Чёрная печать империи

Глава XXII

Дуэлянты разошлись в стороны. Выхин, скорбно посмотрев на Баева, отвёл взгляд.

– Какие условия? Сколько шагов? На чём стреляетесь? До первой крови или…

– Мне всё равно, – устало отозвался Лёша. – Пусть решает князь. На любых условиях. Тём, у меня просьба к тебе. Даша…

– Похлопочу. Попрошу, чтобы Николаич поставил её капитаном вместо тебя.

Баев замер. Такая мысль не приходила ему в голову. Насупился.

– Я про другое. Даша сейчас у меня дома. Вероятно, там и останется. Будет ждать…

– А мне, значит, принести ей скорбную весть, как птице сирину?

– Тём. Не сейчас, но потом, когда она придёт в себя, а Трубецкая точно справится и придёт в себя, передай ей мой планшет. Она просила кое-какую инфу найти. Я нашёл. Вроде уже и не нужно, но… на всякий. Ну, если, конечно, я погибну. Но ты раньше времени меня уж не хорони.

Выхин оглянулся на Шаховского. Скривился.

– Раньше времени, это вчера было, Баев. Я могу искать пути примирения?

– Делай что хочешь. Насчёт планшета понял?

Тимыч кивнул и вразвалочку направился к оборотням. Филарет, переглянувшись с князем, весело потопал навстречу. Из облачного марева вышло солнце и заискрилось в снегу.

– У вас дуэльные пистолеты есть? – спросил оборотень, наклонился, скомкал снежок и пульнул им в любопытную белку на сосне.

Белка прыснула.

– Что? А… Стечкин.

Филарет заржал.

– Ну вы… блин. Стечкин для дуэли то же, что гильотина для «голову почесать». Это надо метров на двести расходиться, чтобы хоть какой-то шанс на выживание у кого-то из противников остался. Так дела не делаются, господа. Спросите капитана Баева, поверит ли он пистолетам Шаховского? У нас есть позапрошлого века с собой. Нестреляные в этом столетии.

– Восемнадцатого? – растерялся Тимыч. – Как их заряжать-то?

– Девятнадцатого, Вых, – отозвался Баев. – Шомполом. Проходили же дуэльный кодекс на четвёртом курсе, ну.

– Дуэли запрещены, а дуэльный кодекс преподают? – полюбопытствовал Филарет, не отводя взгляда от Выхина, словно это был вопрос Тимычу.

– Артём Тимофеевич, передайте господину Филарету, что мы согласны на дуэльные пистолеты князя.

– Баев!

– Мы. Согласны. Скажи.

– Мы согласны, – повторил Выхин мрачно.

– Вот и чудненько, – обрадовался оборотень.

– Господин Филарет, возможно ли примирение участников?

Секундант обернулся к Шаховскому. Тот пожал плечами:

– Вызывал не я.

И все посмотрели на Лёху. Теперь, когда дома, в постели спала Даша, стреляться Баеву совершенно не хотелось. Хотелось вернуться домой, пожарить гренки, пока она спит, сварить кофе и разбудить женщину поцелуями и кое-чем покрепче. Ну и узнать, что с ней произошло.

«Если я погибну, она останется одна… против всех».

Лёша посмотрел на Шаховского. Князь презрительно усмехался, стоял, прислонившись к рыжему стволу, и наблюдал прищурясь. И захотелось отбросить в сторону все кодексы, подойти и вмазать в эту надменную наглую морду. Кулаком. В зубы. Лёха скрипнул зубами. «Он преследовал её. Гнал, как зайца. По его приказу её избили». Холодная ярость поднялась, прочищая сознание и выключая осторожность и рассудительность.

– Мне будет достаточно извинений, – заметил князь равнодушно.

– Его светлость согласен на извинения, – передал Филарет, всё так же жизнерадостно улыбаясь.

Выхин поперхнулся и закашлялся. Баев выдохнул. Ну что ж, вот и не надо ничего решать. Не надо раздираться между двумя желаниями: защитить Дашу, прикрыв собой в бою, и защищать плечом к плечу. В ряде случаев вызванный на дуэль ещё мог принести свои извинения (так бывало в прежние времена), но извинения от того, кто вызывал… Это бы сочли трусостью со всеми вытекающими: отставка, закрытые двери общества, всеобщее презрение. И Лёхе стало зло и весело.

