Барин-Шабарин 5

Глава 8

Я уезжал из Гатчино под завистливыми взглядами многих мужчин и провожаемый заинтересованными глазами женщин. Будто столпились перелетные птицы, следующие за государем, чтобы посмотреть на меня. Уверен, что теперь весь Петербург будет думать, кто же я такой и почему не просто получил аудиенцию у императора, а ещё и был приглашён во дворец в то время, когда там пребывала вся венценосная семья.

А еще мои воины. Вот же повод для пересудов! Могут подумать, что я собрал охотников-лесников. Камуфляж, как форма воинов, был не похож ни на что, но если уже искать аналоги одежды, то кроме как с охотничьей и сравнивать не приходилось.

В Петербурге я снял себе очень приличную квартиру на четыре комнаты. Людей своих также поселил в доходном доме недалеко от этой квартиры. Я посчитал, что нужно соответствовать своему статусу человека небедного. Несмотря на многие дела, которые меня ожидали вдали от Петербурга, приходилось всё-таки на некоторое время задержаться в столице Российской империи. Хотелось и отдохнуть, побродить по красивому городу, покататься на лодках. Но, поставив перд собой большую цель, перестаёшь принадлежать самому себе. Вот и я в Петербурге собирался провернуть очень серьёзную операцию. Информация — вот главное оружие и залог успеха, если уметь ею пользоваться. У меня была инсайдерская информация, которая сулила большую прибыль. Я знал, что Англия обязательно вступит в войну с Россией.

Было неприятно, когда мои намёки на возможное участие Великобритании в будущем русско-турецком конфликте категорически пресекались императором. Но я хотя бы сделал попытку. А ещё оставалась надежда на то, что сказанные мною слова государь вспомнит, когда Англия всё же объявит войну России. Вспомнит, может быть, даже подумает о том, что неплохо бы ему иметь рядом с собой такого советника-аналитика, как я.

Сам же я по возвращению в Петербург направился в Имперский банк.

— Господин Шабарин, прошу простить меня, но не ослышался ли я? — спрашивал меня служитель банка.

Он весь вытянулся и подался ко мне. Я же вольготно раскинулся на кресле напротив служащего, демонстрируя спокойствие, будто такой огромный кредит для меня — сущая безделица.

— Несомненно, у вас всё в порядке со слухом, — улыбнулся я. — Да, я собираюсь взять ссуду на полмиллиона рублей. При себе имею залоговые бумаги на имение, дом в Екатеринославе, а также свидетельство о паях ряда заводов. Всё это с лихвой перекрывает ту сумму, которую я хочу взять в банке.

— Прошу простить меня, господин Шабарин, но подобные решения может принимать только моё руководство, — в жесте сожаления клерк развёл руками.

— Как скоро мне ждать вашего ответа? — не скрывая своего раздражения, спросил я.

— Смею предположить, что согласование займёт не менее трёх дней, — отвечал мне служащий.

Видимо, им и вправду нечасто приходилось сталкиваться с такими запросами. Так что у меня было ещё три дня. Придумать, что ли, себе какое-либо занятие, чтобы провести время с пользой? Через три дня, когда мне одобрят кредит, а в исходе дела я не сомневаюсь, появится очень много работы. Я собирался, ни много ни мало, скупить всё или почти всё английское, что было в продаже в Петербурге. Даже цемент, и тот я собирался выкупить. То же самое намеревался сделать и с французскими товарами, но тех в России уже и так было немного.

Зачем? А чтобы спекулировать. Не сейчас, так уже в скором будущем Англия прекратит любые поставки в Россию. И как изменятся цены на все английское? То-то! Они взлетят! А всё будет у меня. Да я еще до войны могу сыграть на ажиотаже. И ничего страшного, если немного вытяну деньжат из карманов русских богачей. Не думаю, что они будут поголовно готовы выкладывать деньги на войну, а так я употреблю с пользой дела их серебро.

Я, признаться, не совсем понимаю, почему Россия в иной реальности не смогла за несколько месяцев предугадать того, что Англия будет ей силой враждебной. Наверняка в другой истории английские товары перед самым началом войны перестали поступать в Россию, либо это торговые отношения скатились до минимума. Так что можно было бы сложить два и два и понять, куда дует ветер.

Может быть, в таком случае и не получилось бы казуса, когда министр иностранных дел России Карл Нессельроде находился в Лондоне, а в это время уже грузились на корабли и пароходы английские солдаты, чтобы отправиться к Чёрному морю и убивать русских людей.

Так что я собираюсь скупить все три паровых машины, которые прибыли в Россию из Великобритании, но так ещё и не нашли своих покупателей, а с ними английские плуги, сеялки. Также куплю и английские станки и даже ткани. Да и вообще всё, что только найду и что посчитаю выгодным.

