Другая жизнь. Назад в СССР-3

Глава 25

Но сначала меня сразу отвезли в крайком, там во внутреннем дворе мы с куротором пересели в чёрную со шторками на всех окнах «Волгу» и уже она отвезла нас в управление Комитета Государственной Безопасности на улице «Памяти Двадцать пятого октября». Куратор отвёл меня в кабинет на первом этаже и, оставаясь со мной, кому-то позвонил, сказав только одно слово: «Доставлен».

Кабинет имел стол, стулья и старенький диван, обивка которого имела такой затрапезный вид, что вызывала чувство брезгливости своей затёртостью до дыр в одних местах и засаленностью в других. Было устойчивое ощущение запаха мочевины. Возникло желание его понюхать и от этого меня чуть не вытошнило.

— Это специальный кабинет для чистоплюев типа тебя, — сказал мне «мой внутренний голос». — Для выведения из психического равновесия.

— Был тут? — спросил я мысленно.

— Не только был, но и работал. В одной из жизней. Да и не в одной, да…

— А сюда просто так попадал? Не работая, а как я сейчас?

— Попадал, — вздохнул «предок». — В основном это не очень приятные воспоминания. Здесь особо не церемонятся. Пытаются, так, или иначе, но сломать. Так что приготовься.

— Всегда готов. Может сознание потерять?

— Зачем? Всё равно говорить придётся.

— Что говорить? Правду? Сознаваться в работе на Японскую разведку?

— Этим даже шутить не советую? — серьёзно проговорил «предок». У тебя в уме должны присутствовать только чистые помыслы строителя коммунизма. Любое сомнение здесь трактуется в пользу версии, что ты, действительно, замешен в шпионаже. И именно эта версия, я уверен, уже отрабатывается с твоего перового контакта с японцами.

— Не я же был инициатором этого контакта.

— Не ты, но тебя могли использовать в тёмную, как «слепого курьера». Уверен, что и всех «инициаторов» уже давно крутят. А может быть, уже их раскрутили, и они дали против тебя признательные показания.

— Даже так? — я удивился. — А Флибер не может точно сказать?

— Не может. Такой задачи перед ним не стояло. Да и не может он в документы, хе-хе «заглядывать».

— Что он, вообще, может, этот Флибер? — в сердцах задал я давно мучавший меня вопрос.

— Я контролирую твоё бытие.

— С какой целью контролируешь? — снова вздохнул я.

— С такой, что меня тоже уже достал этот круговорот твоих перерождений. Я тоже хочу домой! У меня тоже, между прочим есть свой дом. И, как это не парадоксально звучит, есть своя семья. А этот «придурок Флибер», то есть — я сам, решил поэкспериментировать, пойдя на поводу другого придурка, то есть — тебя. Ну, в смысле не тебя, а твоего, этого, «предка», как ты его называешь. Вот нас и закрутило в водовороте времени. Запутало в его паутине. И не только нас, похоже запутало.

Я удивился, «услышав» такую эмоциональную «речь» Искусственного Разума.

— Вот оно что? Значит вы оба пострадавшие, а значит обрусевшие? Твои без вести павшие, твои безвинно севшие, — процитировал я Владимира Высоцкого. — Понятно… Третьим буду.

Куратор молча сидел на таком же как у меня стуле и ничего не говорил. В комнате было окно, перекрытое стальной ажурной решёткой серого цвета, в которое был виден внутренний двор управления. Вот в него, в это окно, куратор и смотрел. Стал в окно смотреть и я, хотя там ничего интересного не происходило. Двор был абсолютно пустой и огорожен высоким стальным, тоже серого цвета, забором с какой-то «хитрой» колючей проволокой, натянутой на наклонённые вовнутрь трубы, приваренные повершу забора.

— Егоза, — подумал я.

— Не-е-е… В это время егозы тут не было, — сказал «предок». — Я сидел в этом кабинете примерно в это же время. Обычная спираль Бруно. Без стальной ленты.

— Наверное, — сказал я. — Для чего этот заборчик?

