Барин-Шабарин 5

Глава 6

Петербург! Прекрасный город. Льют дожди, воет ветер, периодические наводнения, а как всё дорого! Разве же это не повод для того, чтобы радоваться приезду в столицу великой Российской империи? Нет, поводом будет нечто иное.

Петербург — это красота и величественность зданий и сооружений, это контраст, где встречаются многие культуры, но не для того, чтобы спорить или взаимоуничтожать друг друга, а чтобы мирно сосуществовать. Это центр принятия решений.

Сейчас Петербург и вовсе кажется столицей мира. Не было еще такого периода в истории России, чтобы так ярко и полно ощущалось величие православной цивилизации, оказавшейся достаточно гибкой, чтобы воспользоваться помощью в собственном становлении и от немцев, и от татар, литвинов и даже поляков. Если прислушаться, отовсюду можно услышать разный говор, диковинные акценты. Сколько из них во втором, третьем поколении стали уже русскими, даже православными? Много. Это и есть истинное величие, когда внутри одной цивилизации находится место и для представителей иных сообществ, но сила и дух русскости здесь и сейчас сильнее прочего.

Откуда же знать людям, особенно петербуржцам, что такое величие может рухнуть, что держава, не знавшая горечи поражений, окажется униженной? Сломается одна из опор государства, вера во всепобеждающую силу русской державы, русского духа, православного государя. Не это ли приведет к появлению народовольцев? Известно же, что стране, которой гордишься, прощаешь многое, чувствуешь себя причастным к победам и наслаждаешься ощущением быть частью великого Отечества. Ну а если нет…

— Купи калач! Газета, газета, свежие новости!

Нет, пока на улицах — гомон и шум, но мирный, довольный.

Само собой разумеется, перед тем, как рвануть в Петербург, я заехал домой. Отправляться к государю без подарков — это упустить возможность показать себя государю в полной красе. Пусть увидит Николай Павлович те технические новинки, что можно производить и что уже производятся на предприятиях Екатеринославской губернии. Он, вроде бы, человек не чуждый техническому прогрессу, пусть пока и не ускоряет его в России.

Держа изо всех сил прямо уставшую спину, я с удовольствием смотрел по сторонам. Не мегаполис двадцать первого века, но мы будто в другой мир окунулись! Лавочки, балкончики, шустрые мальчишки-продавцы и даже музыканты — на этих улицах было всё..

Государь находился не в Петербурге, император отбыл в Гатчино. Так что и мой путь лежал в эту резиденцию русских императоров. И так потерял я три недели драгоценнейшего времени — в пути да в остановках, пока отдыхали лошади, не хотел еще и дожидаться возвращения Николая Павловича в Петербург. А ведь еще нужно было ехать к донцам, но ещё важнее — к кубанцам, чтобы там набрать пластунов. У донецких таковых, вроде бы, и не было. Но то только по названию — на самом же деле казаки, которые обладали качествами, сравнимыми с теми, что приписывают пластунам, имелись и на Дону. Хотелось чему-то поучиться и у кубанских казаков, ну и поучить донских станичников.

— Ожидайте! — сказал мне офицер караула при въезде на территорию Гатчинского дворца.

Даже предъявленное письмо с приглашением к императору автоматически не открывало мне двери. Может, механизм сломан у дверей? Боюсь, что в данном случае срабатывает особое, неспешное восприятие времени. Еще не ускорились мир и жизнь людей настолько, как мне хотелось, как я привык. И я для себя подумал, что с каждым часом количество бельгийских штуцеров, которые я собирался безвозмездно передать русской армии, будет уменьшаться.

Я вышел из кареты, чтобы размять ноги. Несмотря на то, что последние изделия каретной мастерской в Александровке, что под Луганском, выходят весьма неплохими, а рессоры не хуже, чем в Англии, больше чем полдня поездки несколько утомляют. Я даже, было дело, по привычке чуть не начал делать махи руками или выпады, но вовремя одумался — офицеры караула этого не поймут. Ну не комильфо же, когда вице-губернатор, приехавший на аудиенцию к государю, будет ногами да руками махать, приседать да потягиваться. Да еще и в новом мундире, да в начищенных сапогах. Тьфу… провинция, дикари-с!

