Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 9 Ужин

С Женевьевой по имению мы ходили ещё примерно два часа, и всё это время меня не покидало ощущение, что за нами внимательно наблюдают, так как вблизи всегда находился кто-то из прислуги. Иногда это могла быть горничная, иногда гувернантка, изредка дворецкий или кто-то из охраны, вынужденно нанятой графом, но мы всегда находились в зоне прямой видимости у незнакомых мне людей.

Не сказать, что меня это очень сильно напрягало, но свои выводы я сделал, да и особо не удивлялся. Возможно, на месте родителей Женевьевы я бы тоже так поступил. К концу нашей прогулки мы почти выяснили все нюансы общения, и я стал вести себя в обществе Женевьевы более расковано, и в то же время понял необходимые правила этикета.

Конечно, я их и до этого знал, но самые простейшие, в основном те, что приняты в среде мещан или обычного дворянства, а не аристократов, и сейчас понял для себя достаточно из того, что знала и выполняла Женевьева, не всё, но очень многое.

Мы расстались с Женевьевой в гостиной, и я отправился к себе в комнату, а она по своей надобности, не знаю, уж, куда. Ужин, судя по часам, состоится поздний, так как хозяин дома приезжал не раньше семи вечера и уже знал, что к ним пожаловал «дорогой» гость. Так оно и случилось, и на ужин меня вызвали ровно без пяти минут восемь вечера.

Граф Васильев знал, какой гость ждёт его сегодня дома, и по этому поводу испытывал самые противоречивые эмоции. Сам он не желал себе в зятья барона Дегтярёва, но понял желание императора и догадывался, чем оно вызвано, но сам по себе факт, что он окажется первопроходцем среди аристократов в этом вопросе, его совсем не радовал.

Конечно, счастье дочери дорогого стоило, но и место, которое она из-за этого займёт, не могло не заботить его, а в бароне Дегтярёве он совсем не был уверен. Можно сказать, что в некотором смысле он его даже опасался, слишком непонятен и непредсказуем оказался юноша. А для дочери хотелось более высокородного мужа и более перспективного. Дегтярёва он считал форменным выскочкой, если не хуже, возвышение которого произошло только благодаря прихоти императора.

С таким зятем о перспективах влияния на другие аристократические семейства думать глупо, разве что только предъявлять им ультиматум или действовать через третьих лиц, но этого ему не хотелось, слишком мелко. Не встречаясь с Женевьевой, граф решил переговорить сначала с женой, пока прислуга накрывала стол для позднего ужина, и уже после разговора с ней принять окончательное решение.

— Ну, как наш гость, дорогая?

— Как ты и предполагал, робок, но безрассуден, и сразу говорит то, зачем, собственно, и приехал.

— Что, сразу попросил руку нашей дочери или отделался простым намёком?

— Нет, то есть да, и в то же время нет.

— Как это, Наталья, объясни⁈

— Он просил у меня разрешения встречаться с нашей дочерью, только и всего!

— Пока только встречаться?

— Да, а что он ещё мог попросить? Сразу жениться? Это абсурд! Даже самые нетерпеливые юноши из благородных семейств на это не решатся.

— Он не из благородных.

— Он из благородных, только отец его имел не наследуемое дворянство, что уже является показателем статуса его семьи, а вот юноша, сам того не желая и не задумываясь, смог получить себе наследуемое. Так что, в этом плане он очень перспективный юноша, дорогой, и не стоит отметать данный факт.

— Хорошо, а может, он и прилагал все к тому усилия, чтобы жениться на Женевьеве? Я так не думаю, просто предполагаю. Ну и дальше, что ты у него узнала?

— Гм, даже не знаю, что и сказать. Он довольно богат, кстати.

— Тысяч десять злотых?

— Двадцать.

— Неплохо для юноши.

— Бережлив.

— Бережлив⁈ Гм, совсем неплохо.

— Не имеет родственников.

— Гм, это ты на что намекаешь?

— На то, что его легко принять в свою семью, и за ним потом не потянется ворох его дальних и близких родственников, которые станут кричать на каждом углу, что они породнились с графьями Васильевыми и теперь им сам чёрт не брат.

