Барин-Шабарин 5

Глава 17

Дом, милый дом! Всё-таки у каждого должен быть тот уголок, куда он может вернуться, где он будет чувствовать себя в полной душевной и физической безопасности. Я хотел бы видеть подобное место Силы в своём поместье. И в чём-то это и вправду так, но… лишь частично. Как и многое в жизни, уютный уголок на небольшом клочке земли недалеко от Луганска, вблизи речки Самара, оказывается не таким уж и волшебным местом. Да, тут хорошо, красиво, душевно, но есть те, кто так и норовит кинуть коровью лепеху в это белоснежное, вкуснейшее молоко.

И теперь мне нужно было увидеть того, кто кидается лепехами и нарушает идиллию моего места Силы.

— Приведите его в чувство! — потребовал я, когда спустился в один из оружейных складов.

Дружинники поместья начали хлестать по щекам, казалось, полумёртвого мужика, лежавшего на полу в складском помещении. Не озаботился я строительством в своём поместье тюрьмы или какого-нибудь подходящего для допросов места. Так что приходилось использовать оружейный склад, который был частично построен под землёй, в виде большого и просторного погреба. Сюда мы его отнесли, чтобы крики не разносились по округе.

— Кто таков? — ровным тоном я спрашивал мужика.

Я уже знал и кто он такой, и почему здесь. Нужно было лишь проверить правдивость тех протоколов, что я читал уже через полчаса, как прибыл в поместье. Мало ли, и мои люди, чтобы выслужиться, запытали не того человека да выдумали на его небылицы? Ведь в то, что рассказывал пленник, даже мне с трудом получилось поверить.

Вот я и спрашивал. Спокойно и почти вежливо. Однако реакция, которую проявлял пленник, была резко противоположной тому, насколько мягко я говорил. Распоясалась моя охрана, замордовали мужика до того состояния, когда он трясётся и боится оторвать от пола глаза. Впрочем, пытать нужно ровно до того момента, пока из уст пленника не польется песня. Это сугубо рациональный подход к делу.

Но я спустился на склад не для того, чтобы являть милосердие и добро, я собирался посмотреть на бандита, убедиться в том, что охрана поместья не написала чего лишнего в протоколе дознания.

— Кто приказал твоей банде сжечь мои мастерские? — спрашивал я.

— Я не хотел, это всё Колыван, он договаривался с тем господином, — отвечал бандит. — Это Колыван, барин, он, это только он. Отпустите, закатовали меня. Я же все сказал.

Дрожали не только губы мужика, разбитые в кровь, он весь дрожал, съёживаясь от страха, бормоча сложно воспринимаемые слова. Прятали свои глаза и дружинники. Тот факт, что поджог почти состоялся, что бандиты чуть не убили моего главного оружейника в поместье, Козьму, нынче ещё едва пришедшего в себя после ранения, говорил не в пользу правильной и слаженной работы охраны поместья.

Я задал ещё несколько вопросов и собирался покинуть оружейный склад.

— Ночью, чтобы никто не видел, отвезёте его в лес и закопаете без креста. Сами забудете, где прикопали, — приказал я, выходя наружу.

Теперь для меня было предельно ясно, что здесь произошло. Особенно на фоне сведений, что в одном из цехов Луганского завода, где производятся винтовки, также произошел пожар. Благо, что как только я получил свою долю в этом предприятии, то озаботился и протолкнул систему противопожарной безопасности, по крайней мере, на том уровне, как она может существовать в этом времени. Потому рядом был песок, инструменты, ведра, а недалеко — небольшой пруд с водой.

Было понятно, что враг уже действует. И я нисколько не сомневался, что это англичане. Ещё в своей первой жизни я немало читал про то, как происходило становление разведывательных служб в мире. Сокрушался, что в Российской империи разведка и контрразведка всё ещё находятся в зачаточном состоянии. Возможно, что работа поставлена нынче даже хуже, чем во время Отечественной войны 1812 года. Тогда даже удалось завербовать министра иностранных дел Франции Шарля Талейрана. Вряд ли подобными успехами может похвастаться русская разведка сейчас. Не удивлюсь, если в Петербурге еще есть те люди, которые тешат себя иллюзиями о честности Англии, о том, что они на нашей стороне, несмотря на то, что именно английские дипломаты были наиболее жесткими в Вене на конференции, по сути, антироссийской. И это не было тайной для России, даже в газетах написали.