– Артём Тимофеевич, – осклабился он, – уточните у господина Филарета, на скольких шагах желает стреляться князь?

Волчара рассмеялся:

– Двенадцати, полагаю, хватит? И по пять от барьера. До первой крови или насмерть?

– Д-до перв… – начал было Выхин.

– Насмерть, – оборвал его Баев. – Артём Тимофеевич, передайте, пожалуйста, моё желание князю стреляться по-взрослому.

– Тогда поехали, – совсем откровенно развеселился секундант Шаховского.

Он воткнул уже обструганную веточку в землю, и они с Тимычем принялись отсчитывать шаги: двенадцать между веточкой и брошенной на землю курткой, и затем каждый по пять в сторону. Филарет отчертил ногой полосу, обернулся к князю:

– Пожалуйте, князь.

То же сделал и Выхин. Оборотень добежал до серебристо-синего аэрокара, вытащил из багажника громоздкую лакированную коробку, подошёл к жандармам, открыл крышку. На вишнёвом бархате лежали два старинных пистолета, металлические дозаторы пороха, два шомпола и жестянка с пулями.

– По одному выстрелу, – пояснил Филарет. – Нет, значит, нет. Я смог добыть только две пули.

– Зачем тогда спрашивали… – начал было Баев и осёкся.

С секундантом противника говорить не положено.

– Надо было опросить по форме, Артемий Тимофеевич, – пояснил опричник, глядя в глаза Выхину. – Но такие дела… пули только две. Пистолеты наши, значит, выбирать вам. Нужно ли господину Баеву показать, как это заряжается?

– Он знает, – буркнул Тимыч.

Лёша вынул из ящика пистолет, порох, шомпол и пулю. Оружие неприятно отяжелило руку. Непривычно. Значит, у оборотня будет преимущество, ведь физически монстры превосходят людей. Филарет отвернулся и зашагал к князю.

– Стреляй в воздух, – зашептал Выхин. – Мать твою, Баев, ты понимаешь, что это – родственник императора? Если ты не выстрелишь в воздух, знать тебя не хочу.

– Секундантам отойти от барьеров, – велел князь.

– В воздух! – в отчаянии прошипел Выха и для надёжности показал на небо.

На четвёртом году обучения в жандармском колледже был небольшой курс старинного оружия. Ребят водили в тир, и можно было побаловаться разными очень забавными приспособами для убийств. Помнится, Даше тогда больше всего понравился арбалет. Светловолосая, стройная, лёгкая она была похожа на амазонку…

Баев отогнал непрошеные воспоминания. Насыпал порох в дуло, положил металлический шарик пули, вставил шомпол и постучал по нему рукояткой стечкина, загоняя пулю. Взвёл курок в предохранительное положение, вставил капсюль. Всё это должен был делать секундант, но Лёша помнил, что Выхин те занятия проболел. Князь остался верен традициям: заряженный пистолет ему подал Филарет.

«Если я его убью, меня казнят, – холодно подумал Баев, – но Даше он больше угрожать не сможет. Если Шах убьёт меня, я всё равно буду мёртв, а её враг останется жив и на свободе. Значит, я должен его убить».

После сигнала дуэлянты должны идти навстречу друг другу до барьера. Каждый из них может выстрелить раньше, но у старинных пистолетов было всё плохо с прицельностью, а потому, чем дальше ты от противника, тем больше риск промахнуться. И, если ты промахнулся, твой враг может спокойно дойти до барьера, не торопясь прицелиться и расстрелять тебя почти в упор – с двенадцати шагов. Дашке бы не понравилось. Чисто мужские забавы.

Баев вдруг вспомнил, как на выпускном пятеро упившихся вусмерть курсантов устроили «русскую рулетку»: револьвер и один патрон. Лёшка тогда дважды мог проститься с мозгом. Зато доказал свою отчаянную храбрость, да. И подтвердил титул «душа компании». Порадовался, что Даша до сих пор об этом не знает. И не узнает, не надо ей.

– Не пора ли начинать? – крикнул Филарет. – Солнце высоко. К барьеру, господа.

