Конструктор живых систем: С тобой и навсегда!

Глава 8 В гостях у сказки

Женевьева оделась в прекрасное светло-бежевое платье, подчёркивающее её тонкую талию и высокую, затянутую плотной тканью лифа грудь. Её волосы, сейчас очень красивое уложенные в затейливую причёску, кудрявыми локонами спускались на виски. В ушах поблёскивали чистым бриллиантовым блеском маленькие серёжки, а с шеи спускалась тонкая серебряная цепочка с небольшим медальоном.

Графиня оделась гораздо строже, она не стремилась подчеркнуть свою зрелую красоту, ей не требовалось производить на меня впечатление. Я это понимал и, поклонившись, произнёс.

— Ваше сиятельство, я набрался смелости и вспомнил ваши слова о приглашении в имение. Спасибо, что вы обо мне ещё помните.

— Вы два раза оказали нам услуги, которые мы не вправе забыть. Жаль, что мой муж сейчас постоянно занят, но он обязательно найдёт возможность, чтобы лично поблагодарить вас.

— Да, я очень буду рад, если смогу заявить своё личное почтение.

— Не сомневаюсь в вас, однако, вы решили воспользоваться нашим гостеприимством в надежде отдохнуть от столицы или с какой-то другой целью?

Я не ожидал такого прямого вопроса и стушевался. Обе графини: и старшая, и младшая с любопытством смотрели на меня, ожидая, что я скажу в ответ. А у меня слова словно бы застряли в горле. Графиня смотрела на меня требовательно, а Женевьева словно что-то хотела сказать взглядом, я смотрел на неё, пытаясь понять, что она мне посоветует, и никак не мог сообразить.

Видимо и Женевьева отчаялась услышать от меня желаемый ответ, и посмотрела на меня с какой-то злостью. Испугавшись, что меня сейчас развернут (хотя этого в любом случае не могло случиться), я брякнул первое, что пришло мне на ум.

— Я хотел увидеть вашу дочь, раз мне получилось спасти её и… — не решился я продолжить.

— И? — продолжила графиня.

— И я желал бы позволения просить Вашего с графом Васильевым разрешения встречаться с вашей дочерью, если это только возможно.

Графиня вежливо улыбнулась, но её лицо осталось холодно. Женевьева, заслышав мои слова, зарделась и глянула с опаской на мать, предполагая самое худшее.

— Вы сирота?

— Да.

— У вас есть личное дворянство?

— Да, но я получил уже и наследуемое дворянство.

— Я слышала об этом. Вы очень прямой человек, барон, я бы даже сказала, слишком прямой, что я списываю на вашу молодость и нежданно-негаданно свалившееся на вас дворянство и наследуемый титул. Поэтому я считаю, это простительно, но именно для вас. Давайте отвлечёмся на время от личных вопросов, касающихся вашего положения в обществе. Я заметила, что вы опять ранены, где это случилось?

— Я входил в состав штурмовой группы по освобождению Кроншлота от анархистов, по приказу императора, и воевал там, ранения получены в результате трёх подряд разрывов гранат.

— Вот как? Простите меня, барон, за нетактичность, вы можете присаживаться и рассказать нам всё в подробностях. Сколько у вас есть времени, чтобы провести у нас в гостях?

— Ммм, я…

— Сколько максимально дней вы можете у нас гостить? — поправилась графиня, — не поймите меня превратно, вы можете жить у нас сколько угодно, и это не только моё решение, но и решение моего мужа.

— Спасибо! До конца недели я совершенно свободен, мне просто некуда ехать, а занятия начнутся только со следующей недели.

— Я так и поняла, получается, пять дней.

— Да.

— Хорошо. Значит, вы участвовали в штурме?

— Да.

— Очень интересно узнать все подробности, надеюсь, вы их расскажите нам за обедом и ужином.

— Безусловно.

— Вас наградили?

— Нет, я выполнял свой долг, ничего героического не совершил, и не знаю, как оценит мои действия мой командир.

— Но у вас есть награды за прошлые ваши заслуги?

— Да, орден Анны четвёртой степени «За храбрость» и орден «Белого орла».

— Прекрасные награды, особенно вторая. Вы знаете, что она сразу даёт наследуемое дворянство и титул?

— Нет, не слышал, я же и так его получил, только немного раньше.

— Да, тем не менее, император крайне редко награждает кого-либо данным орденом.

— Не знал.

— Теперь знайте. Это знак особого расположения императора, и я не могу отказать человеку, получившему его расположение и принявшему участие в судьбе моей дочери, во встрече с ней. Вы меня понимаете?

