Бремя власти I

Глава 8

«Женщина — самое могущественное в мире существо, и от нее зависит направлять мужчину туда, куда его хочет повести Господь Бог».

Федор Михайлович Достоевский

Дверь открылась так резко, что легкий сквозняк, гуляющий по коридору, ударил по ногам. Я стоял спиной к окну. В покои впорхнул вихрь дорогих духов и женской самоуверенности. Удивительно, что мои стражи и глазом не повели на прибытие гостьи.

— Ваше величество! Простите за столь поздний визит, — голос прозвучал томным медом, как легкое шипение игристого вина. — Но услышав о вчерашнем… инциденте, я просто не могла усидеть на месте!

Передо мной стояла брюнетка. Высокая, с фигурой, которую не скрывало даже умело сшитое платье — глубокий вырез лифа лишь подчеркивал изгибы, а разрез юбки позволял мельком увидеть стройную ногу в шелковом чулке. Ее лицо венчала холодная красота. Острый подбородок, беззащитная шея и губы, накрашенные в цвет спелой вишни, могли свести с ума даже фанатичного монаха. Глаза девушки сверкали двумя изумрудами… Оценивающими. Хищными. Как у кошки. От нее исходила мощная, упругая аура — не грубая сила Рыльского, а что-то более гибкое, пронизывающее, как лезвие рапиры.

«София Верейская! — голос Николая в голове прозвучал с нотками изумления и… вожделения. — Дочь Олега Верейского. Сильнейшая чародейка в их роду. Я тебе уже говорил… Она заправляет всеми делами отца в Москве. Какой черт ее сюда принес? И в таком виде…»

— София Олеговна, — я сделал шаг навстречу, нарочито неуклюже споткнувшись о край ковра. — Какая… неожиданная радость! Вы… вы как фея! Ворвались в мою затхлую темницу! — Я широко улыбнулся, изображая восторг простоватого юнца. — Но что случилось? Вы так взволнованы? Из-за какого-то прорыва?

Она приблизилась, оставляя за собой шлейф тяжелого, дурманящего аромата — смесь ночных цветов и чего-то пряного. Ее пальцы, холодные и изящные, легли мне на предплечья.

— Взволнована? Еще как, Николай Юрьевич! — Она заглянула мне в глаза, ее взгляд пытался проникнуть сквозь маску глуповатого принца. — Когда я узнала, что демоны осмелились посягнуть на вашу священную особу… прямо здесь, в сердце империи!.. У меня сердце оборвалось. Отец мой, князь Верейский, шлет свои самые искренние соболезнования и заверения в преданности. А я… — Она сделала паузу, томно опустив длиннющие ресницы. — Я примчалась сама. Из Москвы. Чтобы убедиться, что с вами все в порядке. Лично.

Ее рука скользнула вниз по моей руке, едва касаясь кожи. Намек был прозрачнее оконного стекла. Верейский бросал на доску свою самую ценную фигуру. Сосватать дочь императору? Дать ему внука? Тогда влияние московского князя стало бы абсолютным. Он превратился бы из удельного правителя в тестя монарха. И моя «марионеточность» при этом играла ему на руку, ведь легче контролировать зятя-дурачка, чем умного и независимого правителя. Этим ходом он устранил бы конкурентку — Меньшикову и выиграл бы партию. Я недооценил его жажду власти.

— Ох, София Олеговна, вы такая… заботливая! — Я схватил ее руку и по-деревенски шумно поцеловал тыльную сторону ладони. Раздался смачный чмок. — Право слово, я тронут! Но со мной-то все в порядке! Немножко… — я постучал пальцем по виску, — … потрясенный, конечно. Но жив! А вот бедный граф Ломов… и гвардейцы… — Я нарочито надул губы, изображая детскую обиду. — Вот это да! Их же порвало, как тряпки! А Ломов… он мне вчера такие анекдоты рассказывал! Прямо вот тут сидел! — Я ткнул пальцем в кресло у камина.