Лёша вздрогнул. Не вовремя он углубился в воспоминания. Развернулся правым плечом вперёд, уменьшая цель, и двинулся на князя. Тот шёл прямо, опустив дуло вниз. «Сыворотка оборотней. Это какое-то чудо-средство», – словно наяву услышал Баев Дашин голос. Значит… тяжело, даже смертельно ранить – не вариант. Только в сердце, насквозь. Но там рёбра, мощности хватит или нет? А в лоб? Или в артерию шеи, или… Лёша любил оружие, а не его историю.

Надо идти до конца. До самого барьера. И стрелять почти в упор, так вероятность убийства увеличивается.

Жаль, не пристреляться… Эти пистолеты всегда уводят куда-то в сторону, и весь вопрос лишь – в какую. Интересно, а сыворотка поможет монстру, если ему отстрелить пах? Там всё заново отрастёт или нет?

За шаг до барьера Лёша прищурил глаз, выцеливая. И вдруг что-то обжигающее ударило его в живот. Мир полыхнул алым, потом побелел, и Баев увидел совсем рядом зелёные травинки, торчащие из рыхлого влажного снега. «Я упал», – понял он. Стиснул левой рукой место, откуда толчками распространялась невыносимая боль. Приказал себе выносить. Опёрся другой рукой, сжимающей пистолет, о землю. Понял, что упал на колено и попытался подняться. Острая вспышка боли, мельтешащий туман, и сквозь его плотную густоту тонкий голос Тимыча:

– Лёха! Всё, дуэль завершена. Кровь пролита...

Баев поднял лицо. Кровавое марево бледнело.

– Князь, к барьеру, – прорычал Лёша и не узнал свой голос.

– Извольте.

Шаховской подошёл и встал рядом с дрожащей палкой.

Мир плясал, как корабль в шторм. Лёша заставил себя поднять невыносимо тяжёлый пистолет. Тщательно прицелился и выстрелил наугад, потому что мир разом потемнел. Отдача швырнула капитана на снег. Новая судорога боли почти заставила потерять сознание.

«Только бы…».

– Мимо, – резюмировал князь.

Баев глухо зарычал.

– Не мимо. Вы ранены, – весело отозвался Филарет. – Неплохой выстрел. С учётом раны…

Мир выцветал, становился серым, бледнел. Где-то засмеялась Даша. У неё был некрасивый, срывающийся, каркающих смех, но Баев его любил.

– Прости, – прошептали его губы, леденея.

На глаза упала тень.

– Прежде чем умрёте, у к вам меня вопрос: почему во время дежурства Трубецкая оказалась в баре?

Лёха почти не слышал его: тело свела судорога. Боль пронзила живот, сверлила мозг.

– Ответьте. Возможно, ваш ответ спасёт Трубецкой жизнь.

Баев заставил себя сосредоточиться. Попытался понять вопрос и, нырнув под новую судорогу, прохрипел:

– Я отпустил.

Он не знал, смог ли выговорить слова. Слышал, как вытекает кровь на землю, как в голове нарастает гул, чудовищный, разрывающий сознание. И вдруг увидел лицо врага совсем близко. Чёрные глаза смотрели, пронзая.

– Почему она не призналась мне?

Лёша не был уверен, что понял правильно. Но чувствовал: ответ важен. Для Даши. Он не понимал, почему, но сердце шептало: важно.

– Подставлять… не хотела… меня. Честь отдела...

Мир померк, захлебнулся в раздирающей боли.

***

Даша проснулась и обнаружила, что Лёша ещё не вернулся. Вставать не хотелось: девушка чувствовала себя избитой после всех пережитых потрясений. Она потянулась, уставилась в потолок, снова зарылась в одеяло. Но поняла: спать тоже не хочется. Встала. Спустилась: в доме стояла тишина. Нашла Лёшину рубаху и закуталась в неё.

Семь дней. Только семь дней, чтобы что-то изменить, и каждый дорог, но…

– Пусть будет шесть, – смалодушничала Даша.

Или наоборот: трезво рассудила. Ведь усталый мозг, усталое тело – это всегда минус. Нужен хотя бы день, чтобы прийти в себя, иначе можно не заметить выхода в тупике. Девушка прошла в душ, позволила себе понежиться в тёплых струях. Заглянула в зеркало и обнаружила, что пора стричься. Свои волосы она ненавидела: тонкие, пушистые, слишком жидкие, чтобы имело смысл их отращивать. А вот Лёхе они почему-то нравились. И когда любовникам хотелось немного поссориться, они порой выбирали эту испытанную тему: удобно потом мириться.

