Красавчик. Часть 2

Глава 11

Утром я встал на рассвете. Неспешно выполнил водные процедуры. Но не рванул на пробежку. Вместо этого я пришёл на кухню, вскипятил на газовой плите воду в чайнике. Полюбовался на кусты за окном: выждал, пока в комнате моего прадеда прозвенит будильник. Дед явился на кухню в трусах и в майке. Поздоровался, зевнул. По-стариковски покряхтел и шаркнул ногами. Я налил ему кофе, поставил перед ним на стол тарелку с бутербродами. Уселся на табурет, взглянул Юрию Григорьевичу в лицо. Подождал, пока пара глотков кофе вернули деду осмысленный взгляд. Лишь тогда приступил к расспросам.

— Ну а чего ты ждал, Сергей? — сказал Юрий Григорьевич. — Мы с тобой живём не в сказке. В нашем мире все события подчиняются законам физики. Несмотря на то, что некоторые законы мы ещё не поняли. В древности люди обычный огонь считали магией. А дождь и грозу принимали за гнев богов. Теперь огнём и грозой никого не удивишь. А лет через тридцать…

Прадед поднял на меня глаза.

— … Ладно, лет через шестьдесят, — произнёс он, — физики тебе запросто объяснят, как и что я сделал сегодня ночью. Я, к сожалению, не физик. Ничего тебе не объясню. Только уверяю тебя, Сергей: вчера я не сделал никакого волшебства или колдовства, не призвал древних богов. Я совершенно уверен, что все мои вчерашние действия подчинялись обычным физическим законам.

Я ухмыльнулся и сказал:

— Именно так это и выглядело, дед. Совершенно обыденно. Даже неинтересно. Честно признаюсь: ждал нечто большее. Думал, увижу за работой великого колдуна и шамана. Поражусь твоим величием и могуществом. Паду ниц при виде сотворённых тобой чудес. А ты… ты меня вчера немного разочаровал, дед. Ты бы хоть для приличия взмахнул бубном или выкрикнул заклинание!

Я покачал головой.

— Ты, Сергей, тоже пользуешься «поиском» без помощи заклинаний и бубна, — ответил Юрий Григорьевич. — Разве не так? Да и вообще. Напрасно ты сейчас иронизируешь. Этой ночью случились очень серьёзные вещи, которые не заслуживают шутливого отношения. Два человека умерли, один исцелился. Это совсем не шутки. Которое из этих событий тебя рассмешило?

Я вскинул руки.

— Ничего смешного, дед. Я не смеюсь ни над кем и ни над чем. Я иронизирую по поводу своих обманутых ожиданий. Ночь, полумрак, свеча на столе. Я ожидал, что вот-вот увижу чудо. А увидел только твою десятиминутную медитацию. Признаться, я почувствовал себя обманутым. Как ребёнок, который узнал на ногах Деда Мороза папины тапки.

Юрий Григорьевич прожевал кусок бутерброда, запил его глотком кофе.

— Я тебе объяснил, почему предпочёл для «лечения» ночь, — сказал он. — Кхм. Это был логичный выбор, а не необходимость. Полумрак и свеча по большому счёту тоже не обязательны для работы моей способности. Они нужны лично для меня. Как и любимое кресло. Вид открытого пламени меня расслабляет, помогает сосредоточиться. Не более того.

Прадед дёрнул плечом.

— Это то же самое, как ты, Сергей, при работе с «поиском» зажмуриваешь глаза и кладёшь своему помощнику руку на голову. Тебе так привычно и удобно. Я, к твоему сведению, при «поиске» не делаю ни то, ни другое. Кто-то ест макароны при помощи вилки, а кто-то — использует для этого ложку. Суть процесса это не меняет. Мы делаем так, как нам удобно.

Я кивнул.

— Это мне понятно, дед. Непонятно, что именно ты вчера делал при свече. Со стороны это выглядело так: ты посидел немного, повздыхал, помял в руках платок. Всех чудес вчера было: зажженная свеча. Потом ты заявил, что «всё готово». Я так и хотел вчера сказать: «Не верю!» Без предварительных танцев с бубном это твоё «всё готово» прозвучало недостоверно.

Юрий Григорьевич хмыкнул.

— Что именно ты вчера сделал, дед? — спросил я. — Мне сейчас интересен не результат твоих действий. Непонятен сам процесс. При «поиске» я представляю стрелку компаса. Что вчера представлял ты? Как это «лечение» виделось тебе? Только не говори мне снова про Архимеда, сообщающиеся сосуды и закон сохранения энергии. Объясни своими словами.

Мой прадед улыбнулся.

