Барин-Шабарин 5

Глава 14

— Господин Шабарин… — Иван Фёдорович Паскевич улыбнулся и, привстав, указал мне на стул напротив.

А он совсем уже старик. Когда он вставал со своего кресла, я, казалось, слышал, как скрипят его плохо гнущиеся колени. Нет, Паскевич — не Суворов! Это Суворов уже в старческом возрасте совершил переход через Альпы, перенося все тяготы и трудности похода. Сможет ли так Паскевич? При всём уважении к генерал-фельдмаршалу, сомневаюсь. Поизносилась стать этого бравого военного.

Другая история, что осталась лишь только в моей голове, давала чёткий ответ на поставленный мной вопрос. Не выдержат военные, если командующий покинет войска. Такой поступок не только деморализует русскую армию, но и дезорганизует её, это как семья останется без мамы. Ну, или без папы.

— Новых генералов в плен брать? И поныне поражаюсь вашей удаче, — чуть охрипшим голосом говорил Паскевич.

У меня складывалось впечатление, что Ивану Фёдоровичу, скорее, интересно со мной просто поговорить да вспомнить былое, чем решать, каким будет будущее. Купающийся в лучах славы и всеобщего обожания, он отдалился от реальности — той реальности, что уже созревала и нависала над нами. Впрочем, как знать — возможно, уже через пару месяцев я буду сидеть в каком-нибудь ресторане в Константинополе и громче всех кричать здравицы генерал-фельдмаршалу, светлейшему Ивану Фёдоровичу Паскевичу Эриванскому, сокрушителю Османской империи.

— Ваше высокопревосходительство, прибыл по поручению генерал-губернатора новороссийских губерний Андрея Яковлевича Фабра, — сказал я, щёлкнул каблуками и передал письмо генерал-фельдмаршалу, а только потом сел на самый краешек стула, идеально выпрямив спину.

Хотя страсть как хотелось откинуться на спинку стула и вытянуть вперёд ноги. После длительных переходов хотелось отдыхать, но меня просто не пропускали через посты без соответствующих бумаг. Вот и пришлось идти сразу к командующему.

— До меня дошло прошение светлейшего князя Михаила Семёновича Воронцова о том. Он просит, чтобы я принял сформированную за его кошт дивизию. Полагаю, что вы будете воевать в её составе. А вы что же, так-таки и будете воевать? Признаться, вы мне ни к чему, — сказав, казалось, обидное, командующий улыбнулся. — А вот от помощи армии продовольствием я не откажусь. Ну и оружием. Я же знаю, что у вас есть оружие.

Хотелось послать генерал-фельдмаршала к чёртовой матери. Получается, что не только женщину можно разбаловать подарками? Армейские чины также привыкают, как к должному, когда им достается что-то без труда и оплаты.

— Боюсь, что существенным образом помощь армии в сложившейся ситуации не смогу, — уклончиво ответил я, отзеркаливая улыбку своему собеседнику.

Мы буравили друг друга взглядами. Паскевич хотел меня задавить своим авторитетом. Беда для фельдмаршала была в том, что я лишь к государю-императору относился с некоторым пиететом. Так что глаз я не отвернул, и пусть он думает, что я чересчур горд. Но с чего я должен что-то давать? Это мое решение, и только!

На самом деле, сейчас помочь армии я мог лишь немногим, если речь о продовольствии. Но тридцать тысяч банок тушёнки и десять тысяч банок сгущённого молока я мог бы передать армии уже сегодня. Мог бы, но не буду. Пока снабжение армии, насколько я могу судить, более или менее налажено. Вряд ли, конечно, выдерживается не так давно увеличенная норма по мясу в четверть фунта в день. Но и вовсе без мяса с крупами русские солдаты не сидят. А вот в дальнейшем моя помощь может пригодиться, и будут ей куда как больше рады, чем сейчас. Не будем разбазаривать блага, подождём.

