Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 20 Любовь, похожая на сон

Нападение на особняк графа Васильева вызывало огромный общественный резонанс, в ходе которого были вручены дипломатические ноты двум европейским государствам, а также уволены должностные представители ведомств, отвечающих за безопасность первых лиц Склавской империи, и проведены кадровые перестановки.

Штатное количество полицейских увеличили в два раза, с изданием отдельного приказа по ведомству и пересмотром финансовых смет, выделенных Министерству внутренних дел из министерства финансов Склавской империей.

Граф Васильев выжил, но вследствие полученных тяжёлых ранений остался инвалидом, из-за чего был отправлен на досрочную почётную пенсию. Графиня Васильева, получив легкое ранение, быстро оправилась, хоть и ходила долгое время с перевязанной рукой. Сложнее всего оказалось с бароном Дегтярёвым, который от горя потерял сознание, обнимая свою невесту, его так и нашли, лежащим возле неё.

Женевьева очнулась после оказания медицинской помощи и в дальнейшем приняла самое деятельное участие в оказании помощи своему жениху — барону Дегтярёву и восстановлении его здоровья, как физического, так и душевного.

Юная графиня, как только пришла в себя, оказалась очень настойчивой, выразив желание взять на себя роль сиделки в закрытом лечебном учреждении, куда поместили барона Дегтярёва, но её пустили туда только через неделю.

Сам Дегтярёв пребывал в бессознательном состоянии на протяжении трёх суток, чем вызывал немалый переполох не только в данном лечебном учреждении, но и в высших аристократических кругах Склавской империи, где знали доподлинно, что и как произошло, и понимали, чем всё могло закончиться, не окажись он в особняке.

Кроме того, сам факт столь необычной битвы заинтересовал всю профессуру, занимавшуюся профильными медицинскими исследованиями и изучениями дара. Каждый из учёных, кто получил о том сведения, догадывался, что стал свидетелем поистине уникального события и спешил принять в изучении данного феномена самое деятельное участие, но вот сам носитель этого уникального дара находился без сознания, и его здоровье могло окончательно не восстановиться.

Женевьеву сначала не пускали к барону, да ей хватало забот и без того. Раненая мать и едва не ушедший к Богу отец тоже требовали внимания, а кроме того, на юную графиню свалилась куча новых забот, но узнав, что Дегтярёв не приходит в сознание третьи сутки, она устроила настоящий скандал в жандармском управлении, буквально подняв на ноги всё начальство Великого Новгорода.

Женевьева нашла, что сказать: как они оказались беззащитны, и что к ним на помощь никто не приехал, а когда приехали, то всё уже полностью закончилось. И что она невеста барона, и он отдал за неё своё здоровье, а если смотреть правде в глаза, то и практически жизнь. И у них нет никакого морального права не пускать её к нему. А кроме того, её присутствие поможет ему прийти в полное сознание (а ещё она является дочерью бывшего генерал-губернатора этой самой губернии).

Неизвестно, какой из её аргументов сыграл весомую роль, но с ней согласились и допустили к барону Дегтярёву. И вот она сейчас сидела у его постели, нежно держа за руку. Рука Фёдора, еле тёплая, покрытая порезами, возбуждала в сердце Женевьеве щемящее чувство. Увидев в первый раз своего жениха, после всех событий, она не сдержалась, став громко рыдать, и Фёдор её услышал, его веки дрогнули, но он не смог очнуться, вновь погрузившись в забытьё.

Доктор, что присутствовал при посещении, тут же попросил её на выход.

— Сударыня, вам больше нельзя. Вас услышали, но состояние больного ещё слишком критическое, не стоит его шокировать слезами. Мы приложим все усилия, чтобы он пришёл в себя, в том числе, и с вашей помощью, но приходите уже завтра, на сегодня ему впечатлений более, чем достаточно.

— Но он меня же не слышит?

— Слышит, мадмуазель, слышит, и это видно по его реакции. Поэтому прошу вас обязательно прийти завтра, где-нибудь после обеда. Готовы?

— Да, я обязательно приду.

— Тогда ждём-с.

