Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть)

Глава 55 Цена согласия

Просторный кабинет встретил Мирослава тяжелым, вязким воздухом, в котором смешались запахи старого дерева, бумаги и слабого табака. В высоких окнах дрожал рассеянный свет, пробиваясь сквозь тонкие занавеси, оставляя на полу длинные полосы серого блеска. Массивный дубовый стол занимал почти половину комнаты, его тёмная лакированная поверхность была безупречно чиста, за исключением стопки аккуратно сложенных документов, плотно подогнанных друг к другу, как будто хозяин кабинета не терпел ни хаоса, ни неопределённости.

За столом, в кресле с высокой спинкой, сидел Сергей Петрович. Альфа, чьё лицо, казалось, носило на себе печать неустанной работы, словно каждое решение оставляло новую складку на лбу, каждый прожитый день становился ещё одной незаметной бороздой у рта. Он выглядел уставшим, но не расслабленным — как человек, для которого даже отдых является частью какой-то незримой стратегии. Когда Мирослав вошёл, заведующий лишь коротко кивнул, не произнося ни слова, лишь жестом указал на стул напротив.

Тик-так. Тик-так.

Часы на стене мерно отсчитывали секунды, и этот размеренный звук заполнял паузу, растягивая её, делая воздух в комнате ещё тяжелее. Мирослав уселся, почувствовав, как спинка стула отзывается лёгким скрипом под его движением. Внутри него будто ожило какое-то первобытное ощущение: стоило оказаться наедине с альфой, который смотрел на него не просто с профессиональным интересом, но с чем-то, что сложно было назвать открытым доверием, — и организм сам напрягся, предугадывая исход встречи ещё до того, как она началась.

Взгляд Сергея Петровича был изучающим, но не торопливым. Он не перелистывал бумаги, не делал лишних движений, лишь смотрел, как человек, который хочет, чтобы его собеседник заговорил первым, чтобы дать ему возможность проявить себя, показать, как он держит напряжённую тишину.

«Что это? — мелькнула у Мирослава мысль. — Испытание? Предупреждение? Или просто ещё одна игра власти, в которой я должен занять свою позицию?».

Но он не опустил взгляд. Не отвёл глаз. Он был здесь не для того, чтобы быть ведомым.

Тик-так.

Тишина в кабинете становилась всё гуще, и в ней чувствовалось напряжение, как перед бурей, которая ещё не началась, но уже заставила воздух сгуститься, сделав его почти осязаемым.

Сергей Петрович медленно, с почти методичной неторопливостью откладывает бумаги в сторону. Лёгкий скрип старого дубового стола, шелест страниц, сухое потрескивание пергамента — всё это, казалось, длится дольше, чем должно было. В воздухе повисает тяжелая, гнетущая тишина. Она не давит, не угрожает, но накатывает с той неотвратимостью, с какой поступь времени замедляет себя в момент, когда на кону нечто большее, чем просто работа. Мирослав чувствует, как в груди на миг становится пусто, как будто сердце дало сбой и отказалось работать.

— Доктор Миргородский, — голос заведующего звучит ровно, но за этим спокойствием чувствуется нечто большее, нечто, что вызывает в Мирославе тревожное предчувствие. — К вам поступил необычный запрос.

Мирослав не сразу отвечает. Он сидит неподвижно, чуть плотнее сжимая пальцы на подлокотниках кресла, будто заранее готовясь к тому, что придётся выдерживать натиск. Он видел этот взгляд у альф, этот пристальный, оценивающий взгляд хищника, который уже сделал свой ход, но наблюдает за жертвой, ожидая её реакции.

— Запрос? — он старается, чтобы голос звучал спокойно, но чувствует, как внутри медленно растёт напряжение.

Сергей Петрович кивает, на этот раз чуть заметно, будто даёт себе секунду, чтобы выбрать слова.

— Ваша работа вызывает интерес на самом верху, — продолжает он, выговаривая слова с нажимом, будто смакуя их скрытый смысл. — Товарищ Сталин хочет, чтобы вы провели экспериментальное лечение для одного из его людей.