— Гм, об этом я даже не думал. Хотя, вспомнил! Император как раз говорил о том, что барон Дегтярёв сирота и его может усыновить любой из графов, а он это будет только приветствовать и одобрит.

— Вот видишь, и я так подумала, так что, с этой стороны он выгодная партия для Женевьевы — минимум неожиданностей.

— Да, согласен. Что-то ещё?

— Он удачлив и по-настоящему боевой офицер, вернее, теперь уже почти офицер. Он опять получил ранение, причем при весьма печальных для любого другого обстоятельствах. Тем не менее, он выжил и даже спас нескольких человек, которых, внимание, дорогой! Которых ему поручили охранять.

— Вот даже как…

— Да, именно поручили, и он справился с поставленной задачей, правда, не без последствий для себя, но выжил. Император отдал приказ набрать из подобных ему штурмовую команду, и он выполнил распоряжение, ещё и с честью, такое не забудут.

— Да, но и врагов он нажил себе много.

— Врагов? А сколько ты их себе нажил одним лишь нахождением на посту генерал-губернатора? А что ты сделал плохого людям? Да ничего! Ты днями и ночами проводишь время на работе, думаешь, как помочь и защитить, а в результате каждый анархист готов тебя убить, прикрываясь при этом заботой о счастье народа. А разве народ просит их убивать чиновников? Я уверена, что нет. Народу всё равно, кто у власти, лишь бы о нём заботились, а как можно заботиться, ставя во главу угла террор? Это не забота — это передел власти бандитскими методами.

— Это не совсем так, хотя в целом, да, но к чему ты говоришь мне об этом?

— К тому, что он способен защитить не только себя, но и нашу дочь, и всё может случиться, если настанет момент, то и тебя.

— Никак он меня не защитит, никак! Этот сосунок хорошо себя бы защитил.

— Себя он точно сможет защитить, он даже сейчас ходит с револьвером, даже у нас в гостях! Знаешь, я общаюсь со многими жёнами уважаемых семейств, а по долгу благотворительного общества и с женщинами из простых сословий, и много чего наслушалась от них. У подобных людей может войти в привычку быть постоянно настороже, и это не от хорошей жизни, из волка можно вырастить собаку, но из собаки трудно вырастить волка, а вот из человека может вырасти всё, что угодно, как в одну, так и в другую сторону. Барон Дегтярёв уже вырос и сформировался не домашним псом, в этом я убедилась сегодня окончательно.

— Что он натворил?

— Ничего, абсолютно ничего, просто я это почувствовала своим женским сердцем и уверена, когда он покажет картину боя, что провёл, ты в этом убедишься тоже. Не сможешь не убедиться.

— Мне бы твою уверенность, — проворчал граф.

— Я всегда готова поделиться ею со своим мужем, — пожала плечами графиня, на что граф грустно рассмеялся.

— Хорошо, я тебя понял, моя дражайшая супруга. А что Женевьева?

— Женевьева? А она просто влюблена.

— Что значит, просто?

— А то и значит — она влюблена в барона окончательно и бесповоротно. Ты бы видел её глаза и выражение лица, когда она смотрела на перевязанного барона, что вошёл к нам в гостиную! Нет, даже не так, я прямо почувствовала, как она задрожала от нахлынувших эмоций, увидев его, и это несмотря на то, что шрам на лице откровенно его портит, а вторая щека оказалась заклеена пластырем из-за новой полученной раны. Я находилась совсем рядом с дочерью, и я не придумываю ничего!

— Шрамы мужчину не портят, — проворчал граф.

— Для меня портят, для Женевьевы — шрамы Дегтярёва, как награды императора, они для неё прежде всего показатель его уверенности в себе и надёжности, как мужчины. И да, в этом она с тобою полностью согласна.

Граф только вздохнул, не став комментировать слова супруги.

— Скоро ужин?

— Да.

— Кино будет?

— После ужина.

— Если всё вновь окажется красочно, как у императора, то я приглашу его к себе в министерство, чтобы он повторил показ для моих подчинённых.

— А я приглашу в дом наших близких друзей с их жёнами и всем семейством.

— Со всем семейством не надо, пойдут ненужные разговоры, а кроме того, девицы начнут строить ему глазки, что будет дико бесить Женевьеву, отчего она начнет творить глупости.