Женевьева, утирая слёзы тонким батистовым платочком, поспешно вышла, понимая, что доктор прав. Одетая в чёрное, приталенное платье, доходящее до каблуков её кожаных сапожек, она выглядела бледной и встревоженной, и носила траур по всем произошедшим событиям. Слава Богу, Фёдор совершил невозможное и успел вовремя, однако он подумал, что её убили, поэтому потерял сознание. Погруженная в тягостные мысли и воспоминания, она до сих пор не верила, что всё случившееся — правда.

Всё происходило словно в страшном сне, где калейдоскоп событий сменялся с такой быстротой и сопровождался такими ужасами, что всё казалось просто кошмаром, и, тем не менее, всё происходило наяву.

Один эпизод больше всего занимал мысли девушки, его она не помнила точно, или может ей всё показалось⁈ Когда она лежала без сознания, то почувствовала, как Фёдор что-то сказал, и эти слова отозвались в её сердце такой болью, и в то же время такой радостью, что она как будто услышала эти слова самой душой, но вот вспомнить, что именно ей сказал Фёдор, она не могла. Теперь оставалось надеяться, что Фёдор, когда очнётся, вспомнит их и вновь скажет, теперь уже глядя в её глаза, а не сидя над раненым телом.

Ах, как хотела она сейчас слиться с ним в поцелуе, прижаться к его груди, соединиться с ним в одно целое, как морально, так и физически, но он пока оставался без сознания. Ничего, она сможет ему помочь и станет приходить каждый день, и даже ночевать рядом, если на это потребуется её воля и силы. Она на всё готова ради него, на всё!

Её пропустили в больничную палату на следующей день, в оговорённое время. Увидев по-прежнему лежащего без сознания барона, она начала тихо всхлипывать, но с разрешения врача, взявшись за руку своего любимого, быстро успокоилась. Тепло его руки наполнило её сердце надеждой и любовью, что до этого покрылась пеплом несчастья, а сейчас вновь вспыхнула открытым огнём.

— Фёдор, любимый, очнись, я люблю тебя! — стала она шептать ему слова, что шли из самого её сердца.

Сначала она говорила это шёпотом, а когда врач оставил их наедине, более громко, опустив взгляд, она погладила руку юноши, а когда подняла лицо, то буквально уткнулась в его широко раскрытые глаза.

— Я в раю? — прошептали его губы.

Радость вспыхнула в груди Женевьевы, и это тут же отразилось в её глазах, она торопливо ответила.

— Нет, Федя, ты в больнице лежишь, и находился без сознания уже четвёртые сутки.

— Но тебя же убили бандиты, Женя?

— Нет, ты ошибся, я просто была в беспамятстве, меня пуля контузила и кожу рассекла, я упала и потеряла сознание, видишь, у меня пластырь на виске? — и она повернула к нему раненую голову.

— Вижу, но не верю, я в раю, просто в раю, а ты ангел, что принял обличье моей любви.

Женя смотрела на Фёдора, на его блуждающие глаза, ещё полностью не отошедшие от шока, и понимала, что ей нужно сделать сейчас что-то такое, чтобы он поверил ей, а то он снова впадёт в беспамятство и неизвестно когда очнётся, и очнётся ли вообще. Женевьева испугалась и сделала то, что, по её мнению, должно было обязательно убедить Фёдора, что она жива.

Взяв руку Фёдора, она внезапно приложила её к своей груди и нажала на неё, чтобы он в полной мере ощутил через лиф платья её упругую плоть, которую он наверняка почувствует, и которая не оставит ни одного мужчину равнодушным. Так оно и случилось, Фёдор не сразу осознал, что он держит в руке, а когда осознал и невольно сжал, то вздрогнул, стал краснеть и отпустил руку.

— Чувствуешь, что я живая?

— Да.

— Фёдор! — Женевьева в мгновенном порыве бросилась вперёд и упала на грудь юноши, заливая её слезами.

— Я живая, живая, и ты живой. Очнись, Фёдор, я люблю тебя, слышишь, люблю и хочу за тебя замуж, и детей от тебя хочу, таких же, как ты, сильных, храбрых, честных и самых, самых лучших, — и, прижавшись всем телом к юноше, она принялась плакать навзрыд.

