уже которую чашку кофе, что варила для меня кухарка. Бедная женщина. Пока я не съеду из дома, спать ей не придется. Но отплачу за работу с лихвой. После такого постояльца, как я отпуск нужно работникам давать.

— Вот бумаги. Почитай весь товар куплен в залог паёв ваших заводов. Ужо требуют самарские ткачи оплаты в серебре, не согласные отгружать ткани под залог, — озвучивал очередную проблему купец.

Когда три года назад я искал себе помощников, соратников, партнёров, то обратил внимание на старообрядческое купеческое сообщество. Такие фамилии, как Морозов, Мамонтов, и у меня были на слуху, но вот как раз-таки поработать с ними не получалось. Это уже именитые купцы, которые сделали себе имя, заработали немалые деньги. Сотрудничать с ними можно было только за твёрдый серебряный рубль, который, если появлялся у меня на кармане, то почти сразу исчезал. Максимальное количество денег было всегда в обороте. Лишь только оставлял на беззаботную в материальном плане жизнь супруге Лизоньке с Петром. Правда, по чести, того, что зарабатывала Лиза на совместном с Эльзой Садовой, бывшей моей любовницей, а ныне верной женой главного архитектора Екатеринославской губернии, вполне хватало бы.

И вот тогда я и познакомился с Кузьмой Терентьевичем Садовниковым. Он и сам искал себе партнёров, чтобы вклиниться в текстильную промышленность. Купец показался мне хватким, деловым и, несмотря на то, что старообрядец, мыслящим прогрессивно. Если другие опасались создавать и участвовать в схемах работы по бартеру, то с Солдатенковым мы работали именно через обмен либо залог на будущие произведённые товары.

Схема весьма спорная и опасная. Мы заключали контракты с текстильными предприятиями, фрахтовали у них ещё не произведённые ткани, обеспечивая сделку ещё не произведёнными товарами на моих предприятиях. Да, пришлось немного, но переплачивать, иначе промышленники и купцы не шли ни на какие сделки, боясь малознакомых для себя схем.

В итоге сейчас мы имеем большое количество шерстяной и льняной ткани, готовится к запуску сразу две фабрики по пошиву одежды. Мы не собирались шить модную одежду, пока производственных мощностей у брендов «Две Лизы», «Ля франсе», на это хватает. Предполагалось наладить пошив военной амуниции.

— Ох же прогорим мы… — в очередной раз причитал купец.

— Выпейте водочки, пройдут тревоги. Нет времени уже сомневаться, — с раздражением в голосе сказал я.

Мы взяли некоторую паузу, в ходе которой я допил свой остывший кофе, купец налил и с большим удовольствием выпил стакан «Екатеринославки», водки, произведённой в Екатеринославе и привезённой в Петербург на пробу столичным жителям.

— Да, чтобы не забыть… — сказал я, наблюдая, с каким удовольствием купец махнул стакан водки и закусывает ветчиной. — Вы подготовили своих людей, чтобы они сегодня же начали исполнять мою просьбу?

— А-то как же! — с видом кота, наевшегося сметаны, разглаживая густую бороду, отвечал купец. — Это им, подлецам, только за радость. Сопьются же, стервецы.

— Не успеют, если вы уже послезавтра уезжаете, — усмехнулся я.

Для распространения екатеринославского алкоголя я решил использовать приём, который в иной реальности помог производителю коньяка купцу Шустову.

Завтра люди купца Солдатенкова, а также и некоторые из моих бойцов, будут ходить целый день по кабакам и даже ресторанам Петербурга. Задача будет у них простая, но хитрая. Они станут требовать, вплоть до истерик, выкрикивая, что лучшего в жизни своей не пили, Екатеринославское хлебное вино и настойки. Естественно, что подобных напитков в заведениях общественного питания не найдётся. И уже через день всем тем кабакам и ресторанам, где побывают наши с купцом люди, возможно, даже где были устроены скандалы, отправится управляющий, который будет предлагать взять на реализацию екатеринославский алкоголь.

У Шустова получилось пристрастить публику к своим коньякам. Рассчитываю, что это получится и мне. Пока мы уже год пробуем распространять хорошего качества алкогольные напитки в Москве и Петербурге. Процесс идёт ни шатко, ни валко, так что будем ускорять.

— И всё же гложат меня сомнения, Алексей Петрович. Из всех тканей, что мы собрали, можно пошить как бы не сто тысяч солдатских мундиров. А в армии свои поставщики, туда не пустят, — последовала очередная порция скепсиса от Солдатенкова.

Я уже устал говорить, что всё будет хорошо, поэтому промолчал, игнорируя тревоги купца, вчитываясь в те бумаги, которые он привёз. Из подсознания я восстановил информацию, что Россия на конец Крымской войны готовила трехсоттысячную группировку войск. Долго готовила, преступно долго. Если бы эта армия успела сформироваться до момента падения Севастополя, история точно пошла бы другим путем.

