Троя. Пепел над морем

Глава 13

В то же самое время. Недалеко от Халеба. Заречье.

Кулли сидел перед царем Бар-Набашем, одним из вождей ахламу, жуткого народа, вышедшего из пустыни на погибель всему сущему. К удивлению купца, владыка кочевого племени не производил впечатления человека, который питается младенцами. Напротив, лицо его казалось благообразным и умиротворенным, а глаза смотрели с благожелательным интересом. Царь неплохо говорил на языке амореев, который Кулли знал, а его уста никогда не покидали необдуманные слова. И не скажешь даже, что это его воины прямо сейчас разоряют города Заречья.

Царь Бар-Набаш правил немалым племенем, которое пасло свои стада между Халебом и Каркемишем, прогнав оттуда крестьян, что жили там когда-то. Словно ненасытная саранча, арамеи заполонили все земли от Ханаана и до самого устья Евфрата. И откуда только их взялось столько?

Кулли огляделся по сторонам. Полотняный шатер, сотканный из шерсти коз, стоит на деревянных столбах, а его задняя часть прижимается к отвесной скале. Пол устилают циновки, покрытые вытертыми коврами. Роскошная мебель, явно взятая в разоренных городах, и бронзовые светильники, взятые там же, украшают своей чужеродностью аскетичный интерьер. Только оружие здесь богатое, оно резко выделяется на фоне окружающей его простоты. Кулли не о чем было беспокоиться в этом страшном разбойничьем логове. Тот, кто переступал порог шатра кочевника, становился его гостем. И тогда, что бы ни случилось, хозяин будет защищать его даже от своих соплеменников. Впрочем, этот порог когда-нибудь все равно придется переступить, чтобы покинуть сей гостеприимный дом, и для этого вавилонянин привел с собой сотню критян и почти не взял никакого товара. Так меньше соблазна напасть.

— Интересные вещи ты предлагаешь, царский слуга, — сказал Бар-Набаш, любовно поглаживая копье, поднесенное ему в дар. Ему поднесли еще и ожерелье из янтаря, но его арамей, едва взглянув, отослал на женскую половину, которая располагалась тут же, прямо за тканой занавесью. Старый воин был совершенно равнодушен к бабским цацкам.

— И очень выгодные вещи, царь, — умильно заглядывал ему в глаза Кулли. — Ты станешь самым могущественным владыкой в этих местах.

— А что помешает мне взять твой Угарит и самому держать этот путь? — победоносно взглянул Бар-Набаш на купца.

— Море, — лицо Кулли приняло жесткое выражение. — Никто не пустит тебя на море, а без него этот путь мертв. Прямо как сейчас. Ты разграбишь город, который уже разграбили до тебя, и на этом все! Ты получишь горсть фиников там, где можешь снимать урожай круглый год. Ты не похож на человека, царь, который зарежет барана, когда ему понадобится шерсть. Ты острижешь его и будешь стричь дважды в год, как делал твой почтенный отец и не менее почтенный дед.

— Если Угарит станет моим, твой хозяин все равно будет со мной договариваться, — усмехнулся аморей. — Ведь ему нужен путь на восток. А я дам ему этот путь.

— Если ты возьмешь город моего господина, — покачал головой купец, — это будет означать войну. Не сейчас, так потом. Он ни за что не станет иметь с тобой дел, и никогда тебе этого не простит. Товар пойдет через княжества Тархунтассы. Там прямо сейчас наместники великого царя заканчивают делить власть. Мой господин поможет одному из них, и тогда он, а не ты, позволит нашим товарам идти в Каркемиш. Уверяю тебя, князья севера передерутся за эту честь.

— Хм, — глубоко задумался Бар-Набаш.

Он, кочующий по небольшому клочку земли, никогда не мыслил так масштабно. Налететь и ограбить — это ему было понятно. Но теперь перспективы, которые открывал перед ним этот худой вавилонянин с обтянутыми обветренной кожей скулами, сулили немалые возможности. Воистину, Бар-Набаш был мудр и дальновиден.

— Я возьму себе Эмар[26]! — припечатал вождь. — А еще Мари и Терку, когда войду в силу!