— Для прогулок. Тут что-то типа изолятора временного содержания. В соседнем помещении. Вон дверь.

Точно… Рядом с входной дверью имелось ещё две двери в других стенах. Все двери, так же, как и стены, были покрашены в серый мышиный цвет.

В комнату без стука зашёл человек в сером костюме: в брюках, в пиджаке, в белой рубашке. Галстука у человека не было. На ногах я заметил чёрные, похожие на форменные, полуботинки и чёрные, в цвет, носки.

— Будем знакомы, — сказал человек. — Меня зовут Александр Александрович. Фамилию вам пока знать не обязательно. Разговор у нас неформальный, пока, без, так сказать, протокола. Интересует меня следующее. Как вы, Михаил, в такое короткое время, практически за год, освоили такое сложное боевое искусство, как каратэ? Да так освоили, что чуть не выиграли чемпионат мира у тех спортсменов, которые занимаются по нескольку лет?

— Я занимаюсь уже пять лет самбо-дзюдо, где мы проходим боевой раздел. Иногда балуемся и машем ногами. Были ребята, которые где-то, что-то слышали про каратэ, у нас по вечерам несколько ребят тренируется, несколько человек из нашей секции у Валерия Николаевича Ибраева. Они мутузят друг друга ногами. Мы с Валеркой Колотом проковыряли в краске, что на оконных стёклах, щелочки и подсматривали какое-то время. Но потом нам стало скучно. Мы с ним, правда, тоже попинали друг-друга, но тренер запретил, да и надоело.

Я передохнул немного и продолжил.

— Потом я нашёл тетрадку с комплексом последовательных упражнений и стал заниматься сам. Потом я стукнулся головой и после комы попытался научиться двигаться, используя эти движения и, оказалось, что двигаться текуче очень удобно, не возникает зажимов. Так и научился двигаться непрерывно, как юла, знаете? Там много движений. Почти на все случаи жизни. Потом встретился с Тиэко. Она показала технику каратэ. Хотя нет… Сначала я подсмотрел её у Жлобинского Владимира, который тренировался в лесу. У меня после больнице память стала лучше. Это и учителя заметили. Вот я и запомнил. А Тиэкоо показала ката. Я их зарисовал и выучил. Вот и всё.

— Да-а-а… Легенду ты разработал себе хорошую. А всё-таки? Кто тебя научил каратэ. У тебя не отрывочные сведения, а систематизированные знания. Ты поверь, я знаю. Я сам каратэ занимаюсь уже семь лет, а такого мастерства, как у тебя не достиг.

— Вы, просто, в комме не лежали и потом не были обездвиженным овощем. И вы не представляете себе, что это значит — начинать заново учиться двигаться.

— Ну, в комме я не лежал, слава богу, но что такое начинать заново учиться двигаться — знаю. Когда полежишь обездвиженным с месяцок, все мышцы атрофируются.

— Это всё равно не то, — покрутил я головой. — У меня нейроны в мозгу и мышцах высохли. Я их заново восстанавливал.

— Нейроны? — удивился Сан Саныч, как я его прозвал для краткости. — Откуда ты знаешь, что у тебя нейроны высохли?

— Как откуда? Профессор говорил. Они же исследовали меня. У живых нейронов сигналы идут, а у меня хрен да маленько. Вот я и представлял себе, что их оживляю. Кое-что получилось и руки-ноги заработали.

— Складно гутаришь, — хмыкнув, сказал Сан Саныч. — но не поверю. И при чём тут комма и твоё мастерство. Не уводи разговор в сторону.

— А в чём, собственно, дело? — спросил я «раздражаясь». — Ну, владею я своим телом лучше, чем другие и что в этом криминального?

— А в том криминал, что мы, голубь сизокрылый, работаем не по простым гражданам, а по гражданам, отягощённым чужими знаниями.

— Это как это чужими знаниями? — по-настоящему опешил я.

— А вот так это! — почему-то весело улыбаясь, сказал Сан Саныч. Попадаются у нас, водишь ли индивидуумы, которым вдруг неожиданно приваливает знания со стороны и чаще всего из будущего. Ты не из таких субчиков?

