Стольный град Ряжск

Фрагмент 21

39

Икрамов

Не надо на меня смотреть с таким недоверием, товарищ старший лейтенант! Если у меня фамилия «нерусская», то это вовсе не значит, что я испытываю симпатии к тем, кто идёт на нас войной, и при первой же возможности переметнусь к врагу. Пусть тюрки-кипчаки и приняли участие в формировании моего народа, нагайбаков, но сколько сотен лет прошло с тех пор, как он появился? Кого только не было среди наших предков: и кипчаки, и огузы, и потомки монголов, калмыки, и венгры, и башкиры, и русские, и чуваши с марийцами. Там, где нагайбаки сформировались, в нижнем Прикамье, в XVII веке всех хватало. Лишь значительно позже, в начале XIX века мои предки, к тому времени уже крещённые, переселились за Урал и стали частью казачества, несли службу Российской империи по защите её жителей от других потомков кипчаков, казахов. И ничего, доверяли им русские цари. А потом и Денисенко, тогда ещё подполковник, доверял мне во время нашего рейда по тылам исламистов.

Он-то и отыскал меня, числящегося в списках «военных преступников» и разыскиваемого «представителями цивилизованных стран», чтобы перебраться сюда, где нас они никогда не отыщут.

— Привычная работа там, Француз, тебе найдётся, — пообещал Спиридон Иванович. — Подлатают тебя, и снова в строй.

Почему Француз? Да потому, что местом моего рождения является Париж. Не столица Франции, а село в зауральских степях, одно из многих казачьих и нагайбакских поселений, названных в честь побед Русской Армии. Есть в тех краях и Берлин, и Лепциг, и Варна, и много всяких прочих «европейских» деревушек, сёл и станиц.

А прикольно получается! В одном отделении — я с тюркской фамилией, родившийся в Париже, и настоящий французский дворянин Шевелинов, родившийся в Казани. Так уж получилось, что предок Антохи — попавший в русский плен шевалье «Какой-то там» (не запомнил я эту сложную фамилию). Видимо, долго не могли запомнить и соседи, просто ставшие называть его Шевалье. Дети, соответственно, стали Шевальины, а последующие поколения и вовсе трансформировались в Шевелиновых.

Но речь не об этом, а об отражении нападения восьмитысячного войска половцев под водительством некоего Каир-хана, отправившегося в набег на Ряжск и его окрестности. Наши разведчики, заброшенные при помощи автожиров поближе к пути следования этой орды, сумели взять пару «языков», и те выложили всё, что им известно.

Как я понял, известно было не очень много. Примерная общая численность, цель похода, имена предводителей. Ну, и что обещали воинам по результатам нападения.

Весть о «богатом городе», строящемся неподалёку от слияния Рановы и Хупты (степняки и мордва называют её «Упта»), дошла до половцев ещё год назад. А нынешним летом стали приходить слухи о наших неслыханных богатствах. Например, о том, что у нас золота так много, что монеты из него дешевле серебряных. Судя по всему, речь о наших копейках, изготавливаемых из сплава меди и алюминия, по цвету, действительно, напоминающих золотые. Только со временем от влажности зеленеющих, как и положено меди. Ну, а железа у нас столько, что каждого воина и всех их боевых лошадей можно с ног до головы облачить в стальные доспехи. А вот это — правда. В общем, сколько чего каждый сможет увезти после лёгкой победы, то и его. А победа будет именно лёгкая, поскольку крепость огромная, её стены стали строить чуть больше года назад, потому они не могут быть сплошными и крепкими. И воинов, защищающих город совсем немного, сотни три.

В общем, Каиру даже больших усилий не пришлось прикладывать, чтобы набрать желающих быстро и без особого напряжения разбогатеть. Так что, едва половецкие стада, дойдя до самых северных пределов кочевых угодий, развернулись в обратный путь на юг, к нему и потекли соседи, желающие присоединиться к воинам его племени в походе. По большому счёту, это частная инициатива не самого влиятельного хана, решившего таким способом поднять авторитет в народе. Пока монголы, «давшие жару» кипчакам, всё ещё возятся где-то за Волгой с башкирами, йемеками и саксинами.

Впрочем, сомнений в том, что идут именно по нашу душу, не осталось уже после того, как половцы приступили к переправе через пограничный Воронеж, чтобы продолжить движение на север, вдоль левого берега Становой Рясы. Их перемещение постоянно отслеживают с воздуха, вот нас и перебросили к хорошо известному броду через эту реку, расположенному немного выше мест впадения в неё двух других Ряс: просто Рясы и Ягодной. Дальше на север до самого Ряжска, стоящего всего в полусотне километров, только мелкие речушки, через которые лёгкая конница может перескочить почти в любом месте.

