Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 1 Место сбора

Только когда они вошли в поезд, Женевьеву отпустило напряжение, хотя нет, даже позже, когда их пригласили попить чаю в штабной вагон военного состава, на котором они и следовали в Великий Новгород. Оказавшись в более спокойной обстановке, она перестала нервничать и немного отвлеклась от собственных переживаний.

Страх за себя и мать в сложившихся обстоятельствах несколько блек от любовных переживаний, но именно этот страх и толкнул её на решительный поступок. Их жизни угрожала опасность, а что может заставить думать человека о продолжении жизни, как не смертельная опасность?

Стремительный ход неожиданных событий просто захватил её. Разрешение матери, страстный поцелуй, броневик, пахнущий внутри смертью, быстрая езда, ожидание нападения, расставание безо всяких сантиментов, и вот они уже едут домой под мерный перестук колёс. Едва она додумала эту мысль, как вспомнился её первый поцелуй с Дегтярёвым.

Это действительно оказался её первый поцелуй, самый настоящий, самый сладкий. Никогда до этого она ни с кем не целовалась, и даже не тренировалась на кошках, как ей в шутку говорила одна подружка. Жаль, что всё так смазано получилось, и она даже не успела распробовать это новое для себя прекрасное чувство. Вот только они слились устами, и сразу же тревожно забилось сердце, ведь надо спешить. Она очень боялась, что в этот момент может случиться то, что помешает ей уехать из Павлограда, и только поэтому не потеряла голову от любви.

Между тем, в штабном-вагоне все только и обсуждали подавление восстания. Разговоров много, и они пугали её, маман же внимательно вслушивалась, спрашивала, уточняла, делала какие-то замечания, пока они не возвратились обратно в небольшое купе, специально выделенное для них. Когда они улеглись под мирный перестук колёс, мать спросила её.

— О чём ты разговаривала с бароном вчера, дочь?

— Так, ни о чём, а почему ты спрашиваешь?

— Хочу знать, насколько ты окажешься честной со мной.

— Я всегда с тобой честная, мама.

— Тогда рассказывай честно и подробно.

Лёжа пожимать плечами неудобно, да Женевьева и не хотела этого делать, она немного помедлила, собираясь с мыслями, и стала рассказывать. Ей действительно ничего скрывать не требовалось.

— Мы разговаривали обо всём интересном для нас, об искусстве, литературе, учёбе, и в тоже время ни о чём конкретном, что могло бы тебя заинтересовать, маман.

— Гм, верю, и как показал себя барон в роли собеседника?

— Знаний недостаточно у него, чувствуется, что он провинциал, многое и о разном слышал, но мало видел или встречал.

— Это естественно, среда формирует сознание, а гимназия Крестополя, хоть и предоставляет знания на уровне любой другой гимназии Павлограда или другого города, не может дать развитых собеседников вне её. Там встречается мало технической или интеллектуальной элиты, всё больше торгаши, да южные дикари с достатком. Ты целовалась с ним? — вдруг резко перешла на другую тему мать.

— Маман! — возмущённо пискнула Женевьева.

— Что? Ты сказала, что будешь честна с матерью. Так целовались?

— Да, — помедлив, призналась Женевьева.

— Руки распускал?

— Мама!

— И?

— Нет, просто поцеловались и побежали вниз.

— Наверное, не успел, — вдруг насмешливо сказала мать.

— Что, значит, не успел? Он и не пытался, он даже боялся ко мне прикоснуться, если бы я сама не подставила ему губы.

— О, какая у меня, оказывается, решительная дочь. Страшно подумать, что ты могла сотворить, если бы времени у вас оказалось побольше.

— Мама! — опять возмущённо пискнула Женевьева, — как ты можешь обо мне так думать⁈

— Эх, глупышка, ладно, мы обе с тобой напуганы и хотим, чтобы это всё скорее закончилось. Барон, возможно, сейчас уже готовится к бою, и неизвестно, что его ждёт дальше, а так хоть поцеловаться с тобой успел. Тоже, наверное, в первый раз.

— Мама, а если он погибнет?

— Надеюсь, что нет, и ты надейся, глупая девчонка. Как приедем, в церковь сходи, помолись, да свечку ему за здравие поставь. Хорошая он партия для тебя, и видно, что любит всей душой, такое редко случается в нашей среде. Для графини выйти замуж по любви — редкостная удача. Отцу я говорить ничего не стану, но знай, что я на твоей стороне, и не против, если ты с ним начнёшь встречаться, да и если замуж вдруг вздумаешь за него выйти, то я не стану препятствовать. Открыто говорить об этом я не могу, но хочу, чтобы ты знала и понимала. А дальше — всё в руках Божьих.

