Чёрная печать империи

Глава XXIV

Даша помогла князю дойти до паркинга. Шаховской волочил левую ногу и взмахивал одним крылом. Жар и озноб его могучего тела ощущался даже сквозь «кольчугу» – тончайший из возможных бронежилет, по сути серебристую рубаху. Их уже ждала «поморочка» – боевой аэрокар, узкий, больше похожий на истребитель, чем на кар. «Увидев» хозяина, машина коротко свистнула и раскрыла двери. С горем пополам Даша помогла мужчине забраться на сидение рядом со штурманским.

– Вы не пристёгиваетесь, потому что сокол? В любой момент могут понадобиться крылья?

Не то, чтобы она ждала ответ…

– Да, – выдохнул Гал.

По его лицу градом катился пот.

– Как-то не очень быстро действует сыворотка, – хмуро заметила Трубецкая и запрыгнула на место штурмана.

– Действует. Но второй укол за день… Исцеляя рану, она отравляет организм. Справа рычаг. На себя. Вверх.

– И куда вас ранил капитан Баев? – полюбопытствовала девушка, вытягивая рычаг с прозрачным пластиковым шариком на конце.

Двери «поморочки» задраились, а панорамные окна – распахнулись. Аэрокар взмыл и уверенно вылетел из скалы.

– Бедренная артерия. Думаю, нам в ангар Паши…

– Две минуты, – заметила Даша, разворачивая машину и выжимая скорость на максимум. – Две минуты кровотечения и летальный исход. А вы ещё и Баева опросить успели.

– Жгут. Укол. Успел. Выхина – не успел: отключился. Жаль.

– Артём Тимофеевич отпросился сгонять за каперсами, которые обожает. Нарушение устава. Я не могла вам сдать товарища: честь отдела. Своих не сдают. А знаете… Влад должен был понять, зачем я вернулась. А, значит, предполагает, что вы живы. Они не в ангаре.

Князь покосился на спутницу. Кар летел над самым Финским заливом, и расшалившиеся стальные волны то и дело плескали в лобовое стекло. Даша инстинктивно держалась дальше от ломающегося купола.

– Знаю. Филарет спросил, – устало выдохнул Шаховской. – Возьмите чуть выше, встречная волна уменьшит скорость. И где, если не в ангаре?

– С ними Паша. Паша знает много. И о сыворотке. Думаю, знает или догадывается, где лаборатория сыворотки или хранилище. Должен же где-то храниться экстренный запас, верно? Вряд ли существует несколько мест для столь секретной лаборатории…

– Хранилище охраняется.

– Но сейчас вся Опричнина в небесах, разве нет? А, значит, вряд ли охраняется должным образом. И к тому же: Карачун. Вы сами сказали, что это те дни, когда Опричнина максимально слаба…

Шах прикрыл глаза на миг. На щеках его выступили желваки.

– Водонапорная башня в парке леших.

Даша развернула кар и погнала к Большой Невке. Лесной институт.

– Что за фотографии были на «Алатыри»? – сухо уточнила Даша.

– Я не знаю.

Трубецкая изумлённо обернулась.

– В смысле?

– Электронный носитель был повреждён.

– То есть, до прыжка Симы вы не удосужились его посмотреть? Было так плохо? Телесно или душевно? А что должно было там быть?

– Естественно, я нанял агента проследить за Птицыной.

– Естественно? Вы всегда следите за девушками, которым симпатизируете?

Он странно посмотрел на неё.

– Прежде чем лечь с женщиной в постель, я должен знать о ней всё.

Даша хмыкнула:

– Но с Симой постель оказалась в приоритете?

– Я не был готов к инициативе с её стороны.

– Но, конечно, не смогли отказать симпатичной барышне в её желании согреть вам постель? – ехидно поинтересовалась Трубецкая.

Шаховской скрипнул зубами. На миг лицо его окаменело. Но затем снова расслабилось.

