Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 7 К Женевьеве в гости

От берега медленно отплывал небольшой, но быстроходный катер, без всяких знаков принадлежности к какому-либо флоту, хоть торговому, хоть военному. По нему вели огонь с берега казаки Улагая, с катера вяло отстреливались. Так продолжалось ещё с минуту, а затем на его корму вынесли крупнокалиберный пулемёт и, установив на носу, начали поливать берег огнём.

Сейчас я остро пожалел, что к снайперской винтовке закончились патроны, так не вовремя! И зачем я их все отстреливал? Надо бы пяток оставить на всякий случай, вот сейчас пригодились! Ладно, учту на будущее. На песке, в том месте, от которого отчалил катер, виднелось несколько черневших на его фоне тел, и, судя по одежде, это не казаки Улагая, а те, кто пытался уплыть.

Как назло, рядом не оказалось ни одного корабля правительственных войск, все они гонялись за другими вражескими яхтами и катерами. Исход из крепости оказался массовым и одномоментным, отсюда и возникли трудности с поимкой. Анархисты стремились быстро сбежать из Кроншлота, воспользовавшись любыми крысиными норами, которые оказались подготовлены заранее.

— Ложись! — крикнул мне Петруха, — сейчас наши с ними разберутся, недолго им припеваючи стрелять в ответ, жаль живьём не удастся взять.

— Почему? — опешил я, тем временем осторожно опускаясь на песок и прячась за большим камнем.

— Потому что приказ дали: никого не отпускать, либо в плен брать, либо в расход пускать любым доступным способом, а здесь они успели отплыть, только охрану вон растеряли, значит, не даст им Улагай уплыть. Вона кораблей наших нигде не видно. Уйдут они легко, не догнать опосля, даже с дирижабля не догнать. Катерок совсем махонький, да зато быстроходный. По такому трудно с дирижабля попасть, да ещё и лавировать он станет, а дирижабль что? Он ведь огромный, пусть даже самый новый, всё равно слишком неповоротлив, так что, только мы и никто кроме нас!

— А как его Угалай остановит, у нас ведь нет никого с боевым даром, и из оружия только обычные винтовки да револьверы с гранатами?

— А сейчас увидишь!

Я хмыкнул, выставив вперёд левую руку с зажатым в ней револьвером, и стал ждать, а события внезапно понеслись вскачь. Сначала сухо треснула выстрелом винтовка откуда-то слева, и пулемёт почти сразу захлебнулся. Затем в воздух взвились сразу несколько гранат, не долетев до катера, они плюхнулись в воду и почти сразу взорвались, подняв ввысь столбы воды с белой пеной.

Катер постепенно набирал ход, торопясь скорее уйти прочь от берега и гранат. Поднятые гранатами столбы воды не позволили увидеть команде катера, как на берегу вдруг поднялся коренастый крепыш и, умостив на плечо какую-то трубу, нажал на спуск. Труба вздрогнула от выстрела и выпустила из себя сгусток огня, похожий на давешний плазменный шар Вемина.

Шар, выйдя из трубы, устремился в сторону катера и через пару секунд врезался в него, разорвавшись с оглушительным грохотом и выплеснув изнутри жгучее пламя. Освобождённый от инфернальной оболочки огонь охватил все надстройки корабля, и тот запылал, разгораясь с каждой секундой. С громким треском огонь подбирался к двигателю катера, пока не проник в него, и торжествующе зарычал, пожирая дизельное топливо.

Прошло несколько мгновений, и к небу поднялся чёрный жирный дым, сквозь который ярко взвилось пламя. Тут же произошла вспышка, а чуть позже до нас донёсся хлопок взрыва, разорвавшего пополам хлипкий катер. Все, кто находились на его борту, сгорели заживо, лишь некоторые успели броситься в воду, пытаясь спастись от смерти на берегу. Добравшихся до суши осталось всего трое, и все они оказались с ожогами, несовместимыми с жизнью.

Как бы там ни было, их успели допросить, я же не вмешивался больше ни во что, а просто ждал, когда всё это окончится. Болела голова от перенапряжения, болела щека и рука, получившие по осколку. Однако ждать пришлось долго, день клонился к закату, постепенно начало темнеть. Катер давно потонул, забрав с собой кучу тел, которые ещё предстояло поднять вместе с судном и опознать, но это уже не моё дело.

Когда совсем стемнело, мы вернулись в крепость, где я заночевал в одной из предоставленных для этого комнат, вместе с частью команды. А с утра за нами пришёл пароход и забрал в Павлоград, чтобы доставить в место расположения полка.

