Бремя власти II

Глава 20

«Легче завоевывать, чем управлять. С помощью соответствующего рычага можно одним пальцем поколебать мир, но, чтобы поддерживать его, необходимы плечи Геракла.»

Жан Жак Руссо

На таких скоростях я буквально развоплотился, превратившись в катарсис чистой воли. Ткань этого жалкого мира не выдержала моего напора и порвалась, как лист бумаги. Реальность взвыла, содрогаясь под моим натиском: ее швы затрещали, излучая ослепительные, режущие глаза искры…

До вспышки! Она предстала абсолютным светом. Белой. Чистой. Убийственной в своей незамутненности. Она стерла все краски этого мира, выжгла сетчатку глаз дотла, оставив лишь ослепляющую, звонкую пустоту. Даже мои собственные янтарные искры, искры Второй Печати Солнца, на миг угасли, подавленные этой белизной чистилища.

Свет схлопнулся, будто прилив, отхлынувший на секунду. Я прошел сквозь зверя яростным лучом солнца. Прошил его насквозь…

Затем фокус сместился в одну точку. Передо мной предстала Химера. Живая. Ошеломленная. Но не сломленная. Ее зловонное дыхание, хриплое и булькающее, вырывалось из поврежденной львиной пасти клубами пара. Ее бронзовая шкура была не просто почерневшей — она обуглилась и местами отслаивалась, обнажая подпаленную, пульсирующую плоть темно-багрового цвета.

Львиная голова безжизненно повисла на перебитой, неестественно выгнутой шее. Единственный уцелевший глаз чудовища — мутный, стеклянный, лишенный звериного огня — тупо смотрел в небо.

А одно крыло… оно было жалким, искореженным лоскутом кожи и комком перебитых костяных спиц, бессильно волочившимся по земле.

Но вот копыта зверобога… Могучие, кованые, они все еще впивались в расплавленную, остекленевшую землю, удерживая колоссальный вес монстра.

И из ран чудовища, зияющих, как ворота в иную гнилую реальность, сочилась густая, пузырящаяся жижа. Она мерцала больным фиолетовым светом. Всполохи ауры вокруг нее смердели протухшим мясом и застоявшейся кровью. Чистая Скверна. Та же, что и у Свинца в его последние секунды жизни. Только здесь… она была более концентрированной. Как ядро радиоактивной заразы. Проклятый источник гнили.

Короткой вспышкой я материализовался над химерой. Мои ступни вонзились в ее горячую, дымящуюся спину, между лопаток, где броня была тоньше. Пламя от обугленной шкуры лизало голенища сапог. Кольцо на моем пальце пылало янтарным гневом, но Источник внутри меня был пуст, он был выжжен дотла безумием трансформации в Молнию и титаническими затратами на Золотой Купол. Каждая клетка ныла от опустошения, мышцы дрожали мелкой дрожью. Все-таки тело, которое мне досталось от Николая, было еще слишком слабым для настоящих шедевров магии…

Я поднял руку, и на ней вспыхнула молния. Она ударила в спину монстра. Но не для удара милосердия, а для диагностики. Для ослабления. Чтобы вскрыть нарыв и добраться до гноя.

«Добей гадину, хозяин! Я дам тебе еще сил! Влей в меня Скверну, а я переварю! Я голодна!» — голос Мак, истеричный и восторженный одновременно, прорвался сквозь оглушительный звон в ушах, как игла.

«Она… она как демон из книг! Из самых страшных фолиантов Тайного Отдела! Чистая Тьма! Живая Погибель!» — шепот Призрака Николая, полный первобытного ужаса, смешался с криком Мак, создавая дисгармоничный хор в моем сознании. Его страх был осязаем, как холодный пот на моей спине.

Я не стал мешкать и вогнал кулак с Кольцом в рану чудовища, в самую пасть ада на ее загривке. В ту зияющую, пульсирующую черно-фиолетовым светом бездну, откуда сочилась Чистая Скверна. Мои костяшки коснулись кипящей слизи: на ощупь она оказалась обжигающе-холодной и отвратительно живой.

Мое кольцо взревело. Оно воспламенилось изнутри. Руны Поглощения и Пленения, выжженные на его скрытой грани, вспыхнули пульсирующим червонным золотом, будто раскаленные угли. В это раз оно сработало не как аккумулятор, а как алхимический тигель, ненасытный насос, пробудивший свою истинную жадную суть.

Артефакт начал пожирать сущность зверобога.