Он поставил на столешницу чашку и сказал:

— Только своими словами и объясню, Сергей. Я всё же не физик, а, скорее, лирик. Мне «лечение» видится очень простым действием. Я перекачиваю жизненную энергию из двух источников в третий. Пока первые источники не иссякнут. Происходит это быстро. Я трачу гораздо больше времени на то, чтобы эти источники энергии почувствовать. Кхм. Никакого волшебства.

Юрий Григорьевич вновь пригубил чашку.

— Что такое эта «жизненная энергия», дед? — спросил я.

Посмотрел на то, как мой прадед ребром ладони сдвинул в сторону упавшие с бутерброда на столешницу хлебные крошки.

— Понятия не имею, — ответил Юрий Григорьевич. — Я сам придумал это название. Потому что ничего похожего в учебниках не нашёл. Я знаю, что эта энергия существует. Потому что работаю с нею. На этом мои познания о ней заканчиваются. Я научился управлять ею. Точнее, направлять её. Как сделал это сегодня ночью: перегнал её из двух сосудов в третий. Два из этих сосудов теперь пусты.

Мой прадед указал на стоявшее около мойки металлическое ведро.

На дне ведра я увидел смятые носовые платки (пропитанные засохшей кровью).

— Третий сосуд полностью заполнен. Все три платка я сейчас сожгу. На улице. По уже сложившейся традиции. В этом нет необходимости. Но я всегда так делал. Сделаю и сегодня. Все мои познания о «жизненной энергии» и «лечении», Сергей, состоят из того, чему я научился сам. Учителя у меня не было. Так уж получилось. Кхм. Поэтому моя учёба заняла очень много времени.

Прадед вздохнул и сказал:

— Сразу отвечу на вопрос, который у тебя, Сергей, рано или поздно возникнет. Вполне возможно, что наши способности не уникальны. Я допускаю, что и другие люди научились бы хотя бы «поиску». Если бы знали о нём, и если бы поверили в возможный успех. Но это бы точно получилось не у всех. Саня… Сан Саныч Александров мучил себя попытками лет пять. Безрезультатно.

Юрий Григорьевич развёл руками.

— Нашим главным преимуществом является то, что мы с тобой, Сергей, не сомневаемся: такие способности нам доступны. Потому что они были у наших предков. Поэтому я и не прекратил попытки, поэтому всё же добился результата. Вот только я много лет шарил в темноте, словно слепой котёнок. Кхм. Тебе же, Сергей, повезло. У тебя есть советчик и учитель.

— Когда начнём обучение? — спросил я.

— Как только ты будешь готов, Сергей, — ответил Юрий Григорьевич. — Сегодня ехать к Лебедевой тебе не советую. Если только у тебя нет ключа от её квартиры. Твоя Алёна будет без сознания ещё долго: до полуночи точно. Поезжай к ней завтра. Убедись в том, что «лечение» сработало. Кхм. К обучению приступим в субботу вечером. Думаю, ситуация с Гариным к тому времени прояснится.

Юрий Григорьевич допил кофе, взглянул на часы.

— К Алёне не поеду, — сказал я. — Ни сегодня, ни завтра. Как я узнаю, что у тебя, дед, получилось? Диагност из меня тот ещё. Опухоль я через ухо не увижу. То, что Алёна проспала на работу — это ещё не показатель. Если Алёна действительно уснула на сутки. В этот понедельник Лебедеву обследуют в Питере… то есть, в Ленинграде. Вот тогда и станет понятно, каковы результаты твоего, дед, лечения.

— Ты говорил, ей удалили аппендикс… — сказал Юрий Григорьевич.

Я пожал плечами.

— Говорил, дед, было такое дело, — ответил я. — Что с того? Если полезу сейчас искать шрам, то рядом со мной Лебедева быстро не уснёт, как в прошлый раз. Это я точно знаю. Сомневаюсь, что просто развернусь и уйду. Задержусь у неё до утра. Ночь будет замечательная, в этом я тоже нисколько не сомневаюсь. Наш роман разгорится с новой силой. Пусть даже и ненадолго. Это уже будет лишним, дед.

— Почему?

— Потому что мы сейчас находимся в СССР. Ты забыл?

Юрий Григорьевич пожал плечами.

— Что с того? — спросил он.

— Я здесь не останусь, дед, — ответил я. — Сто раз тебе об этом говорил. Говорю и в сто первый. Плановая экономика, субботники, комсомол и КПСС — всё это не для меня. Я к такому не привык. Моя сознательная жизнь прошла в иных условиях. Я рассуждаю иначе, чем ваша нынешняя молодёжь. Не хочу жить в рамках. Поэтому я свалю за границу. Это без вариантов. Понимаешь, дед?

— Что с того? — повторил Юрий Григорьевич.