Прибыв на склад, я сдал винтовку, выдержав при этом долгое и весьма нужное ворчание начальника артвооружения полка, который придирчиво осмотрел оружие. От дальнейших расспросов и привлечения к материальной ответственности за порчу военного имущества меня спасло только то, что я вернул винтовку целой. Да, она оказалась грязной и потёртой, в нескольких местах сильно поцарапанной, но в целом оставалась боеспособной.

К тому же, опытный образец требовал скорее о себе отзывов, а не прямой целостности. Писать я не мог из-за раненой руки, пришлось диктовать текст писарю, что даже лучше для отчётности оказалось. Я описал, как работала винтовка при стрельбе, указав все выявленные недостатки и обратив внимание на положительные моменты. Да, она оказалась неплохой, хотя конструктивно я бы её улучшил, что и надиктовал писарю, а тот скрупулёзно всё записал.

Закончив с винтовкой, я сдал обмундирование на склад, переодевшись в свою одежду, сохранённую в каптёрке, и отправился в Павлоград. И вновь меня ждал госпиталь, в который уже раз. В целом же, я полностью выполнил свою задачу: никто из моей команды не погиб, а казаки Улагая, выбравшись из подвалов, уже фактически не требовали моей защиты, в дальнейшем никто из них серьезно не пострадал, отделались только тремя ранеными. Наверное, мне всё же повезло.

В госпиталь я отправился на военном грузовике. Восстание окончательно подавили, да оно оставалось уже только в Кроншлоте, и город встретил нас кардинальной уборкой: дворники и специально нанятые строительные рабочие расчищали завалы, разбирали баррикады и приводили в божеский вид захламленные в ходе восстания улицы.

Правда, не всё оставалось хорошо, ведь хоть Кроншлот вчера пал, а империя выстояла, но война с манчжурами ещё продолжалась. Впереди у империи намечались новые испытания, а мне бы хотелось просто спокойно доучиться. Тем временем мы доехали до города, я слез с грузовика, вместе с доктором и капитаном Первых.

— Тебе куда? — спросил меня капитан.

— В общежитие поеду.

— Какое общежитие, сначала в госпиталь, раны хоть и несерьёзные, но необходима качественная перевязка, да и потом приходить нужно.

— Я отвезу его в госпиталь сам, — вмешался в наш разговор доктор Преображенский.

— Как скажете, а я на доклад поеду, расскажу и опишу в подробностях, как всё произошло. Вы, доктор, молодец и здорово нам помогли, а что касается вас, Фёдор, то я даже не знаю, что и сказать, поэтому просто опишу, как есть, в своём докладе. А наверху решат.

— Спасибо! — сказал я и крепко пожал руку барону, только пожал не правой, а левой, правая ещё болела, да и неудобно пожимать руку перебинтованной ладонью.

— Всё, езжайте в госпиталь, лечитесь, да и доктору пора отдохнуть и помогать новым пациентам, их, к сожалению, будет ещё очень много.

— Да, командир, но нам пора, вон, я вижу, и извозчики появились, идёмте, юноша, — сказал доктор Преображенский и потянул меня за собой.

Поймав извозчика, мы уселись в коляску и отправились в ближайший госпиталь, адрес которого знал доктор Преображенский. Там я долго не пробыл, и когда меня заново перевязали и назначили лекарства, я сердечно распрощался с доктором и отправился в аптеку, купить всё необходимое, растратив на это большую часть из тех ста злотых, что нам выдали в качестве суточных перед штурмом.

Общежитие академии встретило меня пустотой, Пётр ещё не вернулся, занятия тоже ещё не начались, и поэтому я оказался предоставлен самому себе. Сходил пообедать в столовую, почитал книжку, поспал и стал думать, что делать дальше.

В канцелярии факультета мне сообщили, что занятия начнутся со следующей недели, а пока я совершенно свободен, а с учётом моих ранений, о чём мне в госпитале выдали справку, я и вовсе могу их посещать только через ещё одну неделю.

Обдумывая эту информацию, я вдруг вспомнил, что графиня напрямую мне сказала, что приглашает к себе в дом погостить и пообщаться со своей дочерью в любое удобное для меня время. А было ли мне сейчас удобно? Несомненно, осталось придумать, как оповестить их и напроситься в гости.

С одной стороны, мне очень неудобно так поступать, с другой же, а чего уже стесняться? Я даже с Женевьевой целовался, и подозреваю, что её мать, как минимум, об этом догадывалась и, как максимум, не мешала. Решено, надо ехать! А для того, чтобы оповестить графиню, нужно ей позвонить.

