Бремя власти I

Глава 4

«Я начинал революцию, имея за собой 82 человека. Если бы мне пришлось повторить это, мне бы хватило пятнадцати или даже десяти. Десять человек и абсолютная вера. Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь четкий план.»

Фидель Кастро

Проснулся от удара… Но не от физического, а от того, что выворачивает мозг через уши. Свет из щели между шторами вонзился в зрачки раскаленной иглой. Я задыхался, будто на груди лежал бес-душитель. Губы слиплись, язык прилип к нёбу, словно обугленная пластиковая деталь. Пахло кислым вином, рвотой и едким потом — ароматом вчерашнего «триумфа».

Память возвращалась обрывками: хриплый хохот, брызги шампанского на парчовых шторах, дружеские объятия с графом Ломовым — тот пах, как дохлый осетр, выброшенный на берег Невы. Его борода колола щеку, а жирные пальцы сжимали мое плечо: «Ваше величество, вся Россия за вас!» Я орал похабные частушки, бил кубком о мраморный пол, пока осколки хрусталя не впились в подошвы некоторых гостей. Меньшикова наблюдала с регентского трона, улыбаясь так, будто видела уже свой портрет в учебниках истории… поверх моего трупа.

— Ты… превратил меня в шута! — голос Николая прорезал череп, как пила. Он материализовался у зеркала, полупрозрачный, с искаженным от ярости лицом. Его пальцы впились в раму, но прошли сквозь позолоту. — Род Соболевых никогда…

— Род Соболевых практически сгинул, — выплюнул я, сползая с кровати. Мышцы дрожали, будто их били током. В зеркале мерцало отражение: бледный юнец с синяками под глазами, в рубахе, испачканной вином и чьей-то помадой. Шея в красных пятнах — то ли от удавки, то ли от женских губ. — Теперь ты — я. А я — тот, кто выжжет ваш позор дотла. Не сомневайся.

Я сгреб со стола графин с водой — остатки вчерашнего «фейерверка». Ледяная влага обожгла горло, смывая вкус похмелья. Но этого было мало.

— Очищение! — я сжал кулаки и вцепился в резерв — крошечное солнце под ребрами. Магия жахнула по венам, как удар хлыста. Кожа слегка задымилась, со лба хлынул пот, смешиваясь с черной слизью, сочившейся из пор. В воздухе запахло горелой патокой и гниющими яйцами. Алкоголь выходил клубами пара — я видел их: извивающиеся тени зеленого змия, последние вспышки отравы.

— Ты… сжигаешь мою плоть! — закричал Николай.

— Твоя плоть — мусор, — прошипел я, наблюдая, как синие прожилки на руках бледнеют. — Я же сделаю из нее оружие.

Уже через пять минут я стоял, опершись на спинку кровати. Дрожь в теле исчезла, а противный вкус на языке испарился, как не бывало. Зеркало показывало того же юнца, но глаза… глаза теперь горели царственной решительностью Соломона. В груди клокотала ярость — чистая, без примесей.

— Теперь, — повернулся я к призраку, — научись смотреть в лицо реальности. Твой «позор» — это мой щит. И когда-нибудь он станет петлей для тех, кто над тобой смеялся.

Николай молчал. Он чувствовал, что впервые за семь сотен лет существования его род стал сильнее, чем он мог бы мечтать. И страшнее. Интуиция буквально била в набат об этом…

Шелковый халат шлепнулся на пол, как сброшенная кожа. Тело обнажилось — ребра выпирали под бледной кожей, мышцы в некоторых местах висели тряпками, будто их выкрутили и бросили сушиться. Но самым отвратительным был пивной животик. Николай, мерцая в углу, сжал кулаки:

— Ты похож на больного кота с помойки!

— Ты сам себя довел до такого состояния… Но я скоро это исправлю. — огрызнувшись, я впился ладонями в ковер. Ворс вонзился в кожу — приятная замена песку арены или армейскому плацу.