— Проблема в СССР, дед. И в вашем отношении к таким, как я. Думаешь, не понимаю? Чуть только я помашу Советскому Союзу рукой, так сразу стану здесь для всех врагом и предателем. Разве не так? Долбанные «Голоса» ещё подольют водицы, раздуют эту историю в чёрт знает что. Мне на это плевать. Вот только всё это коснётся не только меня, дед. Но и тебя. Достанется и Алёне, если…

Я развёл руками.

— … Если она засветится в моей компании. Улавливаешь проблему, дед? Ты-то объявишь меня проходимцем и самозванцем. Вот и все дела. Скажешь, что выставил меня за дверь, как того сына лейтенанта Шмидта. В случае с Лебедевой такой финт не прокатит. Влюбилась во врага советской власти и предателя — вот что о ней скажут. Что станет с её карьерой? Для Алёны это гарантированная чёрная метка.

Юрий Григорьевич вздохнул, потёр небритый подбородок.

— Я люблю свою страну, — сказал он. — Мне не нравится твоё, Сергей, отношение к ней. Но… в случае с Лебедевой я с тобой соглашусь. Только это не проблема страны. Это наша общая проблема: общечеловеческая. Думаешь, в Америке к перебежчику в СССР отнеслись бы иначе? Считаешь, там живут другие люди? Я разочарую тебя, Сергей: люди везде одинаковы, где бы они ни жили.

Прадед отодвинул от себя пустую чашку.

— Сути проблемы это моё наблюдение не меняет, — продолжил он. — Поэтому соглашусь с твоим решением. Кхм. Карьера Лебедевой действительно пострадает, в случае твоего побега за границу. Но в этом случае и вопрос о серьёзности ваших отношений не стоит. Раз уж ты всё равно её скоро бросишь. Поэтому поддержу твоё решение. Оставь Лебедеву в покое. Не морочь девчонке голову.

— Не буду, дед. Оставлю.

Юрий Григорьевич тряхнул головой.

— Вот и славно, — сказал он. — Кхм.

— Что дальше? — спросил я. — Ищем второй платок?

Юрий Григорьевич нахмурился — будто бы задумался.

— Второй нам пока не нужен, — ответил он. — Хватит и одного. Ждём только Саниной отмашки. Спланируем обучение, как только ситуация с Гариным так или иначе разрешится. Ты научишься чувствовать чужую энергию при «поиске». Я тоже так начинал. Потому что мне говорили: головная боль для этой способности не обязательна. Вот я и экспериментировал. Пока не добился успеха.

— Не понял тебя, дед. Поясни.

Я опёрся локтями о столешницу.

— Ты уже знаешь, Сергей, что при «поиске» я не испытываю головную боль, — ответил Юрий Григорьевич. — Это правда. Бабушка тебя не обманула. Но я не испытываю боль только в том случае, когда использую при работе с «поиском» чужую энергию. Получаю её так же, как при работе с «лечением»: через пропитанный чужой кровью платок. Достаточно одного платка…

— По трупу за каждое использование внутреннего компаса?

Мой прадед растерянно моргнул и тут же покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Ты не понял. При «поиске» мы никого не убиваем. Во всяком случае, убиваем далеко не сразу. Там та же вероятность смерти, как и при работе с собственной энергией. Важно не использовать «поиск» слишком часто за короткий промежуток времени. Ты попросту компенсируешь свою энергию чужой. Вот, что происходит. Головная боль в этом случае случается не у тебя.

Я хмыкнул и развёл руками.

— Ты хочешь сказать: я отдам головную боль условному Гарину?

— Да, — сказал Юрий Григорьевич. — Так и есть. Если получишь энергию для работы со своей способностью от его крови. Вот только и при таком использовании чужой энергии ты столкнёшься с её потерей при использовании. Головная боль у хозяина задействованной для «поиска» жизненной энергии появится раньше, чем появилась бы у тебя. Ощущения у него будут значительно более болезненными.

Я махнул рукой и заявил:

— Это уже детали, дед. Каждый «поиск» ударит тому же Гарину по голове вместо моего кулака. Это же прекрасно! Я бы ударил ему ещё и по почкам, и по печени. Так что вариант с платком — щадящий вариант для него. Зачем тогда ждать сигнала от Сан Саныча? Даже если вы мне не поверили. То какая проблема в том, если я воспользуюсь платком уже сейчас? Головная боль Горина не убьет…

— Не думай, что почувствуешь чужую энергию так скоро, Сергей.

— Тем более! — сказал я. — В чём проблема, дед? Пусть Сан Саныч проверяет мои слова и гладит этого маньячилу по шерсти. Мы ему не помешаем. В нашем с тобой случае промедление смерти подобно. Твоей смерти, дед. Веришь ты мне, или нет — не важно. Потому что дату твоей смерти на кладбищенском надгробии я всё равно видел. Как и Гарин в моём будущем признался в убийствах женщин.