«Хотя, нет, — размышлял я вслух, — позвонить сложнее, ведь номер я не знаю, а скажут его на телефонной станции или не скажут — неизвестно. Придётся отбить телеграмму, так надёжнее». Не теряя времени и боясь передумать, я тут же направился на телеграф, где и отбил короткую, как выстрел, телеграмму в адрес графини Васильевой, не Женевьевы, а её матери, Натальи Васильевой.

«Прошу соизволения посетить вашу семью по ранее полученному вашему приглашению. С уважением, барон Фёдор Дегтярёв». – гласил текст моей телеграммы.

Выйдя из здания почтового телеграфа, я нечаянно вспомнил о Лизе, но образ бедной и, наверное, доброй девушки, к сожалению, никак не тронул моё сердце. Душу, быть может, а вот сердце уже навсегда оказалось занято другой. Увы, Елизавета и не пыталась особо заинтересовать меня в свиданиях с ней, а уж её родители и подавно делали всё возможное для того, чтобы этого не случилось. Ну, что же, значит, это судьба! И, выкинув все мысли об этой девице из головы, я, не торопясь, пошёл в общежитие отдыхать.

На следующий день прямо с утра ко мне явился почтальон и вручил ответную телеграмму, она оказалась ещё короче моей.

«Будем рады вас принять у себя дома. Графиня Н. Васильева».

Прочитав телеграмму, я улыбнулся и, не откладывая дело в долгий ящик, принялся собираться, чтобы после обеда отправиться на железнодорожный вокзал и уехать в Великий Новгород.

Расписание поездов постепенно начинало восстанавливаться, но ходили пока только те, что не являлись скоростными, да мне и не к спеху, у меня есть в запасе четыре дня, а долго гостить и неудобно, и некрасиво, я ведь не родственник для них. Ближайший поезд отправлялся только вечером, на него я и купил билет.

К назначенному времени мощный паровоз, громыхая колёсами и пыхтя через трубу густым чёрным дымом, подогнал к платформе многочисленные вагоны, в один из которых я и погрузился. Согласно расписанию на нужную мне станцию поезд приходил рано утром, как раз успею выспаться. О своём прибытии я отбил телеграмму с вокзала и в полной уверенности, что всё сделал правильно, заснул под мирный перестук колёс.

Проснувшись ни свет ни заря, весь в напряжённом ожидании неизвестности, я быстро собрался и стал смотреть в окно, рассматривая пробегающие пейзажи. И ведь я реально не знал, как меня встретят, и встретят ли вообще. Я, собственно, не знал даже адреса имения генерал-губернатора, надеясь узнать его на месте, у того же извозчика.

Поезд прибыл на станцию вовремя, и весь в раздумьях, я вышел из вагона. С поезда сошло не так много людей, и перрон лишь на короткое время оказался заполнен ими. Несколько дам, выискивающих взглядом своих кавалеров, почтенная мадам с целым выводком детей и почему-то без мужа. Пара тощих девиц, что чинно стояли, переговариваясь друг с другом и выискивая взглядом тех, кто, по всей видимости, должен был их встретить.

Обычная атмосфера, не самого лучшего и оживлённого губернского города. Я оглянулся ещё раз вокруг и, поправив повязку на правой руке, подхватил свой небольшой чемоданчик левой и заторопился на выход. Несколько человек заинтересовано посмотрели мне в след, а тощие девицы стали активно обсуждать мой старый шрам и свежую царапину, заклеенную пластырем.

Полученные мелкие ранения не мешали мне идти быстро, и через минуту я выкинул из головы всех встреченных мною на перроне, думая только об одном, однако далеко уйти мне не дали.

— Барон Дегтярёв? — обратился ко мне высокий худощавый мужчина со строгим лицом и спокойными серыми глазами.

— Да⁈ — приостановился я, с удивлением и в тоже время настороженно посмотрев на него.

Правая рука сама собой потянулась к спрятанному во внутреннем кармане револьверу, хоть наложенная на ладонь повязка и изрядно мешала. Это движение не укрылось от взгляда мужчины.

— Я по поручению графини Васильевой прибыл специально для того, чтобы встретить вас. Однако я представлял вас несколько по-другому, не могли бы вы подтвердить свою личность?

— Да, конечно, но сначала представьтесь вы.

Моя рука, не останавливаясь, всё же проникла во внутренний карман, но не в тот, где покоился небольшой револьвер, а в другой, где хранились документы, и выудила наружу паспорт.

— Охотно! — сказал мужчина и показал мне удостоверение сотрудника генерал-губернатора, а точнее, его помощника, числившегося в одном из отделов, название которого я даже не стал запоминать. Звали его Эдгар Поляков.

В ответ я протянул ему свой паспорт, он сверил на нём фото и вернул обратно.