Ведь не только русские силы были измотаны в Крыму, но и французы с англичанами и сардинцами устали. Мало того, что у них боевых потерь было немало, так санитарными еще больше. И как сложилась бы ситуация, если триста тысяч русского войска пришло в Крым. Шапками-балаклавками закидали бы, скинули интервентов в море.

Тогда уже были набраны рекруты в формирующиеся полки, произошел досрочный выпуск молодых офицеров, полгода или больше все они учились воевать. Но острой проблемой стало экипировать и вооружить такую массу солдат. Да, там были ещё проблемы с офицерскими кадрами, но в этом я Отечеству не помощник.

А вот предоставить в нужный момент часть вооружения, а также экипировку для почти ста тысяч солдат и офицеров — это в моих силах. Да, переживания Кузьмы Солдатенкова не беспочвенны. Даже, зная о том, что война будет, что она и при всех моих стараниях окажется нелёгкой, если не катастрофичной для русской армии, уверенность в том, что удастся сбыть, прежде всего, шерстяные и льняные ткани, не было.

— Не будем, все же пока шить мундиры. Я попробую с началом войны что-нибудь сделать. Пойду на поклон к императору, если особая нужда будет. Но мы продадим ткани и солдатскую утварь. Нет… — я задумался. — У меня уже есть задумки, как раздобыть денег, я работаю над этим. Вашу долю выдам. Не стоит переживать, нужно дело делать.

Стук в дверь прервал нашу работу.

— Кого это нелёгкая принесла? — возмутился я, открывая свои серебряные часы.

Время было очень позднее. Половина второго ночи.

— Войдите! — повелел я.

Скромно, лишь чуть просунув в дверь свою, наделёнными сединами, голову, показался управляющий домом.

— Господин Шабарин, к вам в гости, — неумело скрывая своё удивление, сообщил управляющий.

— Ну вот, Алексей Петрович, мои слова да Богу в уши. По полудню приеду к вам, продолжим работу, — с явным облегчением сказал Кузьма Терентьевич Солдатенков. — Не буду мешать.

— Лишь только в два чала по полудню я освобожусь, вряд ли раньше. Но вы можете приехать и раньше, если иных дел не будет. И прошу… Не увлекайтесь «Екатринославкой», пока мы все не рассчитаем и обо всем не договоримся. Я буду на встрече у его светлости князя Воронцова, и не знаю, когда освобожусь. Потому-то и хотел этой ночью закончить нашу с вами работу, — сказал я, будучи уже всеми мыслями о том, кто же ко мне ночью мог пожаловать.

И вроде бы первый раз в Петербурге, и никому своё общество не навязываю, в друзья не набиваюсь. И всё равно сплошные приёмы и посещения.

— Я проведу вас, — сказал я, поправил свой мундир пока еще статского советника, вслед за купцом вышел из комнаты.

Новый мундир я уже заказал тут, в Петербурге, в дорогом и модном ателье. Вспомнилось, как я вчера днем заехал.

— Бонжур, мсье, чем могу служить? — спросила меня милая мадмуазель на входе даже не в ателье, по местным меркам, это был целый дом моды. — Вы с дамой? Не желаете взглянуть на новую коллекцию женской одежды от знаменитого ателье из Парижа. Называется «Ля Франсе».

Стоит ли говорить о том, что я чуть не поперхнулся, услышав такое? Девушка поспешила извиниться передо мной, посчитав, что я унизился ее предложением посмотреть женскую одежду.

— А откуда вы поставили одежду? — спросил тогда я.

— Из Франции, вестимо, мсье, — уже тоном оскорбленной дамочки, сказала сотрудница ателье.

— Из Екатеринослава? — не унимался я. — Ну, это город в пригороде Парижа.

— Изволите шутить, мсье? — спросила девушка.

И тогда я потребовал провести меня к коллекции. Да, бирки наши, а еще…

— Вот, милая барышня, обратите внимание, что тут написано. Это и есть настоящий производитель, — я указывал на вышитую на подоле надпись «Две Лизы». — Это фабрика моя и моей жены. И, да, мы работаем совместно с французскими фабриками «Ля Франсе» и «Ля Пари».

Стоит ли говорить о том, что мне не поверили? Но скоро вышел и хозяин ателье и мы с ним поговорили. Скоро, я так думаю, фабрика в Екатеринославе может начать покорять Петербург.

— Господин Шабарин? — усмехаясь сказал купец Солдатенков.

Все же захмелел купчина, смущает… Нет, не меня. А, анафемой мне по горбу, Анну Владимировну Шварц.

— Всего доброго, господин Солдатенков, — с нажимом сказал я, выпроваживая своего гостя.

— Я ошеломлен, сударыня, — сказал я, будучи действительно шокированным.

