Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 11 После покушения

Вне внезапно ставшего тесным салона автомашины царил вечер, что пять минут назад перестал быть томным буквально для всех, кого он застал на этом месте. Парил остатками эфира двигатель, временами вспыхивая слабым синеватым огоньком от пролитого масла, и тут же гас, задавленный испарявшимся эфиром, не имеющим дополнительной подпитки.

Осыпались остатки лобового стекла, разбитого в крошево, трескался и рвался старый материал коляски извозчика под ударами копыт жалобно кричащей умирающей лошади. Гудела голова, контуженная взрывом и грохотом многочисленных попаданий пуль в машину.

Тело болело, меня тошнило от тяжёлого запаха крови и разорванных кишок, хотелось блевать. Со стороны водительского места слышались стоны потерявшего сознание водителя, которому нужно оказать медицинскую помощь, но сил не оставалось даже на это. Сам автомобиль скрипел и словно стонал от полученных ран, рядом с ним билась в агонии умирающая лошадь, распространяя вокруг себя густой и тяжёлый запах конской крови.

Всё это мешало мне собраться с силами и стряхнуть мрак полученной контузии. Неимоверным усилием я заставил себя действовать, тут же застонав от пронзившей голову боли и вывалился в раскрытую дверцу на землю. Поднявшись на ноги, я на минуту остановился, приходя в себя и соображая, что нужно сделать в первую очередь.

Вдохнув пропахший сгоревшим порохом и дымом воздух, я сделал шаг и рванул дверцу со стороны пассажира, буквально поймав в руки тело графа, он оказался без сознания. Вес тела графа Васильева намного превышал мой собственный, с большим трудом я смог вытянуть его из машины. Дальше включился в дело и охранник, что пришёл в себя и самостоятельно выбрался из машины с другой стороны. Оттянув графа к стене здания, мы вернулись за водителем и, взяв его под мышки, потащили к Васильеву, чуть позже пытаясь привести в чувство обоих, правда, безрезультатно.

По лицу что-то потекло и, машинально стерев выступившую влагу, я глянул на ладонь, она оказалась тёмной, я понюхал её и понял, что это кровь. Опять не повезло, хотя, чему удивляться? Вдалеке послышался свисток городового, а вокруг стали появляться люди. Засветились окна в домах, вернулись естественные звуки обычного осеннего вечера, а не бойни.

Граф очнулся первым, минут через пять после того, как мы его вытащили из расстрелянной машины. Сам эфиромобиль уже не подавал никаких признаков жизни, эфир из него испарился, отдав мне толику своих сил, а вместо него под днищем машины расплылось тёмное маслянистое пятно.

— Где мы? — спросил граф, вяло осматриваясь вокруг.

— На нас напали, Ваша светлость! — тут же обратился к нему охранник, стоявший рядом.

— Это я помню, все живы?

— Все, — негромко сказал уже я, выступив из-за спины широкоплечего охранника, — только шофёр пока без сознания.

— Барон? Кто на нас напал?

— Не знаю, нас расстреляли, да ещё и гранату кинули напоследок.

— Вызовите карету скорой помощи и полицию.

— Полиция уже почти на месте, — сказал охранник, — вон городовой бежит, а скорую я сейчас вызову, только добежать нужно до телефона.

— Беги, — приказал граф, — барон меня прикроет.

Охранник кивнул и, сориентировавшись, побежал искать ближайший телефон, а граф опять потерял сознание. Я наскоро осмотрел его, страшась самого худшего, и заметил, что его китель порван в нескольких местах. К счастью, пули не смогли достать до тела, а вот лицо графа пострадало намного сильнее, чем всё остальное. Осколки стекла сильно посекли его, да ещё взрывная волна от взрыва бомбы контузила графа, я вроде бы удержал её, но граф находился впереди, и всё оказалось не так хорошо, как я думал.