— Мама, я сейчас заплачу!

— Вот ещё! Всё будет хорошо, не одна ты станешь молиться за своего барона. Ты хоть замуж за него хочешь?

— Хочу, — еле слышно призналась Женевьева.

— Всё, тогда спать, — оборвала разговор мать и демонстративно отвернулась от дочери, принявшись кутаться в одеяло и размышлять о том, не сказала ли она чего лишнего.

А Женевьева ещё долго ворочалась, перебирая в уме события прошедшего дня, пока мерный перестук колёс поезда окончательно не утомил её, погрузив в крепкий, без сновидений сон.

Добравшись до нужного адреса, я оглядел ничем не примечательно здание, на входе в которое также никто не стоял. Войдя внутрь, я обнаружил неизвестную мне ранее частную контору. В данный момент она не работала, а вместо неё здесь находился пункт по приему и направлению таких, как я, «добровольцев».

Сразу за дверью меня встретили два жандарма, вооружённые револьверами, а немного дальше располагался стол, за которым сидел ещё один жандарм в звании поручика и заполнял документы.

— Барон Дегтярёв, — отрапортовал я, протянув ему заранее вынутый из внутреннего кармана пропуск, — прибыл по поручению ротмистра Радочкина.

— Барон Дегтярёв, — задумчиво произнёс поручик, бегло просматривая списки и сверяя их с моим пропуском.

Поиск длился всего с десяток секунд, так как списки оказались весьма небольшими.

— Проходите на второй этаж, первая дверь справа, там обязательно будут находиться перед ней люди, не ошибётесь.

— Благодарю! — и я отправился наверх.

Я опоздал совсем немного, и приём собранных добровольцев оказался в самом что ни на есть разгаре. Всего в небольшом коридоре стояло человек десять, каждый из которых, согласно стихийно возникшей очереди, заходил в единственный кабинет и через какое-то время покидал его, чтобы пройти в два других, на выбор.

Эти кабинеты располагались дальше по коридору, из них почему-то обратно никто не выходил. Я пока не знал причину, да и не стремился, решив, что вскоре всё равно узнаю, как только дойдет моя очередь. Собравшийся разномастный народ и одет был по-разному, но в мундире не оказалось никого, кроме меня. Никто из ожидающих приёма не пытался разговаривать с другими, каждый сосредоточенно думал о своём, не стал разговаривать и я, также найдя, над чем поразмыслить.

После меня к кабинету подошли ещё два человека, на этом поток добровольцев иссяк. Наконец подошла моя очередь заходить и, решительно потянув дверь за ручку, я шагнул внутрь, с любопытством оглядывая внутреннее убранство открывшегося моим глазам помещения. Большая комната, куда я попал, оказалась выдержанной в спокойных тонах и вмещала в себя два шкафа и два стола, за которыми, соответственно, сидели два человека, рядом с возвышающимися стопками бумаг.

Ближайший ко мне отложил документ, оставшийся от предыдущего посетителя, поднял на меня светло-серые глаза и произнёс.

— Слушаю вас!

— Барон Дегтярёв, — назвался я и протянул всё тот же пропуск.

Человек взглянул на него и почти мгновенно понял, в какой стопке лежат мои документы. Потянувшись к ней, он сразу вынул нужный лист, быстро с ним ознакомился и произнёс.

— Интересный дар. Дар защитный, — бросил он уже своему напарнику, усатому пожилому мужчине. Тот быстро пролистал уже свои бумаги, нашёл нужную и передал её первому.

— Вам в последний кабинет по коридору, бумаги возьмите с собой, там всё скажут и отправят к месту назначения. Спасибо за выполнение вами долга перед империей! А я вас более не задерживаю.

Забрав бумаги, я вышел из комнаты, отправившись в указанный кабинет. Постучавшись в нужную дверь и открыв её, я попал в помещение, где меня ждал всего лишь один человек, который, едва взглянув на меня, сразу же вопросительно-утвердительно произнес.

— Барон Дегтярёв?

— Он самый, — удивился я.

— По фото узнал. Давайте документы, что вам вручили в первом кабинете. Так-так, ага. Посмотрим, в какую команду вас лучше всего определить.

Несколько минут чиновник от жандармов думал, какое решение ему принять, пока видимо не решился на наиболее приемлемый, по его мнению, результат.

— Пойдёте в штурм-команду «Р», вот направление, остальное узнаете и получите на месте, не исключено, что вы можете попасть и в другую команду. Идите вон в ту дверь, через неё попадете в коридор, по нему пройдёте до конца, на выходе вас встретят и определят куда нужно.

