Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 17 Битва в особняке часть вторая

Не знаю, что мне помогло в этот раз: Божий промысел, Проведение или обыкновенное везение, но я успел появиться буквально в последний момент. Так получилось, что Женевьева, а как потом оказалось, и её родители, закрыли на ночь двери в свои спальни, и если бы не это, то я, наверное, не смог простить собственное промедление и растерянность.

Я забежал в коридор, где находилась спальня Женевьевы. Он заканчивался тупиком, перед которым простиралось круглое помещение, уставленное кадками с большими растениями, названия которых я не знал. В эту часть дома я попал всего лишь один раз, провожая девушку, и не заходил в спальню. Рядом находилась ещё одна комната, где Женевьева либо работала, либо отдыхала, а раньше, в детском возрасте, играла.

Сейчас дверь в эту комнату оказалась настежь распахнута, как и та дверь, что вела в спальню девушки, её грубо взломали, чтобы проникнуть внутрь. Возле входа дежурил один бандит, а двое других уже орудовали внутри.

— Не трогайте меня, не трогайте! Кто вы? Отпустите, отпустите меня! — кричала, надрываясь, из комнаты Женевьева, а в ответ слышны были только глумливые возгласы и сопение готовых на расправу зверей в человеческом обличье.

— Вяжите её, быстрее, и потащили к мастеру! — сказал бандит, что контролировал весь процесс и стоял в дверях, он-то меня первым и увидел. И в этот момент раздался пронзительный визг Женевьевы, отчего у меня просто сорвало крышу.

Мой противник вскинул револьвер, но я успел это сделать раньше и выпустил в него половину барабана. Мой враг оказался на редкость живучим и смог выстрелить, успев поднять и навести на меня револьвер, но безуспешно. Он упал, обливаясь кровью, а я подскочил к двери, уже заранее предполагая, что увижу, и точно. Женевьева стояла посередине комнаты в состоянии полнейшего ужаса, одетая только в ночную сорочку, с голыми ногами, а её держал в руках бандит, лапая мимоходом её грудь.

Он и второй, стоящий немного в стороне, открыли по мне огонь из револьверов, но щит ловко останавливал их пули, сбрасывая на пол. А я сразу же выбрал себе первую цель: ею оказался тот, что не держал в руках Женевьеву, это произошло чисто интуитивно и только потому, что я не хотел причинить ей вреда, да и мне показалось, что этого легче пристрелить.

Стрелять в упор нетрудно, я стрелял наверняка, целясь в голову, и убил с первого или второго выстрела. В барабане остался один патрон, когда я повернул оружие на негодяя, что держал в руках Женевьеву.

— Отпусти её! — сдавленным шёпотом сказал я, не решаясь стрелять, так как бандит спрятался за девушку, поняв, что ему не получится убить меня.

— Отойди, а то я убью её! Тебе не скрыться всё равно! Не знаю, кто ты, что за человек, и каким даром обладаешь, но тебе не спасти ни её, ни себя. Нас много, мы всё равно убьём и тебя, и графа с семьёй, — затараторил террорист, видимо от волнения и страха, начав и угрожать, и выдавать все свои планы.

Я не обращал на его слова внимания, потому как наплевать, что он там себе думает, и нацелил оружие прямо ему в голову. Он закрылся Женевьевой и принялся стрелять в ответ, а я невольно стал считать выстрелы. Барабан его револьвера почти опустел, остался только один патрон, как и у меня, но бандит быстро сообразил, как правильнее поступить, и приставил револьвер к голове Женевьевы. Я не стрелял в него, и он понял, что не сделаю этого, боясь попасть в девушку.

— Пропускай меня, иначе я все мозги ей выбью! Я не шучу! Пусть я сдохну, но она сдохнет первой, а ведь ты её любишь, а я раз… и нет твоей любви, навсегда нет, понимаешь!!! — и бандит, по виду, скорее всего анархист, совсем ещё молодой парень, насквозь пропитанный левым экстремизмом, рассмеялся, по-прежнему твёрдо держа револьвер у виска девушки.