Пока я суетился возле раненых, прибежал охранник, и только тут я вспомнил о своём револьвере. Вспомнил и начал тревожно озираться вокруг, поняв, что всё это время мы были фактически беззащитными от повторного нападения. Но уже подбежал городовой, а чуть позже примчалась карета скорой помощи и целое отделение местных жандармов.

Меня осмотрел врач, опросили жандармы, после чего оттёрли в сторону, оставив в гордом одиночестве охранять машину. Через несколько минут я остался вдвоём с городовым, что находился рядом до приезда грузовика-эвакуатора.

Карета скорой помощи увезла и графа, и водителя, и даже охранника вместе с ними. Эфиромобиль потихоньку парил, я с револьвером наголо бродил возле него, время от времени переговариваясь с городовым, и ждал, когда это всё закончится, наконец, для меня.

Закончилось всё поздно ночью, и уже под утро я с помощью полиции вернулся в особняк, сразу попав в руки графини. К этому времени она успела съездить в больницу к графу и получить там от больничных докторов заверения, что его жизни ничего не угрожает, после чего вернулась обратно.

Женевьева тоже ждала отца, но, как я понял, мать уговорила её пойти спать, и она сдалась, так и не дождавшись ни меня, ни отца. Войдя в гостиную, где меня встретила графиня, я устало посмотрел в её покрасневшие от слёз глаза, ожидая вопросов.

— Как вы себя чувствуете, барон?

— Плохо, впрочем, я наговариваю на себя. Можно даже сказать, что хорошо, учитывая, что нас всех чуть не убили. Вы уже в курсе всего произошедшего, Ваша светлость?

— Да, но я ничего не поняла, может, вы мне объясните, что произошло?

— Я и сам мало что понял, а приехавшие жандармы ничего не объяснили, если и разобрались больше меня. Да и не до того им пока, скажут позже, вряд ли это останется тайной. Когда я смог выбраться из автомобиля, то вместе с охранником выволок из него раненого графа и водителя, их сразу увезли на карете скорой помощи. Карету вызвал охранник, пока я оставался возле раненых, ну и… дальше, я думаю, вы всё знаете.

— Вас ранило?

— Нет, так, стеклом посекло.

— Расскажите мне всё в подробностях, я так поняла, что если бы не вы, то графа ничего не спасло?

— Я не знаю, Ваша светлость, скорее всего.

— Называйте меня просто Натальей Максимовной.

— Напали на нас, наверное, опять анархисты, не думаю, что бандиты, больно всё ловко устроили. Бандиты в этом смысле несколько, гм, туповаты, да и зачем им нападать на машину генерал-губернатора? Нет, здесь явно замешены те, с кем я воюю уже в который раз, — устало опёрся я о стол.

— Ой, садитесь же быстрее, я сейчас распоряжусь, чтобы вас напоили чаем.

— Да, было бы совсем неплохо.

— Сейчас, — засуетилась графиня, выскочила из гостиной, сама кого-то нашла и отправила на кухню.

Несколько слуг не спали, переживая о судьбе хозяина усадьбы, так всегда бывает, когда служат целыми поколениями одному семейству. Услышав приказ хозяйки, кто-то из них поставил чайник и собрал еду, оставшуюся с ужина, после чего принёс мне.

— Ну так вот, мы возвращались все вместе на машине, когда неожиданно на нас выскочила коляска извозчика с взбесившейся лошадью и протаранила машину, заставив её затормозить и съехать на тротуар. Водитель успел среагировать, но это оказалось только начало, дальше со всех сторон раздались выстрелы, и нас стали расстреливать, буквально в упор. И я подозреваю, что пули оказались не простые, скорее всего, даже не свинцовые, так как они пробивали толстое железо насквозь и не застревали в нём. А дальше в нас кинули бомбу. Я успел выставить щит, но после показа сила дара ещё не восстановилась полностью, поэтому я и не смог защитить графа и всех остальных от ранений.

— Боже! Боже! — закрыла ладонями лицо графиня, — я так и подумала, боже, за что⁈ Он столько сделал для людей: и помогал, и устраивал, а они хотели его убить! Женевьева, когда узнала, плакала навзрыд. Спасибо Вам, барон!