Реакция последовала незамедлительно. Химера взвыла душераздирающим, многотонным визгом нечеловеческой, запредельной агонии и бессилия. От этого звука мои ушные перепонки лопнули. По щекам потекла кровь.

Плоть твари забилась в судорогах подо мной, будто рыба на крючке. Ее могучие мышцы вздулись буграми, а затем лопнули, обнажая сухожилия. Последние затрещали, как перетянутые струны.

Все ее проклятое бытие, вся ее сила, сама сущность Скверны вырвались, втягиваясь в мое Кольцо с чудовищной мощью. Я почувствовал этот ледяной поток грязной мощи. Он хлестал по нервным окончаниям руки, поднимался выше: к локтю, к плечу… Наполнял мой Источник гнетущей тяжестью и парадоксальной силой.

Скверна устремилась к рунам на кольце, встречая яростное сопротивление вплетенной в металл солнечной энергии. Внутри ран зверя — там, где секунду назад текла чистая Тьма, вспыхивали и шипели золотисто-янтарные искры: моя воля, жгучая и неумолимая, смешивалась с поглощенным ядом, выжигая, усмиряя и преобразовывая его в нечто иное. По краям ран, где свет боролся с тьмой, плоть Химеры покрывалась трещинами, как пересохшая глина.

Чудовище закачалось, как пьяное. Его могучие ноги, впившиеся в землю, задрожали и подломились в суставах. Оно рухнуло сначала на колени, сотрясая землю, затем грохнулось на бок, как подкошенный дуб. Тело билось в эпилептической агонии, копыта бессильно скребли расплавленный грунт, хвост-скорпион дергался в конвульсиях. Сопротивление было бесполезно. Химера теперь была пустым мешком, из которого вытряхивали последние крохи проклятой жизни.

Весь Царский Лес замер в шоковом безмолвии. Птицы онемели на лету. Ветер умер между стволов. Даже треск пожара за спиной стал тише, будто огонь притаился на время. А потом… Лес застонал. Протяжно. Скорбно. По-древнему. Как стонут скалы или горы… Будто тысяча стволов скрипнула одновременно, будто корни вскрикнули в холодной земле, будто сами духи леса воспротивились гибели своего сюзерена.

Этот стон прокатился по воздуху, по коре деревьев, по золотистому полю… Он заставил мое сердце сжаться кулаком тоски и потери — так сильна была его аура. Лес прощался с частью своей оскверненной, но все же родной души.

Игорь взвыл от боли и яростно потер кулаками глаза. Даже его магический щит не помог и не отразил столь яростную вспышку неведомого заклинания! Слезы текли ручьями, смешиваясь с едким потом, забивавшем ноздри. Когда свет немного рассеялся, а боль под веками сошла на нет, его взгляд вновь ожил.

Перед мутным взором охотника предстал кошмар, превзошедший все его ожидания. Химера, древний Зверобог, лежала на боку, содрогаясь в последних конвульсиях. А на ее дымящейся спине, как демон-победитель из самых темных легенд, стоял… ОН. Николай Третий! В том же нелепом, обгоревшем охотничьем костюме. Но теперь — весь в саже и запекшейся крови, с пылающими янтарными углями вместо глаз, светившими сквозь пелену дыма нечеловеческим, хищным светом. И главное — он очевидно был на краю своих возможностей.

Император уперся рукой в тушу монстра. Его плечи сутулились от непомерной усталости, дрожь пробегала по напряженным мышцам рук. Он был открыт. Он был уязвим. Как подстреленный зверь.

Адреналин, едкий и сладкий, взорвался в крови, смешавшись с яростью от поражения Химеры и глубоким, жгучим презрением к самодержавной власти. Это был их шанс! Единственный и последний!

— ЦЕЛЬ ОТКРЫТА! — его хриплый, сорванный крик рванул тишину леса, как нож по холсту. — ОТКРЫТЬ ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ!

Два приглушенных, но зловеще отчетливых выстрела слились в один короткий, смертоносный аккорд.

Первая пуля, летевшая в центр груди Николая, не достигла цели. В сантиметре от его обгоревшего камзола вспыхнуло едва заметное янтарное сияние — как раскаленная проволока, натянутая в воздухе. Пуля сплющилась, выпустив сноп искр, и отрикошетила в сторону с пронзительным визгом. Пассивный щит Кольца, напитанный только что выкачанной Скверной Химеры, даже не дрогнул.

