Чёрная печать империи

Глава II

Размер гостиной скрывал полумрак, но фигуру оборотня не мог скрыть даже он. Князь сидел за столом, забросив босые ноги на стеклянную поверхность, цедил из бокала какой-то алкоголь – ром? коньяк? кальвадос? вряд ли пиво – и смотрел в камин. Возраст оборотней определить всегда сложно – генетическая мутация замедляет старение организма – и всё же он явно родился в царствование Святополка Владимировича. Иначе говоря, ему больше тридцати, но точно меньше пятидесяти. Точнее сказать просто невозможно. Серые, как волчья шерсть, волосы. Даже темнее, графитовые. Каменные черты лица. Фигура Геракла. Того самого, которого так обожали Романовы. Ну и… спасибо, что хоть бриджи надел. Видимо, Галактион Родионович не отличался застенчивостью и своей обнажённости не стеснялся.

– Старший лейтенант…

– Вольно, – оборотень перевёл на вошедших взгляд чуть раскосых чёрных глаз, поблёскивающих золотыми искорками. – Вы принесли Алатырь?

Даша, сдерживая злорадство, положила останки фотоаппарата на столешницу. Князь с недоумением уставился на них. Моргнул. Приподнял бровь и с несколько большим любопытством взглянул на следователя. Девушка изобразила покер-фейс.

– О чём вы хотели меня спросить? – снизошёл князь.

– Вы знали погибшую, Ваша светлость?

– Знал.

– Будьте любезны, назовите следствию имя, фамилию, сословие погибшей и, по возможности, дату рождения. Если, конечно, они вам известны.

Оборотень вернул внимание напитку.

– Серафима Гавриловна Птицына, дворянского сословия. Две тысячи второго… нет, третьего года рождения от Рождества Христова. Студентка Императорской Академии Дизайна и Уюта. Месяц и день рождения, хоть убейте, не помню.

«Да с радостью бы». Колени мелко дрожали, и приходилось прикладывать усилия, чтобы этот постыдный факт хоть как-то скрывать, а приглашением присесть жандармов князь не удостоил.

Птицына, значит. Иронично.

– В каких отношениях вы состояли с барышней Птицыной?

Это был до крайности бестактный вопрос. Такие не задают таким лицам. По этикету не задают. А по уставу – задают. После подъёма на семьдесят четвёртый этаж, Даша чувствовала себя службистом-педантом, фанатично преданным родному уставу.

– В предосудительных, – невозмутимо ответил князь.

Малёк за спиной поперхнулся и закашлялся. Учись, курсант. Чем раньше ты поймёшь, что такое жизнь, тем меньше успеешь наделать глупостей. Предосудительны отношения лишь для несчастной Серафимы. Были.

– Верно ли я понимаю вас, Ваша светлость, что в эту ночь у вас с барышней Птицыной было свидание?

– Можно и так это назвать.

– А как было бы назвать правильно?

Оборотень снова посмотрел на неё. В бездонных глазах вспыхнул золотистый огонёк.

– Мы занимались сексом, – прямо ответил мужчина.

– Она была вашей н-невестой?

Ну куда ты влез, малёк? Приказано ж молчать. Даша проигнорировала вопрос стажёра. Зато не проигнорировал князь.

– Нет.

– Любовницей? – сухо уточнила девушка. После его ответа, деваться было некуда, пришлось идти по протоколу.

– Возможно. Но вряд ли так можно назвать девушку, которую ты имел одну ночь. Вы так не считаете? – вкрадчиво уточнил оборотень.

Издевается. Зверь играет.

– Не могу знать, Ваша светлость. Падение из окна последовало в результате неосторожности?

– Давно у нас в жандармерии работают женщины? – вместо ответа поинтересовался князь. – Признаться, когда вы представились, я решил было, что ослышался.

– По указу тысяча двести один-ять от шестнадцатого ноября тысяча девятьсот сорок третьего года несение жандармской службы лицами женского полу не возбраняется, – отчеканила Даша.

– Да? Надо будет попросить Его величество отменить устаревший указ.

Да что б тебя!

На самом деле этот вопрос в Думе поднимался неоднократно. Многие считали, что служба женщин в полиции нецелосообразна. Особенно с тех пор, как появились монстрюки… Девушка закусила губу. Пожалуй, разумнее всего было бы извиниться и убраться подобру-поздорову. Если оборотень подтвердит версию со случайным выпадением из окна, то они так и поступят. Не стоило нарываться на неприятности. Так ведь неприлично же задавать князю вопрос повторно!

– А насчёт по неосторожности… – снова подал голос глупый малёк.

– Это не была неосторожность. Серафима Гавриловна выбросилась из окна намерено, с осознанием последствий своего шага.

