Барин-Шабарин 5

Глава 21

— Почему вы пощадили сына этой курвы Шабарина? — требовательно спрашивала белокурая женщина у англичанина.

— И даже в моих объятиях ты всё равно не можешь забыть о своей мести? — хмыкнув, спрашивал английский шпион у своей любовницы.

Впрочем, он к этой женщине не относился так, как можно относиться к любовнице. Она была не его положения. Так, своего рода механизм для того, чтобы сбросить напряжение. Ведь когда мысли заняты поиском женщины для любовных утех, у мозга остаётся меньше ресурсов для того, чтобы качественно анализировать — а значит, выполнять свои непосредственные обязанности.

И теперь рядом с ним была Олена, и это было очень удобно. Кроме тех моментов, когда она не умела унять свою злобу. Да, он знал, что Олена — та женщина, которую когда-то отпустил Шабарин, но вот мужа её, Архипа, он жалеть не стал. И она не разделяла слабости английского шпиона — так она сама это время от времени называла. Будь ее воля, она вырезала бы и всех родственников Шабарина, но уж сына и жену — точно.

— Олена, я не воюю с детьми. Это ты мстишь за своего мужа и отца твоего ребёнка, которого убил Шабарин. У меня же никакой мести нет. И убийство сына этого злодея, вице-губернатора, может только навредить. У меня есть своя задача — уничтожить того, кто стремится помешать моей стране одержать верх в этой начавшейся уже войне, — Эдвард Джон Уэлскимби был предельно откровенен с женщиной, которой только что, в порыве страсти, признавался в любви.

Сказал ли он это сакраментальное «Ай лав ю», чтобы ей было приятнее? Пожалуй, больше потому, что когда, пусть и на десять минут, сам веришь, что женщину любишь, ощущения от плотских утех совсем иные — более яркие. В остальном же дамочка ему абсолютно не нужна. Теперь уже не нужна. Можно с ней быть откровенным, предаваться более дерзким формам любви. Но как только придут сведения из Екатеринослава, Эдвард Джон убьёт ту, которая назвалась Оленой.

Удивительным образом эта женщина нынче думала примерно о том же. Она также хотела убить англичанина, окончательно заметая все следы, что могли бы привести к ней. Правда, она всё же рассчитывала сделать ещё одно дело — убить жену Шабарина и подставить англичанина, будто бы он пошёл на такое гнусное преступление.

Когда вице-губернатор Кулагин направлял её и её мужа на дело с целью убить тогда ещё малоизвестного помещика Алексея Петровича Шабарина, Олена уже была беременной. У них был договор о том, что Кулагин отпустит семью, даст денег, и они с мужем уедут куда-нибудь за границу. Шабарин — вот последнее дело на пути к истинному семейному счастью. И женщина, обнимаемая своим мужем, мечтала о том, как они растят детей, как живут душа в душу.

Но вдруг эта пешка, этот Шабарин, убивает её мужа, а её отпускает, повелев только передать послание. Правда, помещик не мог знать, что женщина беременна, но зато прекрасно понял, что она готовилась его отравить. И тогда, когда она стояла напротив Шабарина, у неё была возможность его убить, в длинном рукаве платья был нож, с которым женщина очень умело управлялась.

Он не ушёл бы от неё!

Если бы только Олена знала, что её муж умер. Пусть их раскрыли, и она могла догадаться — за такое убивают, но Архип… Он казался Олене всемогущим, способным обмануть саму смерть. Она просто любила своего мужчину и видела в нём идеал.

— Вам не кажется, господин Шинкевич, или как вас там зовут на английский манер, что мы должны были уже получить новости о смерти Шабарина? — с задумчивым видом сказала женщина, вставая с кровати и не озаботившись ничем прикрыть нагое тело.

Для достижения своей цели ублажать мужчину — это легко, это ничего не значит в той системе норм и принципов, которые установились у женщины. Она спала и с помощником Шабарина — Мирским, был у неё скоротечный роман и с приближённым к Шабарину человеком, заместителем командира Шабаринского полка — с Петро.

Олена в какой-то момент даже хотела попробовать закрутить интригу с Тарасом, командиром полка, но не решилась. Всё же Тараса она знала давно. И понимала то, что он её мог узнать, даже когда она попыталась изменить внешность. Да и, в основном, действовала женщина, только когда Тарас уезжал.

— Мы ещё не закончили, приди или ляжь рядом! — приглушённым тоном сказал шпион, когда увидел, как женщина надевает халат.

— Вы сильно нервничаете, — хмыкнула она, подметив его ошибку. — У кого-то в такие моменты и вовсе пропадает желание быть с женщиной, у вас — наоборот, — деловитым тоном заметила Анна, словно маску, надевая на лицо игривую ухмылку, и направилась вновь к кровати, чтобы отработать второй раунд.