Брод проходит по плёсу, на котором Становая Ряса разливается метров на шестьдесят вместо пятнадцати в других местах. Глубина в этом месте даже не доходит до колена. А ещё — у брода, за начавшей зарастать старицей, изогнувшейся дугой, тянется пойменная терраса, возвышающаяся над заливной луговиной на десять-пятнадцать метров. Расстояние до террасы в самом дальнем от брода месте не превышает полукилометра. Там находится и самый крутой подъём от неё. У самого же брода подъём начинается непосредственно от него и является наиболее пологим.

Вот там-то, на этом пологом подъёме и решено было выставить две трети всего ряжского конного войска, аж почти сто всадников! После того, как с разведывательного автожира, практически неподвижно висящего в воздухе над движущимся в нашу сторону половецким войском, сообщили, что вражеский разведдозор вот-вот выйдет к броду.

— Заметили, — сообщил пилот. — Выслали посыльного к основному войску. А сами спешились и за вами наблюдают.

Значит, ждём, делая вид, что не знаем о приближении противника.

Минут через двадцать подтянулось и степняцкое начальство, чуть опередившее авангард примерно в тысячу сабель. И, долго не размышляя, послало эту тысячу в атаку на нас.

Пока орущие, свистящие, улюлюкающие степняки мчались к броду, мы повскакивали в сёдла и выстроились цепью. Но когда основная масса арьергарда, в мгновенье ока перескочившего брод, рванулась в подъём, мы развернули коней и устроили образцово-показательный драп от превосходящего по численности противника. Заманивая половецкую конницу, растянувшуюся в погоне, под фланговый автоматно-пулемётный огонь с той самой террасы.

Честно говоря, после этого выглядела дорожка, по которой мы только что удирали, жутко. Буквально каждый метр из тех семисот, которые сумели проскакать от брода самые удачливые, усыпан телами людей и коней и залит кровью. Крики, стоны раненых, ржание бьющихся в агонии лошадей. И лишь двое или трое пригнувшихся к лошадиным шеям сверх-счастливчиков, удирающих прочь от ужасного места, где нашёл могилу авангард войска Каир-хана. Каких-то две минуты, и «весёлая прогулка за лёгкой добычей» превратилась в кровавое побоище.

Возникшая пауза понадобилась для того, чтобы подтянулись отставшие силы половцев. А пулемётчики и автоматчики поменяли ленты и магазины и охладили разогревшиеся от стрельбы стволы. И ещё — чтобы до места боя добрались вылетевшие из Ряжска ударные автожиры.

Судя по тому, что луговина на левом берегу Становой Рясы только заполнялась конницей, но половецкое командование ничего не предпринимало, там, у врага царила растерянность. Хотя те, кому надо, наверняка сразу же сообразили, что их передовой отряд заманили в классическую заранее подготовленную засаду. Вот только не представляли, что делать с этой засадой: пусть порох, используемый в нашем оружии, и называется бездымным, но это не является абсолютной истиной. Небольшая дымка над местом, откуда ведётся интенсивная стрельба, всё равно образуется. К тому же, вспышки на дульных срезах автоматического оружия заметны очень хорошо даже с дистанции в несколько сотен метров. А значит, где скрывается засада, сумевшая за пару минут уложить тысячу воинов вместе с их конями, известно. Только как её сбить с той возвышенной террасы, если перед ней находится старица с топкими берегами? А всё пространство правого берега, если судить по трупам, лежащим у самого брода, доступно «молниям», которые мечут враги, укрывшиеся в зарослях террасы (да ещё и в окопах, чего неизвестно половцам).

И вот с севера стал приближаться стрекочущий звук летящих автожиров. А нашей конной цепи, снова выстроившейся якобы для отражения атаки, пришлось расступиться, чтобы пропустить шесть БМП-2, подстраховывавших нас на случай, если Каир-хан бросит в атаку вообще все имеющиеся силы.

40

Орешкин

То, что командование решит прислать в крепость ещё одно отделение на БТР-6, для меня стало неожиданностью. При нас ведь, если даже не считать башенных пулемётов бронетранспортёра, «ручник», шесть автоматов под один с ним патрон, и целых четыре пистолета-пулемёта: у меня, механика-водителя, оператора-наводчика и Алёны. Пусть она вряд ли будет держать оборону на стенах, но на всякий случай ей положено его иметь. Я посчитал, что в случае нападения на крепость оператору-наводчику тоже придётся стрелять, в основном, из главного калибра нашей боевой машины, поэтому учу владеть «Витязем» Ефрема. Благо, запас патронов для тренировочных стрельб имеется.