– Можешь хотя бы по плечи их отпустить?

– Вот возьму и сбрею!

И пожалуйста, всегда можно напомнить, что у них равные права, и что она – хозяйка своему телу. Ну и, конечно, потом следовало нежное примирение, потому как без последнего и первое незачем. А ничтожность повода не давала обидеться друг на друга всерьёз.

– Завтра, – прошептала Даша, сонно улыбаясь. – Постригусь завтра.

Пусть порадуется в этот вечер.

Прошла на кухню, заварила кофе. Выглянула в окно и увидела, что капризная питерская погода в своём духе: снег на тропинке растаял, превращаясь в серые лужи. А между тем, было уже часа три дня. Где там Баев? «Сгонять кое-куда с утра» обычно значило к двенадцати вернуться. Даша почувствовала досаду: ну в самом деле, неужели совсем не соскучился? Или Николаич вызвал? Ну так ведь можно и послать…

Настроение испортилось.

С чашкой в руках девушка вернулась в гостиную, плюхнулась на всё так же, как и вчера, застеленный диван, мимоходом удивившись, что Баев, против обыкновения, прошедшую ночь планировал спать не в собственной комнате, положила ноги на стол и включила телевизор.

И Влад же, да…

Они там с Вероникой прячутся. Даша покраснела. Как она могла забыть о мальчишке? Взяла телефон, не свой, а во избежание лишних вопросов тот, который ей предоставил Толстой, и набрала смс-ку: «Тревоге отбой. Возвращайся в ДБ. И Вер. тоже. Ш. дал семь дней без хвостов. Мировая».

Ответ пиликнул почти сразу. Даша поморщилась. Сил созваниваться и что-либо объяснять не было. И всё же скосила глаз: вдруг что-то важное? «Новости смотрите?» Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Даша нашла пульт, завалившийся между подлокотником и диваном, включила, выбрала новостной канал. И не сразу поняла, чьё лицо она видит.

– … понимаете, женщине все эти геройства и чины не нужны. Женщине важнее, что муж её любит и ценит. Я считаю, что женщина, строящая карьеру или заявляющая, что ей важно состояться в профессии – просто никем не любима. Тоска по крепкому…

Даша моргнула. Елизавета Острогорская-Баева? Эта-то тут что…

– Алексей Иванович меня любил, – продолжала вещать Лиза в алом зимнем пальтишке, отороченном чьим-то серебристым мехом. – Он не раз говорил, что счастье его жизни во мне. К сожалению, боги не дали нам детей…

Она всхлипнула, прижала к глазам кружевной платочек. Позади маячила знакомая стена.

– … Но я верю: у нас всё ещё впереди. Лёша непременно выкарабкается. Обязательно. Я люблю мужа, а потому верю…

Выкарабкается? Даша сглотнула. Что-то обожгло колено. Девушка вскочила и уставилась на коричневое пятно, расплывающееся по Лёшиной рубахе. Перевела взгляд на кружку в руке. Почему она так дрожит?

– … Алексей Иванович всегда был настоящим героем, истинным рыцарем…

Даша поставила чашку на стол. Снова взяла телефон, открыла сводку полицейской хроники за сегодня. «Митинг пенсионерок против запрета торговать цветами в метро…», «В магазине Елисеева неизвестные похитили колбасу…», «Задержан известный вор-рецидивист Стёпкин», «Неизвестный стрелял в жандарма. Жандарм в реанимации». Она открыла последнее.

В Баева кто-то стрелял? Что за… Что делал Лёша на Шуваловском карьере? Почему он… и почему один? Почему не опергруппой?

– … мы обещаем: ни одна капля крови нашего товарища не останется неотмщённой.

Выхин? Даша снова перевела взгляд на экран. Заморгала, пытаясь сфокусировать зрение, но мир почему-то расплывался.

– Как вы предполагаете, кто мог напасть на капитана Баева? – спрашивал невидимый корреспондент. – Нам известно, что вы были вдвоём. Как выглядел нападавший?

