Чёрная печать империи

Глава IV

Товарищ Бобрик вился мухой и смеялся, сплёвывая через выбитые передние зубы. Косая аквамариновая чёлка раскачивалась из стороны в сторону. Вид был анфас, поэтому череп, выбритый на татуированном затылке виден не был

– Врёшь, врёшь, – смеялся Бобрик. – А и быть месту сему пусту! Четвёртому Риму не быва-а-ать… Думаешь, спасла варяжские задницы, так тебя наградят? Кость – в зубы, пса под зад, пшёл во двор, служить!

Даша не отвечала. Тяжёлый камень давил на грудь, и сил говорить не было. А может, и не камень – скала. Шаховска́я скала, семидесятичетырёхэтажная. Бобрик плюхнулся в распахнутое панорамное окно, плещущее льняными лёгкими занавесками, и стал раскачиваться. Вместе с высоткой. Вжух – на запад, вжух – на восток, и с каждым колебанием стекло-стального маятника на нём прибавлялось по этажу. Бобрик потянул длинную ногу, облокотился о неё и посмотрел задумчиво и печально.

– Ты их ненавидишь. Ты сама их ненавидишь. Такого хрена ты служишь им, Даша? Зачем спасаешь их магические задницы от народного гнева?

– Ты. Занимался. Наркотиками, – прохрипела Даша с ненавистью.

– Так ведь это же битбубурат! Он настолько дорог, что только монстры и их приспешники могут им ширяться! Это их дети гнили, их, а не дети людей! Не народ.

– Это были дети, Денис. Они не виноваты в том, что их отцы – упыри…

– … но вырастут и станут такими же упырями. Ты дура, Даша. Их дети будут владеть твоими детьми, будут пинать твоих детей. А борьба не бывает без крови. И суть не в крови, а в борьбе. За что ты сражаешься. Баба ты, баба… жалостливая и дурная.

– Заткнись! – прорычала Даша и открыла глаза.

Всё внутри кипело от злости. С какой стати Бобрик так с ней фамильярен? И почему сама Даша внезапно назвала его Денисом?! Денисом, блин! Товарища Бобрика!

Ослепительно-белый потолок. Приглушённое мерцание светодиодного плафона. Нежно-кремовые стены… Как это… непохоже на её комнату. Где она? Подождите… так ведь… драка в «Светоче». Атака жуков. Кубик какой-то… но последнее – точно бред умирающего сознания. А тогда она в раю или в аду? На рай как-то не похоже: стерильно, чисто. Никаких цветочков или деревьев. А на ад… на ад тоже не похоже. Даша проморгалась. Глаза понемногу привыкли к свету. Лёгкое попискивание. Девушка покосилась на звук и увидела на груди белоснежное одеяло. Собственную руку, в синяках и ссадинах. И короткий рукав какой-то странный… От тыльной стороны ладони начиналась прозрачная трубка шланга… Капельница.

А, так это больница. А пищат, должно быть, приборы? То есть, её спасли? Малёк успел?

Она вдруг вспомнила жуткие раны, располосовавшие обе её руки от плеча до локтя. О-о-ох… Так она что, теперь калека? Яд монстров это же… Даша сглотнула. Перед глазами пролетела унылая жизнь на инвалидное пособие… Это если ей повезёт, и она ещё не уволена по жалобе князя. В отчаянии девушка попыталась осторожно пошевелить пальцами, и те… пошевелились. Она осторожно подняла руку. Ощущения, конечно. Словно её основательно побили мешком, наполненным устрицами, но тем не менее…

Даша подтянула ногу, упёрлась пяткой в постель, облокотилась и попыталась встать.

– Вам нельзя подниматься!