— Гм, не знала, что ты так хорошо понимаешь нашу дочь.

— Что тут понимать, всё очевидно.

— Хорошо, я приглашу только самых близких к нам.

— На сколько он приехал?

— Мы договорились, что на пять дней.

— Договорились? Почему именно на пять?

— Да он бы и не уезжал, и видимо надеялся приехать на сутки-двое, но признался, что занятия начнутся только через неделю, а ехать ему некуда, поэтому я и определила ему пять дней, на что он сразу же согласился.

— Ещё бы, — хмыкнул граф.

— И я думаю, что можно с ним отпустить Женевьеву на учёбу.

— Ты с ума сошла⁈ Ты представляешь, какие могут случиться неприятности с ней? Павлоград по-прежнему опасен для всех семейств высших чиновников империи.

— Здесь тоже ей тяжело, и никто не может гарантировать, что мы сможем защитить её от невзгод и преступлений, но барон любит её больше, чем себя, и не позволит ни убить её, ни захватить в заложники.

— Одному человеку это невозможно.

— Согласна, но когда любит, то человек способен на невозможное, дорогой, вспомни себя.

— Гм, это нечестно, дорогая.

— Нет в любви честности, поэтому я готова отпустить Женевьеву с ним, но только при одном условии.

— Это при каком же?

— Если мы пообещаем ему её руку, и он будет готов на ней жениться. В этом случае он сделает всё, и даже немножко больше.

— Не слишком ли ты торопишь события?

— Нет, всё вовремя, с этим тянуть больше нельзя, либо мы соглашаемся, либо всё дальнейшее бессмысленно и принесёт только лишь огорчение.

— Понятно, — вздохнул граф, — хорошо, я подумаю, и для начала отблагодарю его гораздо щедрее, чем император. Я дам ему тридцать тысяч злотых и посмотрю на его реакцию. Если он достоин Женевьевы, то не станет их тратить и оставит на будущее с ней, если же нет, то…. Решу за эти пять дней, а может и раньше.

— Не сомневаюсь в твоём решении, хотя я считаю, что это слишком большие деньги, можно ему дать сумму и поменьше.

— Ты сама сказала, что у него есть двадцать тысяч злотых, я дам ему тридцать и округлю до большой суммы, кроме того, он реально спас дочь, а я её жизнь ценю гораздо дороже денег.

— Я понимаю, но всё равно…

Граф поморщился, и в этот момент дворецкий доложил, что ужин подан.

Меня пригласили на ужин позже хозяев, как это и предполагалось изначально, и я вошёл в столовую, когда всё семейство уже находилось в сборе. Граф Васильев благосклонно кивнул в ответ на моё приветствие и указал мне место за столом.

За ужином я молчал, а сам граф почти ничего не говорил, занятый поглощением пищи, он был голоден, к тому же сильно устал, и это чувствовалось. Когда граф насытился и подали чай, он решил начать непростой для него разговор со мной.

— Как добрались, барон?

— Спокойно. Поезда уже начали ходить по расписанию, кроме скоростных.

— Ясно, супруга рассказала мне в подробностях про вашу помощь в спасении моей дочери, в связи с чем я желаю и могу выразить вам свою благодарность, вы это заслужили.

— Барон помог нам целых два раза, — мягко заметила графиня.

— Да, и поэтому я готов вам помочь материально или любым другим образом, если вас не устроят деньги.

— Благодарю Вас! — отозвался я, — меня устроит любая ваша благодарность, но лучшей наградой для меня послужило приглашение посетить ваше имение.

— Это пустяки, как вам наш особняк?

— Не перестаю восхищаться им.

— Понравилась ли вам ваша комната?

— Да, благодарю вас.

— Что же, я рад, к тому же, с моего согласия графиня Васильева позволила вам встречаться с нашей дочерью, пока вы находитесь у нас в гостях. Вы её спасли, и вы с ней учитесь в одной группе, к тому же. Глупо не видеть вашу эмоциональную связь и запрещать вам прогуливаться вместе, но хотелось бы узнать, насколько серьёзны ваши намерения в отношении моей дочери?