— Я не могла иначе. Вы же сами сказали, что уже завтра… послезавтра уезжаете. Сударь, не считайте меня ветряной, но… Да, я ветряная, я дрянь, но я хочу быть с вами, — девушка зарыдала и припала к моей груди.

Я так и стоял, не обнимая, с вытянутыми в стороны руками, а на моей груди, обнимая, рыдала девушка. Это была это та дама, что проявляла ко мне интерес на приеме у великой княгини Анны Павловны.

— Пройдемте! — сказал я, и повел молодую жену какого-то там чиновника к себе в спальню.

Не нужно, чтобы лишнее слушал управляющий домом. Ну и не стоять же в коридоре. Да и я не представляю, что могу светски беседовать с дамочкой в зале. Она же здесь не для бесед? По крайней мере, чтобы поговорить о экономике и политике в пол второго ночи молодая женщина не приходит к мужчине.

— Вы так проникновенно пели. Я же слышала о вас, муж судачил с каким-то генералом, что вы за честь своей дамы застрелили флотского офицера, причем безжалостно… Я не могу больше томиться в крепости, словно крестьянка, вызволите меня! — дамочка накинулась на меня.

Пришлось ее сбрасывать с себя, как пиявку какую. А потом еще и приподнял худышку и уронил дамочку на кровать.

— Так! — выкрикнул я. — По порядку! Вы что удумали, что я с вами отправлюсь в романтические бега?

— Нет, я не глупа, не думайте. Я даже верная своему мужу. Признаюсь, что вы мой лишь третий адюльтер. Но муж не узнает, и вы уедите и пересудов не будет. Вы не станете бравировать своей победой надо мной? — дамочка говорила и одновременно начала раздеваться.

— Кто муж? — спросил я.

Может легкая интрижка и возможна, но такая, чтобы без особых проблем. И еще… Она верная, так как всего третья измена мужу. А сколько раз за год семейной жизни нужно изменить, чтобы стать неверной в понимании этой девицы? Раз так триста шестьдесят? Ну, чтобы в году было еще несколько дней, так сказать, «отсыпных».

— Антоний Казимир Рихард Шварц, управляющий Варшавской биржей, — горделиво произнесла дама. — Меня помните, как величать? Я Анна урожденная княгиня Чижевская. Да помогите же мне!

Дама изгибалась на кровати, пытаясь захватить тесемки корсета, чтобы его расшнуровать. Хороша, но напористая слишком. Впрочем…

— Зачем вам это нужно? — спросил я, начиная так же раздеваться.

Чувствовался какой-то подлог. Я, конечно, развлечения ради, принял на приеме у великой княгини флирт этой девушки, но ничего ей не обещал, продолжение не планировал.

— В то, что вы мне понравились, не верите? — спросила девушка, когда я уже помог ей разобраться с корсетом.

— Нет, — усмехаясь сказал я.

Дамочка скинула платье, залезла на коленях на кровать, явила мне свои соблазнительные прелести.

— Я живу в Польше. Я полька, но воспитывалась в России и больше уже русская. Меня не любят уже за это. Мой муж наполовину пруссак и тоже больше русский. Его плохо принимают. Я не могу завести любовника в Варшаве, чтобы не подвергать имя супруга бесчестью, — спокойно, без стеснения, будто бы мы говорили о погоде, признавалась дама. — Мой муж… Он уже не способен. Но я молодая, он мне разрешил. Вы не думайте, я верная…

— И сказать-то в ответ нечего, — сказал я.

— Ну так не будем говорить. У нас не так много времени, — сказала Анна.

— Ты ребенка хочешь? — осенило меня. — Наследство от мужа?

Молчание было мне ответом. Теперь понятно и то, что она выбрала меня, как могло показаться, случайного человека в Петербурге. Сегодня приехал, завтра уехал, пять лет ни слуху, ни духа. Ну и внешность у меня, полагаю, привлекательная. Занятия физическими упражнениями, как и военная подготовка придает мужества. Песни, опять же, пою. Так что…

— Уходите! — сказал я.

— Что? Как? Вы тоже не можете… ну, это… — не поняла Анна.

Она встала с кровати, начала крутиться. Впервые я увидел что-то хорошее от Белых ночей. Можно было в подробностях рассмотреть обнаженное красивое женское тело. Лиза лучше, точно.

— Все у меня хорошо и ладно с мужской силой. Я не буду плодить своих детей! — сказал я.

— Да Бог уже с ребенком. Как же меня не хотеть? — чуть ли не плакала странная девушка.

— Иди сюда! — все же не выдержал я, не железный и при виде обнаженной красивой женщины удержаться не могу.

Плохой поступок? Не совсем. Ну как же в этом времени и без адюльтера? Императоры сами подают плохой пример. А что до Анны, то наверное жить с мужем-стариком и не иметь возможности не только исполнять супружеские обязанности, но и детей от него… Это могло сильно повлиять на психику девушки.

Вот такой, получается, курортный роман.