Первый рывок — кости хрустнули, будто сломались. Десять. Пальцы онемели. Двадцать. Локти горели, как будто в них вбили раскаленные гвозди. Тридцать. Пот залил глаза, смешался с соленым вкусом на губах. Сорок. Капли падали на ковер, оставляя темные пятна.

— Остановись! — Николай метнулся ко мне, но его рука прошла сквозь плечо. — Ты умрешь!

— Умирал… сотни раз… — выдохнул я на пятидесятом отжимании и перекатился на спину. — Теперь… Мне не хочется повторять этот опыт.

Я немедленно перешел к прессу.

Каждый подъем отдавался ударом в солнечное сплетение. Тридцать раз. Живот горел, будто в нем растворили расплавленный свинец. Пятьдесят. Николай замер, наблюдая, как кожа натягивается над редкими валиками мышц.

— Вы… вы все были слабаками! — я хрипел, переходя на приседания. — Пили вино… ели павлинов… а демоны… и враги при дворце рвали вашу власть!

Сорок. Пятьдесят, — бедра свело судорогой. Я упал на колени, неудачно схватился за спинку кровати. Зубья резного дерева больно оцарапали ладони. Кровь смешалась с потом.

— Безумие… — прошептал призрак.

— Нет, — я встал, дрожа всем телом. — Простая математика. Каждая капля пота — минус один шанс у врагов убить меня.

Я попрыгал на месте и перешел к бою с тенью. Николай, разинув рот от шока, молча наблюдал за моими нечеловеческими движениями. Принц недоумевал, как такой слабый мешок с костями, способен двигаться, словно молния. Через десять минут я взял перерыв, а после отдыха продолжил.

Минуло два часа, и пол блестел, как лед после шторма. Я стоял на четвереньках, трясясь, но сжатый кулак ударил по паркету:

— Видишь?

В зеркале — все тот же тощий юнец. Но теперь на шее пульсировали толстые вены, а взгляд мог прожечь стекло.

— Ты… — Николай сделал шаг назад, — ты не человек… Я бы так никогда не смог… Ты превращаешь мою плоть в сталь.

— Нет, — я вытер лицо влажным полотенцем. — В огонь. А сталь придет позже.

Я молча направился в душ, благо он располагался прямо в моих покоях. Современный, со всеми наворотами, гидромассажами, музыкой и прочей мишурой, — он быстро покорил мое сердце.

Вода хлестнула спину, как плети палача. Горячие струи смывали пот и усталость. Я стоял, уперев ладони в кафель, пока пар заволакивал зеркало. Отражение дрожало — мягкий силуэт с еле-заметнымм шрамами на ребрах и груди. Недавние рубцы на мягкой плоти. Тело Николая всё ещё напоминало изнеженную куклу, но хотя бы уже не тряпку.

— Ты там долго будешь возиться? — Николай возник в тумане, его голос резанул слух. — Нужно уже что-то делать… Двор кишит изменниками, а ты тут…

— Дай мне хорошенько отмыться… Чтобы вонь слабака не спугнула будущих союзников, — перебил я, закручивая кран с горячей водой. Освежающий холод ударил в лицо, покрыл плечи, потянулся по спине. Всегда любил контрастный душ.

Наконец смыв с себя всю грязь «зарядки» и вчерашней попойки, я потянулся к полотенцесушителю.

Мягкая ворсистая ткань пахла лавандой и чьим-то страхом — служанки, наверное, дрожали, пока гладили это полотенце. А так быть не должно… Неправильно это.

Я шагнул из душа и завернулся в ткань. Воздух скрипел на чистой коже. Николай отпрянул к окну, где сквозь щель в шторах пробивался тусклый свет петербургского утра. Дождь стучал по стеклу, будто робко напрашивался внутрь.

— Говори, — бросил я, расчесывая мокрые волосы гребнем с гербом Соболевых. Зубья впивались в кожу головы — легкая боль помогала думать. — Кто еще верен тебе? Не мне. Твоим идеалам. Твоей… — я усмехнулся, — «чести».