— Охренеть! — выпучил я глаза, реально удивившись. — Вы это серьёзно?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что разыгрываете меня для чего-то.

— Ну, ладно каратэ… А в хоккей ты, как научился играть? И главное — где? Да так играть, что тобой заинтересовался даже сам тренер сборной по хоккею Тихонов.

— К-к-акой сборной? Как-к-ой Тихонов?

— Виктор Васильевич Тихонов. Специально ездил смотреть тебя в Астрахань на игру с «Волгарём». Но ты туда не приехал. Зато твоя команда взгрела «Волгарь» так, что от неё только перья летели. Твоя команда, это потому, что мы побеседовали с тренером, а он сказал, что во всём виноват ты. Что это из-за тебя ребята играют, как заведённые, без потери, как говорят врачи, физических кондиций. У всех игроков «Ласточки» отменное здоровье. Стало отменным. А раньше было так себе. Среднее здоровье было. У кого золотуха, у кого лишай, у кого хронический насморк, гайморит. Да мало ли болячек у сельских ребят? Теперь всех хоть в космос отправляй. Это что за фокусы?

— Не понимаю, что вы мне, гражданин начальничек, шьёте? — сказал я, улыбаясь как, артист Куравлёв из фильма «Место встречи изменить нельзя». И тут же сразу принял серьёзное лицо.

— Слушаю вас и самому становится страшно. Что я за монстр такой? Всех оздоровил, заставил играть в хоккей, сам вдруг стал мастером по каратэ.

— И, добавлю: самбо, волейбол, баскетбол, настольный теннис, и бадминтон, — подсказал Сан Саныч. — Языки: английский, французский, немецкий, японский. А раньше ни бум-бум. Ну, кроме английского на уровне средней школы на пятёрку с натяжкой.

Я слушал и молчал.

— Это он точно Женьку Дряхлова имеет ввиду, — сказал «предок». — Значит, одно из двух, либо его наши забросили, либо не наши выкрали и теперь контрразведка огнём вокруг дышит.

— Что в Японии с твоим отцом произошло? Рассказывай.

— Вы бы тон разговора поменяли бы, — попросил я. — Иначе, никакого разговора может не получиться. А это вам зачем?

— Тут и не таким языки развязывали, — ухмыльнулся Сан Саныч, но взял всё же тоном пониже. — Но ты прав. Извини. Что-то я резковато начал.

— У! Хорошо, что вы это понимаете.

— Я немного нервничаю, — сознался собеседник, чем удивил меня ещё больше, чем информацией о чужих разумах, вселяющихся в советских граждан.

— Меня, честно говоря, ты интересуешь только как тренер. Ты, наверное, используешь, что-то типа гипноза, что у тебя все «танцуют под твою дудку»? И спортсмены и тренеры. Физрук ваш тебя просто боится… Знаешь, как он тебя называет?

— Как?

— Ведьмак. Говорит, что никогда не наблюдал такого спортивного роста. А у него тренерско-учительский опыт будь здоров. Да и Михалыч пить бросил. А эта зараза, брат, только гипнозу подвластна.

— Я не знаю, Сан Саныч, что со мной происходит, хотя думал об этом многократно.

Я дёрнул плечами.

— И до чего додумался?

— Ну… Себя же я как то заставил восстановиться. И я сильно напрягался, поверьте. Может и с внешним воздействием так же. Я только недавно заметил, что ребята лучше в хоккей играть стали когда я на площадке. Сначала подумал, что это как у Павла Корчагина или у Аркадия Гайдара… Внутренний порыв возбуждает массы. У меня самого, когда фильм смотрел, мурашки по коже…

— Значит, всё-таки, сам заметил за собой такие качества, как возможность влиять на эмоциональное и физическое состояние окружающих?