– Если вас так интересует моя постель, то да. Не мог. Во-вторых, действие сыворотки. Вы и сами его проверяли, не так ли?

– А во-первых?

– Тоненькая, хрупкая, очень симпатичная барышня, героически прущая против рожна, против общества и его устоев – мой любимый типаж, Трубецкая. Но лучше вам прекратить провокационные вопросы, я ведь и сейчас под действием сыворотки.

– Ну хорошо, вы её трахнули, – нарочито грубо заметила Даша, – почему не посмотрели фотографии, пока барышня спала? Получив анализ крови…

Шаховской не ответил. Трубецкая подняла аэрокар над рекой и погнала над Невкой.

– Я всегда даю девушкам шанс признаться. По крайней мере тем, которые мне нравятся, – внезапно ответил оборотень.

Даша хмыкнула. Снова покосилась на него.

– Ну надо ж, чувствительный какой! А юношам нет?

– А юношам нет.

– Несправедливо.

– Несправедливо, – согласился Шаховской, пожав плечами. – Я тиран и сексист. И наполовину животное. И в целом женщин люблю больше, чем мужчин. Что вас интересует ещё из моей личной жизни?

Прозвучало, словно намёк. Даша вдруг почувствовала, что её щёки загорелись. Смутилась словно девчонка и, закусив губу, сосредоточилась на дороге.

– Почему не доспросили агента?

– Не успел до атаки тварей. А после он был уже мёртв.

На Чёрной речке Даша повернула налево и устремилась к Сампсониевскому.

– На снимках с Серафимой был Влад, – уверенно заявила она. – У него фотографическая память. Он помнил серийный номер, который увидел мельком и однажды. Думаю, он смог до нашей с ним встречи его пробить, и, узнав, что аппарат принадлежит детективному агентству – или кому там? – одним словом, понял, что на него охотятся. Как вы узнали меня в театре?

Галактион Родионович ответил не сразу.

– Глаза. Цвет необычный.

Прямо рядом с ними упало что-то красное, огненное. Взрывной волной кар отбросило назад. Даша выругалась.

– Похоже, не справляются ваши орлы? – обернулась к спутнику.

Тот выглядел бледно, но пот уже перестал блестеть на коже. Золотые очи обернулись к Трубецкой. Князь криво улыбнулся:

– И не справятся, если не отключить манок. Тварей слишком много, они прут на зов. У «товарищей» было две «утки»: Сима и Вероника. Обе отказались искать в Карачун мужа или покровителя. Обе пошли учиться на высшее. Милые, красивые, нежные девочки, прущие под бульдозер жизни. И у меня лишь один вопрос: откуда «товарищам» известен мой типаж?

– Рыли под вас, – кивнула Даша. – Вряд ли Сима понимала, что ей манипулируют. Мне кажется, она действительно была в вас влюблена.

Губы Шаховского дёрнулись. Кар ушёл от очередной сгоревшей ракеты и даже почти смог уклониться от волны. Впереди полыхал какой-то дом.

– Могли ваш типаж узнать от Льва Николаевича Толстого, губернатора Владивостока и дядюшки Влада, – предположила Трубецкая, выставляя автопилот.

Сампсониевский проспект горел, и по нему растекался ядовитый смог, в чаду которого Даша не смогла бы увидеть дороги.

– Лев Николаевич Толстой не родственник графам из Петербурга, – Шах закрыл глаза и расслабился. – Его прадед из крепостных. Фамилию получил в честь хозяина. Подобное было распространённым явлением. Да вы и сами знаете это, Трубецкая. Дворянство получил в Русско-Турецкую, посмертно. Сын отучился на военного. Герой Русско-Японской, отличился в Первой Мировой. Во Второй Мировой эти Толстые проявили себя на востоке. У Льва Николаевича нет племянника Влада.

Даша скрипнула зубами.

– Что мог узнать о вас Баев, что побудило его вызвать вас на дуэль?

– Мы прибыли.