Женщина уже давно, после гибели мужа, не испытывала никакого удовольствия от близости с мужчиной. Хотя, нет, кое-какие удовольствия всё-таки были. Она любила этот момент, когда в постели мужчина вдруг становился слабым и уязвимым. Сколько раз в своих мечтах Олена убивала Шабарина именно в такой момент, когда он закрывает глаза от удовольствия, будет лежать под ней, а она начнёт резать и кромсать его.

Эдвард Джон Уэлскимби так же считал, что пользовался дамочкой во всех смыслах. Она помогала ему ориентироваться в обстановке, принесла немало сведений о Шабарине. А сейчас, когда все уже известно и всё устроено, для чего она нужна? Олена нравилась англичанину. Но она была красива, отнюдь не полная, в ней была видна какая-то сила. Ведь женщина постоянно тренировалась. И рождение ребенка нисколько не испортило ни фигуру, ни формы женские. Может, потому, что Олена ни дня не кормила грудью, а сразу воспользовалась услугами кормилицы?

Охоту на Шабарина она начала не так давно. Вначале вдова искренне хотела забыть о всём случившемся и отдать всю себя воспитанию сына. Может быть, так и получилось бы, если бы в газетах постоянно не мелькала фамилия Шабарина. Так что Олена, совершив очередное преступление — убив одного приезжего купца и ограбив его — на приобретенные таким образом средства определила своего малолетнего сына в один дом в Киеве.

Это были дальние родственники, которым женщина мало доверяла, но она доверяла силе денег. Оформив немалую часть своих средств таким образом, чтобы на воспитание сына каждый месяц выделялась немалая сумма денег, способная прокормить всю ту семью дальних родственников, она начала свою охоту.

— Сколько раз ты пробовала его убить? — получив очередную порцию удовольствия, безмятежно раскинувшись на кровати, не смущаясь своей наготы, спрашивал англичанин.

— Трижды пробовала подступиться. Срабатывала охрана. Он этих псов натаскал хорошо, — ответила женщина, стирая с себя мокрым полотенцем ту невидимую грязь, которой её наградил англичанин.

Брезгливость Олена всё же не смогла в себе окончательно подавить.

— Ты просто действовала неразумно. Нужно было либо освоить стрельбу из штуцера, либо пролезть в постель к Шабарину, — сказал англичанин и встал натягивать свои портки. — Не самой, конечно, но мало ли девок можно найти пригожих, на которых позарится Шабарин. Вот через девку и действовала бы.

Англичанин мерял по себе, так как редко, лишь когда того требовала служба, мог пропустить какую девицу. Уж больно падок до баб был Эдвард. В том была его слабость. Вот и сейчас он, вместо того, чтобы уже решить вопрос с Оленой, решил напоследок насладиться. Хороша ведь чертовка! Но теперь всё, больше ему эта женщина не нужна.

— Ты меня будешь учить? А кто нашёл этого Никодима? Кто выкрал его семью? Разве не я? — отрешённым голосом спрашивала Олена.

— Ну да, конечно, но это сделали мои люди. Разве под силу было тебе выкрасть семью? — согласился англичанин, посматривая в сторону аккуратно сложенной своей одежды.

Именно там под рубахой лежит нож. Он убьёт её сам, как сам и любил только что.

— Выпьем? — предложила женщина. — Чем не повод, чтобы выпить шампанского. Настоящего, французского. Такого еще долго в Россию не привезут.

Пока они предавались плотским утехам, Олена успела незаметно подсыпать отраву в наполненные бокалы. Она давно занималась ядами. Такая специализация у неё была и в той команде вице-губернатора Кулагина, с помощью которой покойный чиновник долгое время решал свои дела.

Теперь же женщина придумала ещё более извращённые формы отравления. Она и сама выпьет этот яд, чтобы наверняка — а то ведь может выйти, что англичанин выбрал не тот бокал. Но тут же у неё есть противоядие, всего лишь одна доза, но себя Олена спасёт. А дальше, если всё-таки Шабарин умрёт, женщина поедет в Киев, заберёт своего сына и ударится в бега.

Благо, что она знала, где англичанин хранит те немалые суммы денег, что привёз сюда. Ну а в том, что сообщники английского шпиона не станут её хватать и обвинять, женщина не сомневалась. Он ведь признавался в любви, когда она применяла на этом мужчине все свои женские навыки. Все должны думать, что у них страсть на веки вечные.

И мужчина, и женщина, которые только что признавались друг другу в любви, были напряжены. Они хотели убить друг друга, и каждый уже начал действовать в соответствии со своим планом. Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Эдвард Джон чуть не выронил нож, который уже начал извлекать из-под одежды; Анна чуть было не опрокинула бокалы, в которые наливала игристое вино.

— Пан Шинкевич, есть к вам срочные новости! — прокричал за дверью один из охранников англичанина.