– Барышня была пьяна или…

Идиот малолетний! Даша резко обернулась и сделала страшные глаза. Под чем находилась барышня Птицына, выяснит судмедэксперт. Это не был тот вопрос, который необходимо задавать свидетелю такого ранга.

– Барышня была расстроена и разочарована в ожиданиях.

– А её участие в предосудительных отношениях было добровольным или принудительным?

Даша моргнула и застыла в ужасе, не сразу поняв, что происходит. Ей захотелось заорать и ударить оборзевшего малька. Что ты делаешь?! Но рыжего явно понесло: он стоял, набычившись, хоть и по стойке смирно, но наклонив голову и нахмурив упрямый высокий лоб. Ох ты ж ёлки! «А ведь я могла в это время уютно спать на раскладушечке» – в тоске подумала Даша. В первый, но не в последний раз за эту ночь.

– На каком курсе вы учитесь? – лениво уточнил князь.

– На пятом.

– И у вас ещё не было медицинской аналитики? Или вы её пропустили мимо ушей?

– Оба экзамена сданы на отлично. Двенадцать из двенадцати, – гордо отчеканил мало́й.

– Надо будет пересдать. Физическое насилие всегда подтверждают характерные микротравмы вагины или прямой кишки. Вам должно быть это известно из курса.

«Выговор с занесением, – с тоской подумала Даша. – А может, и с понижением в должности. Зачем я вообще потащила стажёра наверх? Ладно, на место преступления: у меня выхода не было. Но сюда… Уж лучше бы нарушила пункт устава и явилась одна…».

– Ваша светлость, – как можно дружелюбнее перебила открывшего было рот практиканта Даша, снова полыхнув на него глазами и дёрнув губой, – я понимаю, что наши вопросы деликатного свойства, и всё же прошу вашей снисходительности, ведь кроме вас других свидетелей гибели госпожи Птицыной нет…

– Что ещё вы хотите от меня узнать?

Хищник был сыт. И от этой сытости веяло снисходительностью. Но в любой момент чудовище могло проснуться. Даша понимала это, малёк – нет.

– Хотелось бы большей ясности в причинах странного поступка самоубийцы.

Собственный голос самой Даше показался мерзко лебезящим. Но… она столько прошла, чтобы добиться детской мечты и стать следователем! Ведь, несмотря на указ от сорок третьего, только ленивый не чинил женщинам в жандармерии препятствий, начиная уже с учёбы в жандармском корпусе императорского колледжа.

– Извольте, – оборотень глотнул свой алкоголь. – Госпожа Птицына ожидала от меня приглашения вступить в брак. Осознав, что я не намерен связывать себя узами, выбросилась из окна. Теперь ясность достигла нужной степени прозрачности или остались вопросы?

«Благодарю, Ваша светлость. Простите, что побеспокоили в неурочное время. От лица Отдела по особо важным преступлениям Императорской Санкт-Петербургской жандармерии приношу искреннюю благодарность за содействия следствию…» – вот так надо было ответить. А затем, кланяясь, убраться прочь. И чем скорее, тем лучше. Достаточно на сегодня залётов. В основном, конечно, стажёра, но за него ответственность несёт старший, то есть она, Даша. И спуститься пешком с семьдесят четвёртого этажа на первый это, в сущности, такой пустяк…

Вот только губы застыли. Заледенели. А ноги словно вросли в камень.

«Я не намерен связывать себя узами…».

Бедная девочка! Действительно, птичка, подстреленная охотником. Икар, опалённый солнцем. Если, конечно, можно зверя назвать солнцем. Светлость. Этот мир никогда не грешил справедливостью даже в определениях. Никогда. Даже когда рюриковичи ещё не получили сверх-энергию. Но теперь…

– У вас ещё остались вопросы? – прохладно повторил князь.

– Остались, – неожиданно для себя глухо отозвалась Даша и шагнула к столу. – Только один. Как вам спится, Ваша светлость? Не грызёт ли совесть по ночам? Не являются покойники? То бишь, покойницы? Ну знаете, как в опере «Жизель»? Безжалостно погубленные вами чистые души? Растленные, лишённые репутации и надежды на счастье?

Она вдруг поняла, что кричит. Закусила дрожащую губу, останавливая поток бессвязных слов. Похрен. Уже достаточно для увольнения. Но кричать и истерить это так по-бабьи! Вот если бы вынуть стечкин и выстрелить! Прямо в гладкий лоб. Или в эти надменные глаза владыки жизни. За всех таких птичек. За всех…

– Вот поэтому женщинам и нельзя служить ни в армии, ни в жандармерии, – презрительно хмыкнул оборотень. – Отставить истерику, господин лейтенант. Кр-ругом и шагом марш. Вон.

– Вы не смеете так со мной разговаривать. Я офицер!

– Вызовете на дуэль? – князь поднял брови.