«Поморочка» зависла над голыми ветвями парка. Даша зафиксировала кар в воздухе и обернулась к спутнику.

– Шагу не сделаю, пока не ответите.

Шаховской прищурился.

– Извольте. Тиран, душегуб, иркутский вешатель. Город пал в результате сговора, важную роль в котором принимал генерал Дмитрий Ерофеевич Хованский, дядя государя. Его я допрашивал и расстрелял лично. Ещё вопросы?

– Но зачем дяде императора…

– Без злого умысла. Пожалел друга сына. Пожурил, отпустил и не сдал мальчишку в Опричнину. Неважно. Погибли миллионы людей, Трубецкая. И погибнут снова, пока вы удовлетворяете своё любопытство. Время.

Девушка нажала на спуск, и вдруг звякнуло сообщение. Она быстро глянула на экран и похолодела: из госпиталя.

– Последний вопрос, – Даша облизнула губы, подняла голову и уставилась на князя потемневшими от гнева глазами. – Лёша. Зачем вы с ним стрелялись? Я знаю, что вызывал он. Не говорите мне, что не могли ничего сделать с дуэлью. И про честь – не надо. Зачем вам было нужно убить Баева?

Шаховской размышлял почти минуту. Пожал плечами, усмехнулся и посмотрел на неё, полуприкрыв глаза.

– Вы мне нравитесь, Трубецкая. Как женщина, не как жандарм. Вы, люди, давно перестали убивать ради обладания женщиной. Мы – нет. Поединки вполне законны для оборотней, а в утро Карачуна на Елагином остаётся немало тел. Да победит сильнейший. И ещё я никак не мог понять, почему вы так цепляетесь за это ничтожество.

Даша вздрогнула всем телом, краска бросилась ей в лицо.

– Баев не ничтожество! – крикнула зло. Рука стиснула пистолет.

– Я понял. Сегодня.

***

Небольшая четырёхгранная со скошенными углами башня охранялась. Но Влад оказался прав: почти все оборотни взмыли в небо. Вероника выбежала на поляну перед башней, растрёпанная, в испачканном порванном платье:

– Пожалуйста! Пожалуйста!

– Стоять! Руки…

Она размазывала слёзы по лицу, не замечая, что растирает следы гари.

– Моя мама! Она… они… помогите! Умоляю! Она там, в завалах…

– Стоять! Ни с места!

На неё нацелились пистолеты, и девушка остановилась, закрыла лицо ладонями и, раскачиваясь из стороны в сторону, завопила:

– Они убили их! Дом горит… они…

Упала на колени, ломая руки, царапая лицо.

– Объект охраняется, – прорычал перволеток, но старший опустил дуло, отвёл руку товарища:

– Перестань. Елисаветинка, разве не видишь? Да… Милая, мы не можем тебе помочь. Подожди, когда закончится атака. Мы вызовем скорую и полицию, но покинуть объект…

Он не договорил: Влад метким выстрелом из-за дерева убил молодого, а старшему Паша в прыжке сломал хребет. Вероника поднялась, отряхнула длинную юбку.

– Идём.

И они бросились внутрь. Паша рукояткой АПС сбил замок. Зазвенела сигнализация, но… кого это сейчас волновало?

– Вниз, – выдохнул монстрюк.

Под лестницей башни оказалась бронированная дверь. Паша ударил её плечом, охнул.

– Дьявол!

– Этого надо было ожидать, – процедила Вероника. – Мы можем потратить часть заряда на дверь…

Влад возразил:

– В рюкзаке – всё, что у нас есть. Может не хватить.

– Ну тогда отстрели замок.

– Рикошет. Вас в Елисаветинке учили, что это такое? Да и не отстрелить внутренний...

Девушка презрительно фыркнула:

– Ох ты боже ж мой! Всё у вас проблемы. Паша, сходи, откуси кому-то из трупов палец. Ну или что там у нас нужно. Сетчатка глаза? Вы поймите, у них у всех есть доступ! У всех.