При упоминании Женевьевы, я вскинул голову, но графиня не заметила этого, да и не до того ей, конечно же, чтобы за мной следить.

— Да, я случайно оказался в машине с графом, он просто решил меня забрать с собою.

— Видит Бог, что ничего не происходит случайно.

— Не знаю, но то, что мы едва не погибли, это правда.

— Меня не пустили к мужу, вы знаете, что с ним, насколько тяжелы его ранения?

— Я серьёзных ранений у него не увидел, возможна сильная контузия от взрыва бомбы, а от пуль и осколков я его успел защитить.

Графиня порывисто встала, комкая в руках мокрый от слёз платочек.

— Сударь, вы уже несколько раз спасаете членов нашей семьи, я было хотела, чтобы Женевьева и не думала о вас и не пыталась общаться ближе, но обстоятельства так складываются, что вы становитесь нашим защитником. Это нелепо и даже смешно, но я чувствую прямо сердцем, что это так. Какой награды вы хотите от нас за это?

Я не думал ни секунды и сразу сказал.

— Мне не нужна никакая награда, кроме руки вашей дочери, только ради неё я живу и совершаю подчас невозможное.

— Вы так любите её?

— Да! — нисколько не сомневаясь в своём ответе, сказал я.

Графиня несколько долгих мгновений внимательно всматривалась в моё лицо, пытаясь увидеть в нём что-то, известное только ей, потом отвела взгляд и стала вытирать остатки слёз с лица. Помедлив ещё мгновение, она сказала.

— Да, я так и думала, и знала, что всё закончится именно этим. У меня есть сын, он намного старше Женевьевы и живёт отдельно от нас со своей семьёй. Они совсем недавно уехали за океан, в САСШ, не знаю, насколько им понравится там, но он уже давно вправе решать за себя сам и за него моё материнское сердце молчит, а вот Женевьева меня откровенно беспокоит своим характером. Да и вы для неё не слишком-то подходящий жених. Простите, я могу говорить с вами честно и откровенно?

Я обречённо вздохнул. В комнате ярко горела электрическая люстра, прекрасно освещая всё вокруг, мы сидели одни за столом, а за окнами ещё царила тьма, терпеливо дожидаясь совсем уже близкого утра. Сама обстановка не сильно располагала к открытости, но и деваться мне некуда. Я уже успел откровенно поговорить с графом, и теперь предстоял аналогичный разговор с его женой. Сговорились они, что ли?

— Да, Наталья Максимовна, как вам будет угодно, — и, потянувшись за кружкой, я налил сам себе чаю из самовара и, взяв с тарелки пирожок с мясом, принялся жевать, так как вспомнил, что ещё не ужинал. Голод, что на время притупился, сейчас взвыл диким хищником в предвкушении добычи и заскрёб внутри меня кривыми когтями, раздирая болью весь желудок. Я торопливо стал жевать пирожок, уже нацеливаясь на другой и запивая всё сладким чаем.

— Я понимаю, что вы устали и едва выжили, но я бы хотела понять для себя нечто, касающееся именно вас.

— Спрашивайте, Наталья Максимовна, я полностью к вашим услугам.

— Вы уверены в том, что сможете защитить мою дочь от всех пакостей этого мира?

Я даже не стал особо задумываться над ответом, потому как я просто ещё глупый юноша, а не сверхчеловек, и не состою ни в какой тайной или явной, но могущественной организации.

— Нет, сударыня, не уверен, но приложу к тому все свои силы, они хоть и не так велики, как мне бы хотелось, но всё же у меня возможностей к защите намного больше, чем у десятка юношей моего возраста и выучки.

— Я поняла, что же, достойный ответ настоящего благородного юноши, я почти готова пойти вам навстречу и согласиться на разрешение сделать помолвку или даже больше с Женевьевой, но уверены ли вы, что она сама этого хочет?

Я не стал кривить душой, хоть сердце и подсказывало мне, что Женевьева любит меня, и ответил максимально честно.