— Ну… На собраниях ещё получается повлиять на комсомольцев. Поднять их дух, так сказать. А то сонные приходят на комсомольские собрания. А я немного поговорю, и все, вроде, просыпаются. Даже слово сказать хотят. И говорят. Не только постоянные «говоруны» которым завуч тексты выдала, а и обычные школьники.

— А те с бумажками, значит, не обычные? — хмыкнул Сан Саныч.

— Ну, вы же понимаете о чём я говорю?

— Хм! Понимаю! Так, что с отцом твоим произошло в Японии?

— А я не знаю…

Пожал я плечами.

— Случайно ему поставили пред-инфарктное состояние, а оно возьми да случись, пока мы в кафе еду заказывали. Пришли, а он белый лежит и еле дышит. Я начал ему массаж сердца делать, а Тиэко убежала за помощью. Когда помощь пришла, у отца уже всё было в порядке.

— Из-за твоего массажа сердца?

Я снова пожал плечами.

— Я сильно хотел, чтобы отец жил и представлял, как я качаю сердце, заставляя его мышцы сокращаться. И увидел, как оно вдруг заработало.

— Прямо таки увидел?

— Увидел и почувствовал, как оно забилось.

— А до этого?

— До этого оно трепыхалось, как раненная птица.

— Наши врачи-специалисты заинтересовались этим случаем. Подозревать, что японские врачи, таким образом, намерено увеличили вам срок пребывания, не разумно. Можно это было сделать не так грубо, а значит, они пришли к выводу, что первичный диагноз был реальным. Слишком уж он категоричный. Да и показания разной аппаратуры… Так, что произошло там в Японии?

Я пожал плечами.

— У меня нет ответа. Я ежедневно делал отцу массаж, как он сам меня когда-то научил, и всё.

— Ежедневно делал ему массаж и отец выздоровел? Так получается?

— Получается, что так. Я и у него представлял, как восстанавливаются нейроны и мышечная ткань. И не только сердца… Я ему массаж всего тела делал.

— Хм. Ну вот и поговорили…

Мой собеседник задумался.

— Я в управлении отвечаю за специальную физическую подготовку, как ты уже,наверное мог понять.

Я кивнул.

— И меня очень сильно интересуют твои методы психологического воздействия и можно ли их применить в наших условиях. Хотел бы попросить провести у нас показательные выступления и, так сказать, тренировку. Я даже сам встану в строй, как говорится. Договорились?

Я снова пожал плечами. А что мне оставалось делать?

— Договорились, — кивнул я головой. — Когда мне прийти?

— Да, прямо сейчас! — ошеломил меня собеседник.

— Э-э-э… У меня и формы нет, — промямлил я.

— Мы найдём. Мы в «робе» военно-морской занимаемся. Очень удобная одежда. Так что и тебе подберём по размеру. Готов к труду и обороне?

Сан Саныч смотрел на меня спокойно и серьёзно.

— Готов, — со вздохом ответил я.

Военно-морская «роба» мне понравилась. Это было прочное «ХБ» синего цвета с накладными карманами на рубашке с небольшим воротником с пуговками под гюйс и передним «клапаном» вместо «ширинки» на достаточно широких, чтобы поднимать ноги, штанах. «роба» очень хорошо впитывала пот и я это оценил по достоинству после полуторачасовой полноценной тренировки, которую провёл вместе с десятью, вместе с Сан Санычем, сотрудниками управления.

Я не стал мудрствовать, а остановился на банальном шотокане, который преподаю в школе «старшей группе».

Оказалось, что сотрудники управления и шотокановские стойки, и блоки, и удары ногами знают и выполняют, в принципе, правильно. А вот удары руками делали, в основном, по-боксёрски. Переучивать мне их было не с руки, и поэтому я просто «прокачал их по физике», выдавая им повышенный заряд, хе-хе, электричества и запуская химические процессы.

По моему опыту с ребятами-хоккеистами, во время «прокачки» они получали дополнительную выносливость и мышечную работоспособность. За одну тренировку, нейроны мозга не успевали усвоить мою программу и «прописать» команды в мышечных нейронах. Сие происходило только раз на пятый-шестой, так как требовало изменения в самих нейронах.