– У всех, – задумчиво повторил Влад и улыбнулся, широко и радостно. – Паш, кем там тебе дядюшка Шаховской приходится?

– Сам знаешь.

– Кровь, господа. Все оборотни – Рюриковичи, так? Значит, галогруппа эн-один а-один, я ничего не перепутал? Отпечатки у всех разные, а кровь одна.

Вероника обхватила рыжика руками и чмокнула в нос:

– Ты гений!

– Я монстрюк, – угрюмо проворчал Паша, – не факт, что моя кровь...

– Игрек-хромосома передаётся по мужской линии, – возразила Вероника. – Без изменений. В рекомбинации генов не участвует. Вперёд, котик. Спасай правое дело.

Влад сел на перила, опустил стечкин между колен.

– Давай, Паш, жги.

Усы монстрюка вздыбились, уши прижались к голове. Испытывать судьбу ему явно не хотелось.

– А если нет? Если там защита?

– А ты боишься умереть? – презрительно уточнила Вероника.

– Не боюсь, – серьёзно ответил тот, – но умирать задаром не хочу.

Влад спрыгнул, подошёл к товарищу, положил руку на его плечо:

– Паш… а какой у нас выход? Ну скажи? Поворачивать обратно? Бежать из города? Или пожалеть всю эту кодлу? Вот ты Трубецкой поверил, а она чего? Шаховского побежала спасать. Душок потому что жандармский, привычка в вашвысокбродь.

– Ей людей жаль, – возразил уязвлённый монстрюк. – Девка потому что.

– А мне не жаль? А Веронике – не жаль? Да если бы не эта долбанная магия, мы бы просто перешлёпали тиранов, как в восемнадцатом году двадцатого столетия. Лес рубят – щепки летят. Свободы без крови не бывает.

– Да знаю я. Просто сложно Даше вот так… ну разом взять и принять всё. Понятно: привычки старые.

– Ну вот эти-то привычки старые и погубят светлое будущее. Хочешь жалеть – иди, вон, устраивайся сестрой милосердия. Жалостливые революции не сделают.

Паша отстранился, гневно дёрнув плечом:

– Причём тут я, Толстой? Я про Трубецкую.

– Мальчики, вы ещё долго? – хмуро спросила Вероника. – С Дарьей Романовной всё и так было понятно: там уже поздно спасать. Как с Симой. Не забывайте: она с Шахом. У неё шприц…

– Она его для любимого… – начал было Паша, но Вероника лишь фыркнула:

– Особый отдел у неё любимый. Службист твоя Дашенька. Можешь не сомневаться: вколет Шаху и не задумается о Баеве. Хотела бы своего капитана спасти – полетела бы с вами.

– Она права, – вдруг послышалось сверху.

Влад вскинулся, прицелился на звук. Паша тоже вынул пистолет. Вероника замерла.

– Но Баев умер, – холодно произнесла Трубецкая, медленно спускаясь к ним. – Его убил Шаховской. Кровь монстрюка не подействует на замок, вам нужен Рюрикович.

– Дарья Романовна, будьте любезны, замрите там, где стоите.

– Вам нужна я. Если вы хотите попасть в хранилище, Влад Алексеевич.

Но она всё же остановилась и подняла руки вверх. Косой свет от входа призрачно вычерчивал её фигуру.

– И зачем нам вы?

– Влад Алексеевич, вы не могли не видеть моего досье, верно? Вы помните, кто мои родители?

Толстой прищурился:

– Мать – Ксения Николаевна Трубецкая, но не из князей Трубецких. Или вы хотите сказать, что всё же происходите именно с князей? Отец неизвестен.

Даша криво улыбнулась, и усмешка скорее изуродовала, чем украсила скуластое лицо.

– Из князей, да не из тех. И не по матери, та была родом из крепостных. По отцу я – Шаховская.

