Красавчик. Часть 2

Глава 4

Из записки Сан Саныча я узнал, что Елена Лебедева сейчас проживала неподалёку от Киевского вокзала: на улице Большая Дорогомиловская. Тот район я помнил неплохо. Во время учёбы часто наведывался туда (на улицу Студенческая): посещал общежития Московского горного университета. Сейчас тех общежитий (пока ещё института, а не университета) не было. Я помнил, что их построили к Олимпиаде восьмидесятого года — так мне сказал на первом курсе мой институтский куратор.

Устно Александров добавил (когда я налил ему кофе «из будущего»), что Алёна проживала сейчас в «почти новом» доме — его построили восемь лет назад. Квартиру в этом доме получили её родители. Но три года назад они переехали в сталинский дом на Кутузовский проспект: поменялись жилищем с овдовевшей матерью профессора Лебедева. В доме на Большой Дорогомиловской улице Елена Лебедева жила вместе со своей бабушкой. В двухкомнатной квартире на третьем этаже.

Мы посовещались, поедая купленные мною сегодня колбасу и конфеты. Единогласно решили, что к Лебедевой я поеду сегодня. Прадед сказал, что после начала «обучения» мне будет не до поездок к актрисам. Поэтому я заявил, что отправлюсь к Алёне «прямо сейчас». Сан Саныч и Юрий Григорьевич остудили мой порыв. Они сказали, что актриса вряд ли вернётся домой засветло. Предположили: сейчас я в Алёниной квартире застану только её бабушку. К общению с бабушкой я не стремился.

Поэтому налил нам ещё по одной чашке кофе. По просьбе Сан Саныча вновь приступил к описанию будущего. Александров слушал внимательно; и будто бы надеялся, что отыщет в моём новом повествовании противоречия со вчерашним рассказом. Конфет в вазе становилось всё меньше. Росла на столе гора фантиков. Ровно в десять часов вечера я всё же решительно тряхнул головой и заявил, что «пора». Сан Саныч и Юрий Григорьевич со мной согласились. Александров похлопал меня по плечу, пожелал мне удачи.

Мой прадед сказал:

— Сергей, только оденься прилично. Ты к людям в гости идёшь, а не на тренировку. Оставь дома эти свои синие штаны и белые тапки. Идём. Я подберу тебе что-нибудь из моего гардероба.

В вагоне метро на меня посматривали едва ли не все женщины. Некоторые кокетливо улыбались мне, поправляли свои причёски и наряды — всё, как обычно. А вот мужчины меня теперь будто бы не замечали. Их взгляды меня обходили, задерживались на фигурах и на лицах женщин. Будто мужчины больше не замечали во мне ничего необычного. Не хмурились теперь при моём появлении и пенсионеры. Хотя они всё же с незлым любопытством посматривали на мой портфель — кожаный, коричневый, заметно потёртый. Портфель мне перед вечерней поездкой к Лебедевой вручил Юрий Григорьевич.

Он же отыскал для меня в шкафу серые брюки с широкими штанинами (в них я сам себе напоминал Маяковского) и собственноручно отутюжил на них «стрелки». Мой прадед настоял, что бы я переобулся в его полуботинки: в те самые, которые я заметил в прихожей в первую же минуту после вчерашнего вторжения в прадедовскую квартиру. Вынудил меня примерить едва ли не все найденные в шкафу рубашки (они попахивали нафталином). Но к Алёне я поехал в своей белой футболке: все рубашки Юрия Григорьевича оказались мне малы (шириной плеч я всё же заметно превзошёл своего прадеда).

Из метро я вышел на площадь около Киевского вокзала. Заметил ряд ларьков и киосков. Не увидел признаки «стихийного» рынка, который окружал вход в метро в девяностых. Отметил, что легковых автомобилей и автобусов около вокзала сейчас было на удивление мало. А вот запахи тут витали столь же неприятные, как и в «моё» время. Солнце уже спустилось к крыше вокзала, окутало вокзал красноватым ореолом. Я сориентировался. Взмахнул почти пустым портфелем и зашагал в направлении Кутузовского проспекта; застучал по тротуару твёрдыми (словно деревянными) каблуками полуботинок.

Я подошёл к Алёниному дому — на улице уже светили фонари. Небо пока не почернело, над крышами ещё алел закат. Мне показалось, что автомобильное движение по улице Большая Дорогомиловская сейчас было на удивление вялым. Не слышал я пока и привычного гула со стороны Кутузовского проспекта, который мне всегда казался самой шумной улицей Москвы. Я скользнул взглядом по однотипным невзрачным вывескам: «Аптека», «Ателье»… С середины девяностых годов этот фасад выглядел совершенно иначе: там светились разноцветные огни на ярких броских рекламных вывесках и витринах.