— Да.

— Расскажите мне о своём материальном положении, раз уж разговор неожиданно для всех подошёл к этому вопросу. Счастье моей дочери не должно омрачаться нуждой и нищетой, даже в намерениях.

После этих слов мысли смешались у меня в голове, выдав одно-единственное желание — ковать железо, пока оно горячо.

— Я продал родительскую квартиру за восемь тысяч злотых, десять тысяч я получил от императора, и ещё мне выдали большую премию от компании дирижаблей. У меня повышенная стипендия, и я не помню, сколько точно, но у меня на счету есть около двадцати тысяч злотых.

— Вот как? Не ожидала! Хорошая сумма для барона, особенно если она получена законным путём и своими собственными силами. Кроме того, орден «Белого орла» прибавит вам значительно жалованья после окончания академии, да и пенсия станет больше, дай вам Бог до неё дожить. Да, и я слышала от мужа, что о вас есть самые лучшие рекомендации, так что я могу быть спокойной за свою дочь при общении с вами, не так ли, барон?

— Да, Ваше сиятельство! Я никогда не вращался в высших кругах и не думал, что придётся, поэтому прошу у вас заранее прощения, за то, что плохо знаю этикет.

— Это как раз понятно. А вас не пугает разница в титулах, барон?

— Пугает, но я стану добиваться большего.

— Что ж, весьма самоуверенно, и в то же время похвально. Сейчас я позову дворецкого, и вас отведут в подготовленную комнату, где вы и будете жить всё это время. Надеюсь, она вам понравится. Дальше вам покажут наше имение, после чего мы вас ждём к обеду, где надеемся услышать ваши рассказы, как участника штурма Кроншлота.

— Благодарю Вас! — я встал и слегка поклонился.

— Пока не за что, барон. Ступайте, посмотрите вашу комнату.

Графиня взяла со стола бронзовый колокольчик и сильно потрясла им, вызвав переливчатую трель, через десяток секунд вошла горничная и присела в почтительном жесте.

— Мария, позови Александра Максимовича, пусть он отведёт барона Дегтярёва в назначенную ему комнату.

— Слушаюсь!

Через пару минут явился дворецкий и проводил меня в предназначенную комнату. Небольшая и светлая, с хорошей мебелью и парой картин на стенах, изображающих лесные пейзажи, она мне очень понравилась. Мне показали, где умываться, где находится туалет, где можно принять ванну и как пройти в столовую, остальное всё мне должны показать хозяева лично, по ответам дворецкого. Да мне это только лучше.

Пока я осваивался, подошло время обеда, о чём меня заранее оповестили. Вещей у меня с собой имелось немного, но всё же я смог переодеться в гражданский костюм, который мне любезно погладили, и в назначенное время явился на обед.

За большим столом сидели опять только графиня и Женевьева, и хоть у неё ещё имелся старший брат, но он жил уже не с ними, а где точно, я не знал. На обеде никто не задавал мне никаких вопросов, все только чинно ели и пили. Алкоголя на столе не имелось, лишь прохладительные напитки или чай, но мне и не хотелось ничего крепкого.

Женевьева зыркала на меня иногда глазками, которые почему-то смеялись, хотя мне лично было не до смеха. Лицо графини не выражало никаких эмоций, кроме вежливости и холодности, хотя буквально пару часов назад я наблюдал у неё целый калейдоскоп чувств, сейчас же она была крайне сдержанна. Я же был напряжен до такой степени, что думал, лопну, однако постепенно вкусная пища расслабляла меня, да и графиня не ставила меня в неудобное положение и делала так, чтобы я не напрягался лишний раз.

Прислуга, подававшая обед, старалась казаться ненавязчивой и незаметной, и хоть тёплой и дружеской атмосферы не получилось, но я на это и не рассчитывал, учитывая двусмысленность своего положения. Мне мучительно хотелось постоянно смотреть на Женевьеву, а в голове билась одна единственная мысль: «А не попросить ли её руки напрямую у матери? Хотя у матери спрашивать невместно, просить руку дочери принято только у отца».

Но всё когда-нибудь заканчивается, подошёл к концу и обед. Налив себе в стакан лимонного напитка, я стал запивать им воздушное пирожное, поглядывая при этом на Женевьеву, чем вызвал неудовольствие графини.

— Надеюсь, обед вам понравился, барон? — спросила она меня.

— Обед выше всяких похвал, Ваше сиятельство!

— Хорошо, а теперь мы с дочерью хотели бы услышать в подробностях рассказ о ваших очередных приключениях. Да, простите, вам нужно поменять повязку на руке?