Кошачьи глаза Паши округлились. Вероника сморщилась:

– Она лжёт.

– Лжёт, – согласился Влад, взводя курок. – Дарья Романовна, вы родились в начале девяностых. Галактион в тот момент был подростком, а отец его уже несколько лет как мёртв…

Трубецкая хмыкнула. Посмотрела в жёлтые глаза монстрюка:

– Привет, кузен.

Паша поперхнулся:

– Вы… вы… но как вы можете…

Даша перевела взгляд на замершего Влада, игнорируя злящуюся Веронику.

– Галактион Родионович был не единственным сыном Родиона Фёдоровича Шаховского. Его старший брат – Роман Родионович Шаховской умер в двадцать два года. От битбубурата. Подающий надежды кадет. А ещё изрядная сволочь, любитель потрахать невинных баб. Таких, как моя мать.

– И откуда вы…

– Был? – перебила Веронику Влад.

– Был. Шаховской мёртв. Умер почти сразу после смерти капитана Баева, – губы Даши дёрнулись, в глазах мелькнула боль. – Влад Алексеевич, я понимаю, вам трудно поверить, но рассудите сами: почему Шаховской, считая меня террористкой, постоянно меня щадил? Да просто зверь сентиментален. Я для него такая же племянница, как и ваш Паша. Только Паша – сын монстрюка, а я – его любимого старшего братца.

– У вас в анкете указана несовместимость… – начал было Толстой и осёкся.

– Естественно, – Даша пожала плечами. – От скрещивания Рюриковичей с Рюриковичами процент вероятности рождения монстрюков вырастает.

Вероника закусила пухлую губу. Влад не сводил дуло со лба Трубецкой-Шаховской. Один Паша опустил пистолет и взирал на Дашу в полном изумлении.

– И вы теперь хотите сказать, что раскаялись и теперь с нами? – насмешливо уточнила Вероника.

– Не с вами. Не с ними. Похрен, – процедила Трубецкая.

Достала из кармана фляжку, глотнула. Спустилась под прицелом, подошла к двери, пошарила по ней, нашла потайную кнопку. Нажала. Отдёрнула палец, на подушечке которого выступила кровь. Машинально засунула в рот.

– И фто дальфе?

– Ждать, – Вероника пожала плечами. – Химический анализ крови занимает примерно…

И тут же дверь щёлкнула, отворившись.

– Видимо, у них магический анализ, – смущённо пояснила Вержбицкая.

Даша вошла первой. Паша, прошедший следом, протянул было лапу к выключателю. Даша схватила её, останавливая:

– Не надо. Оборотни видят в темноте. Здесь наверняка есть защита, которую активирует свет.

– Ну не все же оборотни видят, – пробормотал Паша, но спорить не стал и лапу убрал.

Здесь было темно, но не совсем, ведь даже глаза хищников не могут видеть в полной темноте. Монстрюк пошёл вперёд, за его руку схватилась Даша, за Трубецкую – Вероника. Влад шёл последним, то и дело спотыкаясь. Следующая дверь так же открылась при помощи крови.

– Никакой фантазии, – нервно рассмеялся Паша.

– Ты убила Шаховского, – уточнил Влад.

Даша обернулась, снова глотнула из фляжки.

– Это не было сложно. Шах слишком ослаб, чтобы оказывать сопротивление. А ещё я угнала его «поморочку». Так что давайте заканчивать тут и убирайтесь.

Паша чихнул, промурлыкал:

– Мы в зале. Большом. Аппараты…

Влад внезапно разозлился:

– Чушь! Насчёт света. Не все оборотни видят, а сыворотка нужна всем.

И включил фонарик. Вероника взвизгнула. Толстой посветил по сторонам. Квадратный бетонный зал. Какие-то баки, от краников которых идут прозрачные узкие шланги. Какие-то трубы. Вентили…

– Похоже на самогонную мастерскую, – рассмеялся курсант.