Призрак сжался, будто получил удар под дых. Его пальцы впились в подоконник, но прошли сквозь камень.

— Капитан Рыльский… — начал он, словно выплевывая слова. — Отец спас его, когда тот устроил бойню в казарме. Убил десяток гвардейцев из-за оскорбленной сестры. Его должны были четвертовать, но отец сделал его своим мечом. Теперь… — Николай заскрипел зубами, — теперь он целует кольцо Меньшиковой. Он был влюблен в нее. Все при дворе об этом знали.

— Вероломство — болезнь. Лечится властью, — отметил я, наблюдая, как тень от гребня ползет по стене. — Дальше.

— Старший библиотекарь, Григорий. Он учил меня… — призрак замолчал, его голос дрогнул. — Общим наукам и основам магии. Говорил, что я талантлив. Но после смерти отца… его выгнали из совета. Теперь он чистит книги от плесени в подвале. Ломов как раз об этом вчера обмолвился…

— Романтик. Это хорошо… Следующий.

— Сестра моей няни, Агафья. Она… — Николай сделал паузу, — печет пироги на кухне. Подкладывала мне сладости, когда отец сажал на пост.

Я расхохотался. Звук эхом отразился от мраморных стен, обитых деревянными панелями.

— Пирожки против армии Меньшиковой. Сильно! — Я с досадой швырнул гребень в стену. — Твое влияние держалось на стариках и кухарках?

Николай метнулся ко мне, глаза полыхали синим пламенем. Его рука схватила мою глотку — призрачные пальцы обожгли кожу, как лед.

— Ты не смеешь! — зарычал он. — Они… они лучшее, что у меня осталось!

Я не дрогнул. Магия призрака была слабее детского плевка.

— Ладно-ладно! Не кипятись. Я не хотел тебя обидеть… — спокойно ответил я, отталкивая призрака одной лишь волей. — Просто твои «верные» прячутся в подвалах. С этим особо не поработаешь. Придется с нуля всё создавать…А теперь лучше скажи: кто силён при дворе? Чьи клыки остры?

Принц понуро опустил голову и сделал шаг назад.

— Ты их уже знаешь… — выдохнул Николай. — Алексей Юсупов. Темный маг. Говорят, он вырезал целую деревню, чтобы создать артефакт из собранных душ. Его боятся даже Меньшиковы. Но он… — призрак замялся, — он ненавидит женщин у власти. Считает, что Ольга — ошибка природы. У него есть несколько сыновей, но я с ними не знаком.

— Женоненавистник-садист. Отлично.

— Верейский, Олег Александрович. Удельный князь. Интриган, но трус. Продаст мать за титул регента. — Николай говорил быстрее, будто вытаскивая занозы из горла. — Его люди контролируют столичный арсенал и множество фабрик. Москва — его вотчина. Там его влияние безгранично.

— Удивительно, как он это все еще удерживает при таком характере? — хмыкнул я, натягивая штаны. Ткань обожгла натруженные мышцы. — Дальше.

— Так у него дочь — одна из сильнейших магов Империи! Мне кажется, она там всем и заправляет.

— Решим… Дальше.

Призрак заколебался. Его фигура задрожала, как пламя на ветру.

— Есть еще Рябоволов Юрий Викторович. Он возглавляет Тайный отдел Императорской канцелярии. Отец с ним часто спорил, но могущество этого человека выходило даже за границы России. Сильный маг, государственник и безумный гений шпионажа. Такому плевать, кто на троне. Главное, чтобы Империя процветала. Поговаривают, что он терпеть не может Меньшиковых. А также ходят слухи, что у него есть доступ к артефактам Эпохи Разлома.

Я замер. Рука сама потянулась к шраму на груди…

— Хм… А у нашей регентши не все так гладко… И артефакты Разлома… — пробормотал я. — Скорее всего, они умеют открывать двери в иные миры.