За четыре года плодотворной работы на ниве создания промышленности в Екатеринославской губернии так или иначе мне пришлось иметь дело с некоторыми купцами. Пусть в Санкт-Петербурге я пока мало кого знаю, а всё же. И что? Не прислушались купчины. А я ведь прямо говорил, что уже в следующем году всё английское, французское и даже прусское просто исчезнет. Не уточнял, почему именно, но давал шанс поверить компаньонам мне на слово.

Но, в любом случае, даже в Петербурге я найду возможность с кем войти в кооперацию и кто поможет мне со складами и заключением сделок — пусть за маленькую долю от будущей прибыли. Кроме того, граф Алексей Алексеевич Бобринский имел постоянную резиденцию в Петербурге. Здесь же было его торговое представительство. Именно через Бобринского получалось сбывать часть нашей продукции: прежде всего, цемент, уголь, охотничьи ружья, консервы. Поговорю с управляющим, чтобы помог мне в том нелёгком деле, что я задумал.

Слава Богу, что те времена, когда я должен был заниматься коммерцией, полагаясь только на собственные силы, ушли.

Так что я возвращался в свое временное жилище, чтобы и отдохнуть, и заняться планированием операции. И пока не думал ни о чем другом.

Но кое-что другое уже само поджидало меня.

— Господин Шабарин, вам приглашение, — торжественным тоном сообщил мне смотритель дома, который я арендовал.

— От кого, милейший? — усталым голосом произнес я.

Всё-таки скорое передвижение из Гатчино в Петербург изрядно утомляет, если за трое суток без отдыха нужно смотаться туда и обратно. Тем более, что после аудиенции у императора я не поехал сразу отдыхать, а направился в Имперский банк. Нужно же было понять, могу ли я надеяться на крупную ссуду, и только после планировать операцию по скупке импорта.

— Уж точно от какой-то важной особы письмо, — смущенно ответил управляющий, стараясь мне доказать, что даже не смотрел на вензель.

А вензель был весьма интересным. Буквочки «АП», украшенные замысловатыми линиями, говорили о том, что я привлёк внимание столь знаковой особы, как Анна Павловна Романова, сестра российского императора.

— Анафемой мне по горбу, святая ебипетская сила, — заворчал я. — Общество захотело потешиться?

Уже не нужно было открывать и читать приглашение, чтобы понять, что будет написано внутри. Мы в Екатеринославе, чай, не в Америках живём, чтобы не знать, что происходит в Петербурге. После того, как на всю округу и дальше стал греметь торговый центр, названный «Архимагаз», в Екатеринославе, вместе с увеличенным притоком гостей города, стало появляться больше информации. Причём новости шли не только из Петербурга, но и из других городов, в том числе из Москвы.

Торговый хаб, в который превратился «Архимагаз», быстро стал и информационным центром. Торговцу же нужно продать свой товар, а это возможно быстро и выгодно сделать лишь там, где много людей уже пришли за покупками, так что едут купцы, арендуют помещения, торгуют.

«Архимагаз» был еще и развлекательным центром. Конечно, там не было лазертага и какой-нибудь дополненной реальности. Но были увеселения не хуже: изо дня в день здесь разыгрывали маленькие пьески от только зарождающегося Екатеринославского театра. По вечерам здесь на специальной эстраде, при свете ламп можно было увидеть звезду, популярного в Екатеринославской губернии и за её пределами певца Миловидова. Также устраивались поэтические вечера, где читал свои стихи Хвастовский, звучали произведения Пушкина, Лермонтова и других русских поэтов, писателей. Так что ехать на юга и не посетить при этом Екатеринослав становилось дурным тоном не только для высшего общества, но и для дворян рангом поменьше.

Да мне уже и самому хотелось вернуться в Екатеринослав и посмотреть новую пьеску.

А ведь было у меня в мыслях создать еще и курортную зону на берегу Днепра, своего рода санаторий. И вот тогда… Жаль, что у нас нет минеральных вод, но что-нибудь придумаем, как и чем лечить.

Так что я знал, что происходит в Петербурге, и что самый знаменитый сейчас салон — это гостиная ее высочества великой княгини Анны Павловны. Здесь побывали все люди, стоящие рядом с императором. Популярность и элитарность этому салону придавало даже и не только то, что им руководила сама великая княгиня. Но и то, что именно здесь можно было, не боясь, высказывать свою политическую точку зрения и даже критиковать существующую систему.

Я почему-то уверен, что на собраниях осуждённых членов кружка петрашевцев звучали куда менее крамольные высказывания, чем в салоне Анны Павловны. Ну а Третье Отделение не решалось даже косо взглянуть в сторону властной дамы — сестры императора. Считалось, что из всего семейства нынешних Романовых только Анна Павловна не уступает своему брату в жёсткости характера и принципиальности.