Вероника поёжилась. Паша, обычно настроенный на юмор, тоже явно чувствовал себя неуютно. А вот Трубецкая, привалившись к одному из пластиковых баков, в свете фонарика мерцающих синеватой жидкостью, просто хлебала своё пойло, как будто находилась в баре.

– Давай что ли, – проворчал монстрюк и протянул лапы. – Погнали. Снесём тут всё к чёртовой бабушке. Пусть братьяшки-оборотняшки порадуются после битвы.

– Да уж, – прошептала Вероника. – Валим отсюда побыстрее.

– Вы можете оставить взрывчатку мне и валить, – заметила Даша. – Мне нет смысла жить дальше. Жизнь – такое дерьмо, господа, если разобраться.

– С чего мы должны тебе верить? – прошипела Вероника.

Трубецкая криво улыбнулась.

– Не верьте. Похрен. Я всё равно отсюда не уйду. Это у вас – светлое будущее. А у меня только прошлое. К тому же на Шаховском точно обнаружат отпечатки моих пальцев, так что… далеко мне не уйти.

– Дарья Романовна, – раздражённо заметил Толстой, – кончайте надираться!

– Идите нахер, Влад Алексеевич. Я провела вас к вашей цели. Вы хотите уничтожить мир? Уничтожайте. Мой мир уже уничтожен. Но на вашем месте я бы набрала себе сыворотки. Я свидетель – на людей она тоже действует.

– Госпожа Трубецкая права, – заметила Вержбицкая.

Паша снова чихнул.

– Ты заболел? – забеспокоилась революционерка.

– Водка, – скривился монстрюк. – С лимоном и гвоздикой.

Его мордочка стала несчастной. Он поискал между баками и нашёл порожнюю канистру. Подставил под кран, открыл его, и присев, стал наблюдать за мерцающей струйкой.

– Зачем вы пришли, Дарья Романовна? – хмуро уточнил Влад.

– Умереть.

Даша закрыла глаза. Вероника покосилась на неё, достала телефон. Нахмурилась.

– Ловит… Странно.

– Это ж типа реанимация для оборотней, – рассмеялся Паша. – Смотрите, тут даже следы крови на бетоне остались.

– Здравствуйте, Василиса Максимовна, – защебетала Вероника по телефону. – Да, это Вероника Вержбицкая. У меня тут подруга переживает за героя Баева, всё спра… Что? Умер? Да… А когда? Ох, какая жалость!

Все трое уставились на бледную Дашу. Та открыто плакала, не замечая слёз. Паша встал, подошёл к настороженному Владу, положил лапу на пистолет, заставляя друга опустить оружие.

– Спасибо большое, Василиса Максимовна. Да-да, вечером я на дежурстве. Нет, не забуду. Сливовое, да. Как только атака закончится.

Вероника положила трубку. Посерьёзнела.

– Мне очень жаль. Дарья Романовна, и всё же… со смертью любимого мужчины жизнь не прекращается. Есть то, что выше любви. Свобода, например. Справедливость. Борьба с угнетателями. Вы знаете, что в Курске есть людская колония? Люди выживают в ужасных условиях, почти диких. И всё же, то, что все погибли, неправда. И в Курске, и в Иркутске, и в Одессе – роют подземные города. Без оборотней, понимаете? Без оргий на Карачун. Без пасхи с языческим императором в алтаре. Без всей этой дряни с девственницами для оборотней, без мира, в котором женщина – игрушка и… Без всей этой толстовщины, прости Влад. Идёмте с нами. Ваш опыт неоценим.

– Вероника, девочка, – Даша всхлипнула опустила руки. Хлюпнула носом и рукавом вытерла щёки от слёз. – Милая барышня, я… Я всегда шла к цели, боролась, барахталась, но… больше я не могу. Ты молода, тебе этого не понять. Жизнь без Лёши не имеет смысла.

Вероника подошла и обняла её.

