Красавчик. Часть 2

Глава 12

Юрий Григорьевич пришёл на кухню переодетый в домашнюю одежду. Сан Саныч к тому времени уже смолотил два бутерброда и выпросил добавку кофе. Рассказ о Гарине он отложил до появления «Григорьича». До прихода прадеда я выслушал рассказ Сан Саныча о завершавшейся сегодня пятой летней Спартакиаде народов СССР.

Основной акцент в рассказе Александров сделал на волейболе — сообщил мне, что мужская сборная Москвы «вчера» всё же уступила сборной РСФСР: проиграла с разницей в одно очко, заняла второе место. А вот московские женщины волейболистки завоевали золото, подвинули на вторую ступень спортсменок из сборной команды Ленинграда.

Мой прадед кашлянул, уселся за стол. Придвинул к себе тарелку с изготовленными Александровым бутербродами и чашку с кофе. Он терпеливо дослушал эмоциональное повествование Сан Саныча о достижениях советских спортсменов. Выждал, когда Александров отвлёкся на поедание очередного бутерброда и выразительно кашлянул.

— Давая, Саня, — велел он. — Расскажи Сергею то, что говорил мне. О Гарине.

Александров потряс пальцем и с набитым ртом ответил:

— Фифяс.

Сан Саныч сделал глоток из чашки, стряхнул с ладоней на стол крошки.

— В общем, Красавчик, в той статейке не соврали, — сообщил он. — Трупы и женские вещи у этого школьного физрука на даче нашли. Подробности обыска пока не знаю. Отчёты не видел. Только ясно уже, что у Василия Гарина рыльце-то наверняка в пушку. Это для тебя, Красавчик, как я понимаю, не новость. Новость в том, что Василия Гарина уже задержали. Причём, он сам явился в милицию. Представляешь? Написал заявление. Утверждал, что вчера утром подвергся нападению со стороны неизвестного сантехника. Описал нападавшего, как молодого, высокого и мускулистого.

Сан Саныч и Юрий Григорьевич скрестили взгляды на моём лице.

Александров хмыкнул и погрозил мне пальцем.

— Гарин написал в заявлении, что рано утром к нему в квартиру вторгся громадный по пояс голый молодой мужчина. Назвался мужчина сантехником. Заявил, что почистит в квартире Гарина трубы. А вместо выполнения обещанной работы сантехник набросился на гражданина Гарина с кулаками и сломал ему нос. Не поверите, но эту хохму сейчас уже по всей Москве пересказывают. Те, разумеется, кто ещё не слышал о находке на даче у этого школьного физрука. Девчонки в нашей бухгалтерии уже мечтают о встрече с этим таинственным мускулистым сантехником. Говорят…

Сан Саныч хохотнул и продолжил:

— … Говорят, что «хорошие трубы всегда нуждаются в чистке». Это я вам повторил слова нашей бухгалтерши. Роскошная женщина, я вам скажу! Сорокалетняя полутораметровая брюнетка. Девяносто килограмм красоты! Развелась в позапрошлом году с мужем. Сказала, что опоздает завтра на работу. Если вдруг встретит утром преступника. Это она про сантехника, если вы не поняли. Сказала, что вступит с этим мускулистым негодяем в схватку. Призналась, что наденет для этой битвы снаряжение: новое импортное бельё. Пообещала, что не выпустит сантехника из рук до приезда милиции. Сказала…

Александров прервался, вдохнул воздух.

— … Сказала, что проклянёт любого, кто явится на её вызов раньше вечера.

Сан Саныч провёл костяшкой пальца под глазами, словно вытер слёзы.

— Примерно то же самое, Красавчик, сегодня говорили и женщины в отделе кадров, — сообщил он, чуть похрюкивая от смеха. — Ещё обсуждали нижнее бельё. Так что ты теперь «тот самый сантехник». Весь обеденный перерыв я только о тебе и слушал. Думаю, слушал не только я. Скоро о тебе вся Москва шептаться будет. Как о том проклятом попугае, о призраке старой графини или о замурованном в стену прорабе. Только эта история будут рассказывать с другим подтекстом. Не поверишь, Красавчик, но даже сломанный нос Василия Гарина женщин не испугал. Говорят, что Гарин сам виноват: потому что…

Александров шумно выдохнул и добавил:

— … Потому что у него не те трубы.

Юрий Григорьевич кашлянул.

Сан Саныч вскинул руки и пообещал:

— Всё, Григорьич, всё! Я понял. Ни слова больше про «сантехника», обещаю.

Александров затолкал в рот остатки бутерброда.

Мы с Юрием Григорьевичем наблюдали, как он пережёвывал, чуть вздрагивал и шмыгал носом. Сан Саныч залпом допил кофе, отставил в сторону чашку.