— Что ж… Вы можете нести свою службу и отчитываться своему начальству. Но без моего ведома из расположения войск не выйдет ни одно письмо. Учтите это и не хитрите, — дружелюбие генерал-фельдмаршала улетучилось, как будто его и не было.

— Я привез шесть с половиной тысяч штуцеров бельгийской выделки, пули Минье к ним, — бросил я уже через плечо, когда поклонился и направился на выход.

— Так чего же вы молчали? — вдруг спохватился Паскевич и снова разулыбался.

Все винтовки, которые я обещал передать армии ещё во время аудиенции у государя, приехали сейчас со мной. Я выполняю данное государю обещание, хотя это снова не всем может понравиться. Вероятно, правильнее было бы передать бельгийские штуцера в Петербурге, чтобы уже военное ведомство само распределяло их. Правильно для министерства — возможно, но у меня были собственные соображения.

Всё дело в том, как они его распределят. Наиболее вооруженные и боеспособные части будут расположены на границах со Швецией, Пруссией, Австрией, у Петербурга, ожидая десанта на Балтике. Так что, когда в Крыму станет высаживаться англо-французский десант, лишь пятнадцать тысяч русских войск находились на полуострове.

И я теперь привез винтовки в те самые места, где будут реальные боевые действия. Иначе от сердца оторванный с кровью подарок Отечеству может быть и вовсе не использован. Из того, что я знал, воинские соединения Российской империи простоят на границе со Швецией Пруссией и Австрией, так и не вступив в войну. Если только ход этой войны нынче не изменится, как изменился день её объявления.

Глядя на Паскевича, я позволил себе улыбку в ответ, но не стал паясничать и делать её шире. Как говорится, разумному вполне достаточно.

— Дозволено ли мне будет провести работу с интендантами, дабы понять проблемы и должным образом настроить работу на заводах по производству провианта? — спрашивал я. — Будет ли армия закупать при нужде провиант? У меня имеется поручение изучить потребности армии, чтобы в Екатеринославской губернии производить нужное.

— Если только сие будет для общей пользы и с выгодой для Отечества! — нехотя ответил Паскевич. — Вы можете говорить с интендантами, однако попрошу не указывать им. Думаю, что государь отблагодарил вас за предоставление штуцеров, посему не вижу смысла в словах благодарности и от меня. Пусть благодарностью будет то, что я разрешаю вам находиться в расположении войск.

Грубо. Конечно, я общаюсь с командующим, который наделён большими полномочиями, вплоть до заключения мира. И всё равно это грубо, здесь много игры: от дружелюбия до чуть ли не брезгливости. Паскевич, видно, в растерянности, что проецирует и на других.

И пока ещё этот командующий находится в чётком убеждении, что его ждёт последний решительный бой, после которого слава о генерал-фельдмаршале Иване Фёдоровиче Паскевиче будет греметь в веках, подобно славе Суворова. Но, наверное, боится проиграть, заочно соревнуясь с тем же Александром Васильевичем. Еще и русская пресса нагнетает такое соревнование этого старика с тем, кто умер физически, но чья слава живет.

Что ж, понаблюдаем, на каком моменте Паскевич сломается. Уже сейчас видна его исключительная осторожность, как по мне, так сравнимая с предательством. Нужно действовать, и быстро, лихо, не давая возможности врагу оправиться. Константинополь не так чтобы сильно далеко отсюда. Нужно только перевалы в Болгарии пройти, а там уже и рукой подать.

Война объявлена, турки выдвинулись, заняли дельту Дуная, немного продвинулись вперёд и стали окапываться. Русские же войска почти не сдвинулись с места. У меня есть убеждение, что Иван Фёдорович, имея все возможности действовать, ожидает вместо этого решения собранного в Вене конгресса.

Прямо сейчас в столице Австро-Венгерской империи должны были состояться консультации между представителями Пруссии, Англии, Франции и, собственно, Австро-Венгрии. В Петербурге не знают, зачем именно там собрались представители ведущих европейских держав, можно предположить, что они даже будут решать вопрос о разделе Османской империи. Ну никак не хотят верить в России в то, что Англия нас предаёт.

