Бремя власти II

Глава 4

«Пуля очень многое меняет в голове человека, даже если попадает в задницу.»

Аль Капоне

Дуэль никак не вписывалась в мои планы. Ну, вот совсем!

Источник гудел где-то под ребрами. Я еле сдерживал острую боль. Как будто мне в грудь засунули клубок с заусенцами. Вчерашние кульбиты с Рябоволовым аукались мне сторицей…

Но репутация — штука хрупкая. Хуже каленого стекла. Брось в нее камень обвинения, как сделала эта фурия Орловская, и осколками порежешься сам. Мне претила мысль о том, что я буду сражаться с пьяной девушкой, но был только один выход: заткнуть клеветнице пасть. Быстро. Публично. И жестко.

Авторитет Призрака Императора, Соломона Козлова, того, кто закрыл две С-шки, не строился на сплетнях о том, что я вымогаю секс у серебряных пуль. Этот миф нужно было раздавить, пока шепот не превратился в крик.

— Дуэль? — я усмехнулся, глядя на разгоряченное, перекошенное злобой лицо Валерии. Ее глаза были мутными от хмеля, но ненависть в них пылала кристальной чистотой. — Кодекс Охотников? Ладно, капитан. Валяй. Но учти… я не щажу тех, кто пытается растоптать мою честь. Даже пьяных истеричек.

Рычание, прорвавшееся из ее груди, было красноречивее слов. Она развернулась и, пошатываясь, направилась к выходу. Толпа охотников в баре загудела, как потревоженный улей. Адреналин, предвкушение крови, зрелища — это они понимали и ждали с нетерпением. Вадим схватил меня за локоть.

— Соломон, ты уверен? Она же…

— Серебряная пуля?

— Женщина… — договорил Вадим.

— А я — мужчина… И только из-за этого меня смогли очернить… Но у меня медная честь. — Я убрал его руку. — Мы будем драться на улицах города?

— На Ломанной. В Ордене. Все разборки охотников проходят только там, за закрытыми дверьми, под присмотром Ивана Петровича. — Вадим кивнул на удаляющуюся спину Орловской. — Она туда пойдет. Все пойдут.

Так и вышло. Спустя минуту мы шагали по ночному Петербургу — я, Вадим, Васька, и Семен, а за нами — хвост из полусотни возбужденных охотников. Шествие смерти и азарта, что б его…

Мой источник ныл, требуя покоя, но я гнал слабость прочь. Репутация. Авторитет. Страх. Все это не пустые слова. Орловская хотела крови? Получит. И болезненный урок в довесок…

Штаб Ордена на Ломанной выглядел, как мрачное каменное чудовище. Марк, язвительный рекрутер, открыл дверь, завидев толпу издалека.

— Чего ночью приперлись? Выпивка кончилась, дебоширы⁉ — буркнул он, но шагнул в сторону, пропуская всю нашу ораву внутрь.

— Дуэль, Марк! По Кодексу! — выпалила Орловская, едва не спотыкаясь о порог. — Между мной и этим… Буратино! Зови Ивана Петровича! Пусть рассудит нас!

В глубине зала, из тени библиотечных стеллажей, материализовалась фигура старого ветерана. Его лицо не выражало ничего, кроме усталого раздражения.

— Орловская? — хриплый голос ветерана прозвучал металлическим басом и разрезал гул. — Ты что? Пьяна в стельку? И на дуэль собралась? Вроде бы дворянка, а ведешь себя как последняя… — мужчина перевел взгляд на Марка. — Что за девицы пошли нынче?

Рекрутер на это лишь мрачно хмыкнул.

— Нам нужен судья! — настаивала Орловская, пытаясь выпрямиться. — Честный поединок! Он… он опозорил меня!

Иван Петрович взглянул в мою сторону. Я лишь слегка пожал плечами. Старый мэтр вздохнул так, будто ему предложили почистить сортиры.

— Ладно. Двигайте во двор. Прямо сейчас. Но если ты заблюешь мне плац, Орловская, я его вытру твоей же косой. Поняла?

Девушка решительно кивнула.

А Иван Петрович повернулся и пошел в глубь здания, бормоча себе под нос: «Все-таки влюбилась ведьма».

Внутренний двор Ордена освещался тусклыми магическими шарами. Плац для тренировок был окружен высокими каменными стенами. Сотня охотников плотным кольцом встала по периметру. Воздух задрожал от возбуждения. Послышался шепот ставок:

— Десять золотых на Орловскую!