Вторая пуля устремилась императору прямо в висок. Но самодержец даже бровью не повел. Он лишь дернул кистью правой руки, и пуля замерла. Буквально. В воздухе, в сантиметре от его виска. Ее острый носок уткнулся в мерцающую золотистую дымку, похожую на плотный туман. Она завибрировала на месте, завывая тонким, пронзительным звуком трения металла о стекло.

Император выпрямился и повернул голову. Медленно. Очень медленно. Как хищник, уверенный в том, что быстро нагонит свою дичь. Его янтарные глаза, холодные как глубины космоса и всевидящие как линзы телескопа, нашли укрытие Игоря сквозь чащобу, сквозь клубы дыма, сквозь саму тьму леса. Они уставились прямо на него. Прожигая расстояние. Фиксируя. Обещая погибель…

— Он… — голос Марины Молнии был сухим шелестом листьев, полным неверия и первобытного ужаса. Ее пальцы впились в ткань грозовых перчаток так, что костяшки побелели. — … он видит нас сквозь деревья⁈ Сквозь все это⁈ — Леденящий, абсолютный страх, впервые в жизни, сковал ее тело. Она не могла пошевелиться.

Затем вдруг воздух перед группой Игоря содрогнулся. Раздался хлопок, как от миниатюрного взрыва вакуума. Волна давления отшвырнула опавшие листья и пыль. И на ее месте из искаженного марева материализовался Николай. Он будто просто шагнул сквозь разорванную завесу реальности и оказался в трех шагах от охотников. Запах озона и пепла ударил в нос.

Люди Игоря среагировали на животных рефлексах. Марина вскрикнула, инстинктивно швырнув перед собой слепящую дугу молнии из перчаток — разряд лязгнул в пустоту: Император вспышкой сместился в сторону.

Глеб, маг теней, шагнул назад, спотыкаясь о корень, его пальцы заметались, пытаясь сплести иллюзорную завесу, но тени рассыпались, не успев сгуститься, под холодным взглядом пришельца. Они отпрянули, как ошпаренные.

А Игорь остался стоять на месте. Он, легенда охотников, оказался парализован! Дрожь чистой, бессильной ярости и унижения ударила по его нервам. Он потянулся к источнику и зачерпнул всю свою силу. Этого хватило, чтобы на миг развеять паралич и вскинуть руку. Он вырвал из кобуры свой артефактный револьвер — шедевр тульских мастеров, сталь, прошитая серебряными рунами истинного поражения, эбонитовая рукоять, лежала в руке как продолжение воли. Палец нащупал курок, впился в него, готовый раздавить…

Но его верное оружие просто рассыпалось. Это был распад. Мгновенный. Тотальный. Руны вспыхнули коротким агонизирующим синим светом и погасли. Стальной ствол искривился, расплющился, превращаясь в горячую, дымящуюся лепешку. Рукоятка из эбонита раскрошилась в теплую, мелкую пыль… И заструилась сквозь сведенные судорогой пальцы. Стальная стружка упала на сапоги с тихим шелестом.

Все это произошло лишь по мановению пальца Николая. Тепло тлеющих обломков обожгло Игорю кожу. Пустота в ладони отозвалась физической болью.

— Ты… — голос охотника сорвался, захлебнулся, вышел хриплым скрежетом, словно ржавая пила по кости. Глаза, широко раскрытые от шока, впились в лицо пришельца. — Что ты такое⁈ Где… где трусливый щенок Николай⁈ Где он⁈

Император сделал один шаг вперед. Короткий. Неотвратимый. Казалось, земля подвинулась под этим шагом. Голос, когда он заговорил, был тихим, низким, но он резал слух, как раскаленное лезвие по обнаженному нерву, наполняя пространство ледяной, давящей силой, от которой сжимались легкие:

— Слабый Николай — лишь маска. Театральная тряпка для высшего света, который ползает во власти, мечтая лишь о наживе. — Еще шаг. Теперь вплотную. Лицом к лицу. Игорь почувствовал жар, исходивший от этого человека, запах озона и древней силы. — Я — истинный император России. Я — меч и щит. Моя задача — спасти страну. И выжечь всю Скверну дотла. Истребить демонов до последнего. — Его янтарные глаза впились в Игоря, игнорируя Марину и Глеба. — А что до вашего Л. И. Р.-а? То вы всего лишь сор на моем сапоге. Обычная пыль… Не более.

Игорь вдруг почувствовал, как рушится весь его мир. Бастионы его веры, его годы борьбы, его стальное презрение к «щенку» — все рухнуло в одно мгновение. Щенок оказался… этим. Чудовищем. Способным остановить его, лучшего из лучших охотников, одним только взглядом!