— Шутки в сторону, — заявил он и снова шмыгнул. — Всё указывает на то, Красавчик, что твоя статейка не соврала. Поэтому смело берите платок Василия Гарина в работу. О новостях по делу физрука я вам расскажу, когда сам их узнаю. Там уже всё завертелось, не остановишь. Три трупа — это не шутки. Делом заинтересовались на самом верху. Щёлоков в курсе. Пообещал помощь, торопит, ждёт отчёты. В невиновность Гарина я уже и сам не верю. Но… для «лечения» его использовать рано. А вот для тренировок с «поиском» — в самый раз. Я так понял, что учёбу вы начнёте уже сегодня?

Я кивнул и ответил:

— Хотел бы. Уже пора.

Сан Саныч похлопал меня по плечу.

— Вот и дерзай, Красавчик, — сказал он. — Желаю тебе удачи. Помогу вам, чем смогу. Сегодня. Но в ближайшие дни на мою помощь не рассчитывайте. Уеду в командировку. В Ставрополь. Очень удачно она мне подвернулась. От Ставрополя недалеко до Невинномысска. Загляну и туда. Побываю на предприятии «Азот». Проведаю там гражданина Сливко. Того, о котором была другая статейка в твоей, Красавчик, папочке. Посмотрим, как он работает с детьми. Глядишь, второй платок вам привезу. Да и коллегам в Невинномысске помогу. Потому что такие заслуженные учителя нам в СССР точно не нужны.

Александров посмотрел мне в глаза и сообщил:

— Сегодня ночью уеду. Поезд в начале второго. Вернусь на следующей неделе.

Он вздохнул и строго сказал:

— Красавчик, ты уж поосторожнее с Григорьичем. Не расстраивай его без повода. Учись поскорее, не лодырничай. Григорьич выполнил свою часть договора. Осталось дело за тобой.

После ужина (для меня он состоял из чашки растворимого кофе) мы пошли в гостиную: я сообщил, что готов к учёбе (в висок тут же кольнула воображаемая боль). Сан Саныч вызвался в мои помощники. Он уселся на диван, скрестил на груди руки, взглянул в сторону аквариума — над тем уже светилась лампа. Юрий Григрьевич снял с верёвки платок, одобрительно кивнул. Он принёс платок мне; заявил, что прибинтовывать платок к запястью нет необходимости — достаточно сжать этот пропитанный кровью кусок материи в кулаке.

— Сергей, попробуй пока так, — сказал мой прадед. — Позже поймёшь, как тебе удобнее. Мне кажется, что все эти ритуалы при использовании наших способностей — дело сугубо индивидуальное. Они подчинены больше нашему воображению, нежели необходимости. Мы используем способности каждый по-своему. Нам они видятся по-разному. Одинаков лишь результат.

Юрий Григорьевич кашлянул и продолжил:

— При использовании «поиска» ты, Сергей, работаешь с воображаемым компасом. Именно он указывает тебе направление. Я при работе с этой же способностью никакой стрелки не представляю. Мне будто бы посылает сигналы сам спрятанный или утерянный предмет. Кхм. Я словно ощущаю его. По большому счёту, мы с тобой чувствуем одно и то же. Только представляем это по-разному.

Мой прадед указал на платок.

— Скорее всего, работу с энергией мы тоже представим каждый по-своему. Это нормально. Потому что мы с тобой не одинаковые, и наше воображение работает по-разному. У каждого из нас возникает при работе со способностью свой ассоциативный ряд. Важен результат, а не воображаемый процесс работы. Поэтому не жди, Сергей, что почувствуешь то же, что обычно чувствую я.

Юрий Григорьевич покачал головой.

Я смял платок — мне показалось, что тот ещё был слегка влажным. Почувствовал я и запах крови. Он будто бы слегка оттенил ещё не выветрившийся запах одеколона Сан Саныча.

— Дед, ты так и не объяснил мне, что именно чувствуешь при работе с этой «жизненной энергией», — сказал я. — На что она похожа? Какой ты её ощущаешь? Она теплая или холодная? Или у неё есть запах?

Сан Саныч поёрзал на диване, словно уже томился в ожидании.

Мой прадед посмотрел на ковёр поверх головы Александрова.

— Она… Кхм.

Юрий Григорьевич задумался — будто подбирал правильные слова.

— Она не тёплая и не холодная, — сказал он. — Она ощущается словно… укол новокаина. Появляется онемение на коже — там, где с ней соприкасается чужая кровь. Это онемение будто бы проходит по моему телу. В случае с «поиском» я чувствую онемение кожи на руке и на шее — энергия будто бы проходит в мозг и топит в себе мою головную боль. Она остаётся во мне — не переходит даже частично на моего помощника.