Так и не надев штаны, шпион пальцами аккуратно пихнул нож в стопку одежды, а сам подошёл к двери и резко её открыл. Охранник замер. Олена стояла нагая с двумя бокалами в руках, и как тут было не потерять дар речи –эта женщина была великолепна. Уже две недели как Эдвард Джон запрещал своим людям общаться с какими бы то ни было женщинами, даже с проститутками. На время проведения серьёзной операции важно было, чтобы ни одно лишнее слово не вылетело наружу. Так что охранник англичанина чуть было накинулся на женщину.

— Говори! — англичанин не дал тому насладиться видом, а уж тем более каким-либо действием.

— А… Шабарин убит, пан Шинкевич. Прибыл чиновник из Екатеринослава, говорит, что в городе сущий ад, всех останавливают, ехать не дают, досматривают, никого из города не выпускают, что он насилу прорвался, — неуверенным голосом сказал охранник.

— Почему докладываешь так неуверенно? — спросил англичанин, но после, проследив за направлением взгляда охранника, Эдвард Джон улыбнулся, перешёл на английский язык и сказал: — За такие новости могу дать тебе позабавиться с этой развратной шлюхой. Ты же ее сейчас сожрешь взглядом. Но на тебе тогда и задача — после её убить. Придуши без шума.

Олена плохо говорила на английском, несмотря на то, что уже полгода как почти всегда находилась рядом с англичанином. Но некоторые слова, в особенности слово «шлюха» и «убить», поняла. Но она ничем этого не выдала, хотя прекрасно поняла — её хотят отдать ещё одному мужчине. Но она этого не хотела, а самое главное — это не было ей нужно. Её тело, та постель, что они делили со шпионом — всё это было лишь инструментом.

Что ж, значит, не только она захотела убить англичанина, но и англичанин точно решил избавиться от неё.

— Господа, это же прекраснейшая новость. Мой враг, злейший подлец, издох! За такую новость я готова сделать всё для вас, — она томно улыбнулась и чуть подалась вперёд, так что груди её стали ещё круглее и желаннее. — Вот, господа, шампанское — самое подходящее, чтобы отметить событие!

Олена протянула два бокала с шампанским присутствующим тут мужчинам.

Английский шпион посмотрел на женщину, на своего охранника, шепнул ему на английском языке: «Быстро её попользуй, потом убей!» После чего Эдвард, даже не одевшись, схватив в охапку стопкой свои вещи, направился прочь из комнаты. Бокалы с вином так и остались в руках Олены.

— Пожалуй, я выпью с тобой! — тяжело дыша от предвкушения сладострастных минут, произнёс пособник английского шпиона.

У Эдварда Джона Уэлскимби за охрану отвечали пятеро. Это были отличные бойцы, которые могли действовать в любой обстановке и владели, в том числе. искусством стрельбы из револьверов. Главным условием при отборе было, чтобы бойцы разговаривали на русском — и, желательно, без акцентов. Никто из них не должен был выдать в себе англичанина. Впрочем, какой-нибудь другой акцент никак ему не мешал.

Так что в команде Уэлскимби было только два англичанина, а остальные — поляки, завербованные им ещё в Англии и частично во Франции, куда эти люди бежали после разгрома венгерского восстания. Разве у польского шляхтича в подчинении не могут быть литовцы либо поляки? В нынешней России подобная компания ещё не привлекала особого внимания Третьего Отделения.

Янош Казимир Гонусевич подхватил бокал из рук красавицы и жадно выпил всё шампанское. Едва дождался, когда-то же самое сделает стоящая рядом с ним обнажённая женщина, и с рычанием набросился на неё. Изголодавшийся по общению с женщинами пособник английского шпиона не стал даже раздеваться, он рвал на себе одежду, жёстко придавив к кровати женщину, которую опрокинул на ложе так, что теперь ей нужно было бы ещё повернуться, чтобы посмотреть на него.

— Да подожди ты! Как горяч. Я сама всё сделаю. А хочешь, так сделаю и то, что не каждая шлюха может! — выкрикивала женщина, извиваясь под тяжёлой рукой польского жеребца.

— А? Да-да! Давай! — выкрикивал Гонусевич, спешно стягивая с себя штаны.

Ей нужно было дотянуться до противоядия и принять его, а этот… Ведь яд начнёт действовать уже минут через пять. Без этого средства она, возможно, и не умрёт, но на несколько дней окажется очень болезненной, беспомощной. А ей срочно нужно бежать.

Едва почувствовав, что тяжелая рука поляка больше не держит её, женщина подошла к одной из тумб, как бы отгораживаясь от него своим обнажённым телом, показывая Яношу свою спину и ноги. Олена откупорила небольшой флакончик и намеревалась его выпить…

— А, да что там за штучки у тебя! Всё после… Пока я возьму тебя так! — с рычанием, не сдерживая больше мощный зов природных инстинктов, Гонусевич подскочил к красавице.