Наплевать. На всё уже – наплевать. Даша потянула перчатку с руки. У неё есть чин, у неё есть ранг. Она не только женщина. А лейтенант имеет право… Внезапно её плечи обхватили крепкие руки.

– Благодарим, Ваша светлость. Простите, что побеспокоили в неурочное время. От лица Отдела по особо важным преступлениям Императорской Санкт-Петербургской жандармерии приносим искреннюю благодарность за содействие следствию…

Даша не поняла, как эти слова вырвались из правильного отдела её мозга. Или она бредит? И лишь несколько секунд спустя, когда парнишка уже утягивал её из комнаты, поняла: это сказал курсант. Те слова, которые должна была произнести опытный следователь Особого отдела, произнёс малёк.

Оказавшись за дверью, Даша с глухой тоской посмотрела на лифт. Ярость требовала выхода, и девушка вновь ударила кулаком по ненавистной зелёной кнопке. Лифт мягко загудел. Девушка криво усмехнулась. Мерзавец снизошёл до милосердия к стражам порядка?

Лифт был первоклассным. Огромным, больше, чем Дашина комната. С телевизором и зеркалом. С двумя уютными креслами. С пушистым ковром на полу. «Не хватает только душа и плиты, и можно было бы тут жить, – устало подумала Даша. Её трясло от схлынувших эмоций. – Впрочем, мне бы хватило и горелки». Она почти не заметила, как они оказались внизу – настолько мягким был ход.

Ночь встретила их лица моросью и холодом. Даша подняла воротник-стойку, накинула куртку на китель.

– Видели, стажёр, что и как я делала? Учитесь. Никогда так не делайте: это не профессионально. Если, конечно, у вас будет возможность поступать иначе. Что вряд ли: вероятнее всего, нас с вами выкинут уже завтра. Меня из жандармов, вас – из академии.

Рыжий фыркнул, оглянулся на лейтенанта. Выплюнул медную прядь гладких волос изо рта.

– Я думал, вы его прям там пристрелите. Вы ему чуть перчатку в морду не кинули! – заметил в детском восторге.

Даша криво улыбнулась.

– Пристрелила бы. Да ведь он же оборотень. Их даже нормально не пристрелишь.

Малёк расхохотался. И Даша, неожиданно для себя, тоже рассмеялась. Она смеялась, размазывая невольные слёзинки по щекам, и не могла остановиться. Смеялась до икоты, до изнеможения, едва не сползая по стене скалы. И Влад хохотал так же искренне и неудержимо. И оба не знали, над чем смеются.

– Не место преступления, а балаган какой-то, – проворчал Михалыч, подходя к ним.

Даша хрюкнула от смеха, глядя в горбоносое лицо старичка. Такого серьёзного, такого возмущённого. И тут же взяла себя в руки:

– Простите, Тихон Михайлович, это нервы.

– Ты – жандарм. У тебя нет нервов.

«Он тоже правильный, – с грустью подумала Даша, глядя в обиженное лицо энтузиаста своего дела и слушая сухой доклад. – Живёт так, словно этот мир такой же правильный. Как будто достаточно лишь хорошо исполнять своё дело, чтобы жить». Она попыталась вспомнить, сколько Михалычу лет. Кажется, в августе праздновали его восьмидесятилетие? Или там была некруглая дата? Судмедэксперт походил на галку, особенно из-за седины (почему-то волосы напрочь отказывались белеть) и хромоногости – одна нога была короче другой. Он никогда не носил китель, да и форму вообще. Не различал чинов и званий. Только «голубчик» и «голубушка», и ему это прощали. Однажды какой-то капитан-новичок из Москвы резко оборвал старичка: «Па-апр-рошу без амикошонства!». Тихон Михайлович сразу осунулся как-то, погрустнел и действительно ещё с полгода этого офицера называл исключительно «господином капитаном». А через шесть месяцев москвич куда-то пропал. Кажется, перевели. То ли в Омск, то ли в Томск… Неприятный тип оказался: подхалим и карьерист. Таких в отделе не любили.

– Благодарю, Тихон Михайлович. Когда ждать результатов вскрытия?

– Завтра к вечеру́, – старик не купился на её дружелюбный тон. Поклонился. Козырнул. – Честь имею, честь имею.

И направился прочь подпрыгивающей походкой. Ох, не к добру это!

– Тихон Михайлович, вас подкинуть? Ночь, городской транспорт ещё не заработал…

– Благодарю, благодарю. Сам, сам.

Даша пожала плечами. Обернулась к мальку:

– Запрыгивай. Поехали сдаваться.

В отделе всё гудело от радостных голосов, резко воняло мужским дезодорантом. Значит, антитеррористическая операция завершена? В коридоре на неё налетел Лёха, обхватил ручищами, прижал к широкой груди:

– Восемь, – пробасил радостно. – И ещё двух подстрелили.