София едва заметно поморщилась. Моя реакция явно не вписывалась в ее сценарий томного соблазнения скорбящего принца.

— Ужасно… — пробормотала она, пытаясь вернуть нить разговора. — Но вы… вы такой сильный духом, Николай! Выстояли перед таким кошмаром! Это восхищает. По-настоящему. — Она снова приблизилась, ее грудь почти касалась моей руки. — В такие минуты… каждый понимает, как хрупка жизнь. И все-таки как же важно… быть рядом с тем, кто дает силу. Тепло.

«Боже, она же прямо предлагает! — застонал в моей голове Николай. — Переспи с ней! Ну же! Такая краля! В прошлый раз, когда она была при дворе, я…»

«Заткнись, призрак, — мысленно огрызнулся я. — Ты уже мертв. А я не хочу удавки Верейского на шее. Если ты ее оплодотворишь, нас с тобой „устранят“ раньше, чем ребенок родится. Империя получит регента-деда и наследника в пеленках. Идеальный расклад».

— Тепло? — я широко зевнул, прикрыв рот ладонью. — О да! Особенно после вчерашнего! Я так замерз от страха, знаете ли! Дрожал, как осиновый лист! Хорошо, что Ольга Павловна прислала мне столько теплых одеял! И вина! — Я бодро шагнул к столу, наливая два бокала из стоявшего там графина. — Выпьем, София Олеговна? За… за нашу встречу! И за здоровье вашего батюшки! Как там у него в Москве? Говорят, фабрики дымят вовсю? Народ сыт? Бунтов нет? А то тут, в Питере, после того прорыва… бррр! Народ злой ходит. Говорят, благодаря последним реформам регентши, хлеб подорожал? Это правда?

Я говорил быстро, глупо улыбаясь, сунул бокал ей в руку и чокнулся. София вынуждена была сделать глоток. Ее изумрудные глаза сверкнули раздражением, быстро смененным профессиональной сладостью. Она поняла — прямой натиск не сработает. Принц оказался… тупее, чем она думала. Или хитрее? Сомнение мелькнуло в ее взгляде.

— Фабрики… да, работают, — ответила она, отводя взгляд. — Отец делает все для процветания вверенных ему земель. Но Питер… Питер сейчас в центре всех бурь, Николай Юрьевич. И политических, и… иных. Вам нужны верные люди. Сильные. Которые будут рядом не только в дни парадов и балов. — Она снова попыталась поймать мой взгляд, но я увлеченно ковырял пальцем резьбу на бокале.

— Верные? О да! — воскликнул я. — Как же! Вот Рыльский… он тут на днях так ловко голову тому крикуну снес! Бах! И готово! И Ольга Павловна… она прямо мать родная! Всё для меня сделает! А Юсупов… — я понизил голос до шепота, — … он страшный, правда? Говорят, он с демонами водится? Или это сплетни? А Рябоволов… вот он вообще загадка! Пришел, посмотрел на меня, как на жука… и ушел! Странный тип!

Я сыпал именами, наблюдая за ее реакцией. На упоминание Рябоволова ее пальцы чуть сильнее сжали бокал. Интересно. Она ненавидела главу Тайного Отдела? Боялась? Или он был камнем преткновения для амбиций Верейских?

Мы болтали еще минут двадцать. Я изображал легкомысленного болвана, то восхищаясь ее туалетом (Ах, какие кружева! Изумительно!), то задавая дурацкие вопросы о московских балах и фабричных станках. София, изначально игривая и соблазнительная, постепенно тускнела. Ее улыбка становилась натянутой, ответы — лаконичными. Она поняла — сегодняшняя охота провалилась. Принц оказался непробиваемым идиотом.

— Ваше величество, — наконец сказала она, вставая с изящным, но холодным поклоном, — простите, но я утомила вас своим визитом. Уже поздно. Вам нужен отдых. Я позволю себе откланяться.