— Двадцать на Козлова — он же Призрак Императора!

— Она серебряная, дурень! И из знатного рода! Представь, какими секретными техниками она обладает!

Иван Петрович вышел в центр плаца и без лишних слов взмахнул рукой. От земли до неба вспыхнул полупрозрачный купол аметистового оттенка. Он окутал всю площадку, отгородив зрителей защитной пеленой. Звук снаружи практически сошел на нет, превратившись в далекий гул.

— Правила! — рявкнул Иван Петрович, и его голос мощно лязгнул под куполом. — Полный контакт. Магия — любая. Оружие — любое. Бить — куда угодно. Бой — до тех пор, пока кто-нибудь не сдастся. Убивать — НЕЛЬЗЯ. Даже, если очень хочется! Нарушите закон Ордена, и я лично отправлю вас к праотцам! — Его взгляд кольнул Орловскую, затем меня. — Начали!!!

Девушка рванула первой. Стремительно… Как разъяренная пума, заряженная водкой и яростью. Серебряная пуля на ее груди вспыхнула ослепительным стальным светом. Воздух завибрировал. Из пустоты в ее правой руке материализовался длинный, изящный кавалерийский клинок. Он мерцал синим инеем. А ее левая ладонь молниеносно легла на кобуру с тяжелым артефактным револьвером.

Я едва успел отпрыгнуть вбок. Пуля, оставляя за собой трассер из синего пламени, просвистела в сантиметре от виска. Запахло озоном и жженным миндалем. Ее клинок чиркнул по наплечнику моей брони, высекая сноп искр и оставляя глубокую борозду в зачарованной коже.

— Боишься, Буратино⁈ — ее крик оцарапал слух. К запаху битвы добавились новые нотки перегара и спрессованной ненависти. — Думаешь, с пьяной бабой справишься⁈ Я тебя сейчас в ледяную крошку превращу, козел!

Я не стал тратить дыхание на ответ. Мой источник, и так едва тлеющий после вчерашней «диагностики» у Рябоволова, сжался в болезненный узел, выплескивая последние капли силы. Я не стал создавать пульсар, а выплюнул целую Реку Пламени. То был не просто огонь… Сжиженный солнечный свет, ослепительно-золотой и ревущий, устремился к ее лицу. Валерия инстинктивно вскинула руку с клинком. Ледяной щит, толстый, многослойный, синевато-прозрачный, как глыба арктического айсберга, взметнулся перед ней. Золотой Огонь ударил в Ледяную Стену!

Взрыв пара и света ослепил на мгновение. Фейерверк искр, раскаленных брызг и клубящегося белого тумана заполонил пространство между нами. Аметистовый купол Ивана Петровича задрожал, как натянутая струна.

Но я не стал дожидаться результатов от своей атаки. Используя хаос как прикрытие, я телепортировался… Не полноценно. А коротким, выматывающим рывком пространства… Прямо к ней за спину, пока она была ослеплена.

Мой кулак, обернутый вспыхнувшими на мгновение огненными всполохами, со всей дури врезал ей в позвоночник. БАМ! Столкновение было таким, что ледяной щит позади нее треснул от энергетической волны. Она ахнула, не крикнула, а именно ахнула, как от неожиданного удара поддых, и отлетела на десять шагов, едва удержавшись на ногах. Кровь выступила у нее в уголке рта от перенапряжения. Ее глаза, освободившиеся от слепоты тумана, горели нечеловеческим безумием и холодной яростью.

— Все-таки ты сильнее… чем кажешься, сволочь! — она выплюнула алую слюну. Ее клинок взметнулся не просто в диагональ… Он прочертил в воздухе мерцающую траекторию из инея, оставляя за собой ледяную дорожку. Пространственный удар был смертелен, красив и точен. Я парировал своим коротким мечом. Сталь завыла от напряжения. Заскрежетала, высекая снопы холодного голубого и золотого пламени.

Мы понеслись в бешеном танго смерти. Клинки замелькали с такой скоростью, что слились в сплошные светящиеся дуги. Снаружи разразился рев толпы, но он звучал далеким гулом, как шум океана под толщей льда.

Девушка била яростно, безрассудно, черпая силу напрямую из серебряной пули и других артефактов. Ледяные шипы, размером с копье, выстреливали из-под ее сапог, вонзаясь в песок с громким скрежетом. Вихри, наполненные осколками льда, хлестали мне в лицо, пытаясь ослепить и изрезать. Я уворачивался, парировал, отступал, чувствовал, как мой источник буквально кричал от боли и пустоты. Я был безнадежно пуст!