Голосок женский. Из таких… пронзительных. Даша обернулась. Медсестричка. Тоненькая, сухая, с каре тёмно-каштановых волос и очками на светло-зелёных узковатых глазах. Девица отложила на подоконник книгу, которую читала до этого, выпростала ногу из-под себя, встала с коричневого пластикового стула и подошла к Даше. Позади на почти белой стене висела иконка святых царственных мучеников-Романовых в древнерусских одеждах. Рюриковичи не особенно препятствовали народу их почитать. Конкретно этих шестерых, остальные-то Романовы, понятное дело, были узурпаторами. А эти… Видимо, вовремя дали себя расстрелять, поэтому и не попали под опалу «восстановления исторической справедливости». Следователь машинально отметила наличие полулегальных святых в палате.

– Вам нельзя вставать!

– Я нормально себя чувствую, – рассердилась Даша. – Который час?

Девица невольно глянула в сторону двери. Лейтенант проследила за взглядом и увидела скучный белый циферблат в чёрном ободке.

– Я опаздываю на службу. Где моя одежда? Принесите мне мои вещи!

– Вы ранены, вы должны лежать!

– Я нормально себя чувствую. Позовите главврача. Немедленно.

– Восемь вечера, главврач давно дома, – растерялась остроносая. – Он до шести работает и…

– А кто вместо него? Кто дежурный? Позовите его. Только дайте сначала одежду, я не хочу вот так… в дезабилье. И вообще, мне в форме быть положено.

– Но вашу одежду ещё не стирали, стирка завтра…

– Когда меня к вам привезли?

– Утром. В одиннадцать или пол двенадцатого… кажется…

«Студентка», – поняла Даша. Медик бы знал точно. И медик бы давно уже обматерил непокорную раненную.

– Одежду, – напомнила грозно.

– Но она же рваная… и в крови… Нельзя, стерильно же, – растерялась девчонка.

– Нельзя это гражданским, – рявкнула Даша, стараясь не улыбаться. – А жандармам положено. Нам запрещено снимать форму при любых обстоятельствах жизни! И с нас запрещено её снимать. Под угрозой штрафа.

И скрестила пальцы за спиной. Поверь, родная. Пожалуйста. И прости.

Девочка колебалась. Не старше третьего курса, это точно. Уже с конца третьего они матереют, а тут вот просто – чихни и напугаешь. Повезло.

– Я могу и так, – угрожающе протянула Даша и встала, сбросив одеяло. Выдернула из руки катетер.

Сестричка вспыхнула и отвела взгляд.

– Вы с ума сошли, больная? – промямлила невнятно, с очевидным старанием придать писку угрожающие нотки.

– А вы? – Даша шагнула прямо на девочку, уперев руки в голые бока. – А ну, живо за формой! Ласточкой метнулась и принесла. А то я вот прямо в таком виде пойду к дежурному, и мне плевать на каком он этаже и в каком корпусе находится.

И девица сломалась. Шмыгнула, не поднимая глаз, мимо обнажённой Даши, и скрылась за дверью. Бедняжка. На миг девушке стало стыдно, но… Как можно вот так просто лежать в клинике, если Дашина судьба то ли решилась, то ли решается?

Даша прошла в туалет, затем наскоро обтёрла себя полотенцем, намочив его в раковине. И профессиональным взглядом осмотрела своё тело. Плечи, конечно, туго перебинтованы. Небольшие груди выглядят очень странно, почти извращённо-сексуально: стянутые марлевыми бинтами, они торчат, и тёмные соски – тоже. Кожа совсем белая, местами голубоватая – большая потеря крови. Да и голова кружится из-за этого же. Светлые волосы всклокочены, но это понятно. Даша пригладила пряди, попыталась расправить вихры по черепу, но на них уже успели появиться колтуны – слишком уж тонкие, слишком лёгкие. Широкие, почти мужские плечи – результат серьёзных физических нагрузок, бёдра не сильно развитые, пожалуй, если по-другому перетянуть грудь, сделав её более плоской, единичкой, а не двойкой, то Даша сошла бы за парня. Не очень-то она выразительна как женщина. Да ещё и рост высокий, почти метр восемьдесят. И черты лица резкие, и скулы, и нижняя челюсть, остро выступающая вперёд. Не красавица.

Ну и отлично. Самое то для жандарма. И для следователя – самое то.

