Красавчик. Часть 2

Глава 13

В пятницу я большую часть дня проспал. Уснул уже через полчаса после того, как Юрий Григорьевич ушёл на работу — проснулся за час до его возвращения домой. Вчера я мусолил в голове идею о том, что прогуляюсь сегодня в обед до столовой или до ресторана. Но теперь отложил эту идею на потом. Снова пообедал бабушкиным борщом. Пришёл в гостиную, включил подсветку над аквариумом. До появления в квартире Юрия Григорьевича я сидел на табуретке в большой комнате и наблюдал за суетой рыб. При этом то и дело потирал пальцем правый висок, гнал из своей головы мысли о предстоявшей мне сегодня вечером работе с внутренним компасом.

Вечер пятницы получился схожим с вечером четверга. С тем лишь исключением, что сегодня я не слушал шутки Сан Саныча. Но снова были поиски предметов в прадедовской квартире (ассистировал мне Юрий Григорьевич), вспышки боли в голове и мои безуспешные попытки погасить эту боль при помощи пока неощутимой энергии из платка. Сегодня я отважился на четвёртый запрос к внутреннему компасу. Он дал ожидаемый результат: усилил головную боль. От нового всплеска боли у меня на пару секунд потемнело в глазах, лоб покрылся крупными каплями холодного пота. Я выругался и в сердцах швырнул на диван всё ещё бесполезный платок.

Ночью не уснул. Хотя и провалялся в постели почти до рассвета.

Утром (по пути к метро) звуки моих шагов звучали в такт биению сердца — при ещё ощутимом болезненном покалывании в висках.

В субботу утром я после завтрака снова проглотил таблетку — сделал это по требованию Юрия Григорьевича. Завалился на диван. С сожалением вспомнил о том, что коньяк в «той самой» бутылке закончился ещё в четверг при Сан Саныче. Подумал о том, что уже послезавтра Алёна поедет на обследование в Ленинград. Прикинул, как прошёл визит Александрова на завод «Азот». Подсчитал, что уже на следующей неделе Порошины, Рита с Васей, Валентина Кудрявцева, Нарек Давтян и Аркадий Александров вернутся в Москву.

Размышлял с уже закрытыми глазами о чём угодно, но только не о предстоявшей мне вечером работе с внутренним компасом. Боль в голове то накатывала, то отступала — она будто бы имитировала морской прибой. Не представляю, сколько я перед сном рассматривал трещины на потолке. За окном полностью рассвело, прежде чем я всё же уснул.

Разбудил меня Юрий Григорьевич. Сегодня утром он ушёл на работу. Несмотря на то, что суббота уже три года как считалась в СССР выходным днём. Этот момент я выяснил ещё в пансионате во время общения с Нареком и Аркадием (превратил своё незнание в шутку, чтобы не выглядеть пришельцем из другого времени). Я увидел над собой раскрасневшееся от жары лицо прадеда, услышал доносившееся со стороны кухни позвякивание посуды, почувствовал запах жареного лука и варёного мяса. Взглянул на часы — отметил, что мой прадед сегодня вернулся с работы раньше, чем обычно (я проспал тот, момент, когда Юрий Григорьевич входил в квартиру).

Я снова прислушался. На кухне сейчас действительно кто-то грохотал. Ещё там не умолкал радиоприёмник.

— Вставай, Сергей, — сказал Юрий Григорьевич. — Варя уже сварила суп.

Суббота для меня продолжилась встречей с Варварой Юрьевной (моей сорокалетней бабушкой). В честь этой встречи я сразу же после пробуждения натянул шорты — не щеголял по квартире в китайских трусах. Поприветствовал бабушку Варю с порога кухни. Варвара Юрьевна наградила меня ответным приветствием и внимательным, настороженным взглядом. Она сегодня принарядилась в фартук своего отца, хозяйничала в кухне без всякого смущения. Этот факт меня совершенно не удивил: я с детства привык к подобному поведению бабушки Вари. Не удивили меня и её колкости. Хотя раньше она их адресовала не мне, а всё больше своему мужу.

— Ты б футболку-то надел, братец, — сказала Варвара Юрьевна. — Сан Саныч говорил, что в Москве сейчас орудует банда сантехников. Расхаживают по квартирам граждан почти голые. Пугают женщин, дерутся с мужчинами. Смотри, братец: примут тебя за бандита — завтра проснёшься не в квартире отца, а в изоляторе временного содержания. Ты уже бывал в таких местах, братец?