Ну что, герой? — съязвила Орловская, осыпая меня не просто градом игл, а лавиной алмазно-твердых ледяных осколков, каждый из которых оставлял глубокую царапину на моем энергетическом доспехе. Щит трещал, покрываясь паутиной сияющих трещин. — Кончился песок в твоей погремушке⁈ Не можешь зажечь свое солнышко, громовержец, хренов⁈

Она внезапно метнула клинок как копье! Не просто бросила, а вложила в бросок импульс ледяной магии. Клинок взвизгнул, оставляя за собой шлейф лютого холода и вихрь инея. Я вышел из-под удара с помощью заднего сальто. Эффектно. Красиво! Это все, что я мог сейчас. Прыгать как обезьянка…

Холодная сталь прошила воздух в сантиметре от горла, ударила в аметистовый купол и воткнулась в него по рукоять, заставив барьер громко застонать. Но она не остановилась. В тот же миг девушка была уже в воздухе. Она зависла на мгновение. Ее пистолеты хищно блеснули в каждой руке.

Бахнули выстрелы. Двойной залп ослепительно-синих молний вырвался из стволов с шипением и треском грозы! Молнии ударили в песок у моих ног, взрывая землю и осыпая меня градом раскаленного камня и искр.

Я кувыркнулся, чувствуя ожоги на руках, и в движении выхватил свои кольты. Ответный залп прозвучал не так громко, но в пули я вложил крупицу своего духа: сгустки сжатого солнечного огня ринулись к охотнице. Она парировала их всплеском ледяной магии, но один сгусток чиркнул по ее плечу, разорвав ткань мундира, опалив кожу и заставив ее взвыть от боли. Запахло горелой тканью и… плотью.

— Царапина! — завопила она, приземляясь на корточки, ее лицо исказила гримаса боли и ярости. — Теперь моя очередь, ублюдок! ПОЧУВСТВУЙ СИЛУ СЕРЕБРА!

Она вскинула обе руки вверх. Воздух под куполом сгустился до желеобразной каши, похолодало так, что дыхание стало видимым паром. Над ее головой, питаясь сиянием серебряной пули, сформировалась не туча сосулек, целая глыба синего льда, размером с телегу. И она не просто рухнула. Она разлетелась на сотни острых, как бритвы, ледяных копий, каждое из которых тянуло за собой шлейф ледяного огня и было заряжено магией заморозки.

Лавина смерти ринулась на меня со свистом арктического ветра. Ничего себе царапина! Я вжался в пол, вливая ВСЕ, что осталось, в щит, формируя из него сферу чистого, яростного солнца. Ледяной Апокалипсис ударил в Звезду!

Грохот был чудовищным. Ослепительная вспышка оцарапала глаза. Аметистовый купол Ивана Петровича затрещал, как яичная скорлупа: по нему побежали паутины ярких трещин. Мой щит буквально кипел и испарялся под ударами. Лед пронзал его, впиваясь как иглы, высасывая тепло, пытаясь добраться до моего бедного тела. Холод пробирал до костей сквозь броню и магию. Я чувствовал, как источник вот-вот лопнет.

Держаться! Нельзя! Нужно переходить в ближний бой! Сейчас или никогда!

Собрав остатки воли в кулак, я рванул навстречу смерти. Я взлетел, не уворачиваясь, метнулся каплей воды сквозь последние, самые мощные копья. Мой щит погас с шипением, когда я оказался в метре от охотницы. Я видел ее широко открытые глаза. Мой лоб, усиленный импульсом кинетической магии, врезался ей в переносицу с хрустом ломающегося сухаря.

Девушка вскрикнула коротко и дико, а затем отшатнулась. Кровь хлынула фонтаном из разбитого носа, заливая рот и подбородок. Ее пистолеты выпали из ослабевших рук. Я не дал ей опомниться.

Удар коленом, заряженный остатками силы, воткнулся в солнечное сплетение. Валерия сложилась пополам, потеряв ритм дыхания. Мой локоть врезался в ее спину, чуть ниже шеи, и довершил начатое: она рухнула на песок плаца, как подкошенная, ударившись головой о землю.