— У меня… — я от волнения забылся и попытался привстать со своего места, но граф одним жестом заставил меня остаться на месте, — у меня самые серьёзные намерения, какие только возможны, я бы хотел встречаться с вашей дочерью и…

— Я понял, пока останемся на первом, прежде чем вы захотите озвучить второе. Пусть ваши намерения пока остаются только намерениями, ещё не время.

— Я готов ко всему, Ваше сиятельство!

— Никогда нельзя оказаться готовым ко всему, барон, ваша горячность мне импонирует, но не является чем-то необычным. За спасение дочери я предлагаю вам, скажем, тридцать тысяч злотых.

— Это слишком большая сумма для меня, Ваше сиятельство!

— Большая для вас, но не для вашей возможной невесты, на которой вы хотели бы жениться, я полагаю⁈

Я не знал, что на это ответить, и поэтому счёл за благо промолчать, что граф воспринял, как моё согласие. Переведя взгляд на Женевьеву, сидящую по левую руку от отца, я увидел её сияющие глаза и понял, что граф просто дал мне дополнительный шанс для женитьбы на его дочери. Ведь пятьдесят тысяч злотых — это гарантированная возможность на первых порах купить большой особняк и содержать его, что не уронит статуса его дочери.

Да и вообще, выйдя замуж, она будет вынуждена потерять титул для собственных детей, если я не смогу получить титул графа. А высокое материальное положение позволит ей сохранить свой статус без особого урона для её чести и достоинства. Здесь граф просто подстраховался, впрочем, я это ясно понял немного позже, а пока просто внимал его словам.

— Супруга мне сказала, что вы хотите показать нам бой за Кроншлот и, если вас не затруднит это сделать, то после чаепития мы сможет пройти в гостиную, где вы и задействуете свой дар в необходимом для показа антураже. Это для меня очень важно, так как вы покажете всё происходившее максимально достоверно.

— Да, я готов показать.

— Хорошо, тогда давайте закончим и перейдём в гостиную, — что мы и сделали чуть позже.

Дальше всё оказалось для меня привычно и обыденно, я мгновенно сосредоточился и быстро вытащил из своих воспоминаний события прошедшего штурма. В гостиной выключили свет, за окном уже стемнело, и я смог продемонстрировать яркую картину. Мой показ произвёл неизгладимое впечатление на всех присутствующих, а кроме графа с семьёй здесь же находилась и допущенная к зрелищу прислуга, из числа особо приближённых.

Показ длился довольно долго, я уже успел приспособиться и использовал дар для демонстрации по самому минимуму расхода энергии. Картина же, наоборот, получалась чёткой и красочной, возможно потому, что я писал её эмоциями и собственными переживаниями.

Когда я выдохся и свернул мерцающий красками экран, то успел увидеть прильнувшие ко всем окнам гостиной любопытные лица прислуги помельче, особенно детей, и на всех мой показ оказал неизгладимое впечатление. Дети, мне кажется, сбежались со всей округи, незаконно проникнув в особняк и также быстро исчезли после окончания показа, как и появились.

— Спасибо! — сказал в полной задумчивости граф, — это очень сильно, завтра я хотел бы попросить вас устроить для моего чиновничьего аппарата закрытый показ. Могу я на это надеяться?

— Так точно, Ваше сиятельство!

— Спасибо! Что же, нам всем пора отдыхать, а вам, барон, в особенности, надеюсь, что супруга уже распорядилась, чтобы вам помогли перевязать раненую руку?

— Да, конечно.

— Хорошо, тогда спасибо вам ещё раз за показ, вас проводят в вашу комнату.

Я молча поклонился, кинул быстрый взгляд на Женевьеву и удалился вслед за назначенным для моего сопровождения человеком. Не успел я зайти в комнату, как явилась горничная с тазом, полным воды, и чистыми бинтами. Поблагодарив, я с её помощью перемотал повязку на руке и отпустил её, принявшись готовиться ко сну. Мысли вихрем мчались в моей голове.

Больше всего меня поразили глаза Женевьевы, залитые слезами, или мне показалось, что она плакала? Времени рассмотреть её лицо в полутьме у меня не оказалось, и теперь, лёжа в постели, я заново прокручивал в голове события прошедшего дня. Очень насыщенного дня, и незаметно для себя уснул.