— В обезьяннике, что ли? — переспросил я и зевнул. — Бывал пару раз. По молодости и по глупости.

Я уселся за стол напротив Юрия Григорьевича.

Бабушка Варя тут же поставила перед нами по большой тарелке с парящим супом.

— Что ж ты такого натворил? — спросила она. — В эти пару раз.

— Оказывался не в том месте и не в то время.

— Это как понимать?

— Шёл мимо, никого не трогал…

— Поскользнулся, упал, очнулся, гипс? — сказала Варвара Юрьевна.

Она поставила на стол тарелку с супом и для себя.

— Примерно так всё и было, — ответил я. — Только без гипса.

Варвара Юрьевна усмехнулась.

— Как же нам повезло, что ты приехал к нам уже повзрослевший и мудрый! — сказала она. — Попрошу Сан Саныча, что бы он не выпускал тебя быстро из этого… Как ты сказал? Из обезьянника? Если ты всё же окажешься недостаточно поумневшим.

— Спасибо, ба… сестрёнка. Ценю твою заботу.

Юрий Григорьевич выразительно кашлянул — будто скомандовал «брейк».

— Сергей, — сказал он, — Варя предложила прогуляться в кино. Втроём. Пойдёшь с нами в кинотеатр?

— Вечером мне будет не до кино, де… папа, — ответил я. — Вечером у меня тренировка. Или ты забыл?

Мне показалось: от моего слова «папа» Варвара Юрьевна вздрогнула и скривила губы.

На пару секунд в кухне установилась относительная тишина: лишь потрескивала газовая плита, да чирикали птицы за окном.

Я окунул в суп ложку.

— Не будет сегодня тренировки, — заявил Юрий Григорьевич. — Сделаем тебе выходной. Вчера ты весь синий вечером был. Того и гляди схлопочешь инсульт. А мне тебя, Сергей, лечить пока нечем: Саня ещё не раздобыл второй платок.

Варвара Юрьевна усмехнулась и дёрнула головой.

— В кино сегодня пойдём, — сказала она. — Посмотрим, на кого вы потратили прошлые платки.

Она будто бы с вызовом посмотрела мне в глаза.

— Купила вам билеты на фильм «Три дня до лета», — сообщила она. — Знаю: все его уже видели… кроме меня. Хоть посмотрю сегодня на эту Лену Лебедеву. Может, пойму, что вы в ней нашли. Глядишь, узнаю, чем она лучше тех людей, кому эти платки не достались.

В её голосе и во взгляде я почувствовал нескрываемый упрёк.

Поелозил ложкой в тарелке и сказал:

— Вкусный суп.

Варвара Юрьевна усмехнулась.

— Врун ты, братец, — сказала она. — Ты мой суп ещё даже не попробовал. Но он действительно вкусный.

На кухне мы долго не засиделись. Потому что с момента моего сегодняшнего пробуждения и до начала киносеанса оставалось всего лишь два с половиной часа. По пути к метро в основном говорили Юрий Григорьевич и Варвара Юрьевна. Они обсуждали свою работу. Пару раз они попытались втянуть меня в беседу. Бабушка Варя поинтересовалась, какие фильмы мне нравятся. Я сухо перечислил ей все те советские кинофильмы, которые во время наших бесед в пансионате Алёна назвала стоящими (хотя сюжет примерно каждой второй из этих кинокартин я не знал или не помнил). Я благоразумно умолчал о том, что примерно десять предыдущих лет я смотрел почти исключительно голливудские фильмы.

На Арбатскую площадь мы приехали за полчаса до начала сеанса. Полюбовались на афиши, что красовались у кинотеатра «Художественный». Из всех представленных там новинок кинопроката я узнал только «Приключения жёлтого чемоданчика» и «Три дня до лета». Прочие названия помнил лишь смутно или не помнил совсем. Хотя мужское лицо на афише фильма с названием «Возвращение 'Святого Луки» выглядело знакомым. Фамилию этого актёра я всё же не вспомнил, а у своих спутников её не спросил (на случай, если этот актёр сейчас был знаменитостью и моё неведение покажется бабушке Варе странным). На входе в кинотеатр я вдохнул запах табачного дыма, но не уловил аромат попкорна.