— Но ведь Эмар разорен дотла! — удивился Кулли.

— Да плевать, — усмехнулся Бар-Набаш. — Так даже лучше. Я дам покой той земле, и людишки набегут снова. И этот путь на несколько недель короче, чем через Каркемиш. Он позволит твоим караванам обойти царство Ашшур, которое вновь поднимает голову[27].

— Твоя мудрость не знает границ, царь, — Кулли совершенно искренне склонился перед кочевником. — Остался еще один важный вопрос. В двух месяцах пути к югу отсюда водится огромное животное с горбом. Его пасут тамошние люди, живущие в оазисах с пальмами.

— Я слышал о таком звере, — кивнул вождь, — но никогда не видел его сам. Зачем он тебе? Разве шерсть и молоко коз хуже?

— Это приказ моего царя, — виновато развел руками Кулли. — Он велел мне купить полсотни голов.

— И сколько он готов заплатить? — прищурился Бар-Набаш.

— Мину серебра за каждого, — ответил Кулли, — и полмины за молодняк.

Вавилонянин даже зажмурился, называя несусветную цену, равную целому стаду быков за одного верблюда. Но он и сам понимал, что пригнать полсотни голов через земли, объятые вечной враждой племен — задачка не из легких. Скорее всего, животных просто будут перепродавать от одного рода к другому, пока стадо не придет сюда.

— Ты все получишь, — протянул руку вождь. — А когда я получу мое серебро?

— Я сам заберу скот в Эмаре, — ответил Кулли. — Через год. У меня нет с собой столько, да я и не отдам оплату вперед. Прости меня, царь, если я тебя обидел недоверием. Но ведь и цена огромна, согласись.

— Через год, — кивнул Бар-Набаш. — Я пошлю гонца к старейшинам племени иври[28]. Они ведут дела с теми, кто живет на юге. И сами иногда пасут там свой скот. Они не откажутся заработать. Если через год не привезешь мое серебро, я приду и возьму его сам, в Угарите. Так и знай, слуга морского царя.

Анхер торопливо ел просяную кашу, не чувствуя вкуса. Его мысли были далеко отсюда. Рядом, на глиняной тарелке лежала жареная рыба, источавшая невероятные ароматы зажаристой корочки, но он и их не чуял. Нефрет сидела рядом, подперев щеку рукой, и любовалась тем, как он завтракает. Она понемногу втягивалась в новую жизнь замужней женщины, обходясь всего-то одной служанкой. Если бы узнали подружки из Пер-Рамзеса, вот пересудов было бы…

Анхеру никогда еще не жилось так тяжело, как сейчас. Но и так хорошо не жилось тоже. С одной стороны, он взялся за неслыханную по сложности задачу, а с другой — он почти ни в чем не знал отказа. У него было несколько каменщиков из Угарита, но они были непривычны тесать мрамор, как и он сам. Глыбы белого с золотистыми прожилками паросского камня привозили кораблями в порт, где их сгружали десятки человек. А уже потом Анхер осматривал каждый из них, решая, куда его отправить.

Лучшие куски мастер отбирал для статуи бога, которую уже начал возводить. Ее не сделать цельной никак, слишком малы глыбы мрамора, что могут здесь перевозить по воде. Те суденышки, что имеются в наличии на Сифносе, не идут ни в какое сравнение с огромными баржами, плавающими по Нилу. Потому-то статую придется собирать на железных штырях, потом полировать наждаком с Наксоса, а затем мельчайшим вулканическим пеплом с острова Фера, скрывая стыки. И, откровенно говоря, Анхер все свои силы бросил именно на нее, на статую. Он и сам не мог себе признаться в том, что настолько тщеславен. Он мечтал увидеть восхищение на лицах людей еще до того, как стены храма навсегда закроют созданную им красоту. Грех это перед лицом вечных, но господин сказал, что власти египетских богов на этой земле нет. И нет их глаз. А раз так, то и тщеславие мастера не будет наказано. Когда бог Тот взвесит после смерти его грехи, сравнивая их с тяжестью птичьего пера, то именно этот грех не ляжет на весы истины.