Я мгновенно оказался над ней. Мой сапог придавил ее запястье. Ствол раскаленного кольта уперся ей прямо в висок, вязкий от ее крови. Я дышал, как загнанный зверь, каждый вдох отдавался огнем в легких, каждый удар сердца звучал болью в опустошенном источнике.

— Сдавайся, Орловская. Хватит. Ты проиграла. — сказал я.

Она задыхалась, захлебываясь собственной кровью, ее тело сотрясали спазмы. Но в ее глазах, полных боли и слез, не было ни капли желания сдастся. Только первобытное безумие, ненависть и вызов.

— Ни… никогда! Лучше убей меня, тварь! Или я тебя… ледяной плитой накрою!

Я вздохнул. Глубоко. И со всей оставшейся силы ткнул рукоятью кольта ей в висок. Понятное дело, не для убийства, а для тишины. Прозвучал глухой, костяной стук. Ее глаза закатились, тело обмякло… Наконец-то! Покой.

И тут же аметистовый купол Ивана Петровича рассыпался на мириады сиреневых искр, которые медленно угасли в ночном воздухе. Крик толпы, как лавина звука, ворвался внутрь, оглушительный, дикий, восхищенный и шокированный.

Я выпрямился. Каждая мышца горела огнем, суставы ныли. Я стоял, пытаясь перевести дух. Пар валил от меня, смешиваясь с холодным воздухом. Я поднял взгляд на Ивана Петровича. Старик стоял неподвижно, его рубленое лицо было непроницаемо, но в его глазах светилось что-то новое… Не одобрение, не гнев, а холодная, профессиональная оценка. Признание победы, купленной дорогой ценой.

— Победитель… Соломон Козлов! — пробурчал он так, будто его слова были отлиты из свинца.

Я лишь кивнул, не в силах пока говорить. Потом медленно обвел взглядом затихшую, замершую толпу. Вадим, Васька, Семен — их лица были бледны от напряжения, но глаза горели облегчением, гордостью и новым, глубочайшим уважением. Сотни других глаз смотрели на меня с восхищением, страхом и корыстным расчетом.

Адреналин отступал, оставляя пустоту на сердце и дрожь в руках. Но репутация… Она была не просто восстановлена. Она была выкована в этом адском бою, поднята на невиданную высоту. Призрак Императора стал осязаемой, жуткой реальностью.

Что до цены, то она оказалась приемлемой. Полное истощение и боль. Но каждая капля пота того стоила.

— Завтра, ночью! — мой голос сорвался на хрип, но он прокатился по двору, заглушая шепот. — Я приду сюда оформлять свой клан. Гнев Солнца! Так он будет называться! Пусть Орден готовится к взлету новой элиты охотников!

Ропот прокатился по толпе, как предгрозовая волна. Потом он перерос в рев, в одобрительные крики и стук оружия по земле. Этот звук был громче любого салюта. Я купил себе несколько десятков душ… Новый путь был открыт. Ценой огня, льда, крови и почти полного падения. Но открыт…

Табачная дымка сизыми кольцами поднималась к низкому потолку кабинета. Степан Песец откинулся в кресле, потягивая из трубки крепкий, горький дым. Перед ним, за столом, заваленным бумагами, золотом и оружием, сидели его люди. Щипачи, шестерки, паханчики с районов. Доклады лились монотонно, как грязная вода из сточной трубы:

— Магазин «Силуэт» на Садовой заплатил за крышу. Вовремя… — гнусавым голосом вещал один мрачный тип.

— А цыган-барон с Лиговки опять задерживает. Говорит, в карты прокатал… — голосил другой.

— Лавочник с Сенной опять скулит. Гутарит, мол объявилась какая-то залетная банда и выбила у него нашу дань. Порешаем гадов?

Степан кивал, мычал что-то невнятное. Глаз, единственный живой уголь под седой бровью, бесстрастно скользил по лицам братков. Все шло своим чередом. Берлога жила. Его Берлога. Его закон. Его городская тень…

Добрыня, его верный бармен и правая рука, стоял у двери, массивный и неподвижный, как глыба. В руке он держал затертую до блеска дубину, на его поясе сверкал старый, но грозный именной пистолет, инкрустированный кровавыми рубинами.

И вдруг… тишину ночи за окном разорвал скрип. Не одинокий, а множественный. Скрип десятков колес по булыжнику. Приближающийся. Густой. Зловещий.

Степан замер. Трубка застыла на полпути ко рту. Живой уголь в глазу вспыхнул тревогой. Он знал этот звук. Звук вторжения.