— Ваше высокоблагородие, хлопцам бы поесть. А тут… — Тарас посмотрел в сторону императорского караула.

Тоже, наверное, чувствует, что мы тут — словно диковинные зверьки, что нас рассматривают. Ждут, когда в носу ковырять начнём или ещё чего выкинем. Впрочем, так, может быть, и есть. Форма на нас камуфлированная, образца «дуб». Более того, у каждого бойца есть разгрузка, ремень с портупеей. В двух кобурах находятся по два револьвера, за плечами — ранцы с предметами солдатского быта и с обязательными двумя пакетами дневного рациона. Тут же алюминиевая фляга — между прочим, дорогая нынче вещь — и котелок.

Так что выглядим мы более чем экстравагантно. Будто космонавты, но с иной планеты. А вот парадной формы я и не придумал. Нет, это не проблема — даже и на весь полк пошить мундиры. Но мы пока что и не в войсках, нам парады не хаживать. Да и каждый мундир в России строго регламентирован. Пошить-то можно, но вот, к примеру, в Петербург в таких одеяниях не покажешься, возникнет масса вопросов. Потому экипировались мои бойцы более чем практично. Еще введем моду на шапочки-балаклавы в Севастополе, опередив мерзлявых французов.

— А почему это ты меня высокоблагородием назвал? Всё командиром завал, оно и правильно, как по мне. Но если уже по-армейски, так превосходительством, — сказал я, на самом деле, от нечего делать.

Не люблю праздно ожидать…

Я снова походил туда-сюда. Гравий хрустел под ногами, где-то птица чирикнула. Эх…

Статский советник — такой пограничный чин, когда уже не рыба, но еще и не мясо. Не полноценное «превосходительство», но выше, чем «высокоблагородие». Удобно, кстати. Можно определять, как человек к тебе относится. Вот назвал, значит, кто-нибудь «превосходительством», значит — лебезит, льстит, что-то хочет от меня. Ну а определили в «высокоблагородия», значит, принизить хотят.

— Идут к нам, — сказал Мирон, по уже выработанной у него привычке не прекращавший осматриваться по сторонам и охранять меня в любой обстановке.

Я поправил свой мундир, пошитый в лучшем ателье Екатеринослава. А где такое? Правильно, в модном доме «Две Лизы». Лишь одиножды я одевал этот мундир, да и теперь так бережно его вез в Петербург, на вешалке, внутри кареты, что он и не помялся в дороге. Ведь все в Петербурге, да и, в большинстве случаев, в остальной России, носили мундиры. Гимназист — свой мундир, коллежский асессор в своей служебной одежде. Можно узнать почти всё про человека, чем занимается и какой имеет статус, только лишь взглянув на то, какой он носит мундир.

— Господин статский советник Алексей Петрович Шабарин? — спросил меня подошедший генерал-майор.

— Так точно, — как-то на автомате по-уставному ответил я.

— Могу ли я с собой взять двух людей, чтобы помогли донести презенты государю? — спросил я у генерала, который не мог отвернуть глаз от экзотически экипированной воинственной банды.

— Нет, господин Шабарин, вы лишь озвучите государю то, что хотели бы ему подарить, а я пока обязан проверить, что это такое, — сказал генерал-майор.

А я прямо-таки обрадовался. Не настолько уж и дырявая охрана у императора! Вряд ли, конечно, ожидается, что здесь, среди подарков, будет бомба, больше станут досматривать на наличие ядов. И то хорошо.

Вопреки моим ожиданиям, меня сопровождал не генерал-майор, оставшийся у ворот на территорию Гатчино, а поручик. Он и привёл меня — но не во дворец, а к озеру, под раскидистую иву. Плавали уточки, вдали, в домике по центру озера, нежились лебеди. Идилия.

Его Императорское Величество я увидел сидящим в беседке под ивой и читающим какие-то бумаги. Государь даже сидя казался высоким. Пусть небольшой живот всё-таки и намекал на то, что лучшая физическая форма этого человека уже в прошлом, но император был явно бодр и здоров, а спину держал так, что, даже приставь к нему уровень — тот отобразит идеально ровную осанку государя. Мундир сидел на императоре, как вторая кожа. Органично, по-деловому.

— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл господин статский советник Алексей Петрович Шабарин, — доложил поручик, прищелкнув лихо каблуками и резко задрав кверху подбородок.

Выправка у офицера была под стать ситуации. Даже я невольно, но подтянулся, стараясь не выделяться. Спина после долгой дороги застонала — ну ничего, потерпит!

Государь неспешно, аккуратно сложил бумаги в папку, завязал на ней тесёмки. Только закончив с этим, он соизволил поднять на меня свои монаршие глаза. Возможно, в этот момент я должен был что-то сказать, прокричать, но я выдержал некоторую паузу.

— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл, — через некоторое время сказал я, почти повторяя слова поручика.

Как именно вести себя в высочайшем присутствии, я лишь догадывался. Единственный, у кого я мог спросить о подобном — губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр. Вот только незадача — и он в этом вопросе был исключительно теоретиком. Кроме того, Фабр чувствовал некоторую ревность — ведь это именно меня вызвали к императору, а не его.

Или это сказывалось присутствие рядом моей мамаши, Марии Марковны?. Так или иначе, а губернатор стал проявлять нездоровую активность в делах, вникая в те сферы деятельности, в которых до этого всемерно властвовал я. Вот словно и не родная мне мама — мстит, наверное, что я даже не пытаюсь прислушиваться к её мнению.

— Вы быстро добрались, вице-губернатор, — сказал государь, вставая с изысканной лавочки в беседке. — Пройдёмся? Погода нынче на удивление благоприятная. И она столь переменчивая, так что стоит воспользоваться обстоятельствами. У нас на северных берегах это за благо считают.

Действительно, если по дороге в Гатчино ещё моросил дождь, то теперь сквозь пасмурное небо то и дело проглядывали лучики солнца, приятно согревая и даря оптимизм.

Государь встал и, привычным движением чуть поправив мундир, направился по мощёной дорожке вдоль озера. Некоторое время мы шли в тишине. Монарх сам должен задавать и тему разговора, и его ритм и тон. Позволялось, как меня учили, просить монарха лишь единожды — и то в конце аудиенции.

— К вам Петербург? Вы впервые в столице? — спросил император.

— Город великолепен, Ваше Императорское Величество. В нём всё: и величие, и изящество России, и надежды на будущее, и вера великая в настоящее, — отвечал я абсолютно искренне.

— Поэтично. Вы стихов не пишете? — продолжая быть серьёзным, спросил государь.

— К превеликому моему сожалению, не нахожу на это времени, Ваше Императорское Величество, — отвечал я.

Чувствовал ли я какое-либо раболепие в присутствии императора, проявлялось ли это в моих словах и поведении? Нет. Но некий пиетет всё же был, в здравых пределах — я осознавал, что передо мной великий человек. Совершивший, правда, за время своего правления достаточно ошибок, большинство из которых заключались в том, что он не замечал очевидного.

Однако у меня уже был опыт общения с лидерами государств, точнее, с одним лидером государства. Когда я проходил обучение по программе «Время героев», к нам приезжал президент. И сейчас я находил даже некоторое сходство между императором Николаем Павловичем и его коллегой, пусть и не императором, но президентом из будущего.

— Мне докладывали о вас. Признаться, я не сразу поверил, сколь много можно успеть сделать, и всё менее чем за пять лет. Нынче Екатеринославская губерния может выйти на собственное обеспечение без ущерба для губернских нужд. Так ли это, каково ваше мнение? — спрашивал император, вышагивая по дорожке.

Мне показалось, что прогулка при разговоре — это своего рода демонстрация императорского величия. Ведь где государь делал два шага, даже мне, человеку чуть выше среднего роста, приходилось делать уже три, либо же переступать шире, чем мне свойственно и удобно. Вероятно, император не лишен тщеславия и гордыни. А кто без греха?