Анхер улыбнулся, мечтая, как проведет бессмертную сущность, а потом притянул к себе жену, налюбоваться которой не мог до сих пор. Он ласково потрогал ее щеку, потерся носом о ее носик и прошептал ей на ушко.

— Возлюбленная моя! Ты радость моего сердца! Ты моё пиво, мой хлеб, моя одежда! Без тебя я томлюсь[29].

— И ты мое пиво, — прошептала Нефрет, сердце которой понемногу растаяло. Она не смогла устоять перед ласковыми словами и подарками, что лились на нее нескончаемым потоком.

Жизнь налаживалась. Ее муж получил не только собственный дом за стеной, но и увесистый кошель из рук самого царя, и это помимо жалования. Нефрет так и не поняла значения слова «подъемные», как ни старалась, но то серебро пересчитала сама, внимательно рассматривая каждую монету. Выходило так, что это даже по столичным меркам было весьма существенной суммой, а потому самая чистая и светлая любовь накрыла девушку с головой.

— Я побежал, — торопливо сказал Анхер, схватив со стола горсть оливок. — Меня каменщики ждут.

— Почему ты время спешишь? — расстроилась Нефрет, на которую накатило вдруг игривое настроение. Пока муж ел, она невзначай поглядывала в сторону спальни, где поставили новую кровать, сбитую из настоящих досок. Старая, по обычаю сделанная из рамы с натянутыми кожаными ремнями, не выдержала напора молодости и приказала долго жить.

— Это же фенху, а не истинные люди! — поморщился ее муж, который, как и положено настоящему жителю центра мира, нипочем не отличил бы финикийца-фенху от аморея. Он презирал их совершенно одинаково.

— И что с того? — сморщила тоненький носик Нефрет.

— Они все дикари и неумехи, которым не светит доброе посмертие, — гордо выпятил грудь Анхер. — Если бы у меня в Пер-Рамзесе были такие каменщики, поверь, моя палка ходила бы по их спинам день и ночь.

— Тогда иди, конечно, — с сожалением ответила Нефрет, отложив семейные радости на поздний вечер. — А я возьму свое вязание и в гости схожу.

Она уже сдружилась с Анат, сестрой царского тамкара Рапану. И даже слабое знание языка ей не мешало, ведь девушка говорила с каждым днем все лучше и лучше. Здесь, на крошечном острове, все общались на ахейском, и порой только дома вспоминали родную речь. Говоры лелегов, карийцев, критян, пеласгов, амореев, хананеев и лувийцев понемногу вливались в здешнее наречие, превращая его в какой-то новый, ни на что не похожий язык, обогащавший друг друга разными понятиями.

Анхер вышел из дома, который прилепился боками к соседским постройкам, и быстрым шагом пошел в сторону порта. Узкий каменный коридор, каким были все улицы акрополя, расширялся только у царского дворца, который, по мнению Анхера, более походил на дом богатого провинциального писца, чем на обиталище повелителя стольких земель. И мастер твердо решил исправить это упущение в будущем. Одни колонны, небрежно вытесанные из грубого серого камня, чего стоят. Ужас просто! И дикая безвкусица.

Анхер вышел из ворот, рассеянно ответив на приветствие скучавшего около них копьеносца, и погрузился в шум портового города. Ему нравилось здесь. Чужеродная, совершенно непривычная разноязыкая суета, так пугавшая его в первые дни, стала теперь почти что родной. Тут жило столько людей, что египтянин в этой толпе даже не слишком-то и бросался в глаза. По крайней мере, хананеи, замотанные в целые рулоны тканей, выглядели для островитян куда более непривычно, чем смуглый парень в льняной юбке.

— Да что же это! — мастер остолбенел, остановившись в полусотне шагов от стройки, где стена маяка была поднята уже на пять локтей.

— Ты есть глупый! — встряхнул он каменщика, который завалил плоскость так, что это было видно даже на глаз, без уровня. И как только посмели положить каменные блоки без него!

— Простите, господин! — зажмурил глаза каменщик. — Что-то не так?

— Помет осла! Сын блудницы, недостойный собственной мумия! — заорал Анхер, брызжа слюной. Он остановился на мгновение, перевел дух и почти спокойно сказал.

