Бремя власти I

Глава 10

«В политике можно объединяться ради известной цели даже с самим чертом, — нужно только быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт тебя.»

Фридрих Энгельс

Сумерки в Петербурге — это не время, а состояние души. Серое марево, подкрашенное снизу желтыми огнями фонарей, а сверху — грязной фиолетовой полосой уходящего дня. Всё это являлось идеальной завесой для того, кто не хотел быть замеченным. А я очень не хотел. Особенно после такой тяжелой прогулки по городу. Тело до сих пор ныло от ударов старика, а челюсть неприятно скрипела. Хотя бы не сломалась, и то — радость.

Дворец высился мрачным изваянием. Мои царственные покои находились на втором этаже, окно выходило в глухой угол парка, под сень разлапистой ели. Охрана на территории дворца была внушительной.

Два арканиста стояли у парадных дверей, патрули снаружи — в каждом с десяток гвардейцев, вооруженных карабинами. Они маршировали туда-сюда с точностью маятника. Интервал — ровно три минуты между проходами. Моим окном возможностей было всего сорок секунд.

Николай мысленно хихикал, наблюдая за раскладом:

— Ну что, великий стратег? Будем штурмовать цитадель? Или признаем поражение и пойдем спать в конюшню?

— Тише, призрак, — мысленно огрызнулся я. — Я в свое время цитадели брал и покруче. Сейчас фокус покажу.

Идея созрела мгновенно, дерзкая и простая, как кирпич. Отойдя в густую тень плакучей ивы, я сбросил облик Федора-фейхтмейстера, который принял совсем недавно. Пальцы сложились в знакомый жест, выжимая из истощенного источника последние крохи Эфира.

Было ли больно? Еще бы. Но цель оправдывает средства. Из тени за ближайшей статуей Петра выплыла… Ольга Павловна Меньшикова. Точная копия. Холодные глаза, осанка королевы, даже рубин на груди мерцал зловещим огоньком. Моя иллюзия была грубой: на расстоянии — картонная, но в полутьме и для напряженных стражей должна была сойти за родную.

Иллюзорная Меньшикова резко вышла из-за статуи и, не глядя на стражу, устремилась к противоположному крылу дворца, властно бросив через плечо:

— Вы все! За мной! Немедленно! Там… подозрительный шум у покоев Верейского! Быстро!

Эффект оказался мгновенным. Арканисты, привыкшие прыгать по ее щелчку, даже не усомнились. Оцепенение сменилось паникой. Они рванули за миражом, как овцы за вожаком. Позже Лжеменьшикова свернула за угол и растворилась в тумане. Окно мое оказалось без присмотра ровно на двадцать секунд. Мне хватило и десяти. Я втянулся в проем, как змея, бесшумно прикрыл створку и рухнул на ковер, переводя дух. Источник ныл пустотой, но на душе пели птицы.

— Блестяще, — признал Николай без обычной ехидцы. — Хотя, признаться, я уже мысленно хоронил тебя в канаве. Этот Иван Петрович… он монстр. Как ты перед ним выстоял?'

— Опыт, Ник, — усмехнулся я, развеивая тень-клона на кровати. Та с нелепым хрипом испарилась. — И знание, куда бить, даже если тело не тянет. А старик… да, крепким орешком оказался. Приятно было пощекотать себе нервы.

Я мельком вспомнил, как заскочил к Песцу перед дворцом. Одноглазый кредитор встретил меня как родного — видимо, слухи о моих делах в Ордене уже долетели. Он принял лицензию и патрон на хранение в ту же «ячейку С» без лишних слов, лишь хмыкнул: «Береги шкуру, Соломон. Мертвые должники мне не нужны».

Я отправился в ванную. Ледяная вода из крана обожгла кожу, смывая запах грязного города и едкого пота. Я стоял под душем, чувствуя, как усталость вытекает из каждого мускула вместе с грязью. Но голод давал о себе знать гулким урчанием.

Я вышел, завернувшись в банный халат, и громко шарахнул кулаком по двери. Два арканиста у входа вздрогнули, как на пружинах. Их ауры напряглись.

— Эй, орлы! — сказал я, нарочито хрипло и по-простому, изображая умирающего от похмелья Николая. — Мне бы… холодной водицы. Кувшин. И супчику горяченького. Борща, там, или солянки. Живот сводит, голова трещит… Отходить надо.