Эта фраза обрушивается, как ледяная вода. Мирослав невольно напрягается, его взгляд на секунду застывает на лице собеседника. Ему кажется, что кабинет стал теснее, что воздух вдруг сделался густым, как туман, что даже часы на стене замедлили свой бег.

— Экспериментальное лечение? — его голос звучит чуть тише, чем он ожидал. Он прокашливается, словно стараясь выровнять дыхание. — Но я…

— Не волнуйтесь, — Сергей Петрович слегка отклоняется назад, но его взгляд не теряет остроты. Он не улыбается, но в его голосе слышится что-то похожее на насмешку. — Вас не просят сделать что-то, чего вы не умеете. Но это задача повышенной сложности. И вам нужно принять решение: либо согласиться, либо… отказаться.

Он делает короткую паузу, давая Мирославу возможность осознать смысл сказанного.

Мирослав ощущает, как его пальцы медленно сжимаются в кулаки. Его ладони холодные, но в висках уже слышится тяжёлый, давящий пульс. Он не смотрит на заведующего сразу, сначала переводит взгляд на стол, где всё так же аккуратно сложены бумаги, документы, записи, оставленные после предыдущих встреч.

«Экспериментальное лечение. Это значит риск. Это значит, что ошибка будет стоить слишком дорого. Это значит, что за мной наблюдают».

Он чувствует, как в груди поднимается странное, двусмысленное ощущение — не то чтобы страх, но и не совсем решимость. Скорее осознание того, что эта дверь, эта возможность, этот вызов… он может стать не просто важным, но судьбоносным.

Но что, если это ловушка? Что, если ошибка перечеркнёт не только его работу, но и саму возможность продолжать этот путь?

— Это слишком внезапно, — наконец произносит он, заставляя себя говорить ровно.

— Миргородский, — Сергей Петрович чуть подаётся вперёд, сложив руки на столе. Его глаза всё так же внимательно, почти изучающе смотрят на него. — Время сейчас такое. Внезапное.

Мирослав невольно сглатывает.

«Я уже подписал бумаги. Уже взял на себя обязательства. Внедрение новых методов лечения — это одно. Это моя работа, моя специальность. Но теперь речь идёт о чём-то совсем другом. Это не просто медицина, а политика. Смогу ли я сказать „нет“, если пойму, что не хочу в этом участвовать?».

Он смотрит на заведующего и видит, что тот уже знает ответ.

Секунду назад у него ещё был выбор. Но теперь он осознаёт, что выбора не было с самого начала.

Сергей Петрович медленно наклоняется вперёд, упираясь локтями в массивную поверхность стола. Свет из окна освещает лишь половину его лица, оставляя другую в тени, и это придаёт его взгляду ещё большую тяжесть. Мирослав замечает, как его губы чуть поджаты, как пальцы сомкнуты в замке, и как в каждом движении чувствуется сдержанная настойчивость. Это не просьба. Это приказ, завуалированный под обсуждение. И Мирослав это понимает.

— Я знаю, что вы сомневаетесь, — голос заведующего остаётся ровным, но теперь в нём звучит больше нажима. — Но здесь нет времени на раздумья. Товарищ Сталин ожидает ответа сегодня.

«Сегодня. Не завтра, не через неделю, а именно сегодня».

Мирослав чуть прищуривается, наблюдая за тем, как выражение лица Сергея Петровича остаётся неизменным. Альфа. Логичный, уверенный, привыкший к власти. Он не сомневается, он уже сделал свой выбор, а теперь ждёт, когда сделает его и Мирослав.

Но Мирослав не мог быть таким же. Он никогда не был. Он не мог просто сказать «да», не зная, к чему именно его ведут.

— Это слишком внезапно, — произносит он, едва заметно выдыхая. — Я хочу знать, для кого именно предназначено лечение.

Сергей Петрович на секунду замирает. Затем медленно, почти лениво откидывается на спинку кресла. Его пальцы постукивают по подлокотнику, взгляд становится чуть более тяжёлым. В воздухе возникает пауза — тягучая, напряжённая, полная невысказанных слов.

— Вопросы здесь не приветствуются, — наконец произносит он, и голос его звучит почти отстранённо. — Товарищ Сталин ценит профессионализм и исполнительность.