Ну, прислали, так прислали. Пусть поживут, пока половцев не разгромят, и «режим вероятной опасности нападения» не снимут. Главное — запасы горючего, продовольствия и боеприпасов (в том числе — и для пограничной стражи) привезли на паре «маталыг», сразу же после разгрузки ушедших назад в Ряжск после разгрузки. И денежное довольствие уже в нашей, ряжской монете.

Вот только этот рейд половецкой конницы для наших дозоров не прошёл бесследно. И убитые у «погранцов» были, и раненые. Но за тех, кто либо сам добрался в Воронеж, либо товарищи довезли, Алёнка спокойна: помощь им она оказала квалифицированную, со временем все в строй вернутся. Из-за чего её авторитет в городке взлетел даже выше моего.

Нет, я не ревную. Дело-то общее делаем: нашу власть на самом дальнем рубеже государства укрепляем. Она одним способом, я другим. Раны, травмы и болезни лечит, роды принимает, гигиену чуть ли не палкой вколачивает. И за то время, пока мы здесь, ни одного случая родовой горячки не приключилось, ни один новорожденный не умер, а люди стали «животом хворать» намного реже.

Честно говоря, недооценил я жадности половцев. Каир-хан не очень-то афишировал планируемый набег на Ряжск, но по степи слухи распространяются, как пожар в ветреную погоду. А потому те, кто узнали об этой авантюре поздновато и не успели присоединиться к его войску, направляющемуся на север, решили сыграть свою игру. Видимо, тоже решив, что, если крепость Воронеж больше не рязанская, значит, ничья. Никто не накажет за то, что её разграбили и сожгли. Ведь хан Каир вот-вот покончит с «незащищённым» городом Ряжском, претендующим на здешние земли.

В общем, снова поднялись над степью сигнальные дымы.

— Хаву уже перешли, — морщась от боли, докладывал гонец, пока Алёна обрабатывала и бинтовала ему рану на левой лопатке. — Одиннадцать или двенадцать сотен.

Через реку крепость не атаковать, не зима, чай. Разве что, выставят на противоположном берегу лучников, которые будут осыпать стены стрелами, чтобы повыбивать стоящих на них и перемещающихся между домами защитников. И если идут грабить, а не уничтожать под корень, как это будут делать монголы, то пожара можно не бояться: какой смысл жечь, если в огне сгорит всё, ради чего они идут.

Сотник со мной в этом согласился.

— А мы тех лучников будем истреблять, пока мои машины крошат тех, кто кинется штурмовать стены.

И не важно, в каком месте степняки переправятся через реку, выше города или ниже. Стоит он в излучине, с трёх сторон окружён водой. К тому же, западнее, в четырёхстах метрах от новой угловой башни, с севера на юг тянется кусок старицы, имеющей сообщение с рекой. Так что, по-любому, на приступ можно идти только с одной стороны, с севера, вдоль дороги.

Крепость Воронеж теперь шестигранная, напоминает по форме «киевскую» гривну. И хотя большие ворота, способные пропустить бронетранспортёр, ведут в «новый» город, я распорядился поставить боевые машины у северной стены «старого» города, немногим более низкой. Если рассчитал неправильно, переехать им на другое место проблем не составит. А позиции пулемётчиков определил на стенах и там, и там. Двум самым метким автоматчикам поставил задачу выбивать лучников за рекой с юго-восточной и юго-западной стен. Остальных равномерно распределил по обеим северным. Разумеется, когда крепость обложат, всем обязательно надеть каски и бронежилеты: не хватало ещё выйти из строя от какой-нибудь дурной стрелы. Ну, а мы с Ефремом и командиром второго БТР старшим сержантом Галызиным будем не только командовать, но и выполнять роль ударного мобильного резерва.

Крепость взяли в осаду через день после того, как гонец привёз известие о приближении врагов. Без каких-либо переговоров и угроз, просто с севера на скошенные поля стали выезжать из леса всадники и разбивать лагерь. И за рекой вскоре появилось около сотни бойцов, принявшихся рубить ветки для шалашей и собирать дрова для костров.

Всё-таки эти древнерусские приграничные поселения во многом напоминают казачьи. В них тоже, в случае опасности, все, способные держать в руках оружие, встают на защиту городка. И женщины не носятся в панике, как куры с отрубленными головами, а вполне организованно начинают таскать на стены охапки стрел, еду, питьё, готовят тряпицы для перевязки раненых. Даже пацанва при деле: заполняют ёмкости водой для тушения возможных пожаров, что-то подносят и уносят, ухаживают за скотом, который пришлось загнать внутрь крепости. Те, что постарше, под руководством «пенсионеров» стругают древка для стрел. А то и вовсе намереваются палить через стены заградительным огнём из охотничьих луков, когда прикажут защитники на них.