Я глянул на замершую в ужасе Женевьеву. Её светло-каштановые волосы разметались по плечам волнистым водопадом, тонкая белая сорочка почти не скрывала вызывающе торчащую упругую грудь, которую уже посмела коснуться рука насильника. Отметил её округлившиеся от ужаса глаза, крепко сжатые и уже покусанные до крови губы, поцарапанные в борьбе нежные, белые руки. Взгляд мой выхватил весь её образ, для меня оказавшийся дороже самой жизни, и оставил навсегда в памяти.

Женевьева пыталась бороться, но силы оказались слишком неравными, и всё в ней дышало сопротивлением и неприятием той ситуации, в которой она очутилась, и ничего не могла сделать, ничего! Её застали врасплох, беззащитной, и вся надежда оставалась только на меня.

Я застыл, глядя в любимое лицо, наши глаза встретились.

— «Спаси меня!» — говорили её глаза.

— «Спасу!» — отвечали мои.

— «Быстрее, пожалуйста!!!».

— «Нельзя торопиться, всё только начинается и не должно плохо закончиться».

— «Я тебя умоляю, Фёдор!!!» — глаза Женевьевы наполнились слезами в ожидании развязки, её жизнь в этот момент висела буквально в миллиметре от смерти, и мне нужно удержать этот миллиметр любой ценой, но как⁈

Всё, что я мог сейчас, это в бессилии наблюдать за действиями террориста, в руках которого находилась жизнь Женевьевы, понимавшего, что я это тоже осознаю. Мне надо вырвать инициативу из его рук. Да, я расправлюсь с ним, если произойдёт непоправимое, но станет ли мне легче от этого? Думаю, нет, убью ли я его быстро, или долго и мучительно, из чувства мести, всё это на самом деле уже окажется совсем неважно.

Моя задача — не допустить непоправимого, и я её выполню…

— Проходи, — я сделал шаг в сторону.

Террорист заколебался, а я лихорадочно обдумывал варианты и взвешивал шансы на то, смогу ли я закрыть от пули девушку. Скорее нет, слишком малое расстояние, даже если я смогу просунуть кромку щита между срезом ствола револьвера и кожей виска, это не спасёт Женевьеву. Слишком малое расстояние, щит не удержит пулю, ему просто некуда будет перенаправить её кинетическую энергию так быстро и в таком объёме.

Но что же делать? Отпускать террориста нельзя. Иначе всё закончится очень плохо, абсолютно для всех, и я потеряю инициативу в этом бою, если уже не потерял. Время быстро утекает, и скоро сюда сбегутся остальные бандиты, а те два трупа, что лежат возле нас, не испугают ни этого урода, ни тех, кто подоспеет ему на помощь.

Однако выход всё равно должен быть, нужно найти, а что, если… но додумать правильную мысль мне не дали. Анархист шагнул ко мне, продолжая крепко держать девушку, я отступил, выйдя в коридор и дав ему проход. Он вышел и начал пятиться назад, довольно оскалясь, я ему не препятствовал. Я его понимал, он уже слышал топот бегущих со всех ног к нам отовсюду людей, и это явно не полицейские или прислуга графа.

Оставалось всего ничего до ужасной развязки, надо срочно что-то предпринять. Сейчас моё оружие, к сожалению, бесполезно, я взглянул на револьвер с одним патроном и подумал, что стоит достать и пистолет, подаренный Женевьевой. Пусть она видит, что подаренное ею оружие станет убивать наших врагов, а говорливый анархист продолжал тем временем вещать.

