Бремя власти I

Глава 14

«Искать женщину без изъянов может только мужчина без извилин.»

Фаина Раневская

Белый Утес. Красивое название, и что самое главное — в точку. Это был гигантский мыс, впившийся в бирюзовое море, как клык мраморного великана. Имение Меньшиковых раскинулось на нем с царственной наглостью.

Террасы, спускающиеся к самой воде, кипарисовые аллеи, строгие ряды виноградников и белоснежные домики прислуги — все кричало о деньгах и власти. Под нами, у подножия мыса, купалась в солнце Ялта. Городок сверкал крышами вилл и нарядными набережными, словно брошенная к ногам Меньшиковых драгоценная игрушка.

Воздух стоял густой, теплый, пропитанный запахом моря, хвои и нагретого камня. Солнце пекло немилосердно, хотя календарь еще робко шептал о весне.

Дирижабль «Летучий Голландец», слегка помятый после стычки, приземлился на частной станции — аккуратной площадке, вырубленной прямо в скале. Каюты открылись, выпуская волну прохладного воздуха кондиционированных салонов наружу, в крымскую духоту.

Первыми нас встретили двое мужчин в сопровождении слуг. Это были Меньшиковы. Николай на всякий случай шепнул мне на ухо их имена: Антон и Федор Павловичи. Они являлись кровными дядьками Анны, и словно два пса, были выдрессированы на лояльность.

Антон оказался потным, мясистым типом, с лицом заплывшего хряка и натянутой, как струна, улыбкой.

Федор являлся абсолютной противоположностью брату: сухой, нервный, с бегающими глазками и пальцами, вечно теребящими пуговицу камзола.

Они щеголяли в легких льняных костюмах и прибывали в трепетном смятении от оказанной им «чести». Все-таки сам император почтил их своим присутствием!

— Ваше Императорское Величество! — хором бухнули они, кланяясь так низко, что их лбы чуть не коснулись раскаленной плитки причала. — Добро пожаловать в Белый Утес! Какая радость! Какая честь!

— Смотри-ка, Ник, — мысленно фыркнул я, шагая по трапу под неусыпным взглядом Рыльского. — Твои будущие родственнички. Похожи на пару перепуганных хомяков, которых подсадили в клетку ко льву.

— Не смейся, Соломон, — заворчал в голове Николай. — Род Меньшиковых древний и влиятельный. Хотя… да, дядьки — не фонтан. Антон — туп, как пробка, и пьет как сапожник. Федор — мелочен, трусоват. Но Ольга Павловна… вот кто настоящий стержень их семейства.

— А почему, собственно, она главная? — поинтересовался я, кивая дядькам и лениво озирая роскошь вокруг. — По крови старше?

— Ха! — Николай мысленно усмехнулся. — В знатных родах власть всегда находится у сильнейшего мага. Эти двое… арканисты… Слабенькие. Посредственные. Уровень — чуть выше ученика. А Ольга Павловна — Мастер. Уверенный, крепкий. Вот и вся причина. Сила, Соломон. Всегда сила.

— Жаль, что ты таким слабаком уродился. — усмехнулся я.

— Пошел ты… — беззлобно огрызнулся призрак.

Рыльский, как ни в чем не бывало, завел с дядьками легкую, почти дружескую беседу. О погоде, о виноградниках, о последних новостях из столицы. Капитан расцвел, будто вернулся домой. Видимо, общество братьев возлюбленной было для него глотком свежего воздуха после моего «идиотизма». Они вели нас по кипарисовой аллее к главному особняку — белокаменной громаде в стиле итальянского палаццо, что гордо высился на самом краю утеса.

В тени раскидистой оливы уже виднелась круглая беседка. Она была открытой, с колоннами, в греческом антураже. Слуги в белых ливреях суетились вокруг стола, уставленного серебром, хрусталем и явно дорогущими деликатесами: горами фруктов, заморской рыбой, дичью под соусами. Запах сливочного масла, зелени и дорогого вина плавал в воздухе.