Вдвоём? Даша нахмурилась. Сообразила, что мир расплывается от слёз. Разозлилась на себя, протёрла глаза тыльными сторонами ладоней. Чёткость картинки вернулась.

– Мы были на задании, когда на прямо нас выскочил неизвестный в маске, – вещал Тимофеич. – У меня был выбор: броситься в погоню или спасать жизнь товарища. Я выбрал второе. Но, клянусь, злодей от нас не уйдёт.

На задании?

– Какое задание, мать твою?! –- заорала Даша. – Вы выходные! Оба! Выха, ты о зачем врёшь?!

– За жизнь героического капитана в настоящее время борются врачи госпиталя при Военно-Медицинской академии…

Даша бросилась в кладовку. Нашла топор, рванула к своей комнате и в несколько ударов проломила тонкую дверь. Распахнула шкаф, не глядя схватила форму и принялась судорожно одеваться.

Сгонять кое-куда? Сгонять?! Да будь проклят, Баев!

Запуталась в штанине, рванула, чуть не рухнула. Упала на колени и расплакалась. По-девчачьи. С силой ударила кулаком в шкаф, и острая боль в костяшках отрезвила. Даша смогла натянуть штаны, оделась, подошла к зеркалу и с холодной яростью оглядела себя. Пристально, почти враждебно. Одёрнула китель, выбежала в коридор, засунула ноги в берцы, схватила куртку и выскочила во двор. Открыла приложение такси и вдруг увидела… «тайгу».

«Баев не стал брать кар?»

Ай, да к лучшему. Даша активировала в телефоне ключ, запрыгнула на место водителя. Забила в автопилоте маршрут и, когда арэрокар взмыл в воздух, принялась шнуровать берцы. Зашнуровав, отключила автопилот, рванула штурвал на себя, заставляя «тайгу» взмыть под немыслимым углом, включила сигналку и помчала над домами, нарушая все правила, которые только могла.

Быстрее, быстрее, ещё быстрее!

Стрелка быстрометра замерла, дрожа, на максимуме.

К кабине подлетел городовой, направил камеру на Дашу, засветившись фиолетовым. Чёрт, права. Как же не до этого! Даша, удерживая штурвал, достала телефон, зашла на имперские услуги. Когда-то Лёша указывал её в качестве води...

Что?!

Несколько часов назад он перевёл на неё «тайгу». Городовой счёл информацию, мигнул и отлетел в сторону. Будет штраф, но...

– Я убью тебя, Баев, – прохрипела Даша.

Аэрокар приземлился на крыше Военмеда, Даша буквально вывалилась, выпрыгнула, понимая: отсутствие водителя автоматически переведёт управление в «руки» нейросетки. Перескакивая через две ступеньки, помчалась вниз по лестнице.

– Гардероб там, – ошарашенно крикнул дежурный вслед.

– Именем, – бросила Даша.

Потому что «именем императора» это слишком долго. Подбежала к регистратуре, сунула жетон и протиснулась к окошку.

– Баев, Алексей Иванович, поступил сегодня…

Хирургия. Реанимация. Кто бы сомневался.

Лифта ждать Даша не стала: быстрее добежать по лестнице. В отделение хирургии, в дверях реанимации её попытался кто-то задержать, схватить за локоть, но Даша вырвалась, вломилась в операционную плечом вперёд. Упала, вскочила и внезапно увидела на столе совсем белое тело Лёхи с красной полостью открытой раны в животе. Даже кислородная маска не помешала девушке узнать Баева.

– Какого чёрта?! – заорал хирург, поворачивая к ней лицо в медицинской маске.

– Именем императора, – прохрипела Даша, не сводя взгляда с тела, в свете ламп казавшегося трупом.

– Да хоть сам император. Вон из реанимации!

Девушку схватили два плечистых санитара. Она забилась в могучих руках:

– Он будет жив? Прошу…

– Мы не боги, – выдохнул хирург.

Дашу вышвырнули за дверь. Девушка ударилась о стену, сползла вниз и вцепилась в волосы, съежившись.

Мы не боги… не боги…

А бог это…

Выхватила телефон и набрала трясущимися руками: «Я согласна. Дайте сыворотку. Спасите Баева».