— Тебе это не поможет, сопляк, кто бы ты ни был, против пятерых ты не удержишь свою защиту. Ты не Бог, хоть и дароносец, знавали мы таких! Ты сегодня умрёшь, но не сейчас, а чуть позже. Мы отомстим за наших братьев, а с твоей графиней позабавимся. Ты же, дурачок, даже сисек её не лапал, а я, вот, смотри, как могу. Ага, упругие, большие, приятные, ни разу никем не целованные! А теперь их попробует вся наша команда, а ты никто! Ты ничего не можешь, даже имея свой дар! Ты осёл, ты червь, ты смешон! — анархист издевался, буквально выплёвывая из своего поганого рта придуманные на ходу оскорбления, откровенно глумясь надо мной и моей любовью.

Ладно я, но моя любовь — это выше и больше жизни, это всё, из чего я состою, больше, чем я себя осознаю. Это не тело, не вода и соль в крови, не кальций и кремний в моих костях и волосах, не нейроны, жир и углеводы в тканях моего мозга. Это моя душа, моя частичка, мои эмоции — моё всё, и если я не могу защитить это, значит, я готов умереть, но умереть не просто так, а ради жизни, пожертвовав собою, если это потребуется.

Решение пришло ко мне неожиданно и совсем не такое, что, казалось бы, напрашивалось само собой. Меня осенило, что я ведь могу с помощью щита подтолкнуть руку анархиста так, что ствол револьвера отклонится от головы девушки, и выстрел её, скорее всего, не заденет. Могу, но это риск, а попыток переиграть мне никто не даст, эта станет первой и последней, и поэтому я не решился её предпринять.

В это время в коридор, а точнее, большую комнату, где мы все стояли, начали забегать спешащие на помощь своему «коллеге» другие бандиты. Сюда вёл только один коридор, и все террористы появлялись друг за другом из него, хоть и спешили со всех концов особняка. Сзади меня кто-то сразу открыл огонь, но я не израсходовал и половины силы дара, и пули не причинили мне никакого вреда, с ужасом я понимал, что действовать нужно либо сейчас, либо никогда.

Щит практически бесполезен в данной ситуации, оружием воспользоваться я могу, но стрелять нужно в того, кто держит Женевьеву, это опасно для девушки, а с появлением других бандитов и бесполезно. Я взглянул на Женевьеву, наши взгляды опять встретились. Сердце моё дрогнуло, заходясь в муках поиска выхода, и тут я понял, что можно сделать. В голове словно сверкнул отблеск сознания, и я решился.

Резко повернувшись, я вскинул револьвер и одним выстрелом прострелил ближайшему негодяю голову, чтобы он мне не мешал. Потом шагнул в сторону и под пулями других опустил руки, глянул вокруг, фиксируя в голове положение всех находящихся в комнате, и резким всплеском энергии дара разорвал щит на множество мелких, но очень твёрдых и острых осколков, затем резко бросил их вперёд и в сторону, одновременно падая на пол вниз лицом.

Профессор Беллинсгаузен как-то обмолвился, что есть вероятность и возможность того, что щит, повинуясь воле своего хозяина, может стать оружием, но только кратковременным, расходуя на это действие почти всю силу дара.

Это возможно когда я, как его владелец, резким скачком перенаправлю всю энергию по скрытым энергетическим каналам и заставлю их одновременно лопнуть. Образовавшиеся осколки полетят туда, куда их направит воля хозяина, а это уже сделать совсем несложно, так оно и получилось.

Резко хлынувшая в щит энергия разорвала тонкие силовые нити, повинуясь моей воле, и, сотворив десятки острых осколков щита, разной величины и длины, бросила веером по всем забежавшим в комнату врагам. Для усиления эффекта и спасения от пуль я сделал шаг вперёд и упал.

В это время осколки щита разлетелись по своим целям, впившись остриём в глаза или в сердце моим врагам. Я не стал рисковать и целился только в голову и грудь, желая поразить наверняка, и с такой силой, чтобы осколок, даже попав в хрящ или в тонкую кость, смог пробить её, и своего я добился. Тот, что прятался за Женевьевой, получил самый длинный и острый осколок, который ударил его точно в правый глаз и откинул назад. Он уже и не держался за Женевьеву, понимая, что вот-вот окажется под защитой своих подельников, поэтому мои действия застали его врасплох.