Хотя если использовать все договорённости, что изложены на бумаге, то Великобритания не предаёт, она ведёт собственную политику. Всегда можно отыграть назад. Чем и занимаются сейчас англичане. Наверняка они пообещали разделить Османскую империю, но только ничего об этом не сказали в публичном пространстве. Значит, как бы и вовсе ничего не говорили. Как в будущем с НАТО. Говорили, что расширять альянс на Восток не будут, в России поверили, но на бумаге ничего — и вот НАТО уж под стенами. Так и тут. В политике всегда уже все было, новое происходит крайне редко.

Я покинул дом генерал-фельдмаршала. Нужно было только доложиться Паскевичу, но проводить с ним время, развлекать разговорами старика — нет. Забавлять, подушки поправлять? На это нет ни времени, ни желания.

Я шел к главному интенданту южной группировки войск. Фёдор Карлович Затлер, генерал-интендант Южной русской армии, выглядел человеком решительным и энергичным, с умными глазами. Признаться, я шёл к нему на встречу уже плохим настроем, в предубеждении. Дело в том, что после Крымской войны в хорошо известной мне реальности он стал своего рода козлом отпущения, на которого скинули все огрехи и недоработки по снабжению русских армий на юге. Нужно же было назвать виновного, вот и назвали имя Затлера. И хочется же верить в это, ведь интендант, значит, по умолчанию — вор.

А теперь я смотрю прямо на него и думаю, что, может быть, в той истории, когда обвинили Затлера в поражении России, не всё так однозначно. Энергичный, деятельный, с огнем в глазах и открытый — вот каким был Фёдор Карлович. Даже сам предложил посмотреть склады.

— Господин Шабарин, я рад вас видеть. Много слышал о вас, но только сейчас имею честь познакомиться. Признаться, наша встреча созрела уже давно, — такими словами приветствовал меня Карл Фёдорович, вставая из-за стола и протягивая мне руку первым.

Это многое значило. Всё-таки в табеле о рангах я стою ниже генерал-интенданта.

— Ваше превосходительство, я безмерно рад наконец-таки познакомиться с вами, — я пожал руку генералу и, прищёлкнув каблуками, поклонился. — Прошу прощения, что отвлекаю вас от дел.

— Признаться, вы меня сильно озадачили и подкинули работы, когда доставили в Николаев и Севастополь такое большое количество строительных материалов, провианта и всего остального. Всё это необходимо было взять под опись. К слову, должен признаться, что к моему приезду уже имеющееся не совпадало с тем, что было в ваших бумагах. Воруют, — Затлер развел руками. — Прошу вас, господин Шабарин, в следующий раз всё же свяжитесь со мной. Приму по описи, при нужде предоставлю вам отчёты, куда направили то или иное имущество, вами переданное.

— Учту, ваше превосходительство, — сказал я.

— Будет вам чиниться! Мы наедине. Если нет возражений, я бы предложил продолжить общение без чинов, — предложил генерал-интендант, потом указал на чашку. — Давайте чаю попьем! Вы не против? Или опасаетесь испортить аппетит перед обедом? Разделите со мной обеденную трапезу?

— Сочту за честь, Карл Федорович, — сказал я и предложил перейти к делу. — И у меня устойчивый аппетит, так что чуть согреться чаем я не против.

Я изучал степень оснащения южной группировки русских войск. Думал, чем могу помочь, или даже так — на что мог бы обменять ряд своих товаров. Мы пили чай, при этом я просматривал бумаги. Больше всего, как стало понятно из разговора, проблем доставляет плохая логистика. Это еще хорошо, что при моем участии были построены дороги на Севастополь и на Одессу.

Это помогает, но проблем много.

— Признаться, я думал, что увижу все в более темных красках и в худшем состоянии, — сказал я через час, уже просмотрев некоторые документы. — Не хочу никоим образом обидеть, но все, что на бумаге, присутствует ли в армейских магазинах? То же мясо, оно же может испортиться.