— А вас, я вижу, сильно жизнь потрепала всего лишь за год, где это вас?

— Нападение на академию в Павлограде, пришлось защищать свою жизнь с оружием в руках.

— Ясно. Охотно вам верю! Прошу вас! Я приехал на машине и готов привезти сразу в имение, так распорядился граф.

— Благодарю Вас!

— Идёмте! — и мой провожатый заторопился в сторону здания вокзала.

Мы вошли в здание, прошли насквозь и, оказавшись наружи, отправились к припаркованному недалеко от его входа небольшому служебному автомобилю.

— Прошу! — кивнул мне на пассажирскую дверь Поляков, а сам сел на водительское место.

Глухо взревел заведённый мотор, автомобиль тронулся, оставив позади себя здание вокзала, и помчал меня в имение графов Васильевых. Пока мы ехали, я с любопытством обозревал окрестности через окно автомобиля. Город мне понравился, чем-то он напоминал Крестополь. Нет, не размерами, скорее патриархальным укладом жизни, хотя здесь улицы блистали гораздо большей чистотой, чем у нас, да и внушительных и красивых каменных зданий имелось значительное количество, и именно поэтому этот город мне нравился всё сильнее.

Ехали мы относительно недолго и где-то минут через двадцать уже стояли перед ажурными высокими воротами с гербом графов Васильевых.

— Ну, вот и прибыли, — прокомментировал наш приезд мой провожатый, на что я просто кивнул, с жадностью рассматривая родовое гнездо Женевьевы.

Посигналив, Поляков добился того, что к воротам подошёл дворецкий и, узнав кто приехал, тотчас принялся их открывать, позвав к себе на помощь кого-то из охраны имения. Машина заехала на территорию особняка и остановилась на специальной стоянке, от которой шла узкая гаревая дорожка прямо к главному входу особняка.

Я вышел из автомобиля, излишне громко хлопнув дверкой, и посмотрел в сторону главного входа, но он оказался пуст, никто меня не встречал на его крыльце лично.

Это меня не расстроило, наоборот, кто я на самом деле для графини? Всего лишь безродный барон, тем не менее, специально за мной прислали машину, чтобы забрать с железнодорожного вокзала и доставить прямиком в графское имение, такой чести могли удостоиться на самом деле совсем немногие, согласно этикету.

Не успел я отойти от автомобиля, как меня перехватил дворецкий и вежливо попросил идти за ним.

— Здравствуйте, прошу вас сюда, барон, вас уже ждут. К сожалению, граф очень занят и практически не приезжает домой, всё время находясь на службе, а вот графиня вас ждёт.

— Благодарю вас! — сказал я в ответ и последовал к главному входу, дверь в который распахнул передо мной дворецкий, и зашёл в прекрасный большой холл.

Здесь везде чувствовалась рука графини: и в присутствующих больших пальмах, что росли в кадках, и в многочисленных цветных панно, размещённых на стенах, и в мебели, по большей части, сделанной из дерева. Покрутив головой, я улыбнулся: мне все здесь нравилось.

— Графиня вас ждёт в гостиной, — осведомил меня дворецкий и вновь повёл за собой.

Пройдя ряд красивых комнат по коридору, устланному красивой дорожкой, мы вошли в гостиную, где я с радостью увидел не только графиню, но и Женевьеву.

За пару дней до приезда гостя в имение Женевьева вошла в гостиную, где мать тихонько музицировала на пианино, наигрывая какую-то малоизвестную музыкальную композицию.

— Маман, ты меня звала?

— Да, дочь, хочу тебе сообщить приятную для тебя новость, — не отрываясь от клавиш пианино, ответила графиня.

— Да⁈ Интересно, какую же? Я больше не буду учиться в академии? Я поступаю в женский институт или выхожу замуж за ммм…

— Не ёрничай, дочь, к нам едет барон Дегтярёв.

— А… что значит едет? Что-то случилось?

— Нет, я думаю, что нет, просто он хочет увидеть тебя. На столе лежит телеграмма, можешь прочитать.

Женевьева обратила свой взгляд на большой стол и увидела на его краю стандартный телеграфный бланк, и тотчас же неведомая сила увлекла её, и буквально через мгновение заветный листок уже находился в её руках. Она буквально впилась взглядом на отпечатанные телеграфным аппаратом неровные строчки текста на узкой жёлтой ленте, что сильно отличалась от белоснежного бланка, на который и была наклеена.

«Прошу соизволения посетить вашу семью по ранее полученному вашему приглашению. С уважением, барон Фёдор Дегтярёв».