Взмахнув обеими руками от силы удара и неожиданности, он шагнул назад и упал, оставшись лежать на полу уже мёртвым, его револьвер так и не выстрелил, зато выстрелили остальные, успев меня задеть. Пока я падал и атаковал, в меня попали три раза, но все три пули прошли по касательной. Одна вырвала клок сукна на правом плече, другая зацепила левый бок, но видимо несерьёзно, а третья практически оглушила меня, пройдя вскользь по лбу, разорвав собою кусок кожи, который сразу же начал обильно сочиться кровью.

Женевьева стояла столбом, не осознавая, что произошло вокруг неё, она пребывала в каком-то шоке и только оглядывалась, а вокруг лежали трупы, шесть или семь человек. Я с трудом поднялся, шатаясь, как пьяный, ощущая, что по левому боку стекает кровь, а нос в результате неудачного падения разбит, и тоже хлюпает кровью.

На ходу стирая кровь с лица, я поднял пистолет, потом вспомнил про Женевьеву и сказал.

— Женя, закрой лицо руками.

— А?

— Руками лицо закрой.

Девушка не поняла, зачем, но послушно закрыла лицо руками, а я стал обходить всех, кто лежал сейчас в комнате, и которых здесь оказалось шесть человек, один бандит ещё был жив. Нисколько не сомневаясь в нужности своих действий, я всадил в него пулю и, обыскав, забрал его оружие, полагая, что мне пригодятся чужие револьверы, к своему патронов уже не осталось, а стрелять ещё придётся вдоволь.

Я обернулся к Женевьеве, которая по-прежнему закрывала руками лицо, только теперь она вся дрожала.

— Женя, успокойся, всё закончилось, только теперь тебя нужно спрятать. Где здесь есть какая-нибудь неприметная комната с крепкой дверью, о которой мало кто знает?

— Я не знаю, не помню, я, я, я, — и тут я понял, что сейчас Женевьева начнет биться в истерике, и мне просто невозможно будет с нею совладать.

Я шагнул вперёд, подхватил девушку на руки и направился в её комнату, не обращая внимания ни на её тело, ни на слёзы, что градом полились из глаз. Добравшись до комнаты и опустив её на пол, я сразу же стал командовать.

— Женя, соберись, где у тебя одежда? Оденься во что-нибудь удобное, чтобы можно бежать, только быстро, мне нужно спасать твоих родителей, и дай мне что-нибудь поесть, а то дар не восстановится.

Надо отдать должное девушке, услышав мой твёрдый и решительный голос, она сумела взять себя в руки и бросилась к шкафу, в котором хранилась её одежда. Раскрыв его створки, она спряталась за одной из них и быстро скинула с себя ночную сорочку, даже не попросив меня отвернуться, хотя в этом особой надобности и не имелось, я и так смотрел в сторону выхода, прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг, одновременно думая, как лучше поступить дальше.

Здесь у меня имелось два варианта. Первый — спрятать девушку, второй — идти вместе с ней, прикрывая обоих щитом, но сил у меня оставалось слишком мало, и от второго варианта придётся отказаться. Иначе у меня будут очень сильно связаны руки, хотя, если Женевьеву спрятать, вероятен большой риск, что её начнут искать и найдут, но времени оставалось мало, как у них, так и у нас.

Не успел я додумать эти мысли, как Женевьева тронула меня за плечо.

— Фёдор, ты ранен?

— Пустяки, тебе нужно спрятаться.

— Только не здесь, не среди мертвецов, — оглянулась вокруг Женевьева.

— Хорошо, мне надо бежать на помощь к твоим родителям, тебя с собой взять не могу, ты помешаешь. Тебе нужно спрятаться.