— Ты силен, Игорь, — голос императора звучал почти с уважением, но это лишь подчеркивало пропасть между ними. — И предан своему безумию. Слепо. — Взгляд его янтарных очей был тяжел, как могильная плита, и неумолим, как сама судьба. — Но сегодня ты должен был сражаться не со мной. Орден Охотников вне политики! Не так ли? — самодержец сделал легкий, презрительный кивок в сторону поверженной Химеры, которая хрипло забилась в последнем спазме. — Ты должен был сразиться с ее тенью. С происками истинного врага. Подумай об этом на досуге… Насколько чисты твои помыслы? Я ведь могу уничтожить тебя… — Император сделал паузу, что была весомее крика. — Но убить тебя сейчас… будет ужасной расточительностью и кощунством. Я не привык попусту тратить ценные кадры.

После этих слов Николай совершенно беспечно повернулся к Игорю спиной, оставляя охотника стоять с пустыми, обожженными руками и сокрушенной, вывернутой наизнанку душой. Отвернувшись, император бросил через плечо:

— Иди к своему хозяину и расскажи его слепым псам, кто истинный враг Империи. Это ведь Пекло, демоны и тьма, пожирающая ядро этого мира. Расскажи о настоящей войне, которая грядет, ведь этот зверобог был заражен Скверной явно неспроста… — Он сделал шаг в сторону Купола, затем остановился, не оборачиваясь. — И готовься. Когда придет время… когда я пойду выжигать демонические гнезда до основания… мне понадобятся все штыки. Даже твои. Особенно — твои.

Это была пощада. Высшая форма презрения! И… ледяной расчет. Игорь стоял. Ошеломленный. Униженный до самой глубины своего существа. Дрожь прокатилась по его телу. В его глазах, помимо тлеющей ярости к самому себе, вдруг вспыхнуло нечто чуждое, пугающее.

Сомнение.

Он вдруг осознал, что император — не слабак, что он ведет борьбу с тьмой своими методами и что он заложник дворцовых интриг… Также Игорь понял, как сильно он облажался…

Будучи охотником, он клялся не принимать участия в политической деятельности. Будучи охотником, он должен был нести только крест истребителя демонов. А он… Возжелал большего… Стал считать себя мессией… И именно в этот миг глубокая, звенящая трещина пошатнула его железную веру в революцию.

Я побрел обратно к Куполу. Каждый шаг давался ценой невероятных усилий. Пустота в Источнике ныла ледяной дырой, отравляя сознание. Боль… глухая и разлитая по всему телу, пульсировала в натруженных мышцах, ломила кости, сводила судорогой икры.

Кровь и едкий пот засохли на лице, смешавшись с горьким пеплом. Когда добрался до выживших, я просто щелкнул пальцами. Золотисто-янтарная защита вздрогнула, зазвенела, как миллион хрустальных колокольчиков, и рассыпалась в дождь холодных, угасающих искр.

Орловская и Рыльский застыли, уставившись на меня как на чужеродное существо. Могущественное. Пугающее своей нечеловечностью. Пришельца из миров, где правят иные законы.

Анна, слабо застонав, открыла глаза. Ее синие горные озера нашли мои янтарные. Прозрачные. Бездонные. Она видела в них мощь, сокрушившую Зверобога. Видела власть, отпустившую сломленного врага. В ее взгляде не было страха. Был глубокий, ошеломляющий шок. Всепоглощающее непонимание происходящего кошмара.

Рыльский закашлялся судорожно, выплюнув комок черной слизи. Его обгоревшее, искалеченное лицо корчилось от физической боли и немого, животного вопроса, застывшего в красных от лопнувших капилляров глазах:

— Кто… — хрипло выдохнул он. — Кто вы? Что вы такое?

Я перевел взгляд на Анну. На ее неестественно вывернутую, ужасно распухшую руку. На багровый синяк на виске от кулака Валерии. На немой, пылающий вопрос в ее слишком синих глазах. Потом — на Рыльского, едва стоящего, и на Орловскую, истекающую кровью, но несломленную.

— Я — тот, кто вытащил вас сегодня из кошмара. — Каждое слово давалось мне с огромным усилием. — Пока… этого достаточно… А сейчас… Рыльский, собери уцелевших. Организуй периметр. Любой ценой. Валерия, — я кивнул в сторону Анны, — подними ее. Окажи ей помощь по возможности. Мы уходим. Сейчас же. Пока лес не решил закончить начатое…