А глаза хороши. Больше всего в зеркале Даше нравились именно они: серо-серебристые, как вода Залива в ноябре. Иногда темнеющие до свинцового. Неоднородные, местами светлее, местами темнее, словно чеканные. Если накрасить светлые ресницы и брови – получится драгоценный опал. Но в глаза не влюбляются. Это факт.

Дверь хлопнула, и Даша оторвалась от зеркала. В конце концов, чего она там не видела? Ну, разве что кровоподтёков. Конкретно вот этих. Так ведь легко отделалась, могло быть хуже.

– Ваша форма, – хмуро процедила сестрёнка.

Даша молча забрала и принялась натягивать всё на себя. Прямо так, без трусов и лифа. Потом разберётся. Главное, не это.

– А дежурный далеко? – поинтересовалась кротко.

– На обходе.

Она посмотрела на пухлые алые губки, обиженно поджатые, и хмыкнула. Зачем такие красотки в медицину идут? Таким замуж надо. Или она здесь как раз для этой цели? Вдруг повезёт кого повыше зацепить…

– Ну тогда дуй, милая, за врачом. Я на спецзадании. Мне срочно.

На этот раз сестрёнка не стала спорить, вышла молча. Почти радостно. Наверное, очень хотела сбагрить неприятную пациентку старшему. Даша быстро зашнуровала берцы (пришлось сесть – голова отчаянно кружилась), и вышла в коридор. Затем, придерживаясь за стену, пересекла его. По виду из окна она узнала Военмед, когда-то уже лежала тут, и помнила, что, если спуститься на этаж, а затем… там есть дверь, которая запирается изнутри. И, пока все будут носиться и искать её по госпиталю, Даша успеет выйти на Нижегородскую, с которой рукой подать до Симбирской, где, как все знают, находится Финляндский вокзал. А где вокзал, там, понятное дело – таксисты.

И тут же Даша вспомнила про телефон. В палате его не было.

«Потом разберусь. Пришлю кого-нибудь из отделения. Отдадут же, никуда не денутся… Если, конечно, телефон не остался на Лиговке, ну и вообще, если он жив».

На улице стояла глубокая обманчивая ночь. Но улицы были запружены народом, который куда-то спешил: с электрички, или на электричку, с работы, может быть. Всё было тихо. Сигнализация не выла, и утренняя атака показалась Даше какой-то иллюзией. Магический купол выдержал, нападение внешних монстров отбито. Но только… Не так уж и часто случаются такие атаки, верно? Последняя произошла аккурат накануне выпуска, на котором Даша получала диплом. И как раз в Особом отделе освободилось место: погиб генерал-майор, и все подвинулись наверх. А тут вдруг… именно утром, накануне которого была антитеррористическая операция. Случайность? Даша не верила в такие случайности. Согласованность внешних врагов и внутренних? Как? Ведь через магический купол над городом не пробиться вот так запросто. И после возведения магических границ связь с другими странами – дело дипломатов. И всё же, таких совпадений не бывает.

Такси Даша увидела уже на Симбирской и обрадовалась, что до вокзала можно не плестись. Мир перед глазами буквально плясал, а плечи чесались просто ужасно. Что там? Обычно так чешется, как раны заживают, но это невозможно. Чтобы вот такое начало заживать, нужна неделя. Странно, что руки работают.

– Машина занята, – буркнул водитель и хотел было закрыть окно, но Даша положила на стеклопластик палец и улыбнулась.

– Лицензии лишу, – пообещала мило, а затем обошла и открыла правую дверь.

– Я ничего такого не делал, меня не за что лишать.

– Так и я не делал. А ты меня вот подвести не хочешь. Брезгуешь императорской жандармерией, да? А кто жандарма не любит, тот императору – первый враг.

Водила молча завёл машину. Даша назвала адрес.

