Барин-Шабарин 5

Глава 16

Святополк Аполлинарьевич Мирский сидел в кабинете губернатора Екатеринославской губернии и в полном раздражении листал те бумаги, которые он изъял из тайного шкафа вице-губернатора Алексея Петровича Шабарина.

— Вздор! Нелепица! Глупость! Ненужность! — каждый документ был наделён своим эпитетом и тут же отброшен на пол.

Порой слова, произносимые статским советником, были такими, что и не каждый мужик отважился бы произносить вслух. А в кабинете губернатора такое и подавно никогда не звучало.

— Ничего нужного, — усталым голосом констатировал Святополк Аполлинарьевич.

Он встал из кресла, подошёл к окну и посмотрел во двор губернаторского дома. Лил сильный дождь, ещё недавно гремела гроза, будто предвещая приближение чего-то определённо нехорошего. В последнее время статский советник Мирский стал всё больше обращать внимание на различные народные приметы, видеть тут и там предзнаменования. Так что сейчас он с тревогой смотрел на то, как увесистые капли дождя нескончаемым потоком сыпались на землю, моментально образуя глубокие лужи.

Мирский сильно растерял свои позиции за последние несколько лет. Если раньше он считал, что у него впереди удачная карьера, стать чуть ли не преемником светлейшего князя Воронцова, то теперь он видел, что просто забыт. Святополк Аполлинарьевич понимал, что он уже никому не нужен.

Когда-то, четыре года назад, статский советник Мирский считал, что его назначение быть ангелом-хранителем молодого выскочки Шабарина — это только лишь краткосрочный этап, чтобы стать намного большим. Мирский не показывал, насколько ему нравилось иметь при себе многие бумаги, которые могут, как ключи, открывать любые двери и заставлять любых людей, по крайней мере, в южных губерниях, делать то, что говорил им статский советник.

И теперь Святополк Аполлинарьевич искренне считал, что именно он сделал Шабарина таким, каким его сейчас видят все остальные. Шабарин всем представляется деятельным, энергичным вице-губернатором, богатейшим человеком, которому благоволит сама судьба и Господь Бог вместе с ней. Теперь уже не нужны те документы, те записки и письма от светлейшего князя Михаила Семёновича Воронцова, которые ранее служили универсальными отмычками для любых чиновничьих дверей. Шабарин эти двери сейчас открывает мановением руки.

— Я тебя породил, я тебя и убью! — словами из зачитанного до дыр произведения «Тарас Бульба» высказал свой настрой Мирский, возвращаясь к рабочему столу.

Зависть — одно из самых пагубных чувств человека. Тот, кто завидует, всегда будет желать зла объекту зависти. Месть нередко побуждается именно завистью — ещё давно английский бард звал её зеленоглазым монстром.

— Породил… и убью! — произнёс еще раз статский советник Святополк Аполлинариевич Мирский.

Он углубился в чтение ещё не отброшенных бумаг, всё-таки надеясь на то, что увидит нечто компрометирующее Шабарина. Через полчаса Мирский со вздохом позвал своего помощника, чтобы тот собрал разбросанные листы и отнёс папки на место, в кабинет вице-губернатора.

Выпив большой бокал французского коньяка, Святополк Аполлинарьевич вновь погрузился в свои мысли.

Князь Михаил Семёнович Воронцов не ответил на последние два письма, которые ему послал Мирский. Не так сложно догадаться о причинах молчания бывшего покровителя. Такова суровая политика — в тех кругах всегда избавляются от ненужных людей. Неужели и Мирский таким стал? Шабарин уже во всём заменил Святополка Аполлинарьевича!

— Лиза, Лизонька, Лизетта… Ты ещё не знаешь, но будешь моей! — произнёс Мирский, вновь наливая в бокал коньяку.

Святополк Аполлинариевич ненавидел свою жену, невзрачную, молчаливую, мирящуюся со всеми невзгодами женщину. В отношениях с женщинами ему нужна была страсть, война, противостояние. Но, ранее казавшийся выгодным, брак на деле предстал сущим испытанием и для Святополка, и для его супруги. Он уже не считал зазорным поднять руку на опостылевшую жену.