Я оглянулся в указанном направлении и с удивлением увидел, что из кабинета вели две двери, помимо той через которую я сюда вошёл. Удивлённо покачав головой, я прошёл мимо чиновника, мимоходом подумав, что ларчик-то просто открывается. Теперь понятно, почему все сюда заходят, а никто не выходит, и очередь тает.

За указанной дверью оказался узкий и пыльный коридор заброшенного служебного помещения, на полу которого виднелись слабые отпечатки ног прошедших сегодня по нему людей. Здесь до этого времени никто не ходил, уж не знаю по каким причинам, а вот сейчас пришлось.

Коридор быстро вывел меня на задний двор, где стоял, почти уткнувшись в крыльцо чёрного выхода, военный грузовик с наращенными с помощью металла бортами. Возле него топтались несколько человек, а внутри кузова сидели ещё пара десятков самого разного возраста и положения, одетых, в основном, в цивильное платье.

Возле кабины курили двое, в которых безошибочно можно было угадать начальников, причём не простых, несмотря на то, что одеты они оказались в ранее невиданную мною форму, без знаков различий.

— Последний или ещё будут? — обратился ко мне тот, что курил тонкую сигарету, другой, сжимающий в руках трубку, вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Не знаю, мне сказали, я пошёл, но в коридоре оставалось ещё человек пять.

— Ага, значит, последний. Ладно, докурим, как раз минут пять и пройдёт, и станет ясно, ждать или нет. Давай документы, посмотрю.

Я протянул бумаги.

— Ясно, будешь курить или сразу полезешь в кузов?

Я пожал плечами, я не курил, но и в кузов лезть не хотелось, хотя мы долго стоять здесь всё равно не станем.

— Я не курю.

— Тогда полезай, скоро поедем.

Я кивнул и, подойдя к машине, вытянул вверх руки, подтянувшись, перекинул ногу на борт, после чего одним рывком очутился в кузове. Рядом с бортом имелось свободное место, куда я и уселся, потеснив сидевшего рядом довольно пожилого мужчину.

— Вот и молодёжь подтянули. Эх, куда мы катимся⁈

— Вперёд покатимся, — хмуро бросил другой мужчина, примерного того же возраста, что и говоривший, с бледным, словно выбеленным лицом, покрытым частыми веснушками, разбросанными по его поверхности в хаотичном порядке.

— Не скажите, мы с вами уже пожили, семьи завели, детей, а у юноши даже невесты возможно нет. Ведь нет же?

— Нет, — выдавил я из себя, справедливо полагая, что поцелуй Женевьевы, хоть и исключительно приятный для меня, не нёс ничего, кроме признания взаимной симпатии.

— Вот видите, как дело обстоит, а нам завтра-послезавтра в бой, да ещё какой? Эх, куда мы катимся…

— Скоро поедем, не унывайте, сударь, мы победим.

— Почему вы так думаете и уверены в том?

— Потому что у нас просто нет другого выхода и, насколько я понял, у вас дар один из самых сильных боевых, так ведь, господин Хорошев?

— О, откуда вы знаете мою фамилию?

— Видел вас на одной научной конференции, посвящённой навыкам применения дара. Вы там выступали с коротким резюме.

— А с кем имею честь разговаривать?

— Доктор Преображенский.

— О! Слышал, слышал.

Доктор ничего на это не сказал, а хмуро взглянул на меня и отвернулся в сторону заканчивающих курить наших начальников.

— Скоро поедем?

— Уже, — сказал один из них и, выбросив окурок в железную декоративную урну, что стояла рядом с крыльцом, пошёл садиться в кабину. Его собеседник, также докурил и, постучав трубкой по той же урне, неспешно выбил из неё сгоревший табак и, надсадно крякнув, полез на место водителя.

Зашелестел стартер, двигатель грузовика сразу же завёлся и затарахтел, выплёвывая через выхлопную трубу удушливые сизые клубы собственного выхлопа. Пока грузовик заводился, все стоявшие рядом с грузовиком стали залазить в кузов и, заняв свои места, приготовились ехать.

Водитель включил заднюю передачу, грузовик тронулся обратным ходом и, развернувшись, въехал в закрытую арку между домами. Притормозив перед выездом на улицу, водитель вдруг резко дал по газам и, выехав на улицу, помчался вперёд, везя нас по неведомому адресу.

Высокие борта грузовика не давали возможности нас рассмотреть с тротуаров и первых этажей, но и мы мало что видели, да мне этого и не сильно хотелось. Откинувшись спиной на борт, я вновь стал вспоминать расставание с Женевьевой. Этих воспоминаний мне хватит надолго, если не возникнут новые, которых я ждал очень сильно.