Теперь же я просто «выжимал» сотрудников управления по максимуму, а силы у них «почему-то» не кончались и не кончались.

— Первый раз такое ощущаю, — сказал мне Сан Саныч, когда мы разошлись. — Сил полно! Словно обколот транквилизаторами, но ощущения другие. Сейчас наши все пройдут медосмотр и сдадут анализы, тогда посмотрим, чем ты нас нашпиговал⁈

Я только лишь пожал плечами. Деваться мне было некуда. Я плыл по течению. В конце концов, тренировать бойцов спецназа комитета государственной безопасности не такое уж плохое дело. Я бы даже сказал полезное и почётное. Это же, как я понял из пояснения «предка», была антитеррористическая группа «Альфа», а не простые сотрудники.

— Мне бы домой, можно?

— Конечно можно! Только мы сейчас с тобой тоже пройдём медосмотр и сдадим анализы и тебя отвезут. Это важно. Ты же понимаешь?

— Понимаю. Значит я уже не похититель чужого разума? — не удержался я.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Сан Саныч. — Будем посмотреть. Пусть с этим наука разбирается. Мне важно понять, как тебя можно использовать в подготовке моих ребят. Кхе-кхе… И можно ли тебе открывать их лица?

— Не нужны мне их лица, — сказал я. — Они и в масках себя неплохо чувствовали. Пусть так и занимаются.

— Значит ты готов подключиться к их тренировкам?

— Почему бы и нет? Мне нравится передавать свои знания. Я, наверное, стану тренером. Поступлю в институт физкультуры.

— Ты же хотел в МФТИ?

— Слушаете, да? — хмыкнул я.

— Ну, а как иначе? — вздохнул Сан Саныч. — Есть такая профессия — Родину защищать.

— От мня? — криво улыбнулся я.

— Докажи, что заслуживаешь доверия, и всё изменится. Почему не хочешь патент переписать?

— Потому, что хочу жить лучше. И хочу чтобы мои близкие жили лучше.

— Лучше остальных советских людей? — спросил Сан Саныч.

— Просто лучше. Лучше, чем они живут сейчас. И почему другие могут жить лучше, чем все остальные, а я не могу?

— Это ты кого имеешь ввиду? — нахмурился собеседник.

— Я уже говорил, а вы, наверное, прослушали запись разговора, прежде чем ко мне вышли.

— Повтори, если не трудно.

— Совсем не трудно. И даже не стыдно. Деньги в Японии я заработал собственным трудом, головой и творчеством. Почему я их должен все отдавать государству. Налог с них я заплатил. Валюту меняю на рубли. Что ещё надо?

— Миллион долларов — это много для советского человека.

— Что вы говорите? — «удивился» я. — А коммунизм это сколько в долларах?

— В смысле? — напрягся Сан Саныч.

— Восьмидесятый год скоро. Светлое будущее не за горами. Коммунизм. Вот, когда наступит, тогда мы все и откажемся от денег, да. А пока у нас социализм и деньги при нём — мерило труда и стимул работать лучше. От каждого по способностям, каждому по труду. Я же не украл эти деньги у нашего государства? Не украл. А наоборот, привнёс в казну. Так в чём проблема? Государство желает лишить меня стимула?

— Миллион долларов — это много.

— Так, Сан Саныч… Прикажет Родина отдать деньги, я отдам.

— А по просьбе не отдашь, значит? — усмехнулся руководитель спецназа КНБ.

— По вашей просьбе, не отдам. Вы просто выслужиться хотите и отчитаться, что в результате проведения превентивных мероприятий в бюджет поступило столько-то денег в валютном исчислении.

У Сан Саныча Рамзина, как опознал его «предок», отвалилась челюсть.

— Ну, ты и фру-у-у-кт, — усмехнулся он.

— Я не фрукт, а овощ. И очень полезный овощ. Даже для вашего спецназа полезный. Вы не находите, Сан Саныч?

Рамзин только «крякнул» с досады, что не смог меня убедить «сдать валюту».