— Ты прав. Это портальная магия. — бросил призрак. — Очень редкая и строго засекреченная. Думаю, нам никто не позволит прикоснуться к ее тайнам, будь мы хоть трижды императорами. Тайный отдел по-любому возненавидит тебя за слабость… Они бы могли вступиться за тебя, поделиться секретами а ты принял участь покорной овцы и выбрал не ту сторону.

Я ухмыльнулся, хватая со стола нож для писем. Лезвие блеснуло в луче света.

— Идеально. Общий враг, презрение и ненависть — не самый худший клей для союзов. — я ткнул острием в стену, где висел портрет Николая-ребенка. Холст порвался с шелковым треском. — Где мне найти Юрия Викторовича?

— Не знаю. Он…Как призрак…

— Ладно! Разберемся! — закончил я за него. — В конце концов, мы в самом сердце страны! Здесь можно найти всё, что угодно. — я повернулся к окну, отодвинув штору. Там, за высоким каменным забором, выглядывали шпили башен, чадящие трубы заводов и черепица аккуратненьких домов. И мне вдруг захотелось прогуляться.

Я подошел к гардеробу и стал выбирать наряд. Остановился я на самой скромной одежде.

Старый парадный камзол обтянул тело как вторая кожа — это была грубая шерсть, лишенная вышивок и гербов. Я нарочно выбрал самый убогий наряд из гардероба: потёртые локти, минимум красок. Идеальный костюм для «несчастного императора-сироты».

«Ты куда собрался?» — поинтересовался Николай у меня над ухом.

— Хочу проверить границы наших возможностей… — буркнул я и открыл дверь в коридор.

Две тени отделились от стены, едва я сделал шаг из покоев. Гвардейцы в зелёных мундирах, беспристрастные лица, слабая аура магии и клинки на поясах. Их сапоги стучали в унисон — тук-тук-тук — словно маятник метронома.

— Ваше величество, — один из них протянул руку, блокируя путь к лестнице, ведущей вниз. — Регентский совет рекомендует…

— Рекомендует? — перебил я, широко улыбаясь. — А я думал, это мой дворец!

Прошел сквозь них, как сквозь дым. Они замерли, не решаясь схватить «законного императора». Но шаги их участились — тук-тук-тук-тук. Тени преследования.

Я мигом спустился вниз и прошел в главный холл. Местные дворянчики и слуги почтительно кланялись, завидев меня. Кто-то — с подобострастием, кто-то — с усмешкой на лице.

По счастливому стечению обстоятельств Рыльский стоял у парадных дверей. Его шрам — от виска до подбородка — покраснел, как свежий рубец. Видимо, этот рубец носил магический характер и периодически воспалялся. Серые глаза мужчины сузились, когда я приблизился.

— Куда изволите, ваше величество? — его голос звучал, как лязганье клинков на поле брани.

— На прогулку, Лев Павлович! — я распахнул руки, будто собирался обнять весь мир. — Хочу посмотреть, как мой народ коптит небо фабричными трубами. Вдохнуть воздух прогресса!

Его пальцы сжали эфес. Клинок выдвинулся из ножен на дюйм — сталь зашипела, словно змея.

— Нельзя. — Рыльский шагнул вперед, перекрывая путь. — Вчера в районе Сенной нашли демона-людоеда. А регент… — он сделал паузу, вкладывая в слово странную суровую нежность, — беспокоится о вашей безопасности.

Я закинул голову и засмеялся — звонко, истерично, как пьяный шут.

— Ах да, моя «любящая советница-наседка»! — всхлипнул, вытирая несуществующие слезы. — Она же мне,как мать родная! Ладно, ладно… — Я повернулся, волоча ноги. — Вернусь к кокеткам и вину. Ведь это моё призвание, да?

Гвардейцы переглянулись. Один из них фыркнул — короткий, подавленный звук. Рыльский вонзил в него взгляд, и смешок умолк.