Во дворе мне показалось, что уличные звуки стали на порядок тише. Я невольно вспомнил свои ночные прогулки по территории пансионата «Аврора». Там в это время уже стрекотали цикады, шумело море. В московском же дворе на закате шелестела листва, из приоткрытых окон доносились звуки музыки и обрывки разговоров. Всё это звучало едва слышно, будто я внезапно заполучил тугоухость. Чётко звучал лишь стук моего сердца и топот моих каблуков. Я зашагал вдоль светившихся болезненно-желтоватым светом окон первого этажа. Чётко чеканил шаг — убеждал себя, что не утратил слух.

На ходу я окинул взглядом уже погрузившийся в полумрак двор. Заметил притаившиеся под кронами деревьев автомобили (два светлых ГАЗ-21 «Волга», и белый «Москвич»), огороженную бордюром овальную клумбу и окружившие эту клумбу лавочки. Вечер казался тёплым. Однако людей я во дворе не заметил. Хотя услышал отзвуки человеческих голосов. Ветер принёс их со стороны невысоких подстриженных кустов, которые виднелись позади клумбы и лавочек. Вместе со звуками ветер метнул мне в лицо запахи. В московском дворе пахло сухой травой, пылью, выхлопными газами и бензином.

Над дверями подъездов я не обнаружил светильников. Но свет горел в подъездах. Он проникал на улицу через расположенные над дверями окошки, подсвечивад нарисованные белой краской цифры — номера находившихся в подъезде квартир. Мимо первого подъезда я прошёл (лишь равнодушно мазнул по нему взглядом). Обратил внимание на мятую водосточную трубу и на изрисованный мелом тротуар. Свернул к двери второго подъезда. На номера квартир взглянул лишь для порядка: уже подсчитал, что Алёна проживала именно в этом подъезде. Замок на двери ожидаемо не обнаружил. Потянул за дверную ручку — скрипнули дверные петли.

Я шагнул в подъезд, чуть зажмурился от жёлтого света лампы. Вдохнул пропитанный табачным дымом воздух. Курили здесь совсем недавно: мне почудилось, что дымок ещё вздрагивал и клубился среди натянутой в углах под потолком паутины. Я тряхнул портфелем: деловито и уверенно, будто шагавший к любовнице важный чиновник. Подсчитал каблуками ступени, на лестничной площадке первого этажа взглянул на обтянутые дерматином и толстой леской двери, заметил стеклянные глаза дверных глазков. Лампа под потолком едва слышно затрещала и мигнула — она будто бы испуганно вздрогнула при моём появлении.

Я решительно поднялся на третий этаж, нещадно нарушил тишину топотом своих ног. Взглядом отыскал дверь Алёниной квартиры (украшенную коричневым дерматином, декоративными шляпками гвоздей и паутиной из лески). Замер в шаге от неё и ткнул пальцем в кнопку звонка. В прихожей у Лебедевой задребезжала стандартная резкая трель, напомнившая мне жужжание стоматологической бормашины. Лампа у потолка засветилась ярче — она будто бы удивилась моей наглости и напористости. Я выждал пару секунду и снова нажал на чёрную кнопку. Повторная трель звонка вновь не пробудила в квартире Лебедевой жизнь.

Зато звякнули запоры в квартире Алёниных соседей. Я повернул голову и увидел выглянувшую из-за двери соседней квартиры женскую голову. Женщина пару секунд разглядывала меня — мне показалось, что её смутило странное сочетание в моей одежде: стрелки на брюках и белая футболка. Поэтому я тряхнул коричневым портфелем: помог женщине определиться. Из-за двери появилось прикрытое выцветшим разноцветным халатом плечо, а затем и вся женщина целиком. Она шаркнула по полу тапками со стоптанными задниками и с потёртыми носами. После затянувшегося раздумья всё же улыбнулась.

Я поздоровался, поинтересовался: есть ли кто сейчас в Алёниной квартире. Узнал, что Алёнина бабушка не жила тут с начала лета. Сейчас она обитала на подмосковной даче. Вернётся в Москву только к осени. В квартире сейчас проживала только её внучка. Которая уже вернулась «с морей». Алёнина соседка снова окинула меня взглядом: осмотрела меня с ног до головы. Только теперь она спросила, к кому я пришёл. Я снова сэкономил улыбку. Серьёзным тоном ответил, что разыскиваю Елену Лебедеву. Вновь предъявил свой «солидный» портфель, который вместе с брюками и туфлями нивелировал влияние футболки.

— Так это… репетиции у неё, — сказала женщина. — Занятая она очень. Раньше полуночи наша Алёна домой не придёт.

Место для наблюдательного поста во дворе я выбрал, ещё спускаясь по ступеням. Протопал каблуками по асфальту, смело уселся на скамью около клумбы (не проверил её на предмет чистоты). Отсюда я прекрасно видел дверь Алёниного подъезда и окна её соседки: уже знакомое мне женское лицо мелькнуло за оконным стеклом на фоне светившейся в квартире на третьем этаже люстры.