— Я не знаю, у нас не было возможности поговорить на эту тему, да вы и сами это понимаете, мадам, и сами же запрещали ей разговаривать со мною наедине, даже по моему приезду сюда. Поэтому мне нечего вам ответить на этот вопрос. Надежда в том, что я небезразличен вашей дочери, у меня есть, а вот уверенности, что я ей нравлюсь — нет. Прошу вас дать мне возможность поговорить с вашей дочерью хотя бы завтра, чтобы расставить всё по своим местам. Если она ко мне равнодушна, то я исчезну из её и вашей жизни, это будет честно.

— Уже сегодня, — вздохнула графиня, — и я предоставлю вам эту возможность. Никто не станет следить за вами и сопровождать вас специально, но и выходить за пределы особняка я вам запрещаю с ней, и у вас есть пистолет?

— Да, он всегда со мною.

— Это хорошо, завтра я открою сейф мужа с оружием, и вы выберите себе ещё что-нибудь в подарок, и вообще, будете ответственным за жизнь Женевьевы, пока вы здесь с нами. И что бы ни сказала вам моя дочь, знайте, отныне и навсегда вы желанный гость в нашем доме, и любая помощь, которая вам вдруг понадобится, всегда найдёт отклик в моём сердце и будет вам незамедлительно предоставлена.

— Спасибо, Ваша светлость! Я очень благодарен вам, а что касается Женевьевы, то я хотел бы всегда её защищать!

— Будете, если всё сложится благополучно. Впрочем, о чём я говорю, вы уже не раз доказали свои слова. Я целиком уже давно на вашей стороне, особенно после того, что вы сегодня совершили, но всё зависит от воли моего мужа и желания моей дочери выйти за вас замуж. Впрочем… об этом мы узнаем в ближайшие дни, а пока я не смею вас задерживать. Допейте чай и хорошо поешьте, вам нужно восстановить свои силы, и идите отдыхать, к обеду или к вечеру мы будем знать почти всё. Мне тоже нужно отдохнуть, сегодня предстоит тяжёлый день для меня, — графиня поднялась и протянула мне руку для поцелуя.

Я тут же вскочил, бережно принял её маленькую ручку в свою, слегка прикоснулся к ней губами и выпустил. Мать Женевьевы печально мне кивнула и медленно вышла из гостиной, шурша тяжёлым подолом своего длинного платья. Я проводил её глазами, не решаясь опуститься на стул и завершить своё скомкано начавшееся чаепитие, и уселся только тогда, когда за графиней закрылась дверь.

Наскоро допив чай и съев всю принесённую еду, я пошёл в свою комнату, практически засыпая на ходу. После всего пережитого мысли так и кружились в голове, но быстро гасли, одурманенные близкими объятиями Морфея. Едва раздевшись и прикоснувшись головой к подушке, я уже спал.

— Мама, что с папой? — этот вопрос Женевьева задала первым, едва увидев мать.

— С ним всё хорошо, насколько это может быть возможным, когда покушаются на жизнь. Он в больнице, я звонила туда рано утром, состояние у него стабильное, хоть и тяжёлое из-за контузии.

Слёзы мгновенно вскипели на глазах у Женевьевы, и на минуту она прервалась, убирая их с глаз, а убрав и немного успокоившись, задала второй вопрос.

— А что с бароном Дегтярёвым?

— Спит, — кратко ответила мать с некоторым усталым интересом поглядывая на дочь.

— Почему спит, ведь давно уже утро? Когда он вернулся?

— Устал, вот и спит, повезло нам с ним, вернее, тебе, не иначе, сглазил тебя кто тогда в поезде.

— Что ты, мама, такое говоришь? Ему плохо, он ранен, он же ехал вместе с отцом? Его взяли в больницу, а потом привезли или он сам пришёл?

Мать с уже более живым интересом наблюдала за дочерью, выслушивая вопросы, сыпавшиеся из неё, как из рога изобилия. Графиня ещё немного подождала, когда девичий фонтан полностью иссякнет и чётко и внятно переспросила дочь.