— О, нет же! — я вскочил, изображая расстройство. — Вы меня совсем не утомили! Напротив! Так приятно было поговорить с умной и красивой дамой! Не то, что эти старые хрычи в Совете! Вы заходите еще! Обязательно! Когда угодно!

Я проводил ее до двери, галантно и чуть слишком театрально поцеловал руку на прощание. Она ушла, оставив в комнате шлейф дорогих духов и ощущение нереализованной страстной угрозы. Дверь закрылась.

Дурак! — взорвался Николай. — Ты упустил такую женщину! В прошлый раз я с ней…

— В прошлый раз ты был живым принцем с перспективами, — мысленно усмехнулся я, уже осматривая комнату. — А я — «болванчик», которого готовят на убой. Связь с Верейской сейчас — это не постель, Николай. Это плаха. И петля на шее. Очень красивая, шелковая петля. Но от этого не менее смертельная.

Мой взгляд упал на ковер у дивана. Там, почти незаметно на узорчатой ворсистой поверхности, блеснула крошечная капля — брошь в виде серебряной лилии с крошечным сапфиром в сердцевине. Совсем не та, что была на Софии. Эта — проще. И явно упала «случайно». Я поднял ее. Холодный металл. Слабый, но отчетливый магический импульс, спрятанный под слоем изящной огранки камня.

— Жучок, — констатировал я вслух. — Как это… предсказуемо и банально. Папа Верейский хочет слушать, чем его дочь занимается в покоях императора. Или сама София хочет подстраховаться?

Я не стал давить артефакт или разбирать его. Просто пошел в ванную. Поднял тяжелую фарфоровую крышку унитаза — роскошная вещь с позолотой и гербом Соболевых. Бросил брошь-жучок в прозрачную гладь воды. Нажал на рукоять. Мощный поток с грохотом унес подслушивающее устройство в недра дворцовой канализации.

— Спокойной ночи, шпионка, — пробормотал я.

Затем я включил душ. Ледяные струи обрушились на голову и плечи, смывая остатки дорогих духов Софии, запах пота и дворцовых интриг. Я стоял, упершись ладонями в кафель, пока кожа не покрылась мурашками, а разум не прояснился. Нужен был сон. Короткий, но глубокий. Завтра предстоял очередной спектакль.

Сон длился всего два часа. Черный, без сновидений, как провал в бездну. Я проснулся от внутреннего толчка: биологические часы, настроенные за годы войн, сработали безукоризненно. За окном еще царил предрассветный сумрак, а это было прекрасное время для тренировки!

Я сбросил одеяло и встал на ковер. Холод паркета обжег босые ступни. Тело ныло от последних приключений и недосыпа, но это было хорошее нытье… Нытье мышц, жаждущих работы.

Я начал с отжиманий. Пятьдесят. Пальцы впивались в ворс, локти «горели». Пот проступил на лбу.

Затем приступил к прессу. Семьдесят подъемов. Живот пылал огнем, но под кожей уже начинали потихоньку угадываться твердые валики, которых никогда не было у изнеженного Николая.

Далее Приседания. Шестьдесят. Бедра дрожали, но судорогой их не сводило.

И вишенка на торте — бой с тенью. Быстрые удары, уклоны, подсечки в тишине покоев. Движения становились четче, резче. Тело вспоминало старую пляску смерти.

— Ты с ума сошел? — бубнил Николай, наблюдая за этим адским утренним ритуалом. — Еще ночь! Спал бы!

— Сила не приходит сама, принц, — мысленно парировал я, ловя дыхание после серии ударов ногами. — Ее выковывают. По капле. По капле пота. По капле крови. Сейчас — пот. Позже, не сомневаюсь, будет и кровь.

Я закончил, когда за окном заалела полоска зари. Тело было мокрым, но легким. Голова — ясной. После душа я тут же заказал у слуг завтрак: яичницу с хрустящим беконом, гору тостов и огромную чашку черного кофе. Слуги принесли поднос, едва скрывая зевоту и удивление — император, оказывается, встает раньше птиц? Я ел с аппетитом голодного волка, чувствуя, как калории превращаются в энергию, затягивая микротрещины в измотанном теле.