Женщина меня увидела. Я сохранил солидный вид: лишь сдержанно ей кивнул — женщина отшатнулась и спряталась вглубь комнаты. Всё ещё звучали голоса за кустами. Небо над домом всё же почернело. Я взглянул на часы. Прикинул, что до полуночи я вдоволь налюбуюсь красотами московского двора образца семидесятого года.

Сколько ни вглядывался в небо, но звёзды я всё же не рассмотрел. Хотя не заметил и облака. Решил, что звёзды исчезли с ночного московского неба ещё до моего рождения: я сам в этом сегодня убедился. Шелестевший листвой ветер посвежел. Зато запах бензина я уже почти не ощущал. Наблюдал за тем, как возвращались домой жильцы дома (поодиночке и группами). Они меня не замечали: свет от окон до моего наблюдательного пункта не дотягивался, а стоявший рядом с клумбой фонарный столб маскировался под лишённое ветвей дерево. Изредка посматривала в мою сторону из окна Алёнина соседка. Вот только мне казалось, что она меня уже не видела.

Автомобили дважды проезжали через двор за время моего дежурства. Свет их фар пробегал по двору, на мгновения отгонял мрак от кустов и деревьев. Третий автомобиль свернул во двор в начале второго ночи. Я к тому времени уже подумывал размять ноги: прогуляться вокруг клумбы. Позабыл о своих намерениях, когда автомобиль остановился около Алёниного подъезда. Светлый «Москвич». Его модель я точно не опознал: то ли «Москвич-408», то ли «Москвич-412» (в советских ретро автомобилях я разбирался плохо). Распахнулись дверцы. С водительского места выбрался мужчина. Он обошёл автомобиль и приоткрыл дверцу для пассажира.

Женщину я разглядел не сразу. Но услышал её голос. По моим рукам скользнули знакомые мурашки. Я невольно улыбнулся. Увидел на фоне всё ещё светившихся окон подъезда женскую фигуру: стройную. Светлые волосы, причёска «каре». Я отметил, что приехавшие на автомобиле мужчина и женщина примерно одного роста. Цокнули по асфальту каблуки. Захлопнулась дверца. Я всё же поднялся с лавки и пошёл к автомобилю. Всматривался в фигуры застывших около машины людей. Услышал их голоса. Тихие. Я поначалу не разобрал слов. Но чётко различил в женском голосе знакомые интонации: те самые, которые слышал в пансионате «Аврора».

Я подошёл к автомобилю — около ещё светившихся фар кружили насекомые. Женщина сейчас стояла ко мне лицом. Алёна. Она улыбалась, смотрела на своего спутника. Не видела меня. При скудном уличном освещении я толком не рассмотрел узор на её платье. Лишь заметил некоторые его детали: воротник, короткие рукава, подчёркивавший стройность талии тонкий поясок. Стоявший ко мне спиной темноволосый мужчина выглядел на фоне Лебедевой низкорослым и узкоплечим. Я взглянул на его наряд: заправленная в тёмные брюки светлая рубашка, узкие штанины без видимых «стрелок». Заметил, что пальцы мужчины удерживали Алёнино запястье.

— … Женя, мы с тобой это уже обсудили, — сказала Лебедева. — Помнишь?

— Что, обсуждали? — сказал «Женя». — Что я не должен пить чай? Или что тебе жаль для меня чашки чая?

— Уже поздно для чаепития, Женя. Завтра утром репетиция. Или ты забыл?

Лебедева говорила тихо и спокойно.

Мужчина ответил ей будто бы с вызовом:

— О чём ты, Алёна? Время ещё детское! Я утром тебя на машине до театра в два счёта домчу!..

— Женя, не надо. Поезжай. Пожалуйста.

Лебедева дернула рукой, но не высвободила её из хватки мужских пальцев.

Мужчина покачнулся и чуть приблизился к Алёне.

— А если я не хочу? — сказал он.

— Дальше я сама дойду, Женя, — тоном строгой учительницы произнесла Лебедева. — Спасибо, что подвёз меня. Всегда знала, что ты хороший друг. На чай тебя сейчас не приглашу: уже поздно, я устала и хочу спать. Тебе пора домой, Женя.

Алёна приподняла подбородок и взглянула на своего собеседника будто бы свысока.

Мужчина качнул головой.

— Никуда мне не пора! — заявил он. — Рано ещё! Пока только час ночи…

Я перешагнул бордюр. Каблуки моих туфель громыхнули о тротуар.

Мужчина замолчал и обернулся. Посмотрела в мою сторону и Алёна.