Она не заметили, как её губы сами собою расплылись в блаженной улыбке. Она несколько раз перечитала короткую, как выстрел стрелы Купидона, телеграмму, и не видела, как за ней внимательно наблюдает мать. Наконец, она очнулась и, держа телеграмму в руках, повернулась к матери, сразу наткнувшись на её насмешливый взгляд.

— Ты рада?

— Да! — не стала колебаться она.

— Разрешить ему приехать к нам или запретить?

— Ты же сама ему обещала⁈

— Да, я своё слово держу, но может, пока повременить?

— Зачем? — чуть ли не с гневом ответила Женевьева.

Мать секунду полюбовалась раскрасневшимся лицом дочери, потом скупо обронила, в душе ужасаясь такому сильному чувству.

— Может, ты пока не готова принять его в гости или твои чувства к нему охладели?

Это была неприкрытая провокация, что Женевьева умом понимала, но сердце, заходящееся в любовной истоме, не давало соображать голове, таиться перед матерью ей не хотелось, да и поздно уже, что она прекрасно сознавала.

— Ты плохо владеешь собою, дочь, тебя можно легко обмануть или втянуть в глупую интригу, научись владеть своими чувствами, а то это может плохо для тебя кончиться.

— Да, согласна, маман, но ты ведь мне не хочешь сделать ничего плохого?

— Я? Нет! А вот другие обязательно воспользуются такой прекрасной возможностью для реализации своих амбициозных планов. Поэтому ещё раз повторяю тебе, дочь, научись владеть собою и не показывать никому своих чувств!

— И Дегтярёву тоже?

— Ему в особенности.

— А как тогда он поймёт, что я его люблю, он ведь отчается?

— Ммм, — графиня на минуту вспомнила открытое лицо юноши и со вздохом была вынуждена согласиться с Женевьевой. — Да, перед бароном лучше вести себя естественно, его ещё учить и учить, и если судьба даст тебе возможность выйти за него замуж, то…

— Если вы разрешите выйти мне за него замуж!

— Да, но…

— Он выполнил все указанные тобою условия, маман, даже не подозревая об этом, и я хочу его обязательно увидеть.

— Хорошо, я напишу ему ответную телеграмму, её отправят сегодня же.

— Спасибо!

— Не за что, дорогая.

На следующий день мать показала новую телеграмму.

— Едет твой неназванный жених, готовься, завтра с утра прибудет. Машину я за ним отправлю, отца оповестила, он не против, только просил предупредить тебя, чтобы ты не наделала глупостей.

— Маман, о чём вы⁈

— Обо всём, но я согласна с тобой, что это уже лишнее. Завтра он приедет, я думаю, погостит дня три, на большее не хватит смелости ни у него, ни нашей милости, согласно этикету. В то же время, ты сможешь все эти три дня находиться рядом с ним, гуляя по нашему саду и посещая разные достопримечательности города или окрестностей, это не возбраняется. Целоваться я запретить тебе не могу, а вот всего остального…

— Маман!

— Жить он станет во флигеле, я распоряжусь, там очень мило, если хочешь, то можешь дать свои указания горничной по антуражу и прочему убранству его комнаты, если, конечно, хочешь?

Женевьева кивнула, оставляя мать гадать, хочет она или нет.

— Ну, и в остальном, я думаю, что мы совместно расспросим его, что сейчас происходит в Павлограде, где он находился и чем занимался. Барон хороший рассказчик, а тут такой повод распушить хвост перед благородной девицей, выложит всё, как на духу, а я послушаю.

— Мама, не надо так говорить о нём.

— А в чём я не права? Он всего лишь неискушённый ни в чём юноша, я даже по-хорошему завидую тебе, дочь, и поэтому обязательно воспользуюсь возможностью узнать всё в подробностях. Да и отцу твоему будет полезно знать, что на самом деле происходит в Павлограде, а то официальные доклады — это одно, а личное свидетельство — совсем другое. Так что, всегда необходимо сочетать приятное с полезным.

— Я знаю, маман, но всё же.

— Дочь, я сказала, о чём тебе думать, а всё остальное предоставь мне, это и в твоих интересах.

— Я поняла, маман, хорошо.

— Вот и отлично!

Графиня сдержала своё слово, и вот теперь в сильном волнении Женевьева стояла у окна и через кисейную занавеску смотрела на приближающегося к главному входу юношу. Её сердце ёкнуло, когда она увидела перевязанную бинтом правую руку.

— Опять он в приключения попал! — в сердцах сказала она вслух, что не укрылось от её матери, она как раз сидела недалеко, но графиня ничего не сказала, решив, что увидит и поймёт высказывание дочери буквально через пару минут, и не ошиблась.