Будучи отцом мальчика трех лет и двух дочерей семи и девяти лет, Святополк Аполлинарьевич так и не сумел вкусить отцовской любви. Он старался, он искал в глубинах своего сердца то, за что он должен и обязан любить своих детей. Но сперва сильно сокрушался, что жена так и не предоставила ему сына-наследника, искренне считая, что именно в этом и кроется суть их семейных раздоров. А после, когда родился мальчик, оказалось, что и этот ребёнок не принёс в семью благополучия.

И тогда, завидуя успехам Шабарина, Мирский обратил пристальное внимание на его, как на грех, прекрасную супругу. Лиза была, мало того, что удивительной красоты женщиной, ещё и той, кого хотел бы видеть рядом с собой Мирский. Почему эдакая краса и грация с острым взором досталась Шабарину, носит теперь его фамилию — а не стала Мирской? Да ведь потому с нему все деньги и успехи и липнут!

Мирский же был в своих глазах и умён, и хорош, но невезуч. Это его вызывали бы к императору, это он должен был иметь столько денег и паёв в предприятиях Екатеринославской губернии, это он должен был снискать — да и, верно, почти снискал — уважение у всех помещиков южных губерний. И Елизавета Дмитриевна улыбалась бы ему…

В шуме ниспадающих с неба капель дождя Святополк Мирский не услышал перестука колёс подъезжающей к дому губернатора кареты. Оттого, когда помощник сообщил, что к Мирскому пришёл некий господин, Святополк Аполлинариевич растерялся, взгляд его заметался по кабинету, он привстал было и замер. Он-то был уже в изрядном опьянении.

Встряхнув головой, статский советник, ныне заменяющий губернатора в Екатеринославской губернии, быстро убрал коньяк под стол и повелел пригласить гостя.

— Вы? — удивился статский советник, когда увидел на пороге статного высокого мужчину с идеальной выправкой, которую можно было бы сравнить с офицерской.

— Да, это я! — приветливо улыбнулся мужчина, показывая жестом на стул.

Мирский кивнул, разрешая ему присесть. Перед временным главой Екатеринославской губернии сидел мужчина средних лет, высокого роста, в безупречном гражданском платье. Когда-то Святополк Аполлинарьевич уже встречался с этим господином. Причём дважды. Они с ним неоднократно ужинали, беседовали. И неглупый статский советник, чей разум поглощался нынче лишь ненавистью и завистью к вице-губернатору Шабарину, понимал, что визитёр, представившийся Дмитрием Ивановичем Шинкевичем, был всё ж таки крайне странным человеком. Был момент, когда Мирский даже заподозрил в нём шпиона.

Вот только Святополк Аполлинарьевич никогда не разделял мнение Шабарина о том, что уже прямо сейчас французы или англичане могут шпионить в Екатеринославской губернии, чтобы выяснить причины настолько бурного производственного роста в регионе. Да и Мирскому было ровным счётом плевать на такую возможность. Вот был бы он губернатором, была бы у него такая жена, как Елизавета Дмитриевна, а лучше бы она была лишь только постельной подругой, вот тогда о каких-то патриотических чувствах можно было бы думать. Тогда это имело бы смысл, это несло бы его имя дальше, выше. А так — это всё пустое. Он верой и правдой служил Воронцову, считая, что служит Отечеству.

Если же он не нужен Воронцову, значит, Святополк не нужен и Отечеству, значит…

— Чем обязан вашему визиту? — спросил Святополк Аполлинарьевич Мирский.

Он даже не догадывался, кто приглядывает за губернией, но отметил: все встречи с тем, кто теперь сидит напротив, проходили в то время, когда Шабарин был в отъезде.

— Разные мотивы привели меня в Екатеринослав. Вот, к примеру, ваш «Архимагаз». Это же удивительное место. А как вкусна и изящна на вид телятина в ресторане «Морица»! А сколь искусно в Екатеринбурге готовят потат? — явно заговаривал Мирскому зубы мужчина. — Еще нигде я такого картофеля не ел.