Мне почудилось: в полумраке я увидел родинку на лице Лебедевой. Я прошёл мимо бампера автомобиля. Оценил длину Алёниного платья: оно было почти до колен. Уловил в потоке воздуха ароматы мужского одеколона и женских духов (оба приятные, но в букете явно несовместимые). Всё же рассмотрел лицо Алёниного собеседника. Большеглазый, темнобровый, с пухлыми губами. Мне показалось, что это лицо я раньше уже видел. Вот только сейчас я не сообразил: где и когда с этим мужчиной встречался. Мужчина всё же выпустил Алёнину руку — после того, как я положил свою руку ему на плечо.

Я поздоровался, сказал:

— Товарищ Женя, разве вы не услышали Алёну? Поздно уже. Вам пора домой.

Мужчина встрепенулся.

Но мою руку с себя не стряхнул: не сумел. Он шумно вздохнул, нахмурил брови. Посмотрел на меня снизу вверх.

Я прикинул, что он старше меня лет на пять, если не на все десять.

— Что вам надо? — спросил «Женя». — Кто вы такой?

Говорил он неуверенно и будто бы испуганно. Мужчина дёрнулся назад — я удержал его на месте.

— Товарищ Женя, вы меня не услышали? — сказал я. — У себя дома чай попьёте. Перед сном. Для хорошего сна.

Я одарил мужчину своей «рабочей» улыбкой — с такой миной на лице я обычно разнимал дебоширов в ночном клубе.

— Вы… кто⁈ — повторил мужчина. — Я… милицию позову!

Его голос дал петуха.

— Я тот, кто испортит вам эту ночь, товарищ Женя, — спокойно сообщил я. — Если вы не прислушаетесь к Алёниному совету и не поедете домой. Будьте благоразумны! Ведь вы же умный и воспитанный человек… на первый взгляд.

Я заглянул мужчине в глаза и уже строгим тоном повторил:

— Вам. Пора. Домой.

— Женя, Серёжа прав, — сказала Лебедева.

Она прикоснулась к моей руке, но посмотрела при этом на своего низкорослого приятеля.

— Поезжай, Женя, — добавила она. — Спасибо тебе. Увидимся завтра на репетиции.

— Серёжа? — произнес мужчина.

Он взглянул сперва на меня (оценивающе и будто бы ревниво), затем снова посмотрел на Алёну.

Спросил:

— Так вы знакомы?

— Разумеется, знакомы, — ответил я. — Товарищ Женя, вы оставите Алёну в надёжных руках. Не волнуйтесь. Езжайте.

Я указал портфелем на автомобиль.

Мужчина вскинул брови — мне почудилась в его взгляде обида.

— Алёна? — сказал он. — Кто это? Ты его знаешь?

— Это мой друг, — сказала Лебедева. — Хороший друг. До завтра, Женя. Спокойной ночи.

Я убрал руку с Жениного плеча, шагнул к Алёне. Алёнин приятель взглянул на мой портфель, нахмурил брови.

Я протянул ему руку и сказал:

— Спокойной ночи, Женя. Рад знакомству.

С секундной задержкой, но Алёнин провожатый всё же мою руку пожал.

Его ладошка мне показалась мягкой и хрупкой. Я стиснул её аккуратно, чтобы в ней не треснули кости.

— Спокойной ночи, — буркнул Женя.

Он обжёг моё лицо недовольным взглядом, посмотрел на Лебедеву и добавил:

— С… спокойной ночи, Алёна. До завтра. Увидимся.

Мужчина поправил покосившийся воротник рубашки и повернулся к нам спиной.

Мы с Лебедевой стали плечо к плечу. Наблюдали за тем, как Женя уселся в машину.

Он громко хлопнул дверью. Из салона бросил на нас прощальный взгляд, уже с натянутой на лицо улыбкой махнул нам рукой. Будто своим друзьям. Мы дружно помахали ему в ответ. «Москвич» зарычал и тронулся с места, разогнал собравшуюся около его фар мошкару. Первые метры автомобиль преодолел рывками, словно неохотно покидал Алёнин двор. Лучи его фар заплясали по тротуару, по кустам, по стволам деревьев и по фасаду здания. Мы наблюдали за тем, как «Москвич» с монотонным утробным рычанием проехал вдоль дома. Рычание смолкло, когда автомобиль свернул за угол.

Только тогда мы с Алёной вновь посмотрели друг другу в глаза.

— Сергей, как ты меня нашёл? — спросила Лебедева.

Она тут же тихо добавила:

— Зачем?

Её лицо я сейчас почти не видел — как и при нашей первой встрече там, но пляже. Моё воображение дорисовало Алёнины черты на спрятанном под вуалью тьмы лице: в том числе и родинку под губой.

Я тряхнул портфелем и ответил:

— У меня к тебе дело, Алёна. Важное. Поговорим у тебя дома.