– Код пять?

– Да хрен его знает. В реанимацию угнали, может, очухаются ещё. А ты где была? Какой-то стриж, сказали. А я говорю: да хрень какая-то. Особых на стрижей не гоняют…

Даша отстранилась. Подёргала бровью. Лёша понял. Выпустил девушку, протянул мальку руку.

– Ну как оно? – спросил так же жизнерадостно. – На деле-то? Лучше, чем штаны дырявить за компом? Капитан Баев, к вашим услум.

– Это ваш жених? – угрюмо уточнил курсант у Даши.

Ну да… после сегодяшнего-то стрижа.

– Друг, – ровным голосом ответила Даша. – Алексей Иванович. Господин капитан, это курсант…

Она запнулась.

– Влад Алексеевич Толсто́й, – завершил вместо неё малёк, сумрачно пожимая лапу капитана, – курсант Императорской Академии по Защите и Охране.

– Из графьёв? – весело уточнил Лёха.

Даша нахмурилась. Как часто её саму, едва заслышав фамилию, спрашивали о том же! «Трубецкая? Вы из Ростовских или Черниговских князей, Ваша светлость?». И каждому приходилось объяснять, что не из князей. Не светлость. Не Черниговская.

– Из тех же, из которых я – Трубецкая, – отрезала она. – Лёша, хорош молодёжь пытать. Мы только что на семьдесят четвёртый этаж пешочком поднимались. Дай упасть куда-нибудь и умереть.

Голубые глаза капитана округлились:

– В смысле…

– А вот. Наш стриж сиганул не откуда-нибудь, а с княжеской скалы. А Его светлость настолько беден, что не может позволить себе тратить электричество на лифт по ночам. Да и прошлые сутки, как тебе известно, были весёлыми. Так что разреши, я рухну за стол и сделаю вид, что печатаю отчёты. Мне просто нужно дожить до пересменки.

– Иди домой прямо сейчас…

– С ума сошёл?

Он положил рыжеватые от веснушек лапища на её плечи, чуть сжал, добродушно заглянул в лицо:

– Давай, мелкая. Я прикрою. Если спросят, скажу, что послал проверить термомост. Что жалоба была.

Даша заколебалась. Это было неправильно. Неправильно уходить с дежурства, но… Вся эта ночь была неправильной. Да и не всё ли равно, если завтра её уволят?

– Толсто́й, следуйте за мной, – скомандовала, разворачиваясь кругом.

– Это куда ещё? – удивился Лёха.

Она бросила на капитана невинный взгляд из-за плеча:

– Так термомост же проверять. Мне одной не справиться с этой задачей.

И, оставив друга осознавать наглость женской породы, зашагала прочь.

– Он вам просто друг или в каком-то другом смысле друг? – хмуро уточнил Влад.

– А сами как думаете?

Даша провела пропуском по магнитному замку, приложила палец и вышла в светлый коридор.

Своих людей надо беречь. Эту истину девушка усвоила ещё со времён курсантства. Как-то раз их, зелёных мальков, привлекли к парадному оцеплению города в честь приезда короля ЮША. Понадобилось провести сутки на ногах, бдя за подозрительными лицами вокруг. А гофмейстер Константиновского дворца даже не распорядился выдать горячего чаю. Или хотя бы кипяточка. Да что там кипяточек! В туалет было не отойти. Парни периодически заслоняли товарища широкими спинами, и тот использовал замызганную пластиковую баночку тут же, не сходя с поста. Бутылочку передавали по цепи и аккуратно выливали в любимые розы императрицы. Даша в тот день едва не умерла. Ну, целомудренную скромность потеряла на раз. А утром после дежурства Даниил Семёнович, генерал-майор, преподаватель по боевой подготовке, объявил всем благодарность и отпустил на двое суток отдыхать под предлогом практических занятий в поле. Даша на всю жизнь запомнила (и, думается, не она одна), что значит относиться к подчинённым по-отечески.

– Едемте кутить, малёк, – предложила она, выйдя на крыльцо.

Шёл снег. Мокрый, не первый, но мороз всё ещё не установился. Ночь перемигивалась звёздами, подмигивала фонарями, словно распутная путана. Хотя… это же, наверное, плеоназм? Разве может быть путана не распутной? Или может? Даша задумалась.

– Это неправильно, – угрюмо проворчал курсант. – Дежурство ещё не закончилось… Я должен…

– Ты спас лейтенанта. Тебе орден положен. Мне тоже: за лихость и придурковатость. Пошли обмывать наши незримые ордена. Ну или проваливай домой. Как знаешь. Только не мозоль глаза в участке, а то обо мне вспомнят слишком быстро.

– Я поеду, – решился рыжик.

ПРИМЕЧАНИЯ

опера Жизель — Даша ошиблась, "Жизель" это балет