В бинокль хорошо видно, что в «северном» лагере, помимо прочего, вяжут лестницы. Именно вяжут, а не сколачивают: делают в «струне» лесенки зарубки, к которым кожаными ремешками привязывают палки-ступени. Я насчитал десятка два лестниц. Да, «натренировались» уже степняки штурмовать подобные Воронежу небольшие крепости. Как описал этот процесс Ефрем, сначала обстрелом стараются выбить как можно больше людей на стенах, а потом уже тащат лесенки, продолжая выбивать стрелами тех, кто стреляет в ответ и готовится отразить карабкающихся на стены. В общем, подавляют огнём защитников. А уж когда на стены взобрались, и начинается самая резня.

Пусть Ефрем и озабочен разницей в численности сил, я его беспокойства не разделяю. И у меня есть для этого основания, поскольку наше самое мощное оружие вообще ещё никак себя не проявляло. Ну, стоят под стеной какие-то зелёные железные амбары с колёсами. Скорее всего, трусливые урусуты, заметив кипчакских храбрецов близ стен города, решили их там бросить. Утянуть в степь такие будет нелегко, но СТОЛЬКО железа оправдает все приложенные усилия.

А парням, запершимся внутри БТР, даже выспаться удалось. Пусть и не на кроватях, как мы с Ефремом, зато сон им практически никто не прерывал, в отличие от нас: обязанности менять караулы и проверять посты — именно наши.

Чуть свет, снова побудка: и к северу от города, и к югу началось шевеление. Пусть это пока только подъём, но и нам залёживаться в постели не следует.

Приказ дозорным на стенах — не высовываться, когда полетят стрелы. Можно высовывать над забралом стены чучелки с надетыми им на «головы» кожаными шлемами (ох, и ржали же над этой уловкой «местные»!), чтобы нападающие не жалели боеприпасов, да поглядывать в щели парапетов, не тащат ли к стенам лестницы.

Завязка штурма, как и предсказывал сотник, началась с массированного обстрела. Стрелы летели не только «прямой наводкой», но и навесом. Совсем без потерь обойтись при этом, к сожалению, не удалось. Но больше всего пострадали, конечно, чучела, из которых хохочущие воронежцы только и успевали выдёргивать попавшие в них стрелы.

За хлопками, издаваемыми тетивой, командами и гомоном готовящихся к штурму, в основной «группе войск», кажется, даже не слышали негромких сухих щелчков, раздающихся где-то на дальних стенах. И не могли видеть, что из-за реки по крепости перестали лететь стрелы.

Когда же командир лучников, видимо, всё-таки подсчитывавший, сколько чучел было «убито», доложил командующему сражением, что обороняющихся на стенах осталось не так уж и много, пришла в движение основная масса агрессоров. А в небольших отверстиях и щелях парапета стены засверкали огоньки.

Как я и приказал, первым делом пулемётчики «рубанули» по лучникам, сегодня так и не дождавшимся ответных стрел из города. Зато теперь, когда в течение полуминуты полторы-две сотни их повалились под сосредоточенным пулемётным и автоматным огнём, стрелы со стен и из-за стен полетели градом, разя бегущую на приступ толпу.

Ожили и «сараи», которые до той поры хранили неподвижность. Надстройки на них пришли в движение, разворачивая в сторону атакующих торчащие вперёд «палки», которые немедленно принялись плеваться огнём. Вряд ли кто-то обратил внимание на клубы чёрного дыма, окутавшие те стороны «сараев», что были обращены к стенам. Не до того, знаете ли, когда вдруг рядом с тобой что-то невидимое отрывает руки, ноги и головы твоих товарищей.

А когда немногочисленные, не более четверти от тех, кто побежал в сторону стены, бросились назад, к лагерю, где остались их кони, «сараи» вдруг поползли вслед им, продолжая искрить. Только падали от их «искр» те воины, что сидели верхом и совсем недавно отдавали команды.

— Ну, и где теперь мы их хоронить будем? — на радостях от выигранного сражения хлопнул я по плечу стоящего рядом Ефрема.

Тот поморщился (ну забыл я, забыл о стреле, чиркнувшей его предплечье), перекрестился на крест часовенки и пробурчал:

— Как-нибудь, с Божьей помощью, найдём уж место… Главное, есть кому эту работу делать.