Барин-Шабарин 5

Глава 12

Глядя на любимую жену, так и хотелось сказать ей, что она лучшая. Мол, сравнивал, знаю. Лиза устроила мне такую бурную встречу, что я, под впечатлением, даже чуть не дал себе обещание, что больше никаких любовных похождений у меня не будет. Правда, вовремя вспомнил, что есть такая фраза: «Никогда не говори никогда».

В Екатеринослав я прибыл уже к середине августа. И всю долгую дорогу из Петербурга домой я размышлял над тем, что история государства Российского (да и всей Европы) могла пойти и другим путем, и что всё, к чему я готовился, не случится. Ловил себя даже на мысли, что не так уж и рад такому стечению обстоятельств. Допускаю возможность, что я чего-то не знаю.

В Петербурге на момент моего отъезда, как и пока я был в Москве (задержался на пару дней), все в обществе были счастливы и довольны известием, что посольство Меншикова мало того, что унизило султана, так ещё и добилось выполнения требований русского императора. Османы отступили и передали обратно ключи от храмов на святой земле Русской Православной миссии. Кажется, ещё и извинились, но допускаю — последнее газеты могут привирать.

Так что ж, войны не будет? Надо сказать, я не волновался за свои переговоры и займ. Всё же, думаю, война будет. По крайней мере, Россия ввела уже в войска в Молдавию и Валахию, и выходить оттуда не собирается. Турки молчат. Действительно, передали ключи от Вифлиемского храма и не огрызаются… Но что дальше? Все ли счастливы таким положением дел? Или же англичане с французами просто не поспевают за перипетиями?

Может быть, и я чуточку нагадил на планы англичан с французами. По моему совету, тратя немалые деньги, подымая все свои связи, в том числе и в Пруссии, Воронцов стал фрахтовать все доступные пароходы в Пруссии и даже в Швеции. Так что французам и англичанам теперь просто может не хватать судов для быстрой переправки всех запланированных войск.

Таков и был наш с князем план.

Еще я знал, что французы стращали османов своим линейным кораблем в Босфоре, но сейчас я об этом не слышал ничего, несмотря на то, что французов уже начинают в прессе выставлять, как минимум, не такими уж и друзьями. Вовсю идет агитация за то, что мы им «перепокажем Отечественную войну».

— Опять ты со мной, но словно где-то в ином месте, — обиженным тоном произнесла Лиза.

— А вот и неправда, Елизавета Дмитриевна, — слукавил я, стягивая одеяло, которым супруга прикрывалась.

Действительно, чего это я. Нельзя же думать о работе, когда рядом женщина, с которой никто не мог сравниться и в Петербурге. Ни в коем случае не повезу ее в столицу. Перестреляюсь в нескончаемых дуэлях со всем столичным обществом.

— Да отпусти ты одеяло, яви мне свои чресла, — шутил я, когда жена сделала игривую попытку не дать себя обнажить.

— Похабник! — сказала Лиза, при этом ногами помогая мне подальше откинуть одеяло.

— Я женился на самой прекрасной женщине в мире, — сказал я, целуя сперва руки жены, а после и не только их. — Как же мне её не созерцать?

Уж конечно, дело было не в созерцании. Целый день мы только и делали, что любили друг друга. Такого любовного забега у меня ещё не было в жизни никогда. Куда там неудовлетворённой нимфоманке, той нежданной ночной гостье! Даже вспоминать не хочется. И ладно… было и было. Главное, что есть прямо сейчас… Ох, мадам Шабарина! Никак не могу насытиться.

Стук в дверь… Я машинально стал вспоминать, где у меня лежит револьвер. Хотелось пристрелить того, кто нарушает нашу семейную идиллию. Этот рефлекс остановили мысли о том, что нас может потревожить няня, которая поддалась на просьбы моего наследника Петра Алексеевича, чтобы родители, наконец-то, обратили внимание и на своё чадо. Наверное, только это и могло быть оправданием.

Но я ошибался — не только это.

— Прикройся, Лизавета! Идеальную красоту должен видеть только я! — сказал я Лизе, вставая с кровати, чтобы подойти к двери и открыть.

— Надень халат! — прокричала весело вслед мне Лиза. — Нечего слуг смущать!

Я понял, что и вправду иду к двери полностью голым. Мы вдвоём в голос, громко рассмеялись. Действительно, пошёл открывать дверь, а «ключ» свой не прикрыл.

Вот так, наверное, и провёл бы всю свою жизнь, не вылезая из кровати. По крайней мере, мне так кажется здесь и сейчас.

— Барин, вас срочно просят к губернатору, — сообщила мне Саломея, отворачивая взгляд, будто я и впрямь голый. Когда-то не смущалась совсем, а сейчас и в глаза не посмотрит.