Я поправил воротник камзола и неспешно зашагал обратно, в свои покои.

— Как ты терпишь это⁈ — Николай материализовался прямо в воздухе передо мной, его фигура пульсировала кроваво-красным светом. — Они смеются! Они…

— Терпение — лучший клинок, — мысленно перебил я, удерживая лицо в гримасе идиота. — А ты бы уже полез на мечи. Тебя бы поколотили, заперли в какой-нибудь башне и, возможно, ты бы сдох. Опять.

— Я бы…

— Убил пару гвардейцев? Взорвал дверь? — я замедлил шаг, делая вид, что спотыкаюсь о ковер. — А потом у Меньшиковой развязались бы руки. Она упекла бы тебя в какую-нибудь лечебницу. Потом привели бы тебе какую-нибудь девушку, вы бы с ней заделали ребенка, а там можно было бы и удавить тебя. Мол, наследник трагическим образом скончался от душевного недуга! И народ аплодировал бы новому императору в пеленках. — Я вошел в покои, швырнув камзол на кровать.

Николай завис у окна, его контуры дрожали, как пламя. Дождь за окном усилился, его барабанная дробь по стеклу стала яростнее.

— И все равно… Ты позволил им украсть мой трон, — прошипел он.

— Трон? — я повалился на кровать, нарочно громко икая. — Это всего лишь стул, Николай. Настоящая власть… — я потянулся к графину, налил вина в стакан, и ткнул себя пальцем в висок. — … вот здесь. В головах. И я их переверну. Но для всего нужно время, анализ обстановки и хорошая подготовка.

Призрак недовольно фыркнул и исчез, оставив после себя запах грозы. А я прислушался — за дверью по-прежнему маршировали все те же гвардейцы. Тук-тук-тук. Почетный караул…

— Скоро, — прошептал я, закрывая глаза. — Скоро вы все затанцуете под мой свист.

Я погрузился в глубокую медитацию и принялся работать над своим ядром. Я собирал манну, разлитую в округе, расширял магические каналы, делал их тверже, шире. Щедро бросал энергию в источник, как угли в топку. Он даже стал светиться немного ярче после такой процедуры. Понятное дело, я был далеко от астрала, а в мире живых я мог рассчитывать лишь на половину былой силы. Но и этого должно было хватить для моих целей.

Вселенная дала четкое указание снизить градус темной энтропии в этом мире. При этом она намекнула на то, что данной реальности требовался достойный правитель.

Не скрою, к этому у меня был определенный талант да и опыт имелся. Но главной моей мотивацией по-прежнему оставалась ненависть к демонам. Если таким образом я смогу сделать мир чище от скверны, то я потружусь на славу… И не потому что мне приказали… А потому что таков мой путь. Мое кредо по жизни.

Когда я вышел из транса, то с удовольствием отметил, что за окном стояла темная ночь. Идеальное время для разведки!

Я подошел к столу и стал рыскать в поисках подходящего реквизита.

— Так-так… Свеча… — бубнил я себе под нос, хватая все необходимое. — Нож…

Когда собрал все, что мне было нужно, я немедленно приступил к ритуалу.

Клинок блеснул в свете единственной свечи, оставшейся от вчерашнего пира — не помню, зачем я приволок ее оттуда. Воск стекал по серебряному подсвечнику, как слезы. Я провел лезвием по ладони — медленно, чтобы боль успела превратиться в сладкое жжение. Кровь сочилась густо, будто переработанное масло, и падала на дубовый пол.

— Ты сумасшедший, — прошептал Николай, материализовавшись у стола. Его пальцы сжали край карты Петербурга, которую я мельком изучил, пока искал элементы для будущего заклинания. Бумага смялась, но не порвалась — призрачная сила была слабее ветра.

— Как раз таки именно сумасшедшие и правят мирами, — ответил я, рисуя кровью круг. Руна за руной: Аншар — связь, Калиб — тень, Нергал — подобие. Пол слегка замерцал, впитывая символы. — Хочешь побыть собой? Настоящим. Хоть на миг.