— Если дурно приготовили солонину, то, да — испортится, да черви заведутся. Но тушенка английская и екатеринославская, нынче лучше всего в сохранности и во вкусности. Бережем тот скудный запас. Пока на солонине. Да и не жарко, быстро продукты не портятся. В остальном, не сомневайтесь. Мы не предпринимаем активных действий, и есть время наладить снабжение, — сказал Карл Затлер с легкой дружелюбной улыбкой на лице.

Даже в голосе интенданта, верного соратника генерал-фельдмаршала Паскевича, слышались нотки разочарования и удивления, когда он говорил о статичности русской армии. Вот и он тоже… Никому не понятно, почему до сих пор не начались активные боевые действия. Почему стоим, чего ждём? Я знаю, что когда Паскевич прибыл в расположение войск, все ждали, что уже на следующий день последует приказ на выдвижение. Или хотя бы через неделю, или как в Венгрии четыре года назад. А он прибыл… и вот стоим, ожидаем.

Пьём чаи.

— Ждём благоразумия из Вены, — сказал я, поддерживая ровный и вежливый тон. — Собрались там все европейцы, важно же понять, чего хотят и что потребуют.

— Не наше с вами это дело. Но чем вы сможете помочь? Сразу скажу, что в серебре да и в ассигнациях армия крайне ограничена, — перешёл от политики к делу генерал-интендант.

— Давайте подумаем, — сказал я, раскрывая свою папку с данными о имеющемся на складах в Екатеринославской губернии и с описанием производственных мощностей предприятий.

Если в Петербурге думали, что в Вене собрались миротворцы, то там сильно ошибались. Собрание министров иностранных дел и других представителей Пруссии, Франции, Англии и Австро-Венгрии по задумке английского представителя должно было решить важнейший вопрос: будут ли участвовать все собравшиеся страны в будущей войне против России?

Само собой разумеется, что на официальной части встреч, как и в бумагах, это не отражалось. Однако во время многочисленных чаепитий, обедов и ужинов решался именно этот вопрос.

Что называется, кулуарно.

Для англичан и французов вопрос участия в войне был решён. Австрийцы же с прусаками не были настроены воевать. Российская империя казалась нынче столь могущественным исполином, что побороть её казалось делом невозможным. Так или иначе, но отсылки к войне 1812 года звучали почти при каждом разговоре. Если тогда Россия победила, то может сделать это и сейчас.

Собравшиеся представители европейских стран руководствовались общедоступными сведениями о численности и составе армии Российской империи. Почти полтора миллиона солдат и офицеров насчитывалось в России, немалое количество пушек и кавалерии. Все это не могло не вызывать опасения у австрийцев и пруссаков, чьи державы имели общую с Россией границу. Кроме того, если Англия и Франция спешно перевооружали свои войска, то Пруссия и Австрия по этому показателю заметно отставали.

Не имели значения здесь те эфемерные понятия, которыми руководствовалась в своей внешней политике Россия: благодарность, исторические и экономические связи, честь и достоинство. У каждой страны были свои национальные интересы и свои внутренние проблемы, они и определяли внешнюю политику.

Австрия, которая должна была быть благодарна за вмешательство России во внутренние проблемы, боялась усиления восточного соседа, чтобы он не стал еще и южным соседом. Вопрос о влиянии Российской империи на народы Балканского полуострова был более насущным, чем какая-то там благодарность за сохранение государственности. Поэтому русским будет ушатом холодной воды участие Австрии в этой войне.

— Господа, нам пора согласовать нашу ноту, обращенную к Османской империи и к России, — призвал всех к работе президент-министр Австо-Венгерской империи граф Карл Фердинанд фон Буоль-Шауенштейн.

— Если вы настаиваете, — с притворной улыбкой сказал представитель Англии на конгрессе, английский посол в Константинополе Чарльз Стрэтфорд Каннинг Стрэтфорд де Рэдклифф. — Но смею заметить, лишь только то, что пишут ваши и прусские газеты…

— Как вы смеете! — выкрикнул Карл Фердинанд фон Буоль.