Это уже была не та девчонка, которую я когда-то, более четырех лет назад, встретил здесь. Теперь Саломея мужняя жена, мать замечательной девочки. Однако я решил, что будет удобно, если вся семья Саломеи станет проживать у меня в доме. Ну неуютно мне без привычных людей, которые уже знают все мои предпочтения и в еде, и в порядке, во всём. Тем более, что её муж — тот самый рыжий парень, который когда-то угрожал мне в лавке купчихи Олимпии Тяпкиной. Всем хорош парень, выучился, теперь уже товарищ управляющего на текстильной фабрике. Одно меня сильно смущает, он — рыжий. Не люблю рыжих, и даже не могу объяснить, почему.

— Мне с тобой поехать к губернатору? — деловитым тоном спросила Лиза, встав с кровати, подойдя к трюмо с зеркалом и начиная расчесывать свои пышные великолепные волосы. — На фабрике и в доме моды я все свои дела закрыла. Эльза подменяет, она умница, все понимает.

Да, Эльза умница, мне ли не знать. Повезло Садовому с женой.

— Я смотрю на тебя, любимая, и думаю об одном — может быть, губернатор подождёт? — наслаждаясь великолепнейшими видами всё ещё молодой жены, сказал я.

— Ах, всё-то твои шутки. Поспеши! Андрей Яковлевич редко тебя вызывает. Может, что-то случилось, — здраво рассудила Лиза.

И правда, губернатор Екатеринославской губернии чуть ли не самоустранился ото всех дел, занимаясь лишь привычным для себя направлением — строительством. К чести губернатора Фабра, нужно сказать, что и строилось столько всего, что впору было назначать ещё одного вице-губернатора, чтобы занимался только строительством, хотя бы зданий и сооружений гражданского назначения.

— Далеко не уходи! — сказал я, когда с помощью жены оделся. — Я скоро, и с новыми силами. Хочу еще раз доказать тебе, как скучал.

Страстно, будто бы и не было только что постельного марафона, я поцеловал супругу и направился на выход. Спустился с третьего, последнего этажа дома, быстро вышел в сад, а тут уже был оседланный конь. Поеду верхами, нечего приучать себя только к карете. На войне в комфорте не поездишь.

Наш дом стоял чуть в стороне от Екатеринослава, не то уже за городом, не то в городской черте — но крайним зданием, на живописном берегу Днепра. Да и не дом это был, а целая усадьба, с большой баней, садом, с небольшим экспериментальным огородиком и двумя мастерскими: оружейной и механической. Так что мне понадобилось чуть больше двадцати минут, чтобы добраться до дома губернатора. Губернский дом был размером больше моего, но гораздо менее уютным и приспособленным для жизни.

— Мама, — я сдержанно поздоровался с родительницей.

Она явно ждала меня у крыльца. И не общаемся почти, чужие люди, если судить по количеству и особенно по качеству нашего общения, но все равно эта женщина считает, что вправе спрашивать с меня. И если бы я ей отвечал, то приходилось бы только этим и заниматься. Но я на всё просто киваю и смотрю ровно, словно на маленькую собачку, что гавкает, надрывается до хрипов — но ведь не станешь из-за неё менять дорогу? Нет, идешь дальше.

— И что ждёт Андрея Яковлевича в Петербурге? — уперев руки в бока, грозно спросила мать. — Это вы, мой сын, так расстарались? Отвечайте!

Минуя Марию Марковну, обойдя ее по дуге, я направился в кабинет самого Фабра. Губернатор сидел за столом ни жив ни мертв.

— Алексей Петрович, вот и вы! Что вы сделали в Петербурге? Почему меня вызывают? Для нового назначения — или вовсе предать опале? — спросил усталым голосом Андрей Яковлевич.

— Не могу знать, — искренне ответил я.

— Считаете, что это совпадение? Ваша поездка и вот это? — Фабр придвинул ко мне лежащее на столе письмо с императорским вензелем.

— Могу прочитать? — спросил я, в губернатор махнул рукой в разрешительном жесте.

Я прочитал. Да, так и написано, что Фабру надлежит явиться незамедлительно к императору, при себе иметь отчёт о готовности губернии к войне. Имелось в виду, наверное, готовность стать тылом в будущей войне — вряд ли в Петербурге считали, что военные действия могут развернуться на территории губернии.

— Я и сам недоволен подобным стечением обстоятельств, — после некоторой паузы сказал я. — Мое будущее с этим письмом становится неопределенным.