Я почувствовал, как они переглянулись. Один, наверняка, кивнул другому и скрылся в коридоре. Через десять минут на столе в покоях стоял кувшин с ледяной водой и дымилась тарелка наваристой, «нажористой» солянки. Я ел медленно, смакуя каждый кусок, чувствуя, как тепло и энергия возвращаются в тело. Николай молчал, что было странно. Когда тарелка опустела, а кувшин наполовину осушился, я откинулся на спинку стула.

— Ну что, Николай Юрьевич, — мысленно начал я, глядя в потолок. — Пора, как говорится, побеседовать начистоту. Без этих твоих восхищенных визгов и скрытых уколов.

Молчание в голове стало густым, тягучим. Потом раздался нервный смешок:

— О чем это ты, Соломон? Я всегда искренен…

— Перестань валять дурака, — мысленно отрезал я, и в голосе моем прозвучала сталь. — Я прожил слишком долго и видел слишком много предательств, чтобы не распознать фальшь. Ты ненавидишь меня. Лютой, животной ненавистью. И это нормально. Я украл твое тело, твою жизнь, твой трон. Вижу, как ты сжимаешь призрачные кулаки, когда я говорю с твоими придворными. Вижу, как ты корчишься от бессилия, когда я использую твои конечности. Твои восхищения моими «подвигами» — ширма. Ты пытаешься усыпить мою бдительность. Надеешься, что я расслаблюсь, и ты найдешь лазейку… чтобы вышвырнуть меня или хотя бы навредить…

В комнате висела тишина. Густая, как смола. Но потом в ушах прозвучало сдавленное:

— … Да. Ненавижу. Каждую секунду. Это невыносимо! Смотреть, как мое тело ходит, говорит, дерется, пьет… а я — всего-на-всего тень! Призрак в собственной голове! Я не могу выпить бокал вина, не могу пройти в семейный склеп и посидеть у саркофагов родных. Я не могу… я даже не могу прикоснуться к женщине! Это ад, Соломон! И ты — мой дьявол!

— Понимаю, — сказал я спокойно. — Но вот в чем загвоздка, Николай. Без меня ты — уже труп. Твои кости давно истлели бы в какой-нибудь канаве после «несчастного случая», подстроенного Меньшиковой, Верейским или еще кем-то из этой своры. Ты — мальчик в мире волков. Мягкий, наивный, не готовый к жестокости трона. Твой отец, видимо, слишком тебя оберегал. Или не успел всему научить.

Я встал и подошел к окну, глядя на темнеющий парк.

— Наши души сопряжены, Николай. Это редкое и хрупкое состояние. Ты не можешь упокоиться с миром, потому что не выполнил своего предназначения. Не стал императором по-настоящему. Не защитил империю. Ты завис между мирами, привязанный к своему телу и ко мне — тому, кто в него вселился.

Я повернулся, мысленно уставившись в невидимый, но осязаемый взгляд призрака.

— Слушай меня внимательно. Я даю тебе слово. Как только я разберусь с той силой, что грозит этому миру, с той Скверной, что ползет из Бездны, я сразу уйду. Вернусь туда, откуда пришел. В Астрал. И тело… твое тело… вернется к тебе вновь. Целиком и невредимым. Трон будет твоим. Но!

Я сделал паузу, вкладывая в мысль всю тяжесть обещания и предупреждения.

— Но для этого тебе нужно довериться мне. Беспрекословно. Без подвоха. Без скрытой злобы. Мы — союзники поневоле, Николай. Вместе мы вытащим твою задницу из этой трясины интриг и сделаем тебя настоящим императором. Поодиночке — мы оба сгинем. Ты будешь вечно бродить призраком, а я… я найду другой путь. Дольше, кровавее, но найду. Выбирай. Даю тебе шанс, но смотри… За свой выбор ты лично будешь нести ответственность.

Казалось, в этот раз молчание длилось вечность. Я чувствовал вихрь эмоций в своей голове — ярость, отчаяние, горькую обиду… и слабую, слабую искру надежды.

— … Вернешь тело? — голос призрака дрожал. — И трон? И империю?

— Верну. Когда дело будет сделано.

— И ты уйдешь? Навсегда?

— Навсегда. Мне здесь больше нечего будет делать.

Очередная пауза зазвенела, а потом раздался тихий, сдавленный вздох, похожий на стон.

— Ладно, Соломон. Договорились. Временно. Я… постараюсь. Помогать. Не мешать. Но если ты обманешь…

— Тогда ты получишь полное право ненавидеть меня вечно. Но я не обманываю в таких вещах, принц.