И вот меня именно туда приглашают. Безусловно, понимая расклады при императорском дворе, я подозревал, что моя персона может вызвать особый интерес у общества. Особенно теперь! Я задумчиво потёр ухо. Как же мне там предстать? А! То-то я думаю, чего это у меня уши горят да икота не проходит. Точно уже кости перемывают. Ведь не только была аудиенция, но и чаепитие с императором, наследником и их венценосными супругами. А это уже очень серьезно. Общество хочет знать, почему…

— Твою же Богу душу мать! — выругался я, когда, наконец, прочитал содержимое приглашения.

Дело в том, что я должен был явиться в салон Анны Павловны уже через два часа. Можно отказаться или даже проигнорировать приглашение, мол, и не получал письма — но тут бы все, что называется, показали мне большой палец вниз. Но пока я — провинциальный чиновник, большинство на такой поступок махнёт рукой. Дикарь-с, что взять с этих провинциалов!

Нет, я должен поехать — и высказаться. Я ринулся умыться и переодеться. Салон Анны Павловны — здесь мне обязательно нужно засвидетельствовать своё мнение. И сделать так, чтобы разодетые и подвыпившие дворяне выслушали меня.

Уже через полтора часа моя карета подъезжала к загородному дому, где по четвергам и собирала свои салоны Анна Павловна. Наверное, мне проще было бы сейчас сразиться с десятком турок, чем идти на этот светский раут.

— Сударь, будьте любезны назваться! — деловитым тоном, будто передо мной был граф, говорил лакей.

— Действительный статский советник Алексей Петрович Шабарин. Прибыл по приглашению, — назвал я своё имя и протянул открытку.

— Вас ожидают, — сказал лакей, почти незаметно подал знак ещё одному слуге, который и проводил меня в зал.

Это помещение предназначалось, скорее всего, для бала, однако выглядело всё, как в хорошем ресторане. Люди сидели за отдельными столиками, что-то пили, чем-то закусывали. Было видно, что это не статичное официальное мероприятие, так как-то и дело либо дамы, либо кавалеры, либо кавалеры с дамами вставали из-за своих столиков и пересаживались за другой. Наверное, целью для них было поговорить с каждым приглашенным.

Между столиками порхали не только лакеи, но… словно парила сама хозяйка дома. Я застыл в дверях и внимательно в неё вгляделся. В Анне Павловне сочетались редчайшие качества: с одной стороны, она выглядела женственной, нежной, но… не стоило обманываться внешностью. Это была принципиальная и жесткая женщина. Как считается, Анна Павловна — единственная, кто мог бы выдержать взгляд императора. Это и мне сразу стало ясно уже по тому, что и сама Анна Павловна обладала таким же взглядом, как у брата.

— Сударь, не имею радости быть с вами знакома, — увидев меня, её высочество моментально направилась к входу, где я, собственно, и застрял.

Я же, войдя в зал, на секунду растерялся. Просто не знал, как нужно себя вести, и что делать. Если бы хозяйка достаточно быстро не подошла бы ко мне, то я бы внаглую присел за ближайший столик и проявил инициативу, стал бы знакомиться самостоятельно. Как бы это выглядело в глазах присутствующих, мне было небезразлично, но не настолько, чтобы я шел против своей чести и был опозорен. Я посчитал бы большим унижением, если бы стоял в проходе и ждал к себе внимания.

— Действительный статский советник вице-губернатор Екатеринославской губернии, Алексей Петрович Шабарин, — представился я, резко по-гусарски кивнул головой, приложился к протянутой мне ручке.

— Как я полагаю, вы пребываете в Петербурге без супруги? — спросила великая княгиня.

— Да, я лишь заехал в столицу, но имею много неотложных дел в Екатоеринославе и в Новороссии, — сказал я.

Наверное, в молодости Анна Павловна была очень даже ничего себе. Сейчас — симпатичная старушка… со взглядом волчицы. Но никаким образом я не стал бы напоминать даме о её возрасте.

— Теперь, Ваше Высочество, я понимаю, почему провинциальные дворяне по осени стремятся попасть в Петербург. Чтобы увидеть прекраснейших дам столицы, среди которых вы, несомненно, предводительница. Это впечатление на целый год вперёд. Как говорили древние римляне: увидеть Рим и умереть! — сказал я.

— Браво! Нет, определённо браво! — захлопала в ладоши княгиня, привлекая всеобщее внимание.

Порядка двадцати пяти человек теперь уставились на меня. Я держался гордо, показывая всем, что всего лишь взглядом, хоть и нарочито пристальным, меня не возьмёшь.

— Господа, своей волей я сегодня учреждаю награду за самый необычный комплимент. Благодарю вас, господин Шабарин, — сказала княгиня достаточно громко, чтобы слышали все.

Раздались жидкие аплодисменты, обличающие подхалимов и льстецов.