— Переживали, что не могли приобрести добрых револьверов в Луганске? — Святополк Аполлинарьевич вспомнил часть одного из разговоров с Шинкевичем. — А нынче ваших переживаний уж нет?

— Но я же не знал, что такие чудные пистолеты производят не в Луганске, а в поместье Алексея Петровича Шабарина, — сказал Дмитрий Иванович, разводя с улыбкой руками. — Однако уж таков я, всегда добиваюсь своего. И небольшая партия шабаринских револьверов куплена. Надо же, экое название… «Шаб-2». Не звучит нисколько.

От внимания гостя не укрылось то, как отреагировал Мирский на упоминание имени вице-губернатора. С трудом удалось представляющемуся Шинкевичем скрыть радость, что он не ошибся. Теперь было кристально ясно: Мирский ненавидит вице-губернатора, и те слова, что были Святополком произнесены при последней их встрече в трактире, не утратили актуальности.

Уже больше двух лет Екатеринославская губерния была под пристальным вниманием Шинкевича. Неугасающий интерес к деятельности Мирского и его вербовка были выбраны как те мероприятия, которые могли бы значительно помочь в осуществлении запланированных мероприятий. Ему, английскому шпиону…

Эдвард Джон Уэлскимби начал работать в русском направлении достаточно давно, поэтому не имел акцента, а если в каких словах и бывал неточен, то скрывал это под привычкой к французскому языку. Этим никто не смог бы выделиться в русской среде, где французский зачастую казался настоящим родным языком. Времена меняются, царь Николай всё больше ратовал за то, чтобы русские люди говорили на русском языке, хотя бы писали приказы, распоряжения и законы на языке Пушкина. Но быстро заставить элиту переменить язык — сложная задача.

— Мы можем поговорить с вами более откровенно? Во время предыдущих встреч с вами я понял, насколько вы тяготитесь участью быть всегда подле вице-губернатора, при этом не иметь от него даже слов благодарности за всё то, чем он, этот господин Шабарин, обязан именно вам, — сказал гость и внутренне поморщился.

Всё-таки слишком откровенно прозвучали слова. Что, если в отношениях между статским советником Мирским и вице-губернатором Шабарином произошли изменения? Что, если Святополк уже не считает себя обделённым, как тогда, когда в пьяном угаре изливал душу практически незнакомому ему человеку?

Эдвард Джон был опытным агентом и умел очень быстро входить в доверие к любым людям. Он уже на второй, якобы случайной, встрече смог разговорить Мирского. Правда, для этого пришлось изрядно подпоить статского советника. Англичанин лишь опасался пробовать заводить знакомство с самим вице-губернатором Шабариным. Шпион действовал только тогда, когда губернатора либо не было в губернии, либо он был далеко, решая вопросы на окраинах.

— Для того, чтобы я смог с вами откровенно разговаривать, я должен всё-таки узнать, кто вы есть на самом деле. Извольте только не тратить время, объясняя, что вы лишь дворянин откуда-нибудь из-под Витебска или Могилева, занимающийся коммерцией, — Мирский, решившийся, как ему казалось, проявить некоторую прямоту и дерзость, даже не предполагал о том, что стоит на грани жизни и смерти.

Если вербовка пройдёт по негативному для англичанина сценарию, то гость готов зачистить весь дом губернатора, убить здесь всех и скрыться. Благо, что тут находилось всего лишь три человека, наиболее приближенных к Мирскому. Два боевика англичанина, стоящие у дверей кабинета губернатора, готовы к силовому решению вопроса. Тем более, что за окном лил дождь, гремел гром, и выстрелы точно никто не услышит. А потом Уэлскимби успешно покинет пределы Екатеринославской губернии и направится на Кавказ, где уже скоро, в течение двух недель, должна была состояться высадка турецких войск в районе Сухуми.

— Так вы всё ещё ненавидите этого никчёмного Шабарина? — откровенно спросил англичанин. — Того, кто украл у вас славу и кто оказался неблагодарным — после всего, что вы для него сделали?