Я вскинул руки.

Спросил:

— Так зачем нам ждать?

Юрий Григорьевич задумчиво пожевал губы, шумно выдохнул.

— Думаю, Сергей, ты прав, — ответил он. — Вряд ли ты почувствуешь энергию так быстро. Точно не в первый месяц учёбы. Если только ты не гений, каким был мой отец. Да и если почувствуешь… Физрук от этого не умрёт. Саня к тому времени уже разберётся с его виной… или невиновностью. Время нам действительно дорого. В этом я с тобой, Сергей, тоже согласен. Поэтому… Так и быть.

Прадед посмотрел мне в лицо и заявил:

— Я обработаю платок с кровью Гарина прямо сейчас. Сане мы пока ничего не скажем. К твоему обучению приступим вечером.

Я вместе с Юрием Григорьевичем прогулялся за дом и сжёг на крохотном костре три платка. В том числе и пропитанный Алёниной кровью. Прадед сказал, что нам он больше не понадобится. С его слов, существовала опасность, что мы перепутаем этот платок с «другими» — «во время дальнейшей работы». Платки обратились в пепел. Мы с Юрием Григорьевичем молча наблюдали за этим процессом, будто присутствовали на похоронах.

В определённом смысле это для нас и были похороны тех людей, чьей жизненной энергией мой прадед исцелил Елену Лебедеву. Юрий Григорьевич меня заверил: оба этих человека действительно мертвы. Он повторил моё любимое выражение: «Тут без вариантов, Сергей». Прадед сказал, что я сам бы это понял, если бы уже научился работе с чужой энергией. Он описал гибель этих людей двумя словами: «Остановилось сердце».

Юрий Григорьевич ещё был дома, когда я отравился на пробежку. По возвращении, я его в квартире не застал. Но там уже гудел вентилятор, а под полкой у стены покачивался на верёвке окрашенный в бордовый цвет носовой платок. К ароматам растворимого кофе и расплавленного воска в гостиной добавился металлический запашок крови. Я по традиции улёгся после пробежки спать — чувствовал запах крови даже сквозь сон.

Днём я пообедал бабушкиным борщом, вернулся в гостиную и вынул из рюкзака тетрадь, полученную от Сергея Петровича Порошина будто бы в прошлой жизни. Уселся в кресло у стены (раньше мне его расположение в комнате казалось странным и неудобным). Пролистнул пару страниц.

Рассматривал написанные мелким каллиграфическим почерком слова и словосочетания: «Чемпионат Европы по баскетболу 1971 год», «Чемпионат Европы по боксу 1971 год», «Чемпионат мира по волейболу среди мужчин 1971 год», «Чемпионат мира по биатлону 1971 год», «Чемпионат мира по хоккею с шайбой 1971 год»…

Я вздохнул и пробормотал:

— Учиться, учится и ещё раз учится. Как говорил Ленин. Он в этом разбирался.

Я наткнулся взглядом на надпись: «Футбол. Кубок европейских чемпионов 1970/1971».

— Вот, — сказал я, — это то, что доктор прописал. Пожалуйста. Здесь хоть более-менее знакомые названия клубов. Так. Запоминаем. Четвёртого ноября семидесятого года. «Базель» — «Аякс»: один — два. Прекрасно. В тот же день. «Легия» — «Стандард»: два — ноль…

Вечером мой прадед явился с работы вместе с Александровым.

Я встретил их в прихожей.

В квартире снова запахло одеколоном.

Сан Саныч пожал мне руку и спросил:

— Какие новости, Красавчик? Что ты снова учудил? Кому ты набил морду сегодня?

Александров усмехнулся.

Юрий Григорьевич нахмурился.

— Кубок европейских чемпионов в следующем году завоюет амстердамский «Аякс», — ответил я.

Юрий Григорьевич кашлянул.

Александров снял полуботинки и произнёс:

— Серьёзно? «Аякс»?

Я кивнул и заверил:

— В финальном матче голландский «Аякс» обыграет греческий «Панатинаикос» со счётом два — ноль.

— Молодцы голландцы, — сказал Сан Саныч. — Ценная информация, Красавчик. С мужиками на бутылку коньяка поспорю. Если, конечно, они интересуются этим твоим Кубком европейских чемпионов.

Александров сощурился.

Он посмотрел на меня, хмыкнул и сообщил:

— У меня, Красавчик, тоже есть кое-какие интересные новости. Об этом твоём физруке Василии Гарине. Интересно? Расскажу. Иди, Красавчик, на кухню, налей нам с Григорьичем своего кофе.