Хлопнула дверь, это явился доктор и вежливо сказал.

— Мадмуазель, прощу вас успокоиться, я вижу, что вы вернули к жизни моего пациента, значит, я могу не волноваться за него, но вы перегружаете его сознание переживаниями, на сегодня ему хватит. Он очнулся, увидел вас живой и здоровой, теперь ему требуется время на осознание этого. Прошу вас, успокойтесь, у вас ещё есть десять минут, после чего прошу вас уйти до завтрашнего дня, дабы дать возможность барону восстановиться.

— Да, да, хорошо, — Женевьева «отлипла» от юноши и, утирая на ходу слёзы платочком, направилась на выход. Уже возле самых дверей она резко обернулась и абсолютно другим голосом, строгим и в то же время очень тёплым, сказала.

— Фёдор, я завтра приду в это же время и хочу, чтобы ты меня ждал, как свою невесту, и ничего плохого не думал ни о себе, ни обо мне. Ты спас всю семью, мы все выжили, правда отец останется инвалидом, но его успели спасти благодаря тебе. Помолвка состоится в течение недели, как тебя выпишут, этот вопрос в отношении нас родителями решён окончательно! — и, не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла, в предусмотрительно открытую ею дверь.

Пребывая в тяжёлом забытье, я словно очутился в совсем другом мире, в мире, где полно и страхов, и горя, и настоящего, а не придуманного сумасшествия. Это оказался мой мир, но изнаночный, мир моих страхов, огорчений и утрат. Мир без сновидений, но имеющий свои кошмары, что рождало моё подсознание. Я ходил по нему, не в силах выбраться из липких объятий, и в то же время смирившийся и уже и не пытающийся из них выбраться.

Может я и смог бы выйти из него самостоятельно, но только с напряжением всех моих душевных сил, что оказались подорваны гибелью Женевьевы, как я тогда думал. Я бы так и ходил по кругу, блуждая по болотам Хмари собственного подсознания, отбиваясь от орд пучеглазых и носатых тварей, если бы в него не постучались слезами.

Сначала на меня словно подул порыв чистого, насыщенного свежестью ветра, затем обдало горячими эмоциями, и я почувствовал, что ко мне обращаются, еле слышно, на грани невозможного, но обращаются всем сердцем, и моё ожесточившееся и отчаявшееся подсознание потянулось навстречу этому голосу.

Я и сам не понимал, что делаю, но меня с силой тянуло туда, вырывая с корнем из Хмари. Тяжело переступая ногами по вязкой, дурно пахнущей жиже, я упорно шёл вперёд, пока не обнаружил сушу с растущей на ней одинокой белой берёзой, что обрадовала меня своей светлой корой, с длинными, извилистыми чёрными дорожками.

Завидев берёзу, я ускорил свои шаги, и вот уже коснулся рукой её шершавой поверхности, но неожиданно для меня шершавая кора вдруг стала тёплой и нежной, а само дерево словно ожило и заговорило со мною.

Сначала я ничего не понимал, слушая шелест листьев, но чем больше вслушивался в нежное перешептывание листвы, тем больше вникал в её речь, пока не стал понимать всё. Береза говорила мне о любви, но и тон, и слова её, и голос исходили словно не от неё, а от Женевьевы, это она говорила со мною посредством берёзы.

Я отшатнулся, с удивлением оглядываясь, моргнул, и передо мной вдруг оказалась сама девушка в образе берёзы. Она звала меня за собой, и впереди стал открываться некий портал в солнечное пространство, но я не хотел туда идти, я не понимал, что это, и кто меня зовёт, но дерево уже окончательно сформировалось в девушку и настойчиво звало меня.

Видя, что я не решаюсь, она вдруг сказала.

— Фёдор, любимый, очнись, я люблю тебя! — от этих слов меня словно ударило электроразрядом, и я решился.

Мир Хмари схлопнулся и пропал, а я вдруг оказался в белой комнате, лежащий на постели, а возле меня, склонившись и держа в своих руках мою ладонь, сидела Женя.