– Имеет, – прошептала, гладя по коротким светлым волосам. – Имеет, честно. Вам сейчас сложно понять: горе, но… Есть высшая любовь. Ради Алексея Ивановича, ради его памяти вы должны жить. Вы должны любить… не мужчин, нет. Глупости. Правду, свободу, справедливость. Вы должны бороться. За другой мир, за иное, более справедливое будущее..

Даша всхлипнула в её плечо. Вероника расплакалась. Отвернулась. Паша сгрёб обеих девчонок в объятья.

– Даша… идём с нами, – проворчал, подрагивая ушами. – Ты мне уже как сестра, честно.

Влад отпустил пистолет.

– Толстой, отдайте мне рюкзак, – устало заметила Даша. – Канистра набралась. Берите и бегите. Вы должны жить. А я… смерть станет избавлением. Поздно мне меняться.

– Она права, – Вероника обернулась и глаза её вдохновенно просияли.

– Нет, – процедил Влад. – Я сам всё сделаю.

Даша пожала плечами:

– Я отсюда никуда больше не уйду. Держите мой телефон. Он законтачен с «поморочкой». Паша разберётся. Пока вы в нём, оборотни вас точно не перехватят.

Она бросила Владу мобильник. И прыгнула на парня, когда тот вскинул руки. Пашу отшвырнуло в стенку. Он зарычал. Даша вцепилась в рюкзак, обхватив его руками и ногами и, почти мягко приземлившись на пол, влетела в бак. Влад выстрелил наугад в темноту. Вероника завизжала.

– Не стреля… – крикнула Даша, но свистнул новый выстрел, и Толстой рухнул тотчас, с пулей во лбу. Пистолет выпал из его руки и глухо ударился о бетон.

– Нет! – закричала Даша, поднимаясь. – Шах…

Она положила рюкзак и бросилась к мальку в какой-то странной надежде. Вероника замерла, дрожа всем телом.

– Лицом на пол, руки за голову. Живо. Ноги на ширине плеч.

Из тёмного угла выступил Шаховской, целясь в девушку. Вержбицкая уставилась на его пистолет. Побелела.

– Вот и живи с этим, сука, – прошипела и бросилась к рюкзаку, попыталась схватить, но упала и задёргалась в конвульсиях смерти, а белая блузка обагрилась кровью.

– Ты их убил. Всех, – прошептала Трубецкая. – Ты их убил, но мы же… мы договаривались…

– И я нарушил договор, – согласился оборотень, подходя к ней.

Нагнулся, осторожно поднял рюкзак.

– Если бы всё пошло по плану, Трубецкая, если бы они оставили тебя со взрывчаткой, а сами бежали наверх, они бы остались живы.

– Они дети.

– А взрывчатка – это взрывчатка. Обыщи Толсто́го.

Даша послушно принялась обшаривать ещё мёртвое тело.

– Ты мог стрелять по ногам… ты мог…

– Не мог. Слишком велик риск. Кстати, а на самом деле вы знаете, кто ваш отец?

– Точно не Рюрикович, – скривилась Даша. – Не знаю. Никогда не искала, да и пофиг.

– Вы были убедительны. Я почти поверил, что вы – дочь Романа. Я даже почти поверил, что у меня был брат Роман...

Даша нервно рассмеялась. Всхлипнула. Нашла силиконовый кубик и выключила его, протянула Шаховскому. Закрыла лицо руками.

– Уходите. Город вас ждёт. Я потом.

Оборотень поставил рюкзак на пол, сел рядом, прижал девушку к себе и взъерошил её волосы, слипшиеся стрелками.

– Порой я не знаю, – вырвалось у Даши, захлёбывающейся в наступающих всхлипываниях, – не знаю, на чьей я стороне… Я…

– Я тоже, – тихо ответил князь. – Иногда невозможно отличить добро от зла. Но сегодня, Трубецкая, вы спасли город. И десять миллионов жизней. Ценой трёх.

– Может быть, эти три были ценнее миллионов…

– Об этом не нам судить.