— Чё за хрень? — пробормотал один из щипачей, подойдя к зарешеченному окну и тут же словил пулю в лоб.

Степан молниеносно бросил трубку в пепельницу, схватил со стола массивный револьвер и вскочил.

— Добрыня! Готовимся! — его хриплый голос был резок.

Он не договорил.

Раздался грохот! Дубовая дверь кабинета взорвалась внутрь, сметая стоявшего рядом братка. Одновременно послышался звон разбитого стекла из зала и дикий вопль посетителей. Потом все потонуло в оглушительной какофонии: треск пулемета где-то снаружи, выстрелы из револьверов и обрезов внутри, звон разбитых бутылок, грохот опрокидываемых столов.

— А-а-а-а! — нечеловеческие крики боли и ярости неприятно укололи слух.

Ад. Грязный и поганый ад ворвался в Медвежью Берлогу.

Люди Степана, обстрелянные волки подворотен, не растерялись. Пушки появились в их руках мгновенно. Они перешагнули порог кабинета, и стрельба в главном зале стала взаимной, яростной, беспощадной.

— Свинец! Это люди Свинца, братан! — заорал Добрыня, отстреливаясь из-за опрокинутого дивана. Его дубина лежала рядом, обагренная кровью выглянувшего в окно щипача.

— Васька Свинец⁈ — Степан выругался так, что стена задрожала. Он высунулся из-за косяка двери кабинета и всадил три тяжелых пули в плотную группу нападавших, рвущихся к нему на встречу. Двое рухнули. — Вот сука! На упреждение решил играть⁈ На МОЮ Берлогу покусился⁈

Но ответом послужил только свинцовый град. Пули застучали по дверному косяку, высекая щепу. Кто-то из его людей, прикрывавший его спереди, хрипло ахнул и рухнул на пол, хватая ртом воздух.

Бой был яростным, но коротким. Нападавших было слишком много. Хорошо вооруженных. Подготовленных. Они валили волна за волной, не считаясь с потерями. Выстрелы его людей становились реже. Крики — тише. Смерть витала в прокуренном, залитом кровью воздухе.

Степан и Добрыня отстреливались, прижатые к стене в дальнем углу кабинета. Они тратили последние патроны. Но спустя минуту, когда у них кончились пули, перед ними, за баррикадой из опрокинутых столов и тел, кольцом встали человек пятнадцать. Стволы ружей, обрезов и револьверов смотрели на них, как черные, бездушные глаза демонов.

Именно в этот миг толпа нападавших расступилась. Из дыма и полумрака зала вышел мужчина. Высокий, тощий, в нелепом ярко-фиолетовом костюме, он казался ожившей карикатурой на какого-нибудь шоумена. Его лицо светилось бледной маской. Искаженная широченная улыбка доходила почти до ушей. Глаза блестели двумя черными пуговицами безумия.

То был Денис Весельчак. Правая рука Васьки Свинца. Человек-кошмар.

— Степан… Степушка… Степашка… — его голос был скрипучим, как несмазанная дверь, но в нем звенела какая-то жуткая, нездоровая веселость. Он медленно шел по залитому кровью полу, не обращая внимания на трупы. — Старый хрен… Сидел тут в своей Берложке… Думал, вечно? А времена-то меняются, Степушка. Новые хозяева пришли. Хозяева посильнее.

Степан, прижимаясь спиной к стене, поднял тяжелый револьвер. Курок щелкнул по-холостому. Патроны кончились. Добрыня рядом зарычал, сжимая свою дубину.

— Васька… трус! — прохрипел Степан. — Сам боится сунуться? Тебя прислал? Шута горохового⁈

Весельчак засмеялся. Звук был похож на скрежет иглы по стеклу. Он остановился в паре шагов, его страшная улыбающаяся «маска» казалась огромной в полумраке комнаты.

— Васька занят, Степушка. Больши-и-и-ми делами! А с тобой… — он кивнул на окружающих его бандитов, — мы сами разберемся. Ты же знаешь, я… люблю общаться. Особенно с такими… уважаемыми людьми.

Он сделал шаг ближе. Запах дешевого одеколона и чего-то кислого ударил в нос Песцу.

— Так что не торопись, старик. Расслабься. — Весельчак широко улыбнулся, обнажая острые, заточенные зубы. — Ты будешь умирать… долго. Очень долго. И нам с тобой будет… так весело!!! А сейчас я расскажу тебе один анекдот…