Последовала пауза. Святополк Аполлинарьевич не спешил признаваться в таких щекотливых чувствах столь открыто, несмотря на то, что ему хотелось кричать о своей ненависти к Шабарину. Англичанин точно наносил удары по психике статского чиновника.

— Может, вы предложите мне выпить? — учуяв запах алкоголя от Мирского, предложил гость. — Признаться, погода…

Он повёл плечами — мол, сыро и зябко сегодня.

— Вы так и не сказали, кто вы, — заметил временный хозяин кабинета, доставая из-под стола отполовиненную бутылку французского коньяка.

— Выпьем, и я во всём вам признаюсь! — улыбаясь, сказал Эдвард Джон.

Мирский поджал губы, но, уже держа в руках бутылку, спорить не смог.

— Ну же, любезный Святополк Аполлинарьевич, к чему эти ужимки? Наливайте по полной! — сказал гость, когда Мирский налил лишь по трети в два выставленных бокала.

После буквально секундного размышления временный хозяин кабинета налил коньяку доверху. Выпитое ранее требовало соседства с новой порцией алкоголя. И приход странного и даже опасного гостя — это не повод отказываться от призыва организма.

— За то, что справедливость должна восторжествовать! — произнёс тост Эдвард Джон.

Не спеша, мелкими глотками, немного покривившись, Мирский пил коньяк, обдумывая кое-что, показавшееся ему странным.

Пока мужчина напротив не произнёс отчество Святополка, Шинкевича нельзя было считать никем другим, как русским. Но… И ведь визитёр был трезв. И ладно бы прозвучал акцент польский. Всё же Шинкевич — литовская фамилия. Или же это был бы французский акцент, который нет-нет да проскакивает и у самого Святополка — слишком част в обиходе этот плавный и прекрасный язык. Но английский…

Может быть, Шинкевич и правда простудился под этим ливнем? Нет, нет. Мирский отпил ещё, тёплая волна ударила его — и вдруг он решился.

— Вы, наверное, подданный его королевского величества, короля Англии?

И поставил бокал на стол так резко, что едва не сломал ножку.

Эдвард Джон напрягся, его рука невольно потянулась к наплечной кобуре, которая была скрыта под строгим серым пиджаком. И это движение не прошло мимо внимания Мирского, несмотря на то, что взгляд Святополка Аполлинарьевича всё больше плавал по мере действия алкоголя.

— Я, прежде всего, тот, кто может вам помочь забыть о Шабарине и занять его место, — резко сменив интонацию на жёсткую и беспринципную, сказал Эдвард Джон Уэлскимби.

— Пусть так! Однако ж есть вопрос, — постаравшись встать потвёрже на ноги, произнёс Мирский. — Если я не соглашусь, вы собираетесь меня убить?

Он неловко ткнул в гостя пальцем, тем выдавая, насколько им уже владело горячительное.

— Под обшлагом пиджака у вас шабаринская кобура, наверное, с шабаринским револьвером? Я знаком с этим оружием, сам принимал деятельное участие, стремясь наладить его производство, — стараясь не проявить испуг, сказал Мирский, явно слукавив.

На самом деле Святополк Аполлинарьевич мало принимал участия в организации какого бы то ни было производства. Он долгое время оставался всё тем же ключником, у которого были отмычки от многих дверей чиновников, поэтому главное участие Святополка в том же производстве заключалось в том, что он освобождал путь для Шабарина, дабы Алексей Петрович мог быстрее уладить те или иные проблемы, связанные с бюрократией и нежеланием некоторых чиновников что-либо делать.

Впрочем, если учитывать это как вклад, то, наверное, Святополк имел право считать себя причастным к производству, в том числе и револьверов.