— Прежде чем мы пройдем к столу, господа, — вежливо, но твердо прервал я светскую болтовню дворян, — позвольте мне освежиться. Дорога оказалась пыльной и грязной, да и вид у меня, полагаю, не самый презентабельный после… приключений. Проводите меня, пожалуйста, в мои покои.

Беспокоился я, конечно, не о виде. Мой чемодан с «личными безделушками» требовал надежного укрытия. Антон и Федор засуетились:

— Конечно, Ваше Величество! Сию минуту! Простите нашу нерасторопность!

Меня повели дальше, к особняку. Рыльский бросил в мою сторону быстрый взгляд. То была смесь недоверия и привычного презрения к моей «изнеженности». Пусть себе думает всякое. Плевать… Главное — конспирация.

Но, поднимаясь по широким ступеням к парадному входу, я, наконец-таки увидел ЕЁ, и все мои здравые мысли куда-то улетучились.

Анна Александровна сидела на балконе второго этажа, полускрытая тенью вьющихся роз. Она держала толстую книгу в руках, чашка кофе на столике отдавала ароматным паром. Она носила платье. Черное. Глубокого траурного бархата, без единого намека на украшение. Оно кричало громче любой истерики.

Но сама девушка… Сама она была ослепительна. Рыжие волосы, как пламя на фоне черного бархата, были собраны в небрежный, но изысканный узел, выпуская несколько дерзких локонов, что касались ее щек. Лицо казалось овалом фарфоровой куклы, усыпанное легкой россыпью веснушек. Глаза — огромные, ясные, холодно-голубые, как крымское небо в ясный день, сверкали остротой незаурядного ума. Ее носик был чуть вздернутым. Он придавал лицу капризное, но безумно притягательное выражение. Она была воплощением юной, гордой, осознающей свою силу красоты.

И она нас не видела. Вернее, делала вид, что не видит. Говорила с двумя служанками, кивала на что-то в книге, отхлебывала кофе. Совершенно непринужденно. Абсолютно игнорируя факт прибытия Императора к ее порогу.

Антон и Федор замерли, как вкопанные. Их лица поочередно побелели и покраснели.

— Аннушка! — попытался рявкнуть Антон, но голос дрогнул. — Спускайся немедля! Государь прибыл!

— Простите, Ваше Величество, — залепетал Федор, кланяясь чуть ли не в пояс, — молодая… невоспитанная… горячая кровь… сейчас образумится…

Анна медленно подняла глаза. Взгляд скользнул по нам: по дядькам, по Рыльскому, чье лицо вдруг смягчилось до неузнаваемости, по гвардейцам… И наконец, на меня. Это был холодный, оценивающий, без тени подобострастия или интереса, взгляд. Как на неодушевленный предмет. Медленно, демонстративно, она вернулась к своей книге.

— Вот чертовка! — взорвался Николай в моей голове. — Истинно, дочка своей матери! Ты видал это? Это тебе не София с ее томными взглядами! Это — ледяное сердце!

— И нам нужно будет его растопить, — мысленно бросил я, не сводя глаз с балкона. — Она невероятно красивая. А этот траур… Шикарный ход. Прямо в душу.

Меня это не злило. Лишь забавляло.

Тем не менее мне нужно было срочно спрятать свои игрушки и привести себя в порядок. Я проигнорировал шпильку Анны и добродушно попросил ее родственников проводить меня в покои.

Через минуту я уже был на месте. Дверь щелкнула за спиной последнего слуги. Тишина роскошных апартаментов обволакивала меня. Она нарушалась лишь далеким шумом прибоя и криком чаек. Воздух, охлаждаемый магическими кристаллами в стенах, пах свежестью, морем и дорогим деревом.

Прямо передо мной блестела лакированная балконная терраса, а за ней — бездонная бирюза Черного моря, усеянная белыми точками яхт. Красота, достойная открытки.

— Ну, Соломон? — мысленно проскрипел Николай. — Располагайся. Чувствуй себя, как дома. Только не забывай, что каждую вазу здесь, наверное, прослушивает ее маменька.