Он подхватил её на руки, и Даша безвольно обняла его шею, уткнулась в неё носом, содрогаясь от слёз. Шаховской молча вышел, захлопнул дверь. Нажал на звонок.

– Филарет. Ко мне. Знаю. Всё равно.

Хромая, поднялся на поляну перед башней, туда, где до сих пор лежали убитые оборотни. Остановился, запрокинул лицо в небо, вгляделся в зияющую огненную дыру: твари прорывались.

– У вас есть успокоительное? Филарет отвезёт вас домой. Мы справимся. Мальки ошиблись: Опричнина будет работать, даже если меня с ними не будет. И всё равно, мне лучше быть там.

– Я хочу к Лёше… я… можно я возьму немного сыворотки?

– Нельзя. Трубецкая… Если бы я Баеву не вколол её сразу, прямо там, на Карьере, он бы до реанимации не дожил. Вторую дозу нельзя.

– Вторую…

Она задохнулась от гнева, отстранилась. Вырвалась из его рук.

– Вы сволочь, Шаховской! Вы…

– Чудовище? – предположил он, распахивая крылья. – Честно: просто забыл. Спутанное сознание. Прощайте, Трубецкая.

Садящееся солнце облило его высокую фигуру алым светом. Чёрные глаза вспыхивали золотом. Даша замерла и невольно потянулась за ним. От век вниз её по щекам пролегли две грязные полосы, и сейчас, взъерошенная, потная, она совсем не была красива и знала об этом. Гал прищурился, в глазах его вспыхнуло что-то тягучее, заволакивающее, словно омут.

– Я вам нравлюсь, – внезапно хрипло произнёс он, делая шаг к ней.

– Да, – Даша укусила себя за губу и быстро протянула руку в товарищеском жесте. – Мы можем быть друзьями, князь.

Вскинула голову, сжав губы.

– Увольте, – Шаховской отступил. – Я не дружу с женщинами. Тем более с теми, кто мне нравится.

Отвернулся, разбежался и взлетел, поймал воздушный поток, устремился вверх, туда, где метались трассера, где воздушные корабли атаковали прорвавшихся насекомых. Аэрокар, висевший над кроной ближайшего дерева, устремился навстречу хозяину. Город горел. На крыши старинных домов падали сбитые жуки, и сбитые жуками ракеты, проламывая кровлю. Визжали сигналки: полиция, жандармы, пожарные – их машины бороздили «низкое» небо.

Даша опустилась, не глядя, на землю, почувствовала, как слякоть проникает через штаны. Закрыла глаза.

– Я всего лишь жандарм, – прошептала, и губы её задрожали.

– Это неправильный ответ, Дарья Романовна.

Трубецкая дико оглянулась. Но нет – показалось. Влада позади не было. И в то же время – он был. И будет. Всегда.

– Что же ты наделал, малёк… что же ты…

– Дарья Романовна? – прямо из приземляющейся огненно-рыжей «поморочки» слева от Трубецкой выпрыгнул опричник, с ног до головы одетый в чёрное. На груди топорщился бронежилет. – Тут приказик поступил… Вас на Боровую или сюда, поближе? Но лучше бы в бункер, ответственно заявляю.

– Сюда, поближе, – прошептала Даша.

Филарет подхватил её на руки. Забросил в дверь двухместного аэрокара, запрыгнул за штурвал. Рванул.

– Как скажете. Хоть к товарищу Свину.

И заржал. Видимо, шутка показалась ему удачной. Его правая бровь была рассечена, и с ней сочилась тёмная кровь, а нос был заклеен пожелтевшим пластырем.

– Свинельду? – угрюмо переспросила Даша.

– Ага… Кабаноголовый он. Монстрюк, не оборотень. Мы между собой его только Свином и зовём. На всю голову отмороженный. Но профи, факт. Обычно у Свина все на первом же допросе колются. А вы молодец. Респект. Конфетку хотите?