Мой прадед потёр правое запястье о ткань у себя на груди.

— При «лечении» я чувствую примерно такое же онемение, — продолжил он. — Только направляю чужую энергию в платок «пациента». Я будто бы лью в платок это онемение с двух рук. До тех пор, пока процесс перекачки энергии не завершится. Длится это обычно не больше пары минут. Гораздо дольше я готовлюсь к этому процессу. Потому я и зажигаю свечу, приглушаю свет и убираю прочие раздражители.

Юрий Григорьевич повёл плечом.

— Как это происходит у других… я тебе, Сергей, не скажу. Никогда об этом не слышал. Мне и самому это интересно. Послушаю твои рассказы. В данном случае я такой же неопытный учитель, и ты — неопытный ученик. Пока не представляю, как буду тебя учить. А ты сейчас ещё не совсем понимаешь, как именно будешь учиться. Важно то, что мы с тобой чётко представляем конечный результат занятий. Понимаем, что он вполне реален.

Юрий Григорьевич потряс указательным пальцем.

Я кивнул.

— Это всё хорошо, товарищи колдуны, — подытожил рассуждения моего прадеда Александров. — Просто прекрасно.

Он запрокинул голову, взглянул на меня и спросил:

— Красавчик, не пора ли уже начать твоё обучение? Время дорого. Мне скоро на вокзал. А я ещё трезв, как стёклышко. Не оттягивайте неизбежное-то. Ваше вступление слишком затянулось. Работайте, товарищи. Хватит лирики. Что мы ищем сегодня, Красавчик? Какие варианты? Что мне представить?

Я взглянул на Юрия Григорьевича — пот пожал плечами.

— Сан Саныч, представляй, что угодно, — ответил я. — Лишь бы ты сделал это хорошо. Выбери хорошо знакомый тебе предмет. Ну, и… дальше ты сам всё знаешь. Какая у меня сейчас задача, дед?

Юрий Григорьевич ответил с двухсекундной задержкой.

— Твоя задача, Сергей, — произнёс он, — что бы ты почувствовал заключённую в чужой крови энергию. В той, что на платке. Делай всё, как обычно. Одновременно прислушивайся к ощущениям в твоей руке. Какие они будут — этого я не знаю. Лишь они бы появились. Замечай их все. Хоть зуд, хоть холод. Как только ощутишь энергию, тут же направь её в сторону своего внутреннего компаса. Не на Сан Саныча.

— Ладно, — произнёс я. — Попробую. Только как мне её направить, дед?

Юрий Григорьевич вскинул руки.

— Подключи фантазию, Сергей, — сказал он. — Вообрази, что это обычная вода. Тёплая или холодная — неважно. Мысленно проложи для неё русло по своему телу. Или вскинь руку вверх, чтобы энергия стекла в нужном тебе направлении. Здесь нет готового рецепта, Сергей. Да и не важен он сейчас. Поначалу просто почувствуй эту энергию. Уже это сегодня будет отличным результатом. Там… сам поймёшь свои дальнейшие действия.

Я усмехнулся, спросил:

— Сколько ты мучился, дед, пока её ни почувствовал?

Юрий Григорьевич повёл плечом.

— Много, Сергей, — ответил он. — Я затратил на это гораздо больше времени, чем мы можем себе сейчас позволить. Если учитывать предсказанную тобой дату моей смерти. Но там были иные начальные условия. Совершенно иные. Кхм. Я не знал даже того, что моя идея с окровавленной тряпкой сработает. Я придумал её едва ли не случайно. Сейчас мы в этом варианте не сомневаемся. Он рабочий.

Я кивнул.

— Допустим.

— Поэтому, Сергей, ты не думай ни о чём, кроме конечного результата.

Прадед прикоснулся к моему плечу и сказал:

— Почувствуй стрелку компаса, как обычно. В то же время ищи и энергию платка. Сделай это одновременно. Первую часть задания ты выполнишь без проблем. Поэтому большую часть усилий и внимания направь именно на платок. Главная цель сейчас не поиск предмета, а поиск энергии. Мы знаем, что у тебя получится. Кхм. Вопрос только в том, когда это случится. Терпение и труд, Сергей — вот лучший рецепт.

Я сжал в кулаке платок — не почувствовал в нём ни тепло, ни холод.

Скривил губы.

— Терпение и труд сожгут мне мозги, — пробормотал я. — Ненавижу всё это циркачество с внутренним компасом…

Покачал головой.

— Не рассусоливай, Красавчик! — сказал Сан Саныч. — Работай уже. Начинай.

Александров ухмыльнулся.

Я взглянул на его лицо сверху вниз и заверил:

— Работаю, Сан Саныч. Что мы ищем? Что ты представил?