— А зачем тебе все это? — вдруг спросил Николай, и в его голосе было искреннее любопытство, впервые за долгое время. — Охота на демонов? Интриги? Зачем ты здесь?

Я усмехнулся в темноту.

— Я думал, ты уже понял. Хотя мои мотивы очень странные, соглашусь… Я просто ненавижу выродков из ада. Лютой, старой ненавистью. Они уничтожили не один мир. Этот — следующий в очереди. А что касается «зачем»… Я иду туда, куда меня ведет свет. И Вселенная. Иногда это темные переулки и вонючие порталы. Но дорога есть дорога. И я иду по ней.

— В общем, ясно, что дело темное… — усмехнулся Николай, наблюдая за тем, как я переодеваюсь.

Едва я успел сменить наряд на ночную рубашку, как замок в личинке щелкнул, и дверь в мои покои с грохотом распахнулась. Ворвалась Ольга Павловна Меньшикова, как ураган в шелках. Ее лицо было бледным от гнева, рубин на брошке пылал, как капля адского пламени. За ней мрачной тенью выплыл Рыльский. Его шрам багровел на мертвенно-бледном лице, а глаза метали молнии в мою сторону. Капитан гвардии явно мечтал придушить меня голыми руками.

— Николай Юрьевич! — голос регентши резал уши, как ржавая пила. — До чего же вы докатились! Публичный позор! Пьяный дебош! Хватание фрейлин за… за всякие места! Вы опозорили корону! Себя! Меня!

Я сделал максимально виноватое и несчастное лицо, пошатываясь для правдоподобия:

— Ольга Павловна… простите… не помню… голова…

— Молчать! — она врезала ладонью по спинке кресла. — Ваши жалкие оправдания меня не интересуют! Вы доказали всему двору, что не готовы к ответственности! Что вы — слабый, безвольный…

Она сжала губы, едва не сорвавшись на прямое оскорбление. Рыльский за спиной напрягся, как тигр перед прыжком.

— … Но! — Меньшикова резко выдохнула, беря себя в руки. Холодный расчет на мгновение победил ярость. — Но у меня есть решение. Вам необходимо одуматься. Отдохнуть от… пагубного влияния столицы. И познакомиться с будущей императрицей в спокойной обстановке.

Она сделала паузу, ее ледяные глаза впились в меня.

— Завтра утром вы отправитесь на дирижабле в Крым. В мое имение «Белый Утес». Там сейчас гостит моя дочь, Анна, с моими братьями. Вы проведете там несколько дней. Познакомитесь. Погуляете. Одумаетесь. А я тем временем… — на ее губах появилась тонкая, хищная улыбка, — … распущу при дворе слухи. Что молодой император, увидев портрет Анны, потерял голову. Что он рвется в Крым, чтобы сделать ей предложение. Это поставит на место некоторых… слишком амбициозных особ.

Верейских. Она имела в виду Верейских. Ход был сильный. Отрезать их дочь от трона слухами о моей страстной влюбленности в Анну.

— Крым? — я изобразил робкую надежду, смешанную с испугом. — Анна Меньшикова? Но Ольга Павловна… я… я не готов…

— Вы готовы делать то, что я считаю нужным для блага империи и вашего же блага! — отрезала она. — Дирижабль «Громовержец» отчаливает завтра в семь утра. Будьте готовы. Рыльский и гвардия сопроводят вас до причала. Она бросила убийственный взгляд на капитана. — И проследит, чтобы вы сели на борт. Трезвым. До свидания, Николай. Не подведите меня снова.

Она развернулась и вышла, как королевская яхта под всеми парусами. Рыльский задержался на секунду. Его ненавидящий взгляд впился в меня, полный немого обещания расправы при первом же промахе. Он резко развернулся, чтобы уйти за своей возлюбленной стервой.

И вот промелькнул мой шанс. Пока он делал первый шаг к двери, мои пальцы, спрятанные в складках рубашки, уже сплели микроскопический знак. Невидимая нить магии, тонкая как паутинка, скользнула по воздуху. Не для удара. Для отвлечения.

Я кашлянул, громко и неожиданно. Рыльский инстинктивно обернулся — его внимание на долю секунды приковал мой кашель. Этого хватило. Моя вторая рука — ловкая, быстрая, натренированная в тысячах карманных краж в прошлых жизнях — молниеносно мелькнула. Легкое касание его белого кителя у бедра. И вуаля! Едва ощутимое движение. Кошелек, туго набитый бумажками и монетой, словно сам соскользнул в мой рукав. Исчез.