Мирослав медленно моргает. Тишина в кабинете становится оглушительной, даже приглушённое тиканье часов на стене кажется слишком громким. Альфа смотрит на него, ожидая ответа, но не торопит. Дает время.

Но время сейчас не играет на стороне Мирослава.

— Но если я даже не знаю, что за лечение… — его голос звучит жёстче, чем он ожидал.

Сергей Петрович слабо усмехается, но в этой усмешке нет лёгкости. Он выпрямляется, чуть наклоняется вперёд, заставляя Мирослава почувствовать давление.

— Это стандартная процедура, — произносит он с тем же неторопливым нажимом. — Вам всё объяснят, когда придёт время. Сейчас важно понять, готовы ли вы принять вызов.

Вызов.

Мирослав ощущает, как в животе холодеет. Это не медицинский случай. Это не просто пациент. Это нечто большее.

И он должен решить прямо сейчас.

Мирослав молчит. Тишина в кабинете становится осязаемой, как плотный слой снега, приглушающий все звуки. Он чувствует её тяжесть, холод, давление, но не торопится с ответом. Сергей Петрович не сводит с него взгляда — не требовательного, не угрожающего, но наполненного чем-то, что делает воздух в помещении вязким, лишённым лёгкости. Альфа ждёт. В нём нет нетерпения, нет раздражения — только уверенность в неизбежности этого решения.

«Что я делаю?».

В голове Мирослава шумит. Его мысли скачут от одного к другому, сталкиваются, дробятся, рассеиваются. Он уже поставил свою подпись, уже стал частью этой системы, но теперь всё принимает совершенно другой оборот. Это больше не просто внедрение методов лечения, не просто работа с пациентами, не просто медицинская практика. Это шаг в сторону, которую он не просчитывал, не предвидел. Это новый путь, по которому ему ещё только предстоит пройти. И остановиться на полпути будет невозможно.

«А если я скажу „нет“?».

Может ли он сказать «нет»? Есть ли у него такая роскошь? Или отказ станет чем-то, что закроет перед ним все двери, сведёт на нет его положение, его достижения, его будущее?

— Хорошо, — тихо произносит он, чувствуя, как эти слова выходят не по его воле, будто сорвавшиеся с губ раньше, чем он успел их осознать. — Я сделаю это.

Сергей Петрович чуть заметно кивает, принимая его ответ так, словно сомнений в нём не было с самого начала. Будто бы это было предрешено.

— Отлично. Я передам наверх, что вы готовы.

Готовы.

Готов ли он? Внутри всё сжимается от осознания, что назад дороги уже нет. Но внешне он остаётся спокойным — ровная осанка, сдержанное выражение лица, голос без намёка на колебания. Он делает всё правильно. Всё так, как ожидают.

Он поднимается. Ему кажется, что воздух вокруг стал плотнее, как вода, в которой он должен двигаться, чтобы не утонуть. Тело тяжелеет, словно его груз ответственности уже тянет вниз, но он не показывает этого. В глазах Сергея Петровича мелькает одобрение — едва заметное, не нуждающееся в словах. Альфа встаёт следом, его движения неспешны, размеренны.

— Если мне понадобятся дополнительные ресурсы… — голос Мирослава звучит ровно, но в нём проскальзывает что-то новое. Что-то, что не было там прежде.

— Все ресурсы вам предоставят, — уверенно отвечает Сергей Петрович. — И не беспокойтесь. Если вы сделаете всё, как умеете, это станет для вас прекрасной возможностью показать себя.

Показать себя. Проявить себя. Доказать свою ценность. Он уже слышал эти слова раньше, но теперь в них звучит нечто большее, нечто, что давит на него невидимой силой.

Он лишь кивает. Это самый безопасный ответ. Не слова, не эмоции, просто движение головы, которое говорит больше, чем тысячи реплик.

Он выходит из кабинета, не замедляя шаг. Коридор встречает его приглушённым светом, гулкими звуками чужих голосов, шелестом шагов по полу. Мирослав идёт вперёд, но ощущает, как его спина всё ещё ощущает взгляд Сергея Петровича. Будто за ним наблюдают. Будто следят, как он справляется с этим грузом.

С каждым шагом давление становится ощутимее, но он не останавливается.