— Давно бы так.

Александров мечтательно зажмурил глаза.

— Что нужно нормальному уставшему на работе мужчине? — сказал он. — Вариантов немного. Конечно же: бутылка с коньяком. Вот её я и представляю сейчас, Красавчик. Уже представил. Почти наполовину полную. Ту самую бутылку, которую я распечатал позавчера. Надеюсь, что вы её не допили без меня. Вижу её сейчас, как настоящую. Тёплая, гладкая, манящая. Две царапины на правой верхней стороне этикетки. Не картинка — мечта.

Александров вздохнул.

Я усмехнулся и сообщил:

— У деда в сейфе она стоит. Это я тебе, Сан Саныч, скажу без всякого «поиска». Сомневаешься?

Александров пожал плечами.

— Сам знаю, что она в сейфе у Григорьича, — сказал он. — Что с того? Пусть себе там стоит. Пока. Не об этом речь-то. Ты почувствуй её этой своей стрелкой, Красавчик. Вот что тебе сейчас надо сделать. А не логикой блистать. Компас это свой дурацкий в башке оживи. Платок этот в руке почувствуй. Работай, Красавчик, а не разглагольствуй. Где взять коньяк и без тебя знаю. Не в этом сейчас дело. Я правильно сказал, Григорьич?

— Конечно, Саня, — ответил Юрий Григорьевич. — Всё правильно. Сергей, Сан Саныч верно рассудил. Твоя задача — ощутить заключённую в чужой крови «жизненную» энергию. За тот промежуток времени, пока ты работаешь со своим компасом. Удерживай внимание на стрелке. Но и уделяй ей не всё своё внимание. Сейчас ты работаешь со способностью не для других, а для себя. Твоя цель — «жизненная» энергия Гарина.

Я тряхнул головой, вытер о шорты ладони.

— Понял тебя, дед. Сейчас попробую.

— Не пробуй, Красавчик. Сделай!

— Сделаю, Сан Саныч, — пообещал я.

Прижал ладонь ко лбу Александрова и скомандовал:

— Сан Саныч, представляй бутылку.

Сегодня я почувствовал стрелку внутреннего компаса трижды.

Два раза она указала из гостиной в направлении сейфа в спальне моего прадеда. Третий раз я даже прошёлся вместе с Сан Санычем до неё из кухни. Платок в моей руке никак себя не проявил. Даже не вспотела под ним ладонь.

После третьего использования «поиска» бутылку мы из сейфа всё же извлекли. Моя голова потребовала анестезии. Александров посмотрел на часы — до отправления поезда оставалось всё меньше времени.

Юрий Григорьевич интереса к коньяку не проявил. Но всё же уселся вместе с нами за стол. Он время от времени прижимал ладонь к правой стороне своей груди. На вопросы Александрова отвечал: «Всё нормально, Саня. Сейчас пройдёт».

Ночью я так и не уснул. Ворочался на диване, прислушивался к храпу своего прадеда. Слушал, как отсчитывали секунды часы. Изредка посматривал на их стрелки — убеждался в том, что на сон мне оставалось всё меньше времени.

Головная боль после полуночи ослабела (подействовала таблетка). Но окончательно она исчезла только под утро. Сонливость ей на смену не пришла. Поэтому я вышел на пробежку раньше, чем обычно: скорее, ночью, чем утром.

Добежал до закрытого ещё входа в метро. Встретил по пути лишь пару десятков прохожих. Вернулся к школе. Подивился царившей там тишине: шум машин остался у шоссе, птицы пока не проснулись, не скребли по тротуарам мётлами дворники.

Упражнения я выполнил «через не хочу». Моё тело казалось вялыми, будто оно растратило всю энергию на борьбу с головной болью. Поблажек я себе не сделал. Отработал весь комплекс. По пути домой впервые за сегодняшний день зевнул.

Дома застал уже пробудившегося Юрия Григорьевича. Он встретил меня, сидя за столом в кухне. Прадед налил мне кофе, сдвинул в мою сторону тарелку с бутербродами. Мой желудок радостно поприветствовал этот его жест доброй воли.

Я пожевал сыр и колбасу, выпил кофе. Выслушал, как диктор по радио рассказал о новых достижениях советских граждан. Слушал радио не без интереса; потому что в отличие от меня, Советский Союз за вчерашний день добился немалых успехов.

Юрий Григорьевич покачал головой и сказал:

— Сергей, может, откажешься на время от этой своей утренней беготни? Ты, конечно, ещё молод. Но даже твой организм не железный.

Я улыбнулся и покачал головой.

— Всё нормально, дед, — ответил я. — Мне никакие поблажки не нужны. Я упорный: так воспитан. Поэтому у меня всё и всегда получается.