— Нет, эта царапина, она уже заживает, а вечером я сам наложу на неё мазь и заново перевяжу.

— Хорошо, горничная принесёт вам чистые бинты, рассказывайте, мы все во внимании.

Я и принялся рассказывать, опуская многочисленные детали. Закончив свое длинное повествование, я резюмировал.

— А вообще, мне проще всё показать один раз, чем рассказывать несколько часов.

— Да, маман, барон же обладает даром, позволяющим ему показывать всё, как в кино.

— Я знаю, дорогая, но забыла об этой особенности нашего гостя. Я подумаю, как лучше использовать эту вашу способность, барон. Вечером приезжает мой муж и отец Женевьевы граф Васильев, вот ему такое проявление вашего дара окажется кстати.

— Как скажете, Ваше сиятельство.

— Ну вот, а сейчас Женевьева покажет вам наше имение, оно большое, так что показ займёт у вас почти всё время до ужина.

Женевьева тут же вспорхнула со своего места и выжидательно посмотрела на меня. А я что? Я готов гулять с ней хоть весь оставшейся день и всю ночь, особенно ночь, но всему своё время.

— Пойдёмте, барон, я покажу вам имение.

Я учтиво поклонился и пошёл вслед за ней, полный самого благостного настроения, но не тут-то было!

— Я смотрю, Фёдор, — сразу перешла на менее чопорный тон Женевьева, как только мы вышли из поля зрения матери, — вы совсем себя не бережёте! А я ведь вас просила поберечь себя!

Я с недоумением повернулся к девушке, наткнувшись на её действительно возмущённый взгляд, и попытался оправдаться.

— Я не помню этих ваших слов, может, вы говорили не так об этом прямо? — сказал я, действительно не припоминая подобного.

Взгляд девушки с гневного тут же сменился на удивлённый и вновь вернулся к первоначальному.

— Я помню, о чём я говорю всегда и везде, сударь, или вы сомневаетесь в этом? — и Женевьева грозно сдвинула брови.

У меня всё внутри похолодело, вот сейчас она скажет, что ей со мной не интересно и вообще она не обязана со мной ходить, и я останусь один, поброжу немного по имению в гордом одиночестве, переночую и буду вынужден уехать не солоно хлебавши, что для меня равно катастрофе. Видимо по моим глазам и выражению лица Женевьева это легко прочитала и, резко сменив тон, сказала.

— Не пугайтесь, барон, я не хотела вас ни в чём упрекнуть, просто я переживала за вас, ведь, как я поняла, вы опять оказались на острие атаки, и ваша жизнь висела буквально на волоске?

— Да, это действительно так, — выдохнул я с облегчением, — самым серьёзным оказалось последнее испытание. Анархисты устроили засаду на выходе, а мои силы уже находились на исходе, я еле удержал энергию взрыва, иначе бы не отделался только этими царапинами.

— Вы покажете это сегодня после ужина папеньке?

— Да, конечно!

— Тогда и я буду присутствовать.

— Как вам угодно.

— Хорошо, идёмте я начну показ нашего имения с сада.

— С превеликим удовольствием! — слегка покривил я душой, так как хотел посмотреть сначала внутренние комнаты особняка, но как есть.

Женевьева церемонно кивнула и, задрав кверху подбородок, царственно двинулась вперёд, начиная рассказывать об имении. Я пропустил её вперёд и пошёл вслед, в глубокой задумчивости изучая её тонкую талию и широкие, красиво округлённые бёдра, думая при этом о своём.

— А вот здесь у нас зимняя оранжерея.

— Да, очень интересно.

— Давайте зайдём внутрь?

— Да, я буду этому очень рад.

Оранжерея оказалась очень красивой и насыщенной всяческими растениями, но более всего мне, конечно же, нравился тот «цветок», что рассказывал сейчас с жаром о произрастающих здесь видах.

— А вот тут у нас лимоны, а здесь банановая трава, но она не плодоносит, к сожалению, а вот растёт инжир, но он у нас не вызревает и даже не цветёт. Папа хочет пригласить одного из ведущих ботаников императорской оранжереи, но всё никак не получается. А вам нравятся растения?

— Да, особенно те, что красивы и съедобны.

— Фёдор, у вас избирательные пристрастия, так нельзя! Вы должны любить бескорыстно и всеобъемлюще природу!

— Да, я так и делаю, — преданно глядя на Женевьеву отвечал ей я.