А чему мне быть довольным? Тому, что на место Андрея Яковлевича Фабра пришлют кого-то другого? Того, кто станет мне только мешать? Не нужно такого счастья. Или?.. Да нет же! Это должно было быть прописано в одном письме. Я подумал о том, что меня могли бы повысить до губернатора. Но тогда прежде всего письмо было бы направлено мне — хотя бы сообщавшее о том, что меня повысили в чине. Ну не может действительный статский советник быть губернатором, особенно такой большой и уже богатой губернии.

И мне становиться губернатором сейчас не с руки. Может, на месте хозяина губернии я и могу принести наибольшую пользу, но мои планы нацелены на другое применение своих способностей. А менять планы… Это может стать катастрофой. Не только для меня, аи для немалого числа людей, связанных со мной.

— Андрей Яковлевич, — панибратски обратился я к губернатору. — Мы с вами, почитай, почти родственники. А ещё вы сделали для меня очень много добра, но что ещё важнее — вы не делали мне зла. По сему и я не намерен чинить вам никаких препон, упаси боже. Так что не думайте дурного. Поделитесь. Что вы сами мыслите, зачем вас вызывают в Петербург?

Фабр задумался. Думал и я. Можно было бы предположить, что Фабра вызывают в Петербург лишь для того, чтобы он отчитался о готовности Екатеринославской губернии к будущим событиям, на которые уже решился государь. Но это было не слишком похоже на правду — ведь кое-какой отчёт по состоянию дел в ставшем для меня родным регионе, пусть и в устной форме, я уже предоставил императору. Подробный же отчёт я положил на стол светлейшему князю Михаилу Семёновичу Воронцову. Так что, если бы нужно было узнать, насколько Екатеринославская губерния готова к войне, императору бы доложили. Ни для кого не является секретом, что я — креатура светлейшего князя Воронцова. И князь не преминул бы воспользоваться ситуацией, чтобы показать себя полезным императору.

Нет, это совершенно точно так. Тогда что же стоит за этим посланием?

— По приезду из Петербурга вы говорили, что были обласканы государем. Не случилось ли такого, что вас решили назначить губернатором? — решил всё же озвучить, наверное, самое главное свое опасение Андрей Яковлевич.

Есть такая категория людей, которым крайне сложно менять место работы, уже потому, что они опасаются смены обстановки или отвыкли от сложностей, которые непременно случатся на новой должности. Андрей Яковлевич очень похож был на такого человека. Фабр тихий, не любит никаких скандалов. Как он только пережил четыре года назад период моего становления в этом времени? Шуму-то я наделал — ого-го. Безусловно, Андрей Яковлевич Фабр — далеко не князь Воронцов, который, несмотря на то, что является одним из богатейших людей России, готов был ехать хоть на край света, чтобы только служить отечеству.

— Если бы император решил назначить меня губернатором, то произвёл бы не в действительные статские советники, а своей волей дал бы чин тайного советника. Не по рангу мне управлять губернией, — сказал я и улыбнулся, чтобы немного сгладить напряжённую атмосферу в кабинете губернатора.

— Если бы речь шла только о награждении, то в письме было бы о том написано, — отмел ещё одну догадку губернатор.

— Если бы меня назначили губернатором, то Его Величество повелел бы вам сдать мне все дела, — привёл я ещё один аргумент в пользу того, что я вряд ли получил новое назначение.

Мы более часа гадали, чем вызвано требование срочно прибыть Фабру в Петербург. В итоге так и не пришли к более или менее правдоподобной версии.

Так что следующую неделю я старался занять себя каждую минуту времени, чтобы только не думать о том, что же ожидает Андрея Яковлевича, отправившегося в Петербург. К слову, моя маман тоже туда отчалила вслед за своим супругом. Декабристской маму не назовёшь, да и не в Сибирь она отправилась за мужем. И уехала, набрав невообразимое количество платьев и аксессуаров, купленных, в основном, у мадам Тяпкиной, всё так же занимающейся продажей изделий от фабрики «две Лизы». Явно моя родительница решила покорять столицу. И то дело. Пусть теперь взвоет Петербург, а Екатеринослав выдохнет свободно.

— Ваше превосходительство, — в помещение, где я рассматривал новый образец штуцера, по сути, усовершенствованного английского штуцера «Энфилд», ворвался мой помощник.

Я уже имел трёх помощников, так как справляться со своими делами в одиночку мне сложно. Мало того, наиболее смышленые и расторопные исчезают из-под руки так быстро, будто проходят у меня стажировку. Текучка кадров большая, но те, кто удерживается, становятся вполне сносными чиновниками и управленцами. Я стараюсь не только передать все, что сам знаю, но и привить, на мой взгляд, правильный подход к управлению и делопроизводству. И сегодня находиться при мне была очередь Павла Петровича Сапотеева, выпускника прошлого года Харьковского университета, отличника и в целом неплохого парня, если он только научится сдерживать свои эмоции.