— Обойдём, господин Мирский, разговор об оружии, украденном у Англии. И да, я тот, о ком вы подумали. Между тем, вы некогда рассказывали мне о своих тревогах и переживаниях, жаловались, как незнакомому человеку, словно изливали душу на исповеди. И я пришёл вам помочь. Но только в жизни не бывает такого, чтобы помощь приходила бесплатно. Не извольте беспокоиться, для вас оплата будет сущей безделицей в сравнении с тем барышом, какую сулит вам наше общение, — почувствовав, что ухватил Мирского словно бы за рукав, английский шпион спешил продолжить разговор, чтобы прибрать в свой кулак и лацканы, и плечи — и схватить Мирского за шею, чтобы удержать этого чиновника, даже если он решит куда-то дёрнуться.

Дело будет сделано.

— Если у меня будет доступ к определённым документам, то мы вместе с вами можем состряпать свидетельство, что Алексей Петрович сотрудничал с мерзопакостными англичанами. Да, здесь я могу так сказать, чтобы было образно и понятно. Мне многое прощается, кроме провала. Так что можно, например, написать, что Шабарин продал Англии чертежи своих изобретений, переделанный и улучшенный штуцер системы «Энфилд», который только-только стал изготовляться в Луганске, ну и револьверы, — сделал первое предложение английский шпион.

Святополк прекрасно понял, о чем идёт речь. Если бы англичанин сразу же предложил убить Шабарина, то это могло бы отпугнуть статского советника. А так…

Ведь это получалось, что можно состряпать обвинение на Шабарина, и обвинителем которого выступит не кто иной, как сам Святополк Аполлинариевич Мирский. И тогда многое становилось бы на свои места. И светлейший князь Воронцов сразу бы обратил внимание на Мирского, разоблачившего преступника. И имя Шабарина было бы напрочь опозорено, как и многих из тех, кто был с ним связан.

— Но… тогда под следствием окажется много других людей, — размышлял Мирский вслух. — На долгое время, пока идёт следствие, будут допрашивать людей, которые занимаются в том числе и производством оружия. У Шабарина дружеские отношения с директором Луганского завода, господином Фелькнером.

— Безусловно, Луганский завод получит серьёзнейший удар, директора этого производства заподозрят в пособничестве Англии. Ведь не составляет особого труда создать некие бумаги, по которым Луганский завод будто бы продаст английским войскам — контрабандой, конечно — новейшее вооружение, коих в русской армии острая нехватка, — англичанин улыбнулся. — Видите, мой друг, я с вами предельно откровенен. Я добьюсь своих целей, вы добьётесь своих. На этом мы расстанемся, и я даю вам слово джентльмена, что, когда под вашим чутким руководством все производства вновь заработают, и в русскую армию начнет поступать новое вооружение, я не вспомню о нашем договоре, искренне буду считаться вашим врагом, но не раскрою все карты.

Святополк Аполлинарьевич Мирский, статский советник и временно исполняющий обязанности губернатора Екатеринославской губернии, потянулся к шкафчику, где ещё должна была стоять одна бутылка французского коньяка. Однако опомнился, понимая, что ещё один бокал этого достойнейшего напитка способен помутить разум. А теперь Мирскому нужен был разум, как никогда ранее.

Но не заметил, что эту ясность он уже утратил.

— Меня смущает, однако, в вашем предложении… Я хотел бы… хочу иметь у себя в любовницах жену Шабарина. Если я стану главным могильщиком вице-губернатора, то единственное, что останется у меня… цели я не достигну, — опомнился Мирский.

Эдвард Джон внутренне поморщился. Да, он знал об этой страсти Святополка. Процесс вербовки он прорабатывал заранее, уже предполагая и зная, на какие болевые точки русского статского советника стоит воздействовать.

И как англичанин ни крутил ситуацию, всё равно получалось, что для Елизаветы Шабариной Мирский становится врагом. А в работе с такими людьми, которые уже преисполнены завистью и ненавистью, при этом еще и не удовлетворены в общении с женщинами, вопрос похоти может стоять и вовсе на первом месте.

— Хотите быть героем для миссис Элизабет? — словно бы в насмешку назвал он Елизавету по-английски. — А что ж… давайте вы спасёте её сына? — после некоторой паузы сказал англичанин.