Но мою трапезу самым наглым образом решили прервать: в дверь врезались три гулких удара. Как обухом по пустой голове.

— Ваше величество! Доброе утро! — в комнату ввалился Федор Игнатьевич. От него пахло дешевым табаком и кислым вином. Его багровое лицо сияло неестественной бодростью выпивохи, успевшего опохмелиться. — Сколько можно нежиться⁈ Солнце уже в зените! Сильным лежкой не станешь! Пойдемте на плац! Да поживее!

Учитель фехтования явно получил от Меньшиковой указание «не давать императору расслабляться». Или просто хотел сегодня отработать свое жалованье по-быстрому.

Я покорно кивнул, доел последний кусок бекона и потянулся за тренировочным камзолом. Через пять минут мы уже были на улице в окружении моих бравых гвардейцев. Хотя бы Рыльского рядом не было. И то хлеб…

Дворцовый плац оказался небольшим, но аккуратным пятачком, засыпанным желтым песком. Когда только успели его оборудовать? С одного конца стояли вкопанные столбы для мишеней, с другого — небольшая стойка с деревянными мечами и саблями. Федор Игнатьевич, пыхтя, сунул мне в руки тяжелую дубовую рапиру.

— Ну-с, ваше величество! Покажите, как усвоили вчерашние азы! Стойка! Выпад! Парирование!

Я начал. Нарочито неуклюже. Ноги путались, рапира дрожала в руках, будто живая змея. Я тыкал ею в воздух, как вилами, забывал прикрываться, спотыкался на ровном месте. Федор парировал мои «атаки» одной левой, еле скрывая презрительную усмешку.

— Эх, ваше величество… — вздыхал он, отбивая очередной мой нелепый выпад. — Мышцы дряблые! Реакция — как у пня! Надо больше работать! Много работать! И меньше вина! А то я смотрю, у вас глазки пухлые…

Но зрителей наш «спектакль» привлек. На балкончике над плацем, укрытые утренней тенью, собрались фрейлины. Шелест шелков, сдержанный смех, восхищенные вздохи: «Ах, смотрите, государь тренируется!», «Какой он… упорный!», «А учитель-то страшный какой!». Среди них, холодным изумрудным пятном, выделялась София Верейская. Она стояла чуть в стороне, опершись на перила, и смотрела на меня не восхищенно, а… Как на неудачную, но потенциально интересную добычу. Ее взгляд буравил спину. Я почувствовал его физически… Холодное прикосновение чужого внимания.

Я сделал особенно нелепый выпад, едва не упав лицом в песок. Фрейлины ахнули. Федор фыркнул. А София лишь чуть приподняла бровь. Мне срочно нужно было сбежать.

И спасение пришло неожиданно. К плацу семенящей походкой прошествовал Артемий Сергеевич. Он держал под мышкой толстенный фолиант в кожаном переплете.

— Ваше величество! Простите, что прерываю столь… энергичные упражнения, — он брезгливо покосился на вспотевшего Федора. — Но время занятий магической теорией настало. Ум также требует тренировок. Пожалуйте за мной, во дворец.

Я чуть не расцеловал старика. Бросил деревянную рапиру в песок так, что она воткнулась и слегка зашаталась.

— О, слава богу! — воскликнул я с неподдельным облегчением. — Федечка, извини, но наука зовет! Продолжим завтра! Обязательно! — И я почти побежал за сутулой фигурой теоретика, оставив позади фыркающего фехтмейстера, хихикающих фрейлин и холодный, неотрывный взгляд Софии Верейской.

Аудитория для занятий магией находилась в глубине дворца, в помещении без окон, стены которого были покрыты кварцевыми пластинами, приглушающими любые энергетические всплески. Запахло пылью, старой бумагой и чем-то… застоявшимся. Как в истинном склепе для знаний!