Это был блеф. Жандарм не мог лишить таксиста лицензии. Да и никого не мог. Разве что, если докажет, что конкретный индивид – террорист-революционер, готовивший заговор против трона. Но простые работяги, не раз видевшие, как власть сгоняла в оцепление и жандармов, и полицейских, путались и не понимали, какая у кого зона ответственности. Тем лучше.

Даша откинулась в кресле, защёлкнула ремень безопасности и вытянула ноги.

«Если мы не защитим эту страну, она рухнет раньше, чем придёт внешний враг», – подумала угрюмо. Ну… так себе утешение.

Они скользнули по съезду с Литейного моста и зазмеились над чёрной гладью Невы. И Даша порадовалась, что находится не жандармской ильке, а в такси, в салоне, закрытом виниловым кузовом. Может, потому, что такси – частники и не относятся к императорскому казначейству с его экономными экономистами? В тепле и сухости Дашу быстро укачало.

– Господа курсанты! Стройсь! С-с-смир-рно!

Цветущий май. Настойчивый запах черёмухи врывается в ноздри, сладкий, дурманящий. Плац расчерчен белыми полосами, которые слепят глаза в необыкновенно ярком для Питера солнечном свете. Даша, в новеньком лазурном мундирчике, замирает, стараясь не дышать. Острый край воротника-стойки режет шею.

Цокот копыт. По рядам словно пробегает незримый электрический ток. Даша чуть дрожит, сжимая пальцы в белоснежных перчатках. Сейчас… сейчас… Моргает, стараясь удержать слёзы, выступающие от напряжения. И сердце стучит так неприлично громко. Мир расплывается, мутнеет, шея затекает от неестественно вывернутого положения. И подбородок, выпяченный, тоже.

Государь император… Сейчас он проедет совсем рядом, совсем… как тогда, в далёком детстве. И она снова увидит его, и…

Ей кажется, она прямо сейчас умрёт, прямо здесь. Но умереть это пустяки, это не страшно. Совсем. Лишь бы не потерять сознание. Говорят, в прошлом году, какой-то курсант лишился чувств…

Спину щиплет от пота, воротник всё сильнее врезается в мокрую шею. Коленки позорно дрожат, мелко-мелко.

– Слава Его Императорскому Величеству благословенному…

Она кричит вместе со всеми. Хочется громче всех, но разве их перекричишь?

– Благодарю, господа, – мягко, но полновесно произносит император.

И Даша действительно чуть не падает, осознав, что его конь остановился ровно напротив неё. Он… а если император глядит на неё? Так хочется повернуться и посмотреть, глядит или нет, но – нельзя. Даша пытается коситься взглядом, до боли, и ей даже кажется, что она видит. Фигуру всадника, конечно. Но не взгляд.

– Вольно, – командует государь.

И Даша тотчас поворачивается и смотрит уже во все глаза. И ей кажется, что император действительно глядит на неё. Он что-то говорит, но в ушах гудит от напряжения. Что-то правильное, что-то нужное, и какая досада, что она – не слышит. Совсем.

– А среди вас есть и девица, – вдруг улыбается государь и на этот раз действительно, прямо и добродушно, смотрит ей в лицо. – Непривычно, но отрадно. Как имя?

Это вопрос не к ней, но Даша с радостью ответила бы. Кто-то из свиты, кого девушка совсем не видит, называет имя. Даша краснеет, понимая, что император сейчас спросит (как и все): «Из Черниговских или Ростовских?». Но государь лишь кивает.

– Дарья Романовна? Красивое имя. Можно назвать вас Дашей, мадемуазель курсант?

У него коротко стриженная русая борода. И глаза – бесконечно голубые. Смеющиеся глаза. Очи небожителя.

– Так точно, государь, – пищит Даша и краснеет. Ну что это за голос!

Он снова смеётся.

– Даша. Победительница, верно? Хорошее имя. Ваша задача – побеждать врагов Отечества. Не тех, кто явный враг, с теми справится наша армия. Тех, кто подло и коварно пытается ударить России в спину. Вот – ваша задача. А потому – побеждайте.