— Ваше Императорское Величество, имею чёткое убеждение, что подобное производственное развитие, кое-случилось в Екатеринославской губернии, возможно если не во всех губерниях нашего Отечества, то в большинстве из них. Более того, и Екатеринославская губерния ещё не выработала тот ресурс, который заложен в неё природой и Богом. Нами, с его превосходительством губернатором Екатеринославской губернии Андреем Яковлевичем Фабром, а также при помощи его светлости, князя Михаила Семёновича Воронцова, и при содействии его сиятельства графа Алексея Алексеевича Бобринского разработан новый план на следующие пять лет, реализация которого позволит ещё увеличить производство в Екатеринославской губернии, — почти на одном дыхании произнес я.

— Реализации, ресурс… Вы же не учились за границей. Откуда это у вас, такие слова употреблять? И всех ли своих покровителей вы перечислили? — впервые за время нашей беседы государь улыбнулся.

— Читаю много, ваше величество, учусь у всех, считаю сие не зазорным, — отвечал я. — Есть у меня в учителях и князь Воронцов, и граф Бобринский.

— И это правильно. И учителя у вас… иные позавидуют. А у кого вы учились вести переговоры с бельгийцами? — перешел, наконец, к делу император.

— Прошу простить меня, ваше величество, что отвечу каламбуром. Меня научили такой дипломатии деньги. Я заплатил за каждый штуцер вдвое больше, чем он стоит, — ответил я, набивая себе цену.

— Вот как? Интересно. Я приведу министру иностранных дел Нессельроде пример такой дипломатии, — усмехнулся император.

Установилась пауза. Я понимал, что разговор о бельгийских штуцерах начался не праздно. Государь ждет от меня решения. Не может же он просить, даже требовать от меня отдать такое количество винтовок, не по чести! И сама ситуация, как сказали бы шахматисты, патовая. Не может у меня быть в собственности большое количество штуцеров, но это — моя собственность!

— Ваше Императорское Величество, я ваш верноподданный всем сердцем и готов служить, не считаясь с собственным достатком. Позвольте, ваше величество, передать шесть тысяч пятьсот штуцеров в армию! — сказал я именно то, что, уверен, от меня и ждали.

— Это щедрый подарок для армии. И, да, в войсках не хватает такого оружия. Англичане, ссылаясь на то, что их армия не оснащена штуцерами, не продают их, с французами… Впрочем, Алексей Петрович, ваше рвение по службе замечено. Я хотел бы наградить вас орденом святого Владимира Третьей степени с мечами. Вы же пленили венгерского генерала? Вот за то и мечи! — сказал император, будто бы провозгласил меня министром. — Еще вы отныне действительный статский советник.

Вот оно!.. Если бы не отдал штуцеры в армию, то и награждения не было бы.

— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Величество, не смел и наедятся, — несколько слукавил я.

На самом деле, это то, что вполне было ожидаемо, пусть всегда и хочется большего. Вот пришел бы к государю, а он меня… Кем? Министром? Соправителем? Нет, конечно. Я понимал, что взлет на вершину российской власти возможен, мои стартовые позиции уже достаточно крепкие, но этот процесс сложный и небыстрый. Если кому-то знатному, часто бывшему при дворе, с родственниками в Сенате, для взлета достаточно палец о палец ударить и хоть что-то сделать. То мне нужно пахать, как «папа Карло», и даже больше.

— Будет ли мне дозволено подарить вашему величеству то, что производится в Екатеринославской губернии? — спросил я, понимая, что аудиенция не может длится много и маячивший в поле зрения генерал-майор явно уже хотел намекнуть мне, что пора и честь знать.

Он-то не слышал разговора, что сам государь интересовался мной. Мог предполагать, что провинциал, то есть я, докучает императору.

— Ну, показывайте, что там у вас! — усмехнулся Николай Павлович.

Прежде всего, я дарил императору оружие. Револьверы были с золотой инкрустацией. Я бы еще императорский вензель набил, но не думал, что так скоро попаду на аудиенцию к императору.

— Ваше? А патенты английские обошли или нарушили? — государь показывал, что он с пониманием к ситуации.

— Патент на барабан уже давно истек, в остальном эта конструкция уже зарегистрирована в Лондонском и Парижском патентных бюро. Так что англичане не могут производить подобные револьверы, — говорил я серьезным тоном, хотя от того, как хмурил в удивлении брови государь, хотелось улыбнуться.

— Лихо! — усмехнулся государь.

Но я только начал показывать подарки