Его глаза вспыхнули, как фонари в тумане.

— Спрашиваешь! Конечно, да!

Свеча погасла. Воздух сгустился, наполнив комнату запахом серы и горелого волоса. Из тени под кроватью выползла черная масса — бесформенная, пульсирующая. Моя кровь закипела в круге, превратившись в пар.

— Доппельгангер! — выдохнул я заклинание, вгоняя клинок в центр круга.

Тень взвыла. Из пара вытянулись конечности, лицо, волосы — точная копия Николая, но пустая. Глаза — два уголька в пепле. Клон замер, ожидая команды.

— Входи, — приказал я призраку, указывая на двойника клинком.

Николай метнулся вперед, как голодный зверь. Его душа впилась в клона, обвиваясь вокруг магического каркаса. Тело дернулось, кожа приобрела телесный оттенок. Грудь вздымалась, как у утопающего.

— Я… я живой? — он потрогал лицо, затем сжал кулак. Кости хрустнули. — Я чувствую… сердце!

— Пять часов, — предупредил я, вытирая окровавленный клинок о занавеску. — Потом плоть рассыплется в прах.

Николай схватил кувшин с вином, опрокинул его в горло. Красные струи стекали по подбородку, оставляя пятна на камзоле.

— И вкус чувствую! Потрясающе!

— Сиди тут, никого не впускай, — бросил я, открывая окно. Ночной ветер ворвался в комнату, разметав бумаги. — Рви шторы. Бей посуду. Притворись пьяным дегенератом.

— А ты? — он ухмыльнулся, разбивая вазу об стену. Фарфор рассыпался алмазным дождем.

— Пойду туда, где правда пахнет дерьмом, а не духами. Прогуляюсь по ночной столице.

Клон замер.

— Так враги здесь! И трон здесь! Дворец…

— Дворец — клетка, — перебил я, перелезая через подоконник. Карниз под ногами был влажным. Внизу, в тридцати метрах, блестели мокрые булыжники. — Ты меня совсем не слушал? Революции начинаются не в тронных залах.А в трущобах. Где голодные глаза следят за каждым куском хлеба. Переворот сверху у нас не получится. Придется работать снизу.

Я вылез на парапет подоконника, схватился за медный водосток, подтянулся и взобрался на крышу. Благо покои Николая находились на последнем этаже.

Холодный ветер свистел в ушах, цеплялся за одежду. Я, слегка пригнувшись, прошел по черепице в противоположную сторону и глянул вниз.

Повсюду сновали гвардейцы, в воздухе вибрировали сигнальные и защитные чары. Отыскав уязвимое место в этом коктейле, я напитал свои ноги манной и с разбега прыгнул в ночь. Прыжок получился что надо! Метров семьдесят! Не меньше!

Приземлился я в парковой зоне. Оглянулся… Никто ничего не заметил. Я был окружен пузатыми деревьями и зелеными кустами. Впереди тускло маячили ворота, ведущие в город. Я провел ладонью по лицу, активируя заклинание маскировки. Цвет волос сменился на темный, янтарь глаз уступил место серому стальному оттенку.

Далее все прошло, как по маслу. Я спокойно выбрался за территорию дворца и взобрался на вершину ближайшей башни.

Петербург раскинулся подо мной, как гигантский светящийся муравейник. Фабричные трубы дышали черным дымом, смешивая его с туманом. Где-то вдали гудел паровоз, а с Невы доносились крики и трехэтажный мат грузчиков…Лепота!

Я спрыгнул с башни на кровлю ближайшего дома и побежал… Побежал стремительно, наслаждаясь свободой. Я скользил по жестяным скатам, перепрыгивал пропасти между домами. Где-то снизу доносились ругань, смех, звон разбитого стекла. Город жил своей жизнью — грязной, яростной, настоящей.

И мне вдруг захотелось того же самого…