Он придавил её к низкому шкафчику, заставляя согнуться так, как нужно ему. Всё, что стояло или лежало сверху, упало на пол.

Со звоном упал и уже открытый флакончик. Он разбился, и противоядие вытекло на доски пола.

Впервые за долгое время Олена плакала. Вот так она заканчивает свою жизнь: с ней пытается утолить свою похоть животное, а она через пять минут начнёт умирать. Женщина в последнем усилии, не имея возможности вырваться из нежеланных рук, приподняла голову, посмотрела в угол комнаты. Ей показалось, что она видит знакомую фигуру, и в груди у Олены сжалось сердце. На миг она поверила, что там стоит её любимый муж Архип, и он качает в осуждении головой.

Он не был рад, что она отомстила за него и уничтожила Шабарина.

Когда мы вдвоём с Лопухиным одновременно предъявляли обвинения в государственной измене и в шпионской деятельности Святополку Аполлинарьевичу Мирскому, я даже не предполагал, насколько точно попал в цель. Ведь я думал состряпать против него обвинение. А оно вон как вышло!

Впрочем, когда Никодим, мужик, что пытался покушаться на меня и бросил гранату, начал давать показания, у меня сразу же возник вопрос: как английский шпион узнает, что покушение было удачным, ну или неудачным? Обязательно должен был быть кто-то, кто наблюдает за происходящим в губернаторском доме, чтобы срочно отправиться с донесением к шпиону.

И в этом направлении Мирон и другие мои люди стали действовать моментально, буквально через несколько минут после того, как прогремел взрыв. Будто бы желая реабилитироваться, они рьяно взялись за дело. Уже скоро все дороги, ведущие из города, контролировались моими людьми, пусть это и были лишь заслоны из тройки бойцов, которые легко прорвать.

Но прошёл час, второй. А никто из города с подозрительной стремительностью выезжать не собирался. Может быть, среди тех людей, которых не пустили из Екатеринослава, и был пособник шпиона. Это предполагалось вычислить после. Просто не хватало сил и людей. А Марницкий ещё не прибыл в губернаторский дом, чтобы начать поднимать всю полицию и даже ландмилицию Екатеринослава.

Но все же у меня стали закрадываться мысли, что человек этот не был отправлен из города, потому что… не мог. Не мог, потому что был у меня под арестом.

— Я буду говорить только тогда, как вы дадите своё честное слово, что предоставите мне пистолет и пулю. Я убью себя, так как не хочу, чтобы моё имя было обесчещено при моей жизни, — выдвинул свои условия Мирский, пока я при бездействии Лопухина блефовал и тряс листами бумаги в руках, обвиняя своего бывшего соратника.

— Вы должны будете быть преданы суду! — всё-таки встрял в разговор полковник, эмоционально реагируя на порыв Мирского. — Я не могу пойти на подобное.

Я уже видел, что передо мной — психически глубоко больной человек. Он смотрел на меня с непередаваемой злобой и презрением. Нужно было его дожимать, продолжать блефовать, выбивать точечные показания, а не только намёк, что Святополк продался англичанам. Ох уж эти нравы XIX века! Лопухин не может даже дать обещание, которое выполнять не собирается.

— Я даю вам это слово! — жёстко сказал я, глядя при этом не на Мирского, а на полковника.

А я могу. Для пользы дела — даже очень. И пусть Лопухин хоть что-то мне попробует предъявить, когда я нарушу свое слово.

— Но вы не можете… — выкрикнул Лопухин.

— Могу…

— Ну хорошо, — растерянно сказал полковник, видимо, вспоминая, что у меня на него более чем достаточно доказательств, что и он является английским шпионом.

— Откуда у вас бумага, которую я подписывал? — спросил Мирский.

Всё сразу же стало на круги своя. Поэтому следующий мой вопрос был строго по делу:

— Это вы должны были сообщить английскому шпиону о том, что я погиб? — строго спросил я.

— Я требую, чтобы вы дали слово, что моя семья…

— Да ты не имеешь никакого права слова от меня требовать! Отвечай, несчастный! Ты должен был сообщить англичанину? — играя роль взбешённого дерзким покушением, кричал я.

— Да! Я должен был! Мой человек… — выкрикнул Мирский.

— Что ж, так вы это и выполните, — вдруг совершенно ровно произнёс я.

Через полчаса мы с Марницким уже обсуждали операцию по поимке английского шпиона. Оказалось, что он ждёт совсем рядом, и показания Потапа полностью сходятся с теми, что мы успели выспросить у Мирского.

В двадцати пяти верстах ждал Эдвард Джон Уэлскимби сообщение о моей смерти.