— Не сомневаюсь, Ник, — ответил я, сбрасывая дорожный сюртук на спинку стула из светлого дуба. — Но сначала — гигиена и стратегический запас.

Мой взгляд упал на «особый» чемоданчик. Не теряя времени, я присел на корточки у огромной кровати под тяжелым балдахином из парчи. Пространство под ней было глубоким, затененным. Идеальное укрытие. Я протолкнул чемодан как можно дальше, в самый темный угол, туда, куда вряд ли заглянет даже придирчивая горничная во время уборки. Кожаный уголок едва виднелся в полумраке. Этого было достаточно.

— Надеюсь, твои игрушки не начнут стрелять от жары? — съехидничал Николай.

— Только если кто-то их потревожит, — парировал я, направляясь в ванную.

И вот тут роскошь ударила в нос. Мраморные стены и пол, золотая фурнитура, огромная ванна на львиных лапах. Я предпочел душ: мощные горячие струи быстро смыли с меня остатки дорожной пыли, запах гари «Голландца» и липкое ощущение недавнего боя. Пар затуманил зеркало, но когда он рассеялся, передо мной встало знакомое отражение. Лицо Николая Соболева. Все еще с легкой тенью усталости под глазами, но уже без следов вчерашнего «нездоровья». Бритва скользнула по щекам и подбородку, оставляя гладкую кожу. Но самой главной метаморфозой были янтарные глаза. Внимательные, острые, с той самой хитринкой, которая никогда не была свойственна настоящему Николаю. Мои глаза на его лице. Это зрелище по-прежнему было немного жутким.

— Признай, Соломон, — пробормотал призрак, наблюдая, как я вытираюсь пушистым полотенцем. — Ты привел это тело в порядок. Даже… почти симпатичным стал.

— Почти — ключевое слово, принц, — мысленно усмехнулся я, возвращаясь в спальню. — Но симпатия — это оружие. Особенно в предстоящей баталии. Пора выбирать доспехи.

Я распахнул дверцы массивного гардероба, который до отказа успели набить слуги. Внутри сияло буйство тканей и фасонов. Десятки костюмов висели в идеальном порядке: строгие сюртуки для аудиенций, нарядные визитки, легкие летние фраки из тончайшей шерсти, шелка и льна. Цветовая гамма — от сдержанного черного и серого до песочного, небесно-голубого, даже бледно-розового. Богатство и избыток.

— Боже правый! — мысленно ахнул Николай, явно вспоминая свой прежний гардероб. — Я и забыл, какое у меня изобилие в нарядах! Этот синий атласный — вон тот, с вышивкой? — выглядит как наряд оперного тенора. Слишком… театрально. А этот песочный лен — практично, но уныло. Скука смертная. О! — Его внутренний голос зазвучал оживленнее. — Смотри! Белый! Чистый, как первый снег! Фрак!

Мой взгляд упал на указанный предмет. Белоснежный фрак из плотного, но легкого шелка. Идеальный крой, безупречные линии. Я вытащил его. Ткань приятно холодила пальцы.

— Идеально, — констатировал я, мысленно уже примеряя его. Анна — в своем траурном черном бархате, как воплощение ночи, сопротивления, смерти для нее самой. Я — в ослепительно белом. Как призрак? Как ангел? Как вызов? Контраст будет оглушительным. Зримым воплощением пропасти между марионеткой-императором и жертвой политики. Идеальный фон для моей игры влюбленного дурачка. Он сразу задаст тон, подчеркнет разницу во взглядах, в позициях, в самом нашем отношении к этой помолвке.

— Отличный выбор, — усмехнулся я вслух, хотя в комнате никого не было. — Подчеркнем антагонизм. Пусть все видят.

Я быстро облачился. Белоснежная сорочка с высоким воротником, темно-синий галстук-бабочка, подчеркивающий белизну фрака. Застегнул пуговицы. Подошел к трюмо.