— Ваше превосходительство, там, — Сапотеев показал рукой в сторону города. — Фельдъегерь прибыли, с письмом от самого государя императора.

Мой помощник говорил с придыханием, будто не мне написал государь, а лично Сапотееву. Впрочем, пусть гордится тем, под началом кого он служит. А я дожился, уже получаю письма от его величества.

— Служащий фельдъегерской службы — не государь, я могу и буду оставаться на месте. А ты сопроводи его сюда, — сказал я, а потом обратился к Козьме Ивановичу, ведущему моему инженеру на всех мастерских.

Это именно Козьма Проташин только сегодня утром привёз на испытание новую русскую винтовку. И пусть она английская и даже защищена английскими патентами, но когда начнётся война, а я всё-таки думаю, что она начнётся, соблюдать английское патентное право будет просто-напросто идиотизмом. Тем более, что винтовка была переделана под унитарный патрон. Что ж, это всё ещё подтверждалось — английская культура производства во-многом превосходит русскую. Но мы стараемся, мы умеем, это точно. Моя мастерская, часть производственных мощностей Луганского завода — тому доказательство. Ещё догоним и перегоним.

Я рассчитывал организовать мастерскую по переделке английских трофейных винтовок под унитарный патрон прямо на месте боёв. Если выйдет так, что русская армия будет плохо оснащена оружием, а оно к тому идёт, то будем это оружие, хотя бы частично, добывать в бою.

Через час я, переодевшись в свой новенький, только один раз использованный по назначению мундир, я читал волю его величества Николая Павловича. Читал и улыбался. Сколько мы с Андреем Яковлевичем передумали разных вариантов, зачем да для чего его вызвали в Петербург!..

Сейчас, наконец, всё остановилось на круги своя.

— Я должен что-то написать в ответ? — спросил я у поручика, который доставил мне письмо.

— Только лишь расписаться о том, что вы получили пакет, — с невозмутимым видом сказал офицер.

Я расписался, да еще и печать свою приложил.

— Могу ли я передать с вами подарок для государя? — спросил я у поручика.

— Никак нет, не можно. Не положено, — отвечал донельзя серьёзный молодой служивый.

Я усмехнулся, проследовал к шифоньеру, открыл одну из створок, достал коробочку с подарочным револьвером.

— Тогда это вам, — сказал я и дал распоряжение помощнику, чтобы тот принёс коробку с патронами.

Подарок офицер принял, видимо, на подарки его благородство и рвение к службе не распространялись. Фельдъегерь уехал в гостиницу «Морица», где его должны были ублажить, как заблагорассудится, кроме одного: проституцию я из города почти вывел. Оставил только для маргиналов, чтобы те энергию свою в кабаках с девками сбавляли.

Когда поручик уехал, я подумал о том, что пора бы уже начинать, даже несмотря на будущую войну, продавать револьверы и в Петербурге. Нужно будет с Емельяном Даниловичем в срочном порядке отправить хотя бы десять тысяч патронов и сотню револьверов. Торговля оружием в России разрешена, так нужно торговать.

А то, что нужно моего главного управляющего посылать в Петербург, очевидно. Я покинул столицу Российской империи, но мои дела там не закончены. Нужно всё хорошенько разузнать, выявить, начался ли рост спроса на европейские товары. А также нужно доставить немалый обоз с алкогольной продукцией. Я почти уверен, что в Петербурге склады с Екатеринославским алкоголем опустошены.

— Ну? — немногословно потребовала Лиза, едва я отпустил поручика и вошёл в комнаты.

— Что — ну? — спросил я, обнимая за тонкую талию жену.

И ведь алия у неё не сжата корсетом. Как-то быстро после родов Лиза восстановилась и, как на мой предвзятый вкус, ещё больше похорошела. Хотя куда еще больше⁈

— Не томи же, изверг! — едва ли не простонала она.

Я мягко усмехнулся, но это не остудило её пыл.

— Что в письме было? Или тайна, и нельзя мне рассказать? — настаивала Лиза.

Как болеет за меня супруга! Как горячится! Приятно.

— Андрея Яковлевича Фабра за его успехи в Екатеринославской губернии назначают генерал-губернатором учрежденного генерал-губернаторства Новороссии. Мне же надлежит следить за Екатеринославской губернией и во всем держать отчет Фабру, — усмехнулся я.

— В Петербурге, что же, не знают, что ты уже давно управляешь всей губернией? — удивленно спросила жена.

Я ласково погладил её по плечу, и она прижалась щекой к моей руке.

— А столица далеко, много от туда не увидеть. А ты готова стать в будущем госпожой губернаторшей?

— А церковь второй раз позволит венчаться с губернатором? А он старый? — в моем стиле пошутила Лиза.

Правду говорят: с кем поведешься, от того и наберешься.