Вспомнив, ради чего и куда еду, я поморщился, и всё хорошее настроение улетучилось. Оно и понятно, нечему в такой ситуации радоваться, но и горевать пока рано, поживём — увидим. Да, достали всех уже эти анархисты. Пора с ними кончать. Грузовик резко ускорился, и я отвлёкся на дорогу.

Мы выскочили на широкий проспект и, проехав по нему минут пять, свернули на одном из перекрёстков влево. Дорога пошла в сторону Петровского залива, и грузовик ещё больше увеличил скорость, и так гнал до самых ворот одного из гвардейских полков, расквартированных недалеко от Царского села. Нас здесь явно ждали, потому что ворота открылись почти сразу, и мы беспрепятственно въехали на территорию расположения полка.

— Господа, мы на месте, — сказал нам старший машины, борта откинулись, и мы стали выпрыгивать на землю.

Не успели мы слезть с грузовика, как нас сразу же взяли в оборот и повели в сторону одного из зданий, которое оказалось штабом части. А дальше всё завертелось. Собеседование с несколькими офицерами части, получение и подгонка полевого обмундирования и личного оружия, обед, введение в курс дела, где нам кратко рассказали о предстоящем штурме.

Я, как бывалый, к тому же ещё молодой человек, всё это воспринимал как должное и абсолютно для меня приемлемое, а вот дяденьки постарше и потяжелее, в смысле веса, так не считали. Однако они сами согласились на все условия, а поэтому, если и возмущались, то вполголоса и недолго. Всего в нашем полку оказалось около сотни человек, вроде немного, но это для обычных людей с обычным даром. На самом деле — такое скопление дароносцев — уже удивительное событие, но я и сам не знал, каким именно даром обладал тот или иной человек, как не знали и они о свойствах моего дара.

После обеда нас стали делить сначала на десятки, ориентируясь по каким-то параметрам, затем на пятёрки, а потом даже на тройки. Получился странный конгломерат из разных групп, в одних находилось десять человек, в других пять или всего лишь трое. Меня сначала распределили в группу из десяти человек, а через какое-то время из пяти. Я подумал, что на этом моя пертурбация подошла к концу, но всё оказалось намного сложнее.

— Барон Дегтярёв? — спросил меня моложавый и подтянутый подполковник, что и занимался перераспределением.

— Так точно!

— Понятно, интересный у вас дар, сколько держать его способны?

— Сейчас около пяти минут.

— Отличный показатель! А скольких человек сможете прикрыть им?

— Не знаю, я не пробовал.

— А радиус действия вашего щита какой?

Я задумался, начал припоминать, потом высчитывать и, наконец, выдал ответ.

— До двух метров в диаметре, не больше.

— Ясно, неплохой результат, то есть под вашу охрану могут попасть не более трёх человек?

Я опять задумался над нелепой задачей, которая никогда передо мной не стояла.

— Скорее двоих, чем троих, или если трое, но небольшого роста и комплекции.

— Понятно, что же, постараемся подобрать специально под вас команду.

— Зачем? — вырвался из меня глупый ответ.

— Потому что ни у кого из всех присутствующих нет такого сильного защитного дара с таким большим радиусом действия и продолжительностью. Вот и выходит, что нам нужно подбирать под вас команду. Пятёрка для вас окажется слишком большой группой, а тройка из вас и ещё двоих штурмовиков слишком слабой. Нужно делать четвёрку, а это нетипично для военной науки, но придётся. Как говорил генералиссимус Суворов в своей «Науке побеждать»: «Воюют уменьем, а не числом, а от уменья происходит согласие».

На это у меня не нашлось, что возразить, да и смысла в моём ответе всё равно никакого не имелось, раз подполковник сам всё решил, тут командует он, а не я.

— Согласны работать в четвёрке и прикрывать щитом троих штурмовиков с боевым даром?

— Как скажете, — нейтрально отозвался я, чем вызвал у подполковника кривую улыбку. Судя по всему, он ожидал от меня геройского выкрика и фанатичного блеска в глазах.

Однако сильного желания воевать у меня не имелось. Одно дело, когда ты защищаешь свою жизнь или жизнь других в результате подлого, а подчас и неожиданного нападения, и совсем другое, когда приходится идти в атаку самому, да ещё и в наспех собранной команде, где ты а) никого не знаешь и б) никогда не стоял плечом к плечу перед ликом смерти.

Подполковник это понял и не стал «пытать» меня и развивать тему, а переключился на остальных присутствующих, задавая им вопросы и уточняя ответы. Это длилось ещё около часа, пока он со всеми не разобрался и не отпустил нас на ужин. А вот после ужина всех определили уже в окончательные группы, о чём и объявили на вечерней поверке.