А вот англичане в области разведки и планомерной шпионской деятельности сильно продвинулись. Они уже начинают работать всеми теми методами, что станут основой для разведывательных служб будущего. Вот тому и доказательство — когда шпионы не только для поиска информации действуют, но и занимаются диверсиями на тех объектах, которые считают для себя наиболее опасными. Цех, где производятся новейшие русские штуцера, пусть и в крайне ограниченном количестве — одна из приоритетных целей англичан. Но даже я не думал, что они так вольготно себя чувствуют в Екатеринославской губернии, чтобы заявиться ко мне.

Но я не стал сильно отчитывать и ругать дружинников поместья. С одной стороны, я оставлял на охране тех, кого посчитал не готовыми к военным действиям. С другой стороны, поджигатели не были представителями привычного для всех бандитского мира. Они действовали слаженно, с пониманием, возможно, и пройдя подготовку, хотя об этом пленник не рассказывал. Насколько я понял, в большинстве своём в банде собрались далеко не глупые люди.

Две недели назад, когда я ещё пребывал в расположении Южной русской армии, и случилась эта история. И оттого только я сейчас не пришёл на пепелище мастерских, что всех спас инженер Козьма. Это он в прямом смысле жил на рабочем месте, пытаясь выполнить моё задание и создать магазинную винтовку.

Так что Козьма вовремя, хоть и посреди ночи, услышал шорохи, взял свои личные револьверы и пошёл воевать. Герой, мать его перемать! Если бы не ранение, то я бы не преминул выговорить ему за героизм без смысла. Да, мастерские было бы очень жаль, как и станки — они, фактически, бесценны. Но более всего я ценил самого Козьму. Своим пониманием оружейного дела он стоит трёх таких заводов. Так что англичане всё-таки не угадали со ставкой. Им нужно было убивать Козьму, если они хотели, чтобы всё производство на неопределённый момент просто остановилось. Ведь сам я — не конструктор. В лучшем случае я могу дать более-менее грамотное техническое задание и указать, как могло бы оно решаться.

Так или иначе, именно выстрелы, произведенные инженером, и привлекли внимание дежурной смены охранников, которые поспешили к нему на помощь. И это ещё хорошо, что он нацепил на себя бронежилет, над которым мы как раз работали. Одна пуля открывших в ответ огонь бандитов, угодила в район правого лёгкого изобретателя. Но дальше мои дружинники даже перестарались. Почти всех положили наповал. Так что информация неполная, и тот, кто мог бы знать конкретное имя заказчика, погиб. Впрочем, что мне имя? Явно имён у шпиона водится множество.

Что же касается магазинной винтовки, то, когда мы начали пользоваться унитарным патроном, я особой сложности в не видел, чтобы «придумать» и магазин. Однако уже чуть ли не год Козьма пытается решить поставленную мной задачу. Мы, вернее сказать, вдвоём с ним пробуем это сделать, так как приблизительное устройство магазина, который я рассчитывал иметь на шесть патронов, я понимал. Вот только это был тот случай, когда даже понимание устройства не даёт гарантии, что оно скоро будет воплощено в жизнь. Ко многим решениям нужно близко подойти, иметь понимание в них. Они должны созреть. А я перепрыгиваю немало шагов в эволюции оружия.

Я вышел со склада, лихо взлетел в седло и поскакал в сторону дома, который находился чуть в стороне. Мастерские у меня стали своего рода отдельной усадьбой. Территория вокруг мастерских, вокруг домов рабочих и терема Козьмы, в котором ему почему-то никак не живётся, была огорожена. Это были те самые домики, строившиеся для бала, что я был обязан дать в своём поместье. Там же все еще существовал парк с лавками и беседками, где, по моим сведениям, по воскресеньям песни поют, а порой и танцуют. Так что условия для рабочих были созданы куда как хорошие — лучше, чем на любом предприятии Российской империи.