«Да, это была она, я не мог ошибаться, но ведь её больше нет, я потерял её! Не может быть!» — мелькали у меня в голове глупые мысли. Женя вдруг подняла голову, её глаза встретились с моими, я вздрогнул, на меня смотрела красивыми голубыми глазами настоящая Женя.

— Я в раю? — прошептали мои губы.

— Нет, Федя, ты в больнице лежишь, и находился без сознания уже четвёртые сутки.

— Но тебя же убили бандиты, Женя?

— Нет, ты ошибся, я просто была в беспамятстве, меня пуля контузила и кожу рассекла, я упала и потеряла сознание, видишь, у меня пластырь на виске? — и она повернула к нему раненую голову.

— Вижу, но не верю, я в раю, просто в раю, а ты ангел, что принял обличье моей любви.

— Я живая! — и девушка, схватив мою руку, приложила её к своей груди, и я с трепетом и где-то даже с ужасом ощутил, что первый раз касаюсь девичей груди, и не просто посторонней девицы, а предмета своей любви, той, о которой мечтал днями и ночами. Грудь, пышная, упругая даже сквозь лиф, обожгла меня сквозь ткань своей невероятной податливостью и приятностью, и я очнулся, машинально при этом её сжав, и тут же отдёрнул руку.

А дальше на меня упали и стали заливать солёными слезами радости, обнимая за шею и прижимаясь всем телом, и я окончательно понял, что попал в рай, но не в неземной, а в обыкновенный. Туда, куда попадают все влюблённые, когда видят друг друга, ощущают друг друга и становятся одним целым: и днём, и ночью, наяву и во сне.

Я попытался обнять девушку, но силы изменили мне, а тут вошёл доктор и попросил её на выход. Уходя, Женевьева приказала мне держаться, и я согласился с ней одними глазами, после чего тут же провалился вновь в беспамятство. Очнулся я на следующий день, где-то перед самым обедом, и сразу наткнулся на внимательный взгляд дежурной медсестры, что сидела возле моей кровати.

— Барон, как вы себя чувствуете? — сразу отреагировала она, смотря на меня воистину изучающим взглядом холодных зеленоватых глаз.

— Я себя стал чувствовать, спасибо.

— Я, с вашего разрешения, позову доктора?

— Зовите, если это важно.

— Несомненно, это важно. Сию секунду! — медсестра быстро встала и, подойдя к стене, нажала на неизвестную кнопку, хотя я думал, что она просто выйдет из комнаты, но этого не случилось.

В ответ на нажатие не прозвучало ни трели звонка, ни чего-то ещё, поэтому я опять закрыл глаза, терпеливо ожидая, что произойдёт дальше. Доктор явился почти сразу, насколько я понял, ведь часов у меня на руке не было, а по внутренним ощущениям у меня всё плавало, и я не понимал, сколько времени прошло.

Явился не один, что меня удивило, если не сказать больше. Хотя удивление для моего нынешнего состояния это всё же несколько грубая реакция, ведь я хотел только одного, чтобы меня никто не трогал, кроме Женевьевы, и всё же, профессора Беллинсгаузена я узнал сразу и откровенно обрадовался ему, да и как не обрадоваться человеку, который столько для меня сделал?

— Ну-с, молодой человек, а вы определённо делаете успехи в своей жизни. Это же надо так сотворить со своим даром, что вся наука о носителях дара встала на дыбы, и сейчас чуть ли не в прямом смысле стоит на ушах?

— Феоктист Амадестович, вы ли это?

— Я, Фёдор, я, а вот ты сильно изменился. Я бы сказал, что даже очень, возмужал, окреп, гм, ну так не скажешь сейчас, но если вспомнить прошлые времена и сравнить с нынешними, то я бы не поверил. Однако вот так. Как себя чувствуешь, Фёдор?

— Хреново.

— Ясно, так и должно быть, когда выходишь из энергетической комы.

— А у меня что, она?

— Ну, а какая же? Конечно, она, плюс наложилось расстройство от потери близкого человека, Слава Богу, что всё оказалось неправдой, и ты обманулся, но это сильно повлияло на тебя, что мы сейчас и наблюдаем.

— Скажите, профессор, — тихо спросил его я, — а Женевьева действительно жива?