— Заметьте, что я ничего не сказал, но вы сами поняли проблему, — нахмурив брови и внешне будучи серьезным, внутри англичанин смеялся.

Дело в том, что в последний месяц даже консервативная прусская пресса и то стала писать, что Пруссия может считаться чуть ли не вассалом России. То же самое было сказано об Австрии. Не так давно русский император посещал Австро-Венгерскую империю, наверное, чтобы убедиться, что Австри, в случае войны с Османской империей встанет на сторону России. Такого пышного и братского приема, какого удостоился Николай Павлович, австрийцы, наверное, никому и никогда не делали. Так что не мудрено, что в Петербурге всерьез считали, что война с османами подготовлена и на внешнеполитической арене.

— Пруссия выступает за умиротворение сторон, — сказал министр иностранных дел Отто Теодор фон Мантейфель, отставляя кофе и венский штрудель.

— А вы после Фридриха Великого только и миротворцы, — снисходительно сказал французский министр иностранных дел Эдуар Друэн де Люис.

— Когда-то прусские миротворцы разгромили Наполеона Бонапарта при Ватерлоо, — огрызнулся прусский министр.

— Не привирайте! — чуть ли не выкрикнул английский посланник.

— Господа, мы должны примирить стороны. На том настаивает и Вена, — поддержал своего прусского коллегу австриец.

Фон Мантейфель кивнул австро-венгерскому министру. Они оба знали, что только Россия стоит между Пруссией и Австро-Венгрией, не давая углубляться их конфликту. Пруссия уже претендует на первенство в немецком мире, и вмешательство русского императора чуть меньше чем три года назад остановило войну между австрийцами и пруссаками.

И этот мир двум немецким государствам пока еще нужен. Пруссии были не важны балканские народы, но и допустить усиления Австро-Венгрии было нельзя.

На следующий же день нота, названная «Венской», была направлена и в Петербург, и в Константинополь.

— Почему вы выступили за принятие примирительной ноты? — недоуменно спрашивал англичанина министр иностранных дел Франции, когда смог оказаться наедине с Чарльзом Стредфортом-Рэдклифом.

— Разве у Франции недостаточно влияния на султана, разве не стоит ваш линейный корабль в Босфоре с нацеленными пушками на султанский дворец, а французский посол в этой стране не шепчет султану на ухо решения? И у Англии достаточно влияния, чтобы турки не приняли «Венскую ноту», — снисходительно отвечал англичанин.

— А и то верно. И нас тогда будет сложнее записать в агрессоры. Мы же призвали к миру, не так ли. Это османы не захотели мириться с наглыми русскими, — улыбнулся французский министр.

— Вы только не уводите пока свой линейный корабль из Босфора. Чуть позже английский пароход может сменить вахту, — улыбнулся англичанин. — Ну не разворачивать же нам войска, что уже подошли к Дарданеллам.

— Вот об этом давайте поговорим подробнее. Передайте, господин Каннинг, по своим каналам, что Франция недовольна тем, что английский корпус столь мал. Вы обещали…

Однако британский дипломат прервал его.

— Мы формируем вторую волну десанта. И сперва еще нужно остановить русских, если они начнут действовать. Будто бы дают нам время подготовиться и совершить самую грандиозную десантную операцию современности, — ухмыльнулся английский посол.

— Не нужно и спешить. Надо дождаться ответа из Петербурга, — проявлял благоразумие француз.

Впрочем, англичанин считал, что это не благоразумие, а безумие. Нельзя русским давать возможность нарастить силы, нужно действовать. Но сколько есть людей, столько мнений. А тут еще и вечные враги, вдруг, решили стать союзниками.

Стоит ли их слушать?

— Сейчас в Синопе формируется турецкий флот, османы собирают всё, что есть. И после мы присоединимся к этим силам, — сообщил англичанин своему союзнику.

И как же неприятно было лайму раскрывать планы лягушатнику! Однако на лице Каннинга прочесть этого было нельзя.

.