Я вообще не собирался с ней спорить ни по какому поводу, а аромат иноземных цветов дурманил и кружил голову, отчего хотелось приобнять Женевьеву за тонкую талию и прижать к себе, но это было невозможно, поэтому я просто соглашался со всеми её словами, млея от присутствия предмета своей любви.

— А что вы думаете об этом инжире?

— Хорош! — брякнул я первое, что пришло мне на ум.

— Да, он красив, но, увы, не цветёт. А вот лаванда и розмарин, чувствуете, как они пахнут?

— Да, прекрасный аромат, — ответствовал я, абсолютно не чувствуя никакого запаха, кроме лёгкого растительного флёра, который в другом случае не рискнул бы назвать приятным.

— Да, жаль, наш зимний сад очень мал, а я бы хотела в своём собственном доме иметь более обширную оранжерею с гораздо большим количеством разнообразных растений.

— У вас будет.

— Вы уверены, Фёдор?

— Да, абсолютно уверен. Я приложу к тому все свои силы.

— Ха, а при чём тут вы?

— Ну, — стушевался я, — ну, надеюсь, что у нас с вами ещё случится продолжение этого разговора, и я вам всё объясню.

— Может, будет, а может, и нет, всё зависит от вас, сударь.

— Я прилагаю все свои усилия для этого, Женевьева, если вы позволите перейти с вами на ты.

— Я позволяю, — благосклонно кивнула девушка, — но только не в присутствии моих родных и посторонних. Это важно.

— Я понимаю, — склонил я голову в ответ.

— Это прекрасно, что вы понимаете, я часто сталкиваюсь с тем, что меня, наоборот, не понимают и даже не хотят понять, что трагично.

Я промолчал, не комментируя услышанное, а Женевьева продолжала.

— Да, должна признаться вам, Фёдор, что ваше общество мне приятно и пусть я перехожу все рамки установленных приличий, но…

— Нет, что вы, вы, вы, вы… прекрасны! — успел я выпалить слова любви до того, как Женевьева не заткнула мне рот своим фи.

— Перестаньте! Я не люблю лесть!

— Это не лесть, мадемуазель, просто я люблю вас! — бросился я в омут с головой и покраснел, как рак.

В голову ударила лихая кровь, она закружилась от собственной наглости, и я готов был провалиться сквозь землю, но не мог не произнести эти слова, просто не мог, они бы разорвали меня, если я их не сказал, и я не простил себе, если не сделал это сейчас.

— Вот как⁈ Весьма неожиданно! А вы наглец, Фёдор!

То, что Женевьева назвала меня по имени, а не по фамилии или титулу, обнадёжило. Да и её глаза, притворно-гневные, смотрели на меня, тая в себе какую-то смешинку, что пряталась за напускной яростью.

— Прошу Вас простить мою любовь, но я потерял голову с того момента, как увидел вас тогда, в поезде, и вспоминал ту мимолётную встречу каждый день, как дар судьбы и надежду на будущее. А когда узнал, что вы тоже поступили в академию, и увидел вас на торжественной линейке, то окончательно потерял голову от любви.

— Это потому, что я графиня?

— Нет, это потому, что вы Женевьева. Я люблю вас и надеюсь, что вы это уже давно поняли. Я приехал сюда с одной целью — просить вашей руки у вашего отца. Всё остальное для меня неважно. Я не знатен, но готов идти вперёд, я не богат, но готов добиться большего, я не имею высокого статуса, но приложу все силы к его обладанию. Я всё сделаю ради вас, Женевьева!

С минуту девушка буравила меня испытующим взглядом, пытаясь проникнуть в мои мысли. Не знаю, удалось ли ей это или нет, но она кивнула и ответила.

— Давайте оставим эту тему и продолжим знакомство с моим имением.

— Как скажете, Ваше сиятельство, — покорно согласился я, ощутив в себе моральную опустошённость.

Женевьева это сразу почувствовала и сказала.

— Не стоит отчаиваться, барон. Не всё так плохо, как вы думаете, а может даже очень хорошо, но я не обязана вам об этом говорить сама, вы это поймёте позже, а пока делайте, как вам велит ваша совесть и ваше мужество, и получите за это достойную награду. Всё зависит от мнения отца, и я надеюсь, что вы приложите достаточно сил для того, чтобы благотворно повлиять на нужное вам решение с его стороны.

— Я буду надеяться и делать всё ради вас, Женевьева.

— Да, это правильные слова, барон. Надеяться и делать, без надежды нет дела, а без дела — нет надежды. А теперь, раз мы осмотрели всю оранжерею, приглашаю вас осмотреть наш прекрасный флигель.