Более того, именно на моих мастерских и апробировалась совершенно новая для этого времени система организации производства. Мало того, что я попробовал разделить процесс на части, устраивая своего рода конвейер, или некоторую интерпретацию мануфактурного производства. Так еще и разбил работу на две смены: причём первая смена делала заготовки, вторая смена эти заготовки доводила уже до конкретных изделий. Да, предполагалось немало тратить керосина и свечей, чтобы освещать рабочие места ввечеру. Но зато так мы производили вдвое большее количество изделий.

Кроме того, рабочий день длился девять часов, что позволяло рабочим, даже при особо интенсивной работе, не сильно изматываться и иметь личное время. При немалой оплате труда и таких щадящих условиях работы не слишком удивительно, что у меня не было текучки кадров. Напротив, немало было заявок от мастеров и Луганского завода и даже Тульских заводов, чтобы принять их в штат.

Я подъезжал к своему новому дому, уже издали наслаждаясь видами с одной стороны, практичного здания, с другой стороны — не лишённого некого изящества. В строении можно было бы угадать даже некоторые нотки пока еще не существующего архитектурного стиля модерна. Между тем тут были и колонны, отсылка к классическому стилю, а вот церковь, расположенная в усадьбе, была выполнена в исключительно новом русском стиле. Александр Николаевич Садовой — несмоненно талантливый архитектор.

— Я пью за то, чтобы вы, мои дети… — ещё не войдя в столовую, я услышал старческий, подрагивающий голос Матвея Ивановича Картамонова.

Сдал мужик. Как в воду глядел, когда говорил, что потеряет главный свой стержень, позволяющий жить и бороться, как только его любимица, единственная дочка, начнёт рожать внуков. Настя рожает, причем делает это будто шутя. Сильная она баба, не коня, а взрослого быка из горящей избы вытащит, если нужда будет.

— Где ж тебя лихие носят? — строго спросил крёстный, как только я зашёл в столовую. — Я тут, значится, пью за детей своих: Настёну и за тебя, непутёвого. А ты…

Картамонов махнул рукой, а следом махнул и чарку с екатеринославской водкой. Хотел бы и я так — чтобы полностью забыться и хорошенько напиться. Но, видимо, планам недельного отпуска не дано осуществиться. В поместье хватало своей работы, прежде всего она касалась мастерских.

Например, Фёдор Карлович Затлер заказал для армии, для пробы, две сотни керосиновых ламп и столько же примусов. Генерал-интендант таким образом хотел позаботиться о быте офицеров. И я уверен, что это изобретение, которое пока производится только в моих мастерских, придётся по душе и в армии, и за её пределами.

А ещё нужно было провести инспекцию и посмотреть, как обстоят дела на моих двух свечных заводах. Опять же, в армию требуется большое количество свечей. В моём большом поместье, а также и у Картамонова, и в поместьях других соседей, уже насчитывалось порядка пятнадцати тысяч пчелиных ульев, заселенных семьями. Так что сырья для двух свечных заводов хватало. Более чем достаточен был и потребительский спрос. Мои свечи отгружались и в Одессу, и в Киев, и даже доходили до Москвы. Так что я даже подумывал аккуратно вводить керосиновые лампы, чтобы быстро не растратить потенциал свечного производства.

Так что в целом дел было более чем предостаточно, особенно если учитывать моё желание увеличить количество тренировок и усилить их. Хотелось бы, когда буду возвращаться на войну получить пик своей физической формы.

— Прошу простить меня, господа, милые дамы, — повинился я, присаживаясь возле Лизы во главе стола.

— Лизонька, и как ты уживаешься с этим непоседой? — спросила Анастасия Матвеевна у моей супруги.

— Лишь только с Божьей помощью… Только с ней, — философски и с иронией заметила моя жена.

Все присутствующие рассмеялись. А под всеобщее веселье и притуплённое внимание Насти, её отец, мой крёстный, махнул прислуге, чтобы те снова наполнили бокалы. Видимо, сегодня Матвей Иванович решил расслабиться по полной. Так-то Настя всегда следит за своим батюшкой пристально.