— Женя, ты все вопросы задала или ещё остались?

— Все! — не задумываясь выпалила дочь, терзаемая самыми мрачными предчувствиями.

Графиня только покачала головой, одновременно и удивляясь, и огорчаясь. Огорчение вызвало то, что дочь задала только один вопрос про отца, а все остальные посвятила фактически незнакомому ей парню. А удивление… а удивление пришло с пониманием того, что дочь оказалась действительно влюблена, что видно, наверное, даже постороннему человеку. Графиня вздохнула, не зря она сегодня ночью «пытала» барона, совсем не зря, как чувствовала, и ещё раз усмехнувшись своим мыслям, ответила дочери.

— Тогда отвечаю тебе на заданные тобою вопросы. Ему плохо, он устал, немного ранен, но скорее морально, чем физически, опять досталось лицу, повторю, он устал очень сильно и только потому ещё спит, я посылала дворецкого к нему, он проверял: живой барон или нет, всё хорошо. Через час приедет частный доктор и осмотрит его лично, сообщит мне своё заключение, расскажет, как и чем лечить, все расходы я беру на себя. Он вернулся ночью вместе с городовым, а до этого ехал в одном автомобиле с отцом, это и спасло всех четверых, находящихся в автомобиле. Всё остальное узнаешь от него сама. Я разрешаю тебе с ним встречаться официально, как проснётся, можешь сопровождать его везде, только прошу тебя, без девичьих глупостей, не торопи события, дочь, ты поняла меня⁈

— Мама, мама, я ничего не поняла и не смогла запомнить, кроме первого и последнего твоего слова.

— Хорошо, я повторю, — и графиня повторила то, что сказала раньше почти дословно.

Выслушав, Женевьева робко улыбнулась и залилась слезами то ли от счастья, то ли от облегчения своих тревог. Вчера она еле смогла заснуть и не знала, чего ждать от грядущего дня. А тут сразу столько новостей, хоть и не особо радостных, но зато основополагающих — ведь все живы, и это главное!

Мать встала и, прижав к себе дочь, дала волю эмоциям, так они стояли, обнявшись, тихо всхлипывая и утирая батистовыми платочками льющиеся по щекам слёзы. Однако минута слабости на то и минута, чтобы быстро закончиться, и вот уже они разомкнули объятия и вернулись в реальность.

— Я поняла, маман, ты поедешь к папе?

— Да, мне позвонят, как только настанет возможность его посетить. А сейчас дождёмся доктора, он вот-вот приедет, и уже займёмся твоим женихом.

— Женихом⁈

Если бы графиня могла покраснеть, она это сделала, но она не могла себе это позволить, нет, она не специально подбросила огня надежды в пламя любви своей дочери, просто оговорилась, напуганная слишком многими и частыми событиями. Бывают оговорки и у графинь, но крайне редко, и сейчас так получилось.

— Я сказала — жених?

— Да, мама.

— Ну, после того, что он совершил для нашей семьи, у него есть на это шанс, если он тебе, конечно, интересен…

— Интересен, но не сильно, — схитрила Женевьева.

— Нет уж, дорогая, ты передо мною не юли, либо ты отвечаешь на мои вопросы прямо и честно, либо тогда больше не спрашивай меня о бароне и не пытайся узнать что-нибудь другими способами, и знай… — графиня поневоле сделал эффектную паузу.

— … что учиться ты в академию тогда не поедешь, одну я тебя не отпущу больше, и сама туда не поеду.

— Мама, с чего ты вдруг решила меня допрашивать и ставить ультиматум, я ведь ещё совсем молода и сама не знаю, что хочу. Но, маман, я почти не общалась с Фёдором или очень редко и недолго, я его плохо знаю, может, он мне и разонравится.