— Ах, я забыла, тебе нужен шоколад и эфир, у меня есть, пойдём, я знаю впереди один альков, где могу укрыться.

— Хорошо, — мне в голову пришла мысль, и я подбежал ещё к одному убитому анархисту, нашёл у него револьвер и патроны, и когда девушка принесла мне эфир и шоколад, я успел полностью зарядить револьвер.

— Вот, возьми себе, стрелять же ты умеешь? — я протянул Женевьеве оружие.

— Да. Возьми шоколад и эфир, он воздушный, как раз то, что тебе подходит лучше всего. Идём.

— Спасибо, Женя! — я отдал револьвер и, на ходу съедая шоколад, пошёл впереди девушки, следуя её советам. Мои шаги гулко отдавались в коридоре, в отличие от шагов девушки, что передвигалась практически неслышно.

— Вот здесь, — шепнула она, показав на какую-то проходную комнату, в конце которой находился неприметный альков.

— Там есть неприметная дверь, за ней небольшой чулан, я там в детстве часто пряталась.

— Давай, — также шёпотом сказал я ей, — я предупрежу тебя, что это я, когда приду за тобой, ты закройся, спрячься там и жди.

— А если ты не вернёшься?

— Вернусь! Но… но если всё же что-то со мною случиться, не обязательно что-то уж совсем плохое, то я всё сделаю для того, чтобы не пришёл сюда никто из бандитов. Рано или поздно в дом явится полиция, и тогда ты сможешь выйти из своего убежища. Скоро светает, помощь придёт!

Я ободряюще кивнул, и уже было повернулся, чтобы уйти, как Женевьева в едином порыве кинулась мне на шею и влепила сочный поцелуй, не обращая внимания на то, что моё лицо оказалось всё залито кровью, и моя кровь осталась на её губах.

Поцеловав меня за какой-то краткий миг, она отступила, сказав.

— Спеши, любимый, спаси моих родителей, и я сделаю всё, чтобы тебя отблагодарить, как ни одна девушка ещё не благодарила своего любимого! — и, развернувшись, Женевьева бросилась в альков.

Время стремительно утекало, и я боялся, что граф и его жена уже могли оказаться убиты, а я опоздал, тогда дела наши станут совсем плохи. Я быстро шёл, не поднимая щит, попутно глотая уже не куски шоколада, а парящий эфир из бутылочки, ежесекундно ожидая нападения, готовый в любой момент защититься.

Пройдя череду комнат, я почти подошёл к спальне графа, когда услышал финальные аккорды почти свершившейся драмы. Кажется, я опоздал, или может, успел, но слишком поздно, или наоборот, как раз к развязке. Ещё несколько секунд, и я обо всём узнаю.

Напоследок я выглянул в окно, мимо которого проходил, и увидел неясную фигуру человека, что прятался под деревом, настороженно оглядываясь вокруг, скорее всего, стоял на охране. Не знаю, зачем мне захотелось швырнуть в него бомбу, видно, накипело, да и отомстить хотелось, а бомба мне только мешала, оттягивая карман, к тому же, я ещё одну взял у одного из убитых анархистов, а две носить — это перебор.

Достав из кармана бомбу, я выдернул предохранительную чеку и швырнул её притаившемуся под ноги. Пускай попрыгает, глядишь, их и оторвёт ему. Я успел отойти от окна шагов на десять, когда рванул взрыв, и здание осветил короткий всполох огня. Эхо гулкого взрыва заметалось в пространстве, отдаваясь во всём здании особняка, оповещая всю округу о том, что случилось что-то непредвиденное.

Вдалеке тут же засвистел полицейский свисток городового, дежурившего на посту, а в окрестных домах, до которых долетел звук разрыва бомбы, стали робко и боязливо зажигаться малые огоньки одиноких свечей, разгоняя предрассветную, уже начинавшую сереть, тьму.