В кинотеатре я занял место по правую руку от своего прадеда. Варвара Юрьевна села слева от отца. Я не следил за бабушкиной реакцией на развернувшееся на экране действо. Потому что наблюдал за игрой Елены Лебедевой. Сюжет кинофильма меня сегодня не интересовал. Я не прислушивался к репликам актёров. Зато внимательно следил за выражением Алёниного лица. Отметил, что Лебедева на экране не походила на ту Алёну, с которой я общался на море. Здесь у неё едва ли не фанатично блестели глаза. Она была настоящей «комсомольской активисткой». В её образе на экране я увидел задорное веселье. Но не заметил той спокойной иронии, к которой привык за время общения с Алёной в пансионате.

С Варварой Юрьевной мы расстались ещё в метро. Бабушка поехала домой — мы с Юрием Григорьевичем отправились в его квартиру. По поводу актёрских способностей Лебедевой моя сорокалетняя бабушка после просмотра фильма не обронила ни слова (даже не пошутила на эту тему). Зато об Алёне много говорил по пути от метро мой прадед. Юрий Григорьевич озвучил мелькнувшую сегодня и у меня в голове мысль о том, что «Три дня до лета» стоило посмотреть уже только из-за Лебедевой (особенно из-за той сцены купания, которую показали в начале фильма). Мой прадед заявил, что у Орловой нашлась достойная преемница. Юрий Григорьевич поинтересовался у меня, в каких фильмах снималась Елена Лебедева сейчас.

Я ответил прадеду, что Алёна пока отвергла все предложения о съёмках. В том числе, она отказалась от роли в фильме, который даже я считал шедевром советского кинематографа. По запросу прадеда пересказал сюжет фильма «Офицеры». Упомянул о том, что в фильме одну из главных ролей сыграл Василий Лановой. Предположил, на какую роль в этом кино приглашали Елену Лебедеву (хотя Алёна мне об этом не говорила). Даже спел прадеду песню «От героев былых времён» — сделал это без музыки, под аккомпанемент из наших шагов, птичьего чириканья и рычания проезжавший мимо нас по шоссе автомобилей. Текст песни Юрию Григорьевичу понравился. А вот моё исполнение он не оценил. Сказал, что пение — занятие не для меня.

Субботний вечер мы с Юрием Григорьевичем провели дома. Я снова делился с прадедом воспоминаниями о будущем. Вновь вывалил на него ворох информации. Вот только не подкрепил её точными датами, произошедших в этом будущем событий. Не припомнил я имена и фамилии участвовавших в тех исторических событиях персонажей. Даже информация об изменениях в нашей стране в конце восьмидесятых и начале девяностых годов в моём изложении звучала сумбурно. Я часто путался в последовательности событий. Понял, что раньше акцентировал своё внимание вовсе не на том, о чём меня сейчас расспрашивал прадед.

В полночь Юрий Григорьевич ушёл спать. Напоследок прадед пообещал, что завтра снова меня разбудит: в воскресенье займёмся учёбой пораньше. Уже через десять минут после этого я услышал храп Юрия Григорьевича. Завистливо вздохнул. Потому что сна у меня не было пока ни в одном глазу. Хотя я чувствовал себя неплохо: уже не осталось и следа головной боли (по возвращении из кинотеатра я всё же разок потревожил внутренний компас — сделал это больше из упрямства, чем из необходимости). Я уселся в кресло, положил на журнальный столик тетрадь с результатами спортивных соревнований, листы бумаги и ручку.

Пробормотал:

— Дырявая у меня память. Так… что там я учил? Кубок европейских чемпионов семидесятого и семьдесят первого годов? Прекрасно. Проверим, так ли плохо я запоминаю. Итак…

Я придвинул к себе бумагу и по памяти записал: «04.11.1970 „Базель“ — „Аякс“: 1:2. 04.11.1970 „Легия“ — „Стандард“: 2:0…»

В воскресенье днём мы с Юрием Григорьевичем отправились в Парк культуры и отдыха имени Дзержинского. Я не сразу сообразил, что сейчас за этим именем скрывался Останкинский парк. Мой прадед пояснил свою идею тем, что с удовольствием полюбуется на построенную «меньше двух лет назад» Останкинскую телебашню. А заодно, сказал он, продолжим моё обучение (которое я теперь называл не иначе, как «мучение») на природе и на свежем воздухе. Холодное умывание и чашка кофе не избавили меня от сонливости. Юрий Григорьевич усмехнулся и сообщил, что «там» я проснусь быстро.