— Куда же вас определить? Какие у вас предпочтения? Говорите о военном деле или о политике? Прошу простить, но ярых помещиков, которые любят говорить лишь только об урожае, сегодня нет, — сказала княгиня с лёгким смешком.

Конечно, это не последний будет намёк на мою провинциальность. Я повёл бровью.

— Чай не лаптем щи хлебаем. Можно поговорить и о политике, — сказал я. — Прошу простить меня, ваше высочество. Но непринужденная и уютная обстановка вашего дома…

— Такое выражение я уже слышала. И не чинитесь. Тут можно говорить то, что на уме. Что ж, — Анна Павловна усмехнулась, показала мне направление, и я проследовал за нею.

— Но у нас есть правила: каждый сюда входящий должен чем-то удивить. На худой конец, прочтёте стихотворение, — сказала великая княгиня, пока мы шли к одному из столиков.

Я даже не столько из-за разговоров сомневался идти ли в салон, как меня смущали всякие возможные игры, что могут случиться на подобных посиделках. Не хотелось выглядеть неловко, впрочем, если и другие будут в подобном же положении, то почему бы и нет. Я ведь не какой-то ханжа или сноб.

— Николай Алексеевич, любезный мой друг, будьте добры, примите в ваше общество господина Шабарина. Мой венценосный брат был в восторге от общения с этим молодым человеком, — сказала Анна Павловна, когда мы подошли к одному из столиков.

После того, как полноватый мужчина с пышными бакенбардами и большим носом картошкой согласился принять меня в свою компанию, княгиня нас представила.

Передо мной был никто иной, как Николай Алексеевич Милютин. Я знал, что он завсегдатай кружка Анны Павловны. Более того, Милютин, возможно был вторым человеком во всем этом собрании, помогая Анне Павловны с организацией салонных четвергов. Рядом с ним находился на данный момент не менее, возможно, и более известный человек — Пётр Андреевич Вяземский. Известный поэт, меценат, издатель.

Вяземский имел сходство с персонажем экранизации «Война и мир» постановки Бондарчука, то есть с самим режиссером. Казалось, что передо мной сидит Пьер Безухов, всё в тех же очках со слегка полноватым лицом и блуждающим взглядом.

— Ну-с, господин Шабарин, расскажите о себе. Мы же должны найти общие темы для разговора. Хозяйку дома нельзя расстраивать. Она всегда переживает, если гости не ведут увлечённые беседы, — сказал Пётр Вяземский.

Безусловно, сперва я стал рассказывать о том, что присутствовать в таком обществе для меня великая честь. Пусть Милютин ещё был только тайным советником, а не тем министром, который воплощал в жизни реформы Александра II, но Пётр Андреевич Вяземский уже был знаменитым поэтом, между тем, он князь.

Ну, а после я вкратце рассказал о том, чем занимаюсь. В своём рассказе делал упор на то, что я промышленник, и в моей собственности уже не одно достаточно крупное предприятие. Пришлось козырнуть дружбой со светлейшим князем Михаилом Семёновичем Воронцовым, рассказать о своих деловых и приятельских отношениях с графом Алексеем Алексеевичем Бобринским. Я не бравировал своими связями, тем более, что присутствующих подобных знакомств должно было быть еще больше. Но и не хотел, чтобы моим обществом тяготились, считали меня неким неудобством сегодняшнего вечера.

— Не чинитесь, все кто попадает в салон Анны Павловны, становится равными друг другу. Я и сам из бедной дворянской семьи, имение было всего лишь на сто пятьдесят душ. Но вы и я здесь, — сказал Николай Алексеевич Милютин.

Не знаю, чем было вызвано достаточно тёплые отношения ко мне со стороны и Милютина, чуть позже Вяземского, возможно, я просто не смог определить отличную актёрскую игру, но фальши не чувствовал.

— У нас есть три темы для разговора. Можем поговорить о состоянии дел в деревне, развитии производства в Российской империи и железных дорогах, а также о поэзии — о вечном, — резюмировал моё представление Пётр Андреевич Вяземский.

Было слышно, что он хотел бы поговорить как раз-таки о поэзии, я уже настраивался на то, что стоило бы что-то прочитать из восстановленных в памяти стихотворений. Всё же стихи я когда-то и читал и учил, чтобы покорять женские сердца, но знал их не так много, лишь только, чтобы слегка помочь своему другу Хвостовскому заработать имя.

— Господа, озвученные вами, князь, первая и вторая темы, суть одно целое — сказал я.

— Очень любопытно, — сказал Милютин, поёрзав на своём стуле, заняв более удобное положение. — Извольте, объяснить!

Что ж, поговорим о крепостничестве и о том, как оно влияет на промышленность, и что мы по многим показателям уже отстаём.

— Извольте, господа, с превеликим удовольствием, — сказал я, собираясь с мыслями