Профессор Беллинсгаузен сначала хотел отшутиться, но глянув в мои серьёзные глаза, резко передумал шутить.

— Да, Фёдор, и чтобы у тебя не возникало никаких мыслей на этот счёт, а то подумаешь, что ты не в себе или что тебе подсунули двойника юной графини, я тебе объясню по порядку то, что с ней случилось. Когда ты бежал на помощь, в неё выстрелил один из боевиков, она успела отшатнуться в самый последний момент, поэтому пуля лишь скользнула по виску. Девушку оглушило, она упала без сознания, а пуля разорвала ей кожу на виске, сдёрнув небольшой кусочек скальпа, что вызвало обильное кровотечение, которое ты и увидел. Ну, а дальше у тебя произошёл шок от осознания потери, замешанный на энергетическом предшоковом состоянии и моральной опустошённости. Ведь ты уже два раза успел истощить свой дар, что не проходит бесследно для организма. Возможно, в другом состоянии ты бы быстро разобрался во всём, но действовать пришлось в режиме цейтнота, потому всё так и случилось.

— Скажите, профессор, я мог не выйти из комы и умереть?

— Да, Фёдор, и ты правильно озвучил два возможных варианта, ты мог не выйти из комы и находиться в таком состоянии очень долгое время, и мог отдать концы в первые три дня, однако твой организм смог пересилить энергетическое истощение и нравственный шок. Не знаю, почему, возможно визит графини благотворно сказался на тебе, наука пока не может ни подтвердить данного факта, ни опровергнуть его.

— Значит, вот оно как всё было, — прошептал я еле слышно, но профессор услышал.

— Да, именно так.

Мой лечащий доктор, стоящий за спиной профессора и нависающий над ним по причине своего более высокого роста, молчал, внимательно изучая моё лицо. А мне сейчас было совсем не до него.

— Однако, мне интересно, как так получилось, что твой дар, Фёдор, вдруг из абсолютно оборонительно превратился в наступательный, да такой, что мы до сих пор изучаем его природу и никак не можем понять, на чём она основана. Да, в конце концов, мы во всём разберёмся и сделаем правильные выводы, но пока сие знания для нас недоступны. Ты можешь нам объяснить его природу?

— Да, вернее, нет, это получилось спонтанно, думаю, что вы мне верите в этом.

— Безусловно, Фёдор, и не только в этом, но и во всем, что ты нам сейчас или позже скажешь.

— Хорошо, я думаю, что это сила отчаянья или ненависти, что поднялась во мне, она и дала мне силы отомстить, больше я ничего не знаю и даже не могу догадаться. Так получилось, я плохо помню тот миг, когда нанёс свой первый удар этим оружием, да и дальше почти ничего не помню, так, кусками и очень смутно.

— Угу, понятно, ладно, не буду тебя больше мучить, Фёдор, тебе нужно отдыхать, да и скоро уже нагрянет к тебе твоя невеста, которую ты спас, и тебе понадобятся все силы, чтобы не оставлять её без внимания.

Я улыбнулся в ответ на слова профессора, ведь всякое упоминание о Женевьеве вызывало во мне радость и самые светлые чувства.

— Ладно, отдыхай, а у нас ещё много работы по изучению тех последствий, что ты натворил, — и профессор, потрепав меня по руке, ушёл, а доктор, оставшись в палате, принялся мерить мне давление, смотреть в зрачок и задавать разные вопросы по моему состоянию.

Минут через десять, закончив все манипуляции, он ушёл, а вместо него пришла медсестра и, поставив мне капельницу, уселась рядом, что-то читая из большой тетрадки. В конце процедуры она покормила меня, а через час ко мне пришла Женевьева.

Тонкая, одетая в строгое и длинное, в серых цветах платье, она выглядела настолько красиво и элегантно, что у меня аж захватило дух, глядя на неё. Однако мой взгляд и состояние она оценила превратно, решив, что я плохо себя чувствую, и тут же уселась рядом со мной, схватила меня за руку и, непрерывно её поглаживая, стала выспрашивать меня. Я млел, отвечая на её вопросы, мне казалось, что я восстанавливался буквально на глазах, ещё неделя подобных посещений, и я смогу уже выписаться отсюда, наверное.