— Этот ряд разобрать есть! И этот тоже! Скоба поставить? Свинец залить уже?

— Нет, господин, — понурился каменщик, который искренне думал, что этот паренек еще зелен, чтобы строить храмы. Потому-то он и попытался схалтурить, надеясь, что и так сойдет.

— Я твою шкуру палкой содрать, бестолковый фенху! — сквозь зубы процедил Анхер. — Работа безупречна всегда есть! Если грязь работа — противно Маат. Понять?

— Не-е-ет! — замотал башкой растерявшийся каменщик.

— Завтра палка принести, — пообещал Анхер. — Как у десятник войско. Палка если лучше понимать?

— Да, господин, — проглотил слюну рабочий, не ожидавший увидеть в глазах странного чужака такой огонь ледяной ярости.

— Я бить палкой твои ноги колени ниже, — любезно поделился своими планами Анхер. — Ноги тебе не надо, руки надо. Ты заболеть если и завтра на работа не выйти, я вельможный Филон жалоба подать. Крокодил кормить ты!

— Тут нет никаких крокодилов, господин, — осмелился возразить второй каменщик, который тесал глыбу мрамора, превращая ее в секцию колонны.

— Нет крокодил? — расстроился Анхер. — Как плохо есть! Тогда много, много палка по спина глупый осел, как глина тупой! Камень снять и ровно сделать. Нить натянуть. Уровень брать. Это не дом для баран, твой брат! Это дом для бог! Понимать, глупое? Порази тебя богиня Сехмет понос и язва! Пусть после того, как сдохнуть ты, зверь Аммит сожрать твое сердце, и оно гореть в пламень черная пустота! Сын змея и шелудивый осел, не почитающий свой отец! Пес бога Сета, носитель скверны! Как мог ты сделать так, если иметь целых два глаз? Я, если оба закрыть, лучше построить!

Такое происходило на его стройке через день. Потому-то каждый блок, уложенный в стену маяка, и каждая новая секция колонны, в которой вырезали желобки-каннелюры, становились для Анхера небольшим праздником. Мастер пока не велел возводить стены храма. Они встанут тогда, когда будет готова статуя. Он взял резец и подошел к мраморной глыбе. Он уже изваял трон, на котором будет сидеть великий бог. Трон собран из трех частей, которые Анхер пока не стал покрывать резьбой. Он сделает это потом, когда работа будет закончена, и святая святых закроет стена. Сейчас он займется ногами…

— Проклятье! Чуть не забыл из-за этого негодяя! — хлопнул он себя по лбу. — Сегодня же отходит корабль Рапану. Письмо и подарки!

Пер-Рамзес встретил Рапану жарой, сухим ветром, бросающим в лицо песок пустыни, и гомонящей толпой в порту. Чиновник на таможне не обратил на него ни малейшего внимания, из чего купец сделал верный вывод, что девку ту, если и хватились, то уже давно перестали искать. Не принцесса-сахет, чай, и даже не рехит, знатная дама. Так, дочь жреца не из первых. Плевать на нее всем, кроме родителей, которые выплакали все глаза. Ну а раз так, то Рапану соберет урожай там, где его в прошлый раз посеял. Он уже колосится и ждет серпа, которым его срежет усердный жнец.

— Это я и есть тот самый жнец, — буркнул Рапану себе под нос и решительно постучал в ворота богатого дома в квартале, где дозволено было жить влиятельным чиновникам и жрецам.

— Чего тебе, чужеземец? — неприязненно посмотрел на него слуга, открывший дверь. — Господин отдыхать изволит.

— Скажи, письмо от госпожи Нефрет доставлено, — важно ответил Рапану.

— Что? — совершенно растерялся слуга. — Госпожа Нефрет? Наша Нефрет? Она нашлась? Вот радость-то! Тут жди! — сказал он и захлопнул дверь перед лицом купца, едва не прищемив его крупный мясистый нос.

Дверь снова открылась через десять ударов сердца, и Рапану с немыслимой скоростью протащили за руку через весь дом, до самых покоев хозяина. Купец смотрел на господина имери-кау, который впился в него красными воспаленными глазами. И в глазах этих стояла безумная надежда отца, потерявшего любимую дочь.