В зеркале смотрел молодой человек в безупречном белом фраке. Плечи расправлены, осанка не императорская, но уверенная. Лицо Николая, но с моим выражением: усталые, но живые, с хитринкой глаза, чуть тронутые иронией уголки губ. Выглядел… респектабельно. Почти элегантно. Для предполагаемого пьяницы и дебошира — более чем презентабельно. Для марионетки — вызывающе самостоятельно.

— Неплохо, — пробормотал Николай с ноткой удивления. — Даже… очень. Только не зазнавайся, Соломон. Анна — не из тех, кого впечатлит один только фрак.

— О, я в этом не сомневаюсь, — мысленно ответил я, поправляя манжету. — Это лишь первый выстрел.

И как по сигналу, в дверь постучали… деликатно, но настойчиво.

— Ваше Величество? Простите за беспокойство, — донесся голос слуги из-за двери. — Извольте пожаловать к столу. Госпожа Анна Александровна, господа Меньшиковы и капитан Рыльский ожидают вас в беседке с видом на море.

Игра продолжалась, и белый рыцарь выходил на поле боя.

Спускаясь по фасадной мраморной лестнице, я почувствовал, как крымское солнце ударило в спину. В беседке уже сидели все: Анна во главе стола. Она была в том же черном бархате, бледная и неприступная. Рыльский восседал справа от нее, дядьки — с другого бока. Место во главе стола, напротив Анны, пустовало.

— Простите за опоздание, — сказал я легко, занимая свое место. — Освежиться захотелось. После дороги. И после пиратов. — Я бросил на Анну быстрый взгляд. Никакой реакции. Она изучала маникюр на своих тонких пальчиках.

Слуги начали шествие с закусок. Устрицы на льду, икра, нежные паштеты. Я налил себе бокал крымского белого, прохладного, с нотками цитруса.

— Прекрасный вид, Анна Александровна, — начал я, делая глоток и окидывая взглядом панораму моря. — Ваше имение — настоящий райский уголок. И вы в нем — самая яркая жемчужина.

Она подняла глаза. Ее взглядом можно было тушить вулканы.

— Вы слишком любезны, ваше величество. Рай — понятие субъективное. Для кого-то это — тишина и книги. — Она слегка коснулась пальцем обложки томика, лежащего рядом с тарелкой.

— Ого, — усмехнулся Николай. — Уже отшивает.

— Книги — спутники мудрых, — парировал я с наигранным восторгом. — А ваша красота, Анна Александровна, способна вдохновить на поэмы, которые затмят все библиотеки мира! Скажите, часто ли вас сравнивали с Афродитой, выходящей из пены морской? Здешнее море, право, идеальный фон для вас.

Рыльский слегка поморщился. Дядьки переглянулись, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Анна же лишь тонко улыбнулась улыбкой, лишенной тепла.

— Сравнения — удел льстецов и плохих поэтов, Ваше Величество. Я предпочитаю конкретику. И факты.

Ее голос был низким, мелодичным, но каждое слово казалось отточенным лезвием. Она брала контроль над разговором. Игнорировала мои попытки играть влюбленного дурачка. Рыльский попытался вклиниться с вопросом о сборе урожая винограда, но Анна лишь кивнула, не отрываясь от меня.

Настал момент для тяжелой артиллерии. Я налил себе еще вина, поймав предостерегающий взгляд Рыльского. И вздохнул театрально.

— Факты, говорите? Самый свежий факт — наш вчерашний… визит. В воздухе. Не пираты, Анна Александровна. Наемники. Фанатики. С капсулами яда в зубах. — Я сделал паузу, наблюдая за ней. На лбу Анны появилась легкая складка. Интерес? Тревога? — Они рвались именно ко мне. На абордаж. Один ворвался в мою каюту. Вообразите: ты сидишь в пижаме, пьешь чай… и вдруг дверь разлетается на куски, и перед тобой возникает противная рожа с топором! Жуть!

Я утрированно содрогнулся. Анна смотрела на меня пристально. В ее глазах мелькнуло что-то… живое. Любопытство? Отвращение к насилию?