Ранее я устроил осмотр Матвею Ивановичу Картамонову у профессора Пирогова. Светило русской медицины и вовсе запретил моему крёстному пить больше двух чарок водки в день. А ещё и строго-настрого запретил курить табак. Да как ему запретишь? Сердце у старика стало сдавать, но норов ещё был. Потому-то я и понял, что совершил ошибку, когда назначал крестного командиром ландмилиции.

— Друзья, тут мой дом, тут моему сердцу спокойно и радостно, — решил сказать тост и я. — Спасибо вам за это. И спасибо тебе, моя любимая жена, что рядом с тобой всегда есть частичка вот этого дома. Ты — та искра, которая заставляет пылать моё сердце.

— Алексей Петрович, вы поэт! — воскликнул один из приглашённых на сегодняшний обед гостей.

Это был ещё один сосед, Павел Аркадьевич Митрохин, который за последние годы очень удачно влился со всей своей семьёй в нашу компанию. Он уже пытается сговорить свою недавно рождённую дочку, чтобы породниться со мной. У меня, правда, это вызывает только лишь улыбку и смех. Всё-таки будущий брак сына моего, Петра Алексеевича, должен двигать семью, род — наверх. А Митрохины, хоть и деятельные помещики, но всё же даже в мерках Екатеринославской губернии чуть дотягивают до середнячков.

Снобизм ли это? Просто, раз я уже добился практически всех своих локальных целей, когда я стал, по сути, главой Екатеринославской губернии (пусть государь так и не решился поставить свою подпись на документе о моём прямом назначении), мне всего этого уже мало.

Я понимал, что если человек не ставит перед собой более высокие цели, достигая их и повышая ставки, он деградирует. Так что психологически я подготавливал себя к той мысли, что после окончания войны должен перебираться в Петербург. Если я сам, а также все мои начинания в ходе войны поспособствуют победе русского оружия и духа, то меня непременно переведут в столицу. Если же победить не получится, то я буду считать всю свою миссию проваленной, и тогда, весьма вероятно, сам стану своего рода Митрохиным, и виды на урожай будут заботить меня куда больше, чем русская внешняя и внутренняя политика.

— Лейтенант Коровкин, отчего же вы молчите? — обратился я к командиру эскадры мониторов.

— Прошу простить меня, ваше превосходительство, — встрепенулся Коровкин.

— Не чинитесь! Кто сидит за этим столом, в полном праве общаться со мной по имени-отчеству, как, впрочем, и с остальными, — сказал я и улыбнулся.

Коровкины были в положении. Маша, в девичестве Садовая, сидела за столом еще до моего возвращения, но ей стало дурно, и она удалилась. Видимо, токсикозы мучают будущую маму. Я всегда, когда бываю в своём поместье или когда Маша приезжала в Екатеринослав, её приглашал к себе в гости.

Первоначально по этому поводу у меня были чуть ли не скандалы с женой. Лиза узнала, что Маша была в прошлом проституткой, и никак не могла не возмущаться тем, что я уделяю Марии Александровне толику своего внимания. Однако я своего решения менять не стал, а Маша умела понравиться почти любому человеку, и скоро всё наладилось. Елизавета Дмитриевна и Мария Александровна не стали подругами, но Лизонька стала терпимее относиться к Маше.

— Дамы, господа, позвольте ненадолго украсть Алексея Петровича, — деловитым, чуть ли не приказным тоном сказала Анастасия Матвеевна. — Нам нужно недолго переговорить о делах Фонда Благочиния.

— Настёна, крестник только пришёл, а ты его уже забираешь, — пожурил свою дочь Картамонов. — Вот выпьем — тогда и пойдёте.

Настя скривилась, скорее, не на то, что отец её одёрнул, а на то, что он сегодня, видимо, твёрдо решил напиться. Но промолчала. А вот дома, уверен, она выскажет всё папеньке. Настена держала в узде и отца, и своего муженька.

Впрочем, обоим, кажется, это шло на пользу.