Около выхода со станции метро «ВДНХ» нас встретила Варвара Юрьевна. Она сообщила своему отцу, что «всё подготовила». Только тогда я узнал, что эта парочка моих родственников сговорились ещё вчера. Юрий Григорьевич решил разнообразить моё обучения (моё мучение) — перенёс его в парк Дзержинского. Бабушка Вера сегодня утром спрятала в парке четыре предмета. Она объявила, что станет сегодня моим ассистентом при использовании «поиска». Я невольно вспомнил наши с ней прежние занятия (тогда, в детстве), когда бабушка прятала от меня новые игрушки и конфеты в своей квартире.

По пути к входу в парк Варвара Юрьевна всё же вспомнила о просмотренном вчера вместе с нами фильме. Признала его «неплохим», подбор актёров назвала «средненьким». Сказала, что лет через десять этот фильм уже никто и не вспомнит. По её словам, пересмотрят его в будущем снова разве что поклонники Елены Лебедевой. Да и то, лишь «из-за той сцены купания», потому что «мужикам такое нравится». При этом Варвара Юрьевна посмотрела на меня и усмехнулась. Она укоризненно покачала головой, когда Юрий Григорьевич признался: посмотрел «Три дня до лета» в третий раз, и «с удовольствием» посмотрит его в четвёртый.

Варвара Юрьевна покачала головой и с печальным вздохом произнесла:

— Всё с вами понятно. Сын пошёл в отца. Бабники.

Мы с Юрием Григорьевичем переглянулись и обменялись ухмылками.

У входа в парк я полюбовался на портрет Ленина, на табличку с надписью «МПКиО имени Дзержинского», прочёл на баннере: «Да здравствует коммунизм — светлое будущее всего человечества!» Отметил, что ни Варвара Юрьевна, ни Юрий Григорьевич на эти достопримечательности не взглянули. Они перешагнули бордюр и направились в парк. Рассматривали при этом не архитектуру и вывески, а лица и наряды прохожих. Я уклонился от летевшего мне в лицо облака табачного дыма, перешагнул лежавшие на асфальте окурки. Взглянул на хорошо знакомую мне часть Москвы: на Останкинскую телевизионную башню.

Первый предмет в парке я отыскал быстро — бабушка его спрятала около памятника Дзержинскому. Но энергию платка я не ощутил. Перед вторым поиском мы выдержали получасовую паузу. Я помассировал в это время виски, Юрий Григорьевич обсуждал с дочерью план моего дальнейшего обучения (в общих чертах он звучал, как 'дорогу осилит идущий). Бабушка Варя разглядывала меня без особого стеснения — словно всё ещё не определилась с отношением ко мне. Я тоже на неё поглядывал: сообразил, что её фигура и жесты напоминали мамины (в двухтысячном году моей маме исполнилось сорок восемь лет).

Второй «поиск» затянулся почти на десять минут. Не по моей вине. Стрелку компаса я ощутил быстро. Вот только бабушка схитрила: к лежавшей около скамейки расческе мы шли не меньше трёх сотен метров. Всё это время я держал Варвару Юрьевну за руку, удерживал внимание на «стрелке» и сжимал в кулаке всё ещё «бесполезный» платок. Платок во время этой попытки никак себя не проявил, сколько я ни прислушивался к своим ощущениям. Зато ожидаемо усилилась головная боль. Она уже не казалась лёгким покалыванием — настойчиво прожигала мне мозг, словно надеялась сократить время сегодняшних занятий.

Я отыскал в траве расчёску, вернул её бабушке.

Показал прадеду платок и сказал:

— Ничего нового. Ни покалываний, ни онемения. Башка раскалывается.

Юрий Григорьевич сощурился.

— Сергей, всё это время, пока мы сюда шли, ты ощущал эту свою стрелку? — спросил он.

Я усмехнулся, сжал руками голову, ответил:

— Не только её. Думал, что мой мозг расплавится. Где там уже эта твоя «жизненная» энергия?

— Кхм.

Юрий Григорьевич покачал головой.

— Как долго ты способен удерживать внимание на «поиске»? — спросил он. — Я имею в виду, без перерыва: как сделал это сейчас.

Я пожал плечами.