— Разонравится? Ну, это вряд ли сейчас произойдёт, вероятно, немного позже, но не сейчас. А почему я спрашиваю? Ладно, можно, конечно, тянуть время, проверяя ваши обоюдные чувства и так далее, но последние события, а также отношение императора к этому юноше давно всё поставили на свои места, даже без учёта твоей воли. Я не стану тебе говорить всех подробностей, они весьма неодназначны, но видимо сама судьба благоволит этому юноше и хочет связать его руку с твоей.

Глаза Женевьевы вспыхнули явным любопытством, у неё в голове зароились тысячи вопросов, которые так и просились на острый розовый язычок, но с маман шутки плохи, и она скажет только то, что сама посчитает нужным, и то, невольно проговорившись, что случилось только что.

— Но всё же, мама, что случилось, что ты разоткровенничалась со мною?

— Случилось многое, как ты знаешь, вчера поздно ночью, когда ты уже спала, я сидела одна и думала, что делать дальше и как жить. О бароне я не вспоминала, я даже забыла о нём, поглощённая своими переживаниями, но вот он явился. Как только мне доложили, что он ждёт у ворот вместе с городовым, я сразу приказала привести его сюда и стала расспрашивать. Он вошёл, весь грязный, в испачканном кровью и сажей форменном кителе студента академии, пропахший какой-то вонью и… — графиня невольно замолкла, погрузившись в воспоминания.

— И что, мама, что с ним, что он тебе сказал?

— Когда я его рассмотрела получше, то он мне показался совсем другим человеком. На его лице я увидела кровь, как оказалось, от порезов, а глаза на совсем ещё юном лице смотрели не на меня, а куда-то в себя или в воспоминания. Я не увидела в нём ни какой-то растерянности, ни страха, и я стала задавать ему вопросы, почему он спас тебя, а потом твоего отца. Ты знаешь, что именно его щит защитил всех при нападении? Он рассказал, как на них напали, как их расстреляли из револьверов, и что нападавших оказалось не меньше четырёх человек, а перед этим в автомобиль врезалась повозка извозчика, и… В общем, шансов спастись у них не оставалось.

— Мама! — Женевьева вновь залилась слезами, — мама!

— Да, я опять за старое, так вот, — вытирая слёзы, продолжила графиня, — на мой вопрос барон ответил, что любит тебя и просит у нас твою руку.

— И что ты ему ответила, мама? — очень тихо, практически шёпотом проговорила Женевьева.

— Что ответила? Ответила, чтобы он сначала узнал у тебя, захочешь ли ты за него замуж, а во-вторых, это станет решать отец, когда выздоровеет, но без первого ответа не окажется и второго, дочь. Я рассказала тебе всё, может и зря, может, нет, это уже тебе решать, в эти дни я буду занята отцом, а ты уже займись юношей, если он тебе и правда дорог. Ты меня поняла, дочь?

— Да, мама.

— Хорошо, теперь ответь мне на мой вопрос, раз уж я ответила на твой. Ты его любишь?

— Не знаю, мама, — помедлив и мучительно покраснев до корней волос, ответила Женевьева.

— А замуж за него выйдешь, если отец даст на то согласие, а барон попросит лично твоей руки?

— Да! — на это раз даже не задумываясь, ответила Женевьева.

Несколько секунд графиня удивлённо смотрела на дочь. А потом громко расхохоталась.

— Куда катится этот мир! Значит, ты не знаешь, любишь или нет, но без всяких сомнений согласна выйти за него замуж?

— Ну, нет, не так, просто я не уверена, люблю ли я по-настоящему его, а замуж, почему бы и нет, мне с ним даже спокойнее сейчас будет.

Графиня вздохнула.

— Дочь, я уже тебе сказала, что хотела, дальше всё зависит от тебя и от судьбы, от которой не уйдёшь.

На этом слове в комнату, где происходил разговор графини с дочерью, вошла горничная и произнесла.

— Ваша светлость, прибыл доктор.

— Хорошо, барон Дегтярёв проснулся?

— Да, он умывается.

— Предупредите его, после чего отведите доктора сразу к нему, а затем ко мне.

— Слушаюсь, Ваша светлость, — и горничная быстро вышла.