И они снова кричали «ура» и «славься», и счастливая тем, что её выделили среди всего строя, Даша кричала громче других. В тот день она была счастливее, чем барышня, которой красавчик сделал матримониальное предложение, преклонив колено…

– Приехали. Ещё куда-то? – проворчал таксист.

Даша открыла глаза. Отстегнулась.

– Сколько?

Ой, а карта-то в чехле телефона…

– Безвозмездно, – проворчал водила и отвёл взгляд.

Брезгует деньгами жандарма. Ну да к лучшему. Даша вышла наружу и едва не упала. Пошатнулась, оперлась о машину и снова чуть не рухнула, когда та рванула с места.

– Я была мелкой, – прошептала зло, – и понятия не имела, что такое настоящая жизнь.

И лишь поднявшись по ступенькам, поняла: магнитки у неё тоже нет. Пришлось набирать домофон. Почти сразу на экране показалось русобородое Лёшино лицо.

– Капитан Баев, отдел… Даша? Ты что… ты же в… Жди. Я сейчас.

И он резко выключил камеру. Дашу укололо глухое раздражение. Достаточно было одну кнопку нажать, а не заставлять её ждать на улице. Она прислонилась к стеклу двери, сползла и села прямо на камень, подогнув колени. Ноги явно отказывались исполнять свою функцию.

– Дашка! – жаркий шёпот, горячие руки, горячие губы, полёт наверх. – Дашка! Ты рехнулась? Тебе сегодня кровь переливали. Я звонил, я знаю. Ты совсем башку отморозила? Ты что делаешь?

– Я н-на деж-журство… я…

Зубы стучали, и Даша поняла, что её снова знобит.

– На дежурство она. Вот дурная.

Мужчина прижал её к груди, взъерошил короткие волосы. А потом вдруг отстранился и заглянул в лицо:

– Не надо, Даш. Ты на больничном, вот и будь на нём.

– Я зд-дорова…

– Ага, а я – Лев Толстой. Отставить героизм, господин старший лейтенант. И ещё… тут такое дело. Тебе и правда лучше на больничном побыть. Не стоит пока появляться в Особом.

Даша вздрогнула. Вцепилась пальцами в синтетическую куртку.

– Что? Меня уволили?

– С чего бы? Нет, но… Ты в чью скалу-то на семьдесят четвёртый этаж попёрлась?

– Князя Шаховско́го, – холодея, призналась Даша.

– А кто это такой знаешь? По глазам вижу – нет. Эх, Дашка. Не следишь за новостями. Шаховской – троюродный брат самого. Да и чёрт бы с ним, но… Три недели назад назначен он Личным указом генерал-полковником Опричных войск Его Величества. Смекаешь? Нет?

Ох ты ж… чёрт. Опричник? Да ещё и… верховный.

– Запрос о тебе был. Из Псарни.

Так они иногда называли Опричнину. Даша моргнула. Затем ещё. Но слёзы остановить не смогла.

– Что за запрос? – спросила ломким голосом.

– Да вроде ничего такого. Данные. Полные данные, Даш. Не только анкету, понимаешь? Все дела, все приказы, все сведения. Сразу после того, как ты в госпитале оказалась.

– А этот… Шаховской… он на меня жаловался?

– Да вроде нет. Но ты же понимаешь: просто такие запросы не делаются. Давай я тебе такси вызову, и ты дома отлежишься? Ты ранена, пострадала, имеешь право поболеть. А дальше будет видно, что да как. Да и Палыч своих вот так запросто в обиду не даст. Или, хочешь, возьми мою «тайгу». Только автопилот включи, тебе за штурвал сейчас нельзя. И не кипишуй. Разберёмся, Даш. Без тебя разберёмся.

ПРИМЕЧАНИЯ

Военмед – Военно-Медицинская Академия, находится неподалёку от Финляндского вокзала, на Выборгской стороне города. Для простоты восприятия автор сохраняет ныне принятое сокращение

Нижегородская улица – у нас ул. Академика Лебедева

Симбирская улица – у нас ул. Комсомола