— Не знаю. Ни разу не засекал время. Но минут пять-десять обычно могу.

Юрий Григорьевич снова кашлянул — на этот раз он это сделал будто бы озадаченно.

— Напомни мне, Сергей, завтра. Засечём время. Мне интересно.

— Какой у тебя рекорд, де… папа? — спросил я.

— Нет у меня таких рекордов, — ответил Юрий Григорьевич. — Обычно я только узнаю направление. За руку с ассистентом я пока при «поиске» не разгуливал. Мне такое, признаться, даже на ум не приходило.

Мой прадед покачал головой и сообщил:

— Но я попробую. Обязательно попробую.

…Сегодня в Москве светило солнце, в густых кронах деревьев Парка имени Дзержинского щебетали птицы. По парку разгуливали советские граждане: мамаши с колясками, влюблённые парочки, родители с детьми. Варвара Юрьевна рассказывала нам о жизни своей дочери. Дед при этом мечтательно улыбался (будто бы уже воображал себя прадедом). Я бабушкины слова слушал вполуха (готовился к третьему испытанию). Третий «поиск» я сделал только через два часа после второго. Сегодня мне третье за день обращение к внутреннему компасу далось с большим трудом и с сильной головной болью.

Юрий Григорьевич взглянул на брелок с изображением Московского Кремля (я нашёл его в траве под кустом), перевёл взгляд на моё лицо и покачал головой.

— Четвёртого «поиска» сегодня не будет, — сказал он.

— Папа, а как же моя заколка? — спросила Варвара Юрьевна. — Красная. Которую ты мне подарил, помнишь?

— Забирай её. Сергею на сегодня достаточно.

— Папа, ты думаешь, я помню, где она?

Бабушка развела руками.

Мой прадед усмехнулся и покачал головой.

Заколку отыскал под деревом Юрий Григорьевич. Для «поиска» он воспользовался платком с кровью Гарина. Опробовал мой метод: прогулялся по парку за руку со своей дочерью.

Предельное время моего единовременного контакта с «внутренним компасом» мы с прадедом определили в понедельник вечером. Засекали время дважды. Оба раза я ощущал стрелку ровно одиннадцать минут и восемь секунд. Моя голова при этом не взорвалась от боли. Словно при работе со способностью засчитывалось количество призывов к «внутреннему компасу», а не продолжительность работы со способностью.

Поэкспериментировал с «поиском» в понедельник и мой прадед. Мы не без удивления обнаружили, что Юрий Григорьевич непрерывно ощущал сигнал спрятанной в квартире вещи то же самое время: ровно одиннадцать минут и восемь секунд. Хотя он и использовал при «поиске» окровавленный платок. От повторного испытания своей способности мой прадед отказался. Он заявил, что не видит в том необходимости.

— Вот видишь, Сергей, — сказал Юрий Григорьевич. — Время «поиска» в нашем с тобой случае — конкретная и постоянная величина. Как число «пи» или ускорение свободного падения. Никакого волшебства или колдовства. Как я тебе и говорил. Обычная физика, не более того. Только этот физический закон нами пока ещё не изучен.

Сан Саныч приехал во вторник вечером.

К тому времени я уже проглотил таблетку от головной боли. Она пока не подействовала — я усиленно растирал указательными пальцами свои виски. Александров выглядел непривычно: хмурился, шумно вздыхал.

О результатах своей поездки в Невинномысск он оповестил нас коротко.

— В общем… в той статье не соврали, — сказал Сан Саныч. — Всё так и есть. Я проверил. Вот. Работайте, товарищи колдуны.

Александров поставил на кухонный стол банку с окровавленным платком. Он пообещал, что расскажет подробности поездки «потом». Выслушал наш отчёт о результатах моего обучения (об отсутствии прогресса).

Во вторник Александров задержался в квартире моего прадеда лишь на одну чашку кофе.

Сан Саныч позвонил в среду днём, когда я спал после утренней пробежки и упражнений на спортплощадке.

Телефон в спальне прадеда дребезжал долго и упорно. Он будто бы не сомневался, что разбудит меня.

Я снял трубку и услышал в динамике голос Александрова.

— Просыпайся, Красавчик. Умывайся, пей кофе. Минут через сорок я за тобой заеду.

— Что случилось? — спросил я.

— Дело есть к тебе, Красавчик, — ответил Сан Саныч. — Важное и срочное. Жди меня.