— Вот бумаги о том, что удалось собрать со всех наших соседей, — деловым тоном сказала Настя, когда мы с ней уединились в моём кабинете.

Настя сама взяла на себя роль, если можно так сказать, регионального распорядителя Фонда. Она ездила по всем нашим соседям, собирала всё то, что могло бы в будущем пригодиться для армии, включая и непосредственно деньги.

— За последнее время я снискала успех на поприще пополнения Фонда Благочиния. Как только стало известно, что ты, Алёша, можешь стать губернатором Екатеринославской губернии, а ныне исполняешь эту роль, многие стали приезжать в наши с батюшкой имения, сами везли и деньги, и солонину, и даже коней с телегами, — усмехнулась Настя.

Не сказать, что все наши соседи в значительной степени наполняют Фонд, но и той помощи, которая стала поступать в последнее время, оказалось немало. Можно сокрушаться, что это не искреннее вспомоществование нашей армии, а попытка угодить мне да задобрить. Но какими бы мотивами ни руководствовались люди, главное, что мне уже есть с чем возвращаться в армию и радовать интенданта Затлера.

Шесть дней в поместье прошли как один день. Я тренировался, проводил инспекции своих предприятий, подсчитывал, сколько выжато масла из подсолнечника, анализировал увеличение поголовья крупного рогатого скота, многое другое делал. Немало внимания я уделял и своей супруге. Мы гуляли в лесу, даже пробовали заниматься сбором грибов, однажды даже и рыбачили. Лиза уверенно подсекала и дважды вытащила карпов.

Но большую часть времени я всё же проводил в тренировках. Я сам прибыл с сотней бойцов, а в поместье стали стекаться мужики, которые хотели попытать счастья и попробовать пробиться в мой полк. Кто-то воспылал патриотизмом, когда была объявлена война османам. Иные хотели стабильных, пусть и сопряжённых с опасностью, заработков. Так что ещё приходилось проводить отсев из тех почти двух сотен соискателей на место в полку. Казаки, если прибывали, конечно, оказывались вне конкуренции.

— Срочно собирайся! — рано утром, когда я уже вышел на пробежку, но сразу же вернулся домой, я стал тормошить спавшую Лизу.

— Что случилось? — спросила сонная супруга, полночи, будто заразившись от Маши, страдавшая дурнотой.

Увидев мою решительность и то, что я стал сам, не дожидаясь прислуги, складывать, а вернее, просто-напросто кидать вещи в чемоданы, Лиза подобралась и резко встала.

— Прошу только не волноваться, уже всё хорошо… — сказал я и понял, что эдак будет только волнительнее моей беременной жене.

— Что случилось? С Петей что-то не так? — всполошилась Лиза, тоже хватаясь за вещи.

И все-таки материнское сердце — это нечто метафизическое.

— Ты, как всегда, права, Лиза, но всё уже хорошо, — повторил я. — Похитили Петю, но Мирский быстро его нашёл и отбил.

Вот так коротко я сообщил суть письма, которое и сам получил всего пятнадцать минут назад.

— Как? Кто? Как Петя? Это что же делается? Куда смотрит полицмейстер Марницкий? А жандарм Лопухин? — запричитала Лиза, сразу же начиная искать виноватых. — А как же дядюшка? Он жив? Петя же у него был.

— Жив, — соврал я, чтобы не волновать ещё больше Лизу. — Подай-ка мне свою шляпу, и пойдём.

На самом деле я не знал подробностей произошедшего. Знал, что тесть уже мог привезти Петю в Екатеринослав, о чём мы с Алексеевым и договаривались. Наверное, тогда и была попытка выкрасть Петю.

— Зубами грызть буду этих сук, — сказал я, имея в виду англичан.

Но сам я чувствовал: что-то в этой истории было не так. И Мирский как сработал — быстро, на отлично! Может, я зря его уже списал и думал, как избавиться?

От автора:

Вышел 7 том цикла Пограничник. Бывший офицер ВДВ гибнет и попадает в СССР 80х. Чтобы спасти брата он должен стать погранцом в Афганистане. Скидки до 50% на всю серию https://author.today/work/393429