— Здоровья вам, капитан, — хрипло сказал я, делая вид, что откашливаюсь. Я даже для натуральности уперся рукой в дверной косяк.

Рыльский лишь злобно хмыкнул и вышел, хлопнув дверью.

— Ты только что обокрал Рыльского⁈ — мысленно завопил Николай, смешивая ужас с восхищением. — Прямо при нем! Он тебя прибьет, если узнает!

— Он не узнает, — мысленно усмехнулся я, вытряхивая трофей на стол. Пачка золотистых купюр, несколько золотых монет, серебряные рубли. Неплохой улов… — А если и узнает, то что он докажет? Что император — карманник? Сомнительно. А мне наличка нужна. Не люблю ходить в должниках перед криминальными авторитетами. Песцу проценты платить надо.

Я открыл шкаф и сунул деньги в потайной карман своего поношенного камзола. Но главное было впереди. Для моего плана — для того, чтобы создать полноценного доппельгангера, который смог бы прилично изображать меня этой ночью, пока я буду охотиться на демонов в Питере — мне нужна была Магия Крови. Что сама по себе была рискованной штукой в этом теле. Очень. Она могла свести с ума, разъесть разум, как ржавчина.

— Ты же не будешь… — начал было Николай, голос его дрогнул.

— Ну… Ты же сегодня жаловался на то, что вина выпить не можешь. Вот и попьешь. — хищно оскалился я. — Буду. И еще как. Но не сейчас. Первым делом! Укрепление бастионов.

Я сел на ковер в позу лотоса, спиной к двери. Закрыл глаза. Внутри мой источник напоминал выжженную пустыню с тускло мерцающим солнышком в центре. Каналы энергии ныли пустотой и микроразрывами после недавних фокусов. Но сейчас нужно было не качать ману. Сейчас нужно было укреплять разум. Строить Откатный Щит.

Я погрузился в медитацию. Глубже. Глубже. Оставив позади шум дворца, тревоги призрака, запах солянки. Я вошел в крепость своего сознания. Древнюю, знакомую до последнего камня. Но теперь ее стены были истончены, башни — полуразрушены. Я начал восстанавливать. Не кирпич за кирпичом — это заняло бы годы. Я ковал намерение. Абсолютную, несгибаемую волю. Образ неприступной цитадели из черного адамантита, омываемой рекой холодного разума. Каждая мысль, каждое воспоминание о силе, каждое зерно ненависти к Скверне — становилось частью стены. Я возводил бастион против безумия, которое несет Магия Крови. Щит, который отбросит тьму, если она попытается прорваться внутрь. Работа была тонкой, изматывающей. Пот струился по вискам. Но я ковал. Ковал как кузнец, знающий, что от качества клинка зависит его жизнь.

Когда духовный щит встал на место невидимой, но ощутимой холодной тяжестью в центре сознания, я открыл глаза. Время близилось к полуночи. Источник лишь чуть-чуть наполнился силой, но мой разум был ясен и холоден, как лезвие. Он был готов.

— Соломон? — тихо спросил Николай. — Ты… как ты?

— Целый. Лучше прежнего! Щит стоит. Теперь можно и рискнуть.

Я поднялся, погасил свет и плюхнулся на кровать. Усталость накрыла тяжелой, но приятной волной. Физическая, а не духовная.

— А что будет в Крыму? — спросил призрак, его голос звучал… почти по-товарищески. Насколько это возможно.

— Официально? Днем буду пить крымское вино, любоваться морем и ухаживать за Анной Меньшиковой. А неофициально… По ночам… — я зевнул во весь рот. — Буду заниматься тем, зачем пришел. Охотиться. Набираться силы. И готовить сюрпризы для нашей милой регентши и ее друзей. Спокойной ночи, Николай. Через пару часов у меня начинается настоящее веселье. Нужно хоть немного поспать…

Я закрыл глаза. Тело мгновенно начало погружаться в пучину сна. Последнее, что я почувствовал — так это слабый, сложный узор магии, лениво витающий где-то на верхних этажах дворца. Кто-то не спал.

Перед самым провалом в сон в голове мелькнула мысль: кошелек Рыльского лежал слишком удобно. Почти как приманка. Либо он идиот, либо я на что-то купился. Опять паранойя… Завтра — дирижабль, море и новая игра. Но сначала… небольшой отдых и кровь.