Артемий Сергеевич уселся за массивный стол, сдул пыль с фолианта и раскрыл его на закладке.

— Итак, ваше величество, продолжим с азов, — его голос зазвучал монотонно, как заевшая шарманка. — Магия. Суть ее — в управлении Эфиром, первичной энергией творения, пронизывающей все сущее. Источник мага — резервуар внутри нас, где накапливается личный Эфир. Объем измеряется в условных единицах — Эфирах. Ваш скромный потенциал, как мы выяснили, около тридцати пяти пунктов. Уровень Ученика.

Я сидел за партой, подперев щеку рукой, и старательно изображал внимание. Внутри все зевало. Я знал об энергии больше, чем этот старик мог прочесть за всю свою жизнь. Я видел, как рвутся пространства между мирами, как горят сердца демонов, как рушатся империи под тяжестью магических катастроф. А он говорил о «первичной манне творения», как о рецепте борща.

— Для манипуляции Эфиром необходимо сопряжение со стихиями, — продолжал Артемий, водя костлявым пальцем по пожелтевшей странице. — Огонь, Вода, Земля, Воздух. Каждая стихия требует своего ментального настроя или рунической формулы. Базовые заклинания уровня Ученика — это Искра, Капля, Каменная Игла и Дуновение. Демонические сущности, проникающие через порталы — разломы в тканях реальности — наиболее уязвимы к чистым стихиям, особенно к Огню и Свету…

Он говорил, говорил и говорил. О классах порталов, о типах демонов, о базовых защитных рунах. Все — по учебнику. Сухо. Безжизненно. Без искры понимания. Я еле сдерживал зевоту, мысленно проигрывая сценарий предстоящей встречи с Меньшиковой. А в том, что она была не за горами, я ни капельки не сомневался.

Наконец, через два мучительных часа, Артемий захлопнул фолиант.

— На сегодня достаточно, ваше величество. Осмыслите услышанное. Завтра будет практика. Попробуем вызвать «Искру». Если хватит концентрации.

Он удалился, оставив меня в свинцовой тишине аудитории. Я вздохнул.

«Искру»? Я мог бы спалить эту комнату дотла. Даже с таким жалким резервом, как сейчас.

Но грех было жаловаться. Этот урок спас меня от встречи с настырной дамой…

Не успел я выйти в коридор, как в аудиторию влетел испуганный служка и попросил немедленно проследовать за ним к Ольге Павловне. Пожав плечами, я послушно отправился к своей опекунше. Гвардейцы не отходили от меня ни на шаг, демонстрируя неприветливые каменные лица.

Меньшикова приняла меня в своем кабинете — мрачном, роскошном, пропитанном запахом жасмина и канцелярской мелочевкой. Она сидела за гигантским письменным столом из черного дерева. Он был завален гербовыми бумагами и перьевыми ручками. Рубин на ее брошке, как и всегда, алел свежей кровью.

— Николай, садись, — она указала на кресло напротив. Ее голос был усталым, но властным. — Подпиши вот это. И это. И вот эту пачку. Указы по восстановлению города. Назначения в казначейство. Бюджет на усиление гарнизона.

Я покорно брал перо, ставил свою закорючку — Николай помогал выводить нужные завитки — даже не вчитываясь. Что толку? Все решения уже приняты ею и Советом. Моя подпись — лишь формальность.

Когда последний документ был подписан, Меньшикова откинулась в кресле. Ее ледяные глаза изучали меня.

— Николай… — начала она, внезапно смягчив тон. — Ты взрослеешь. Скоро тебе исполнится двадцать. Твое самостоятельное правление не за горами. Народ… народ ждет не только праздника. Он ждет стабильности. Продолжения династии. Наследников.

Внутри все похолодело. Вот оно. Началось.