— И что же вы сделали? — спросила она тихо.

— Что сделал? — я развел руками. — Испугался! Ужасно! Но… чайник под рукой оказался кстати. Он тогда только-только закипел. Им и отбрил. Прямо в харю. — Я показал жест, как швыряю чайник. — А потом капитан Рыльский подоспел. Голову снес. Чисто. — Я щелкнул пальцами.

Анна слегка побледнела. Рыльский мрачно кивнул, подтверждая. В этот момент к ее бокалу подошел слуга. Юноша. Светловолосый, голубоглазый, с тонкими чертами лица и нежной кожей. В безупречно белом переднике. Он ловко налил ей вина. Анна подняла глаза на него. И тут я увидел это. Миг. Скользящий, быстрый, но невероятно красноречивый взгляд. В нем была благодарность… и что-то большее. Тень сожаления? Теплота? Симпатия, спрятанная за маской госпожи и служанки. Юноша ответил почтительным, но не раболепным кивком и отошел.

«Бинго, — пронеслось у меня в голове. — Романтичная душа. Начиталась про любовь госпожи и слуги. И вот ее слабое место. Вот ее надежда сорвать помолвку. Интересно…»

Обед продолжался. Я не оставлял попыток завоевать расположение красавицы. Комплименты становились все изысканнее, намеки — тоньше. Анна парировала с убийственной вежливостью и ледяным остроумием. Она отшивала меня так умело, что это даже вызывало уважение. Рыльский мрачнел с каждой минутой. Дядьки ерзали, как на иголках, пытаясь то поддержать мою беседу, то вставить что-то нейтральное.

Спустя полчаса подали основное блюдо — запеченного палтуса под соусом из крымских трав. Я поднял бокал.

— За ваше здоровье, Анна Александровна. И за наше… будущее. Пусть оно будет светлым, несмотря на мрачные тучи прошлого и… нынешние наряды. — Я кивнул на ее черное платье.

Она медленно подняла свой бокал. Глаза сверкнули холодным огнем.

— За будущее, Ваше Величество. Оно всегда… непредсказуемо. — Она сделала крошечный глоток. И вдруг… ее лицо исказила гримаса боли. Бокал выпал из ее пальцев, разбившись о плитку пола красным пятном вина. Она вскрикнула. Коротко, хрипло. И схватилась за грудь. Ее кресло с грохотом опрокинулось назад. Анна рухнула на пол, как подкошенная. Черный бархат взметнулся, скрыв ее на мгновение.

На секунду в беседке повисла тишина. Шоковая, оглушительная. А потом все вскочили разом. Началась суета.

— АННУШКА! — заревел Антон, бросаясь к ней.

— Племянница! — завизжал Федор.

— Боже! — Рыльский был рядом с ней первым, перевернув стол в прыжке. Его лицо посерело от ужаса и ярости. — ВРАЧА! СРОЧНО! — Он заорал так, что задрожали колонны беседки. Его пальцы нащупывали пульс на ее тонкой шее.

Я тоже подскочил с подлинным ошеломлением на лице. В глубине души, черт возьми, она мне начала нравиться своей дерзостью! Меня кольнула искренняя тревога.

— Никого не выпускать! — рявкнул Рыльский гвардейцам, которые уже бросились к периметру беседки, хватая карабины наизготовку. — Ворота закрыть! Весь дом на замок! Расследование проведем немедленно! Кто подал вино? Кто готовил еду? СТОЯТЬ ВСЕМ! — Его голос гремел, заглушая панические вопли дядек, склонившихся над неподвижной девушкой.

Капитан поднял на меня взгляд. В его глазах бушевал ураган: страх за Анну, ярость, подозрение… и отчаяние.

Я лишь развел руками, изображая полнейшую растерянность и шок. Внутри же холодный аналитик уже работал: Театр? Или реальность? И если реальность… то кто посмел? Верейские? Или все же… Нет… Это было слишком рискованно… Даже для нее…