— Меня просили передать вам послание, уважаемый господин, — поклонился Рапану и протянул свиток. — А также подарки…

— Я ведь тебя уже видел, — растерянно посмотрел на него жрец, жадно разворачивая свиток. — Ты же купец с каких-то там островов. Откуда ты знаешь мою дочь?

Господин имери-кау, начальник строительства правого крыла царского дворца, прочитал письмо несколько раз подряд, и на его лице выражение невероятного счастья сменилось выражением невероятного же изумления.

— Я ничего не понимаю, — растерянно произнес он и, не стесняясь, снял парик, чтобы утереть им обильно выступивший пот. — Я бы подумал, что это какое-то наглое жульничество, но она просит передать ей платье с лотосами и синее ожерелье. И она точно знает, что Ити уже забрала ее вещи себе. И что она ей за это щеки расцарапает. Это точно моя дочь писала, такое подделать невозможно. Ити — это ее младшая сестра. И да, она уже забрала вещи пропавшей Нефрет. Сказала, что раз ее украли, то они ей теперь ни к чему… Мои девочки… они… э-э-э… не слишком ладили. Но ведь Нефрет не умеет писать… Зачем бы девушке такая мудрость?

— Не могу ничего сказать об этом, господин, — умильно улыбнулся Рапану. — Но госпожу Нефрет я имел честь видеть несколько дней назад. Она весьма дружна с моей сестрой. А это письмо отдал мне перед отплытием ее муж, занимающий при нашем государе пост Великого строителя. Наверное, он писал под ее диктовку.

— Я ничего не могу понять, — жрец Тота жалобно посмотрел на купца. — Тут написано, что ее украли северяне и вывезли на Кипр. И что там ее нашел мой помощник Анхер, который бежал из Египта, чтобы спасти ее. Он сумел выкупить ее и теперь служит царю Сифноса, строит храм тамошнему божку и получает за это целую гору серебра. Все это звучит, как какое-то безумие!

— В письме все написано верно, господин, — с почтительной улыбкой кивал Рапану. — Уважаемый Анхер в чести у моего повелителя. И он вам кланяться велел и благодарит за науку, которую вы ему преподали. Дозвольте внести подарки? Мой слуга ждет на улице.

— Еще и подарки? — схватился за голову несчастный отец. — Скажи, у моей девочки все хорошо? Ее никто не обидел в плену?

— Насколько я знаю, нет, — покачал головой Рапану. — Один из слуг моего господина вовремя занял серебра вашему помощнику, и тот купил ее, а потом ввел в свой дом как жену. Ей теперь все знатные женщины Сифноса завидуют, ведь муж осыпает ее подарками.

— Великие боги! — шептал жрец. — Надо господину хатиа рассказать. И верховному жрецу. Небывалое дело ведь… — и он закричал в голос. — Мерит! Мерит! Жена моя! Наша девочка нашлась! И она очень удачно вышла замуж! Проси у меня, чего хочешь, купец! Я все для тебя сделаю!

— Мне бы подряд получить на кирки и зубила, — произнес Рапану, который скромно водил ногой по полу. — Я могу удвоить объемы, если нам выделят немного храмового зерна.

— Считай, что уже получил свое зерно, — отмахнулся от него жрец. — Я лично буду просить великого господина Ур-маау-эн-Джехути[30]. Он не откажет мне, ведь это его молитвы и наши жертвы совершили чудо. Об этом узнает весь Египет! От Дельты до Нубийских порогов.

Через мгновение жрец уже обнимался с женой, которая влетела в его покои как вихрь и теперь рыдала, вырывая из его рук письмо потерянной дочери. Впрочем, это было совершенно напрасно, ведь госпожа Мерит тоже не умела читать.

— И мне бы познакомиться с искусным врачом, сведущим в лечении ран, — просительно посмотрел на жреца Рапану. — Кормчий у меня когда-то получил удар копьем и теперь страдает от болей… Позарез нужен искусный лекарь! Просто позарез, господин…