— Наследников? — я сделал глуповатое лицо. — Ох, Ольга Павловна, я об этом как-то… не задумывался. Вино, девки, на охоту бы съездил… знаете ли…

— Пора задуматься, — она перебила мягко, но железно. — Империя требует. Я устраиваю бал. Через неделю. В честь твоей недавней коронации. Там соберутся все знатные фамилии империи. Все самые достойные невесты. — Она сделала паузу, ее пальцы сжали ручку кресла. — Было бы… мудро… объявить там о твоей помолвке. Успокоить народ. Укрепить трон.

— Кхм… Я…

Воздух сгустился. Она метнула в мою сторону холодный взгляд.

— Кстати, — добавила она, словно между прочим, но каждый слог был отточен, как кинжал, — я слышала, к тебе вчера заходила Верейская. София Олеговна. Бойкая девчонка. Красивая. И… амбициозная. Не правда ли? Было… что-нибудь?

Я внутренне усмехнулся. Она знала. Конечно знала. У нее везде уши. И жучки не хуже, чем у Верейских.

— София? — я махнул рукой, изображая смущение. — Ах да! Заходила! Переживала за меня! Милая! Хотела… поговорить. Но я… — я поник, сделав виноватое лицо, — … я, кажется, перебрал с вином после сытного ужина. Уснул прямо при ней! На диване! Как бревно! Она, бедняжка, даже разбудить меня не смогла! Ушла, наверное, обиженная… — Я вздохнул, театрально потер виски. — Эх, опозорился я перед дамой…

На лице Меньшиковой расцвела искренняя, теплая улыбка. Почти материнская. Она поверила. Поверила в то, что ее «идиот» слишком глуп и пьян, чтобы соблазнить дочь Верейского. И это было для нее наилучшим исходом.

— Ничего, Николай, ничего, — заверила она меня, сияя. — Девушки простят. Особенно если ты выберешь… достойную. — Она встала, обходя стол. Подошла ко мне и положила руку на плечо. Ее прикосновение было холодным, как змеиная чешуя. — Я хочу, чтобы ты знал… В твоих же интересах, Николай… выбрать мою дочь. Анну. Она скромна, умна, воспитана в лучших традициях. И… преданна. Нам с тобой. — Она наклонилась ближе, ее шепот стал доверительным. — С ней ты будешь править долго. И безопасно. Я позабочусь об этом. Поверь.

Она смотрела мне прямо в глаза. В ее ледяных голубых омутах не было ни материнской нежности, ни советницы. Была сталь. И угроза. Прикрытая дамским шелком.

Выбора не было. Не сейчас.

— Ольга Павловна… — я встал, изобразив робкую благодарность и… надежду. — Вы… вы как мать для меня! Вы лучше знаете! Если вы считаете, что Анна… — Я сделал паузу, будто подбирая слова. — … что она лучшая партия… то я… я буду счастлив! Объявим на балу! Как вы и сказали!

Ее лицо озарилось торжеством. Она одержала победу. Оттеснила Верейских. Привязала «императора» к себе кровными узами.

— Умный мальчик, — она похлопала меня по щеке. — Иди отдыхай. Скоро начнется подготовка к балу. Тебе нужно быть в форме.

Я поклонился и вышел. Дверь кабинета Меньшиковой закрылась за мной с мягким щелчком. В роскошном, безмолвном коридоре меня встретил мой конвой. Призрак Николая тщетно корчил рожи самому хмурому стражнику.

— Жениться? На дочери Меньшиковой? — его голос прозвучал ошеломленно. — И ты…

— Что? — мысленно усмехнулся я, направляясь к своим покоям. — Согласился? Да. Ибо «нет» было бы приговором. Но бал, Николай… — Внутри зажегся холодный, острый огонек. — … это не свадьба. Это шахматная доска. И фигуры еще только начинают расставляться. Главное — успеть сделать свой ход до того, как Меньшикова поставит мне мат'.

Я вошел в свои покои. За окном уже горело полуденное солнце. И где-то там, за стенами дворца, на Невском проспекте, ждала «ячейка» под буквой «С». И снаряжение внутри нее. Охота приближалась. И бал… Бал был лишь началом игры. Или ее концом. Для кого-то…