Троя. Пепел над морем

Глава 6

Год 1 от основания храма. Месяц седьмой, не имеющий имени. Остров Китира. Южная оконечность Пелопоннеса.

Войску сидеть на месте вредно, потому что солдат, лишенный цели, начинает морально разлагаться и не оправдывает собственного жалования. А сие гибельно для любого государства. Вот поэтому я взял фалангу, две трети стрелков, и собрался в Навплион, чтобы разобраться, как идут дела на Пелопоннесе. Мне нужно срочно выдвигаться в Трою, а сделать это, пока в тылу у меня непокорные Микены, просто опасно. Я же не Агамемнон, который поставил все на одну карту. Слухи оттуда идут самые обнадеживающие. Дикари Кледая вовсю безобразничают на северо-востоке полуострова, и отдельные отряды уже видели у стен Тиринфа, Аргоса и Микен. И два таланта серебра посланный мной Филон уже отгрузил Эгисфу, который оказался верен клятве и привел наемников из Эпира. Или как там сейчас те земли называются. Местная география — это тот еще винегрет. Любая область размером с ноготь мизинца имеет свое название и свой диалект, который хоть в малости, но отличается от языка соседей. А это все из-за гор проклятых, которые окружают плодородные долины и защищают их же узкими перевалами, которые так удобно оборонять. Греция — она такая. Здесь любая дыра неприступна, а потому нужно проявлять толику фантазии, если хочешь добиться успеха.

— Господин! — склонились передо мной купцы из Пилоса, которые тоже торгуют с Египтом через нас. — Умоляем, господин! Наведите порядок на Китире. Продыху нет от этих разбойников. Скоро уже пройти не сможем из Мессении в другие земли.

— Хорошо, — кивнул я и после некоторого колебания решил изменить планы.

Про Китиру я помнил. Здоровенный остров, раза в четыре больше Сифноса. Он весь покрыт горными хребтами, да так, что в свое время даже турки не могли найти там целый город с десятком церквей. Сам великий Хайреддин Барбаросса изрядно намучился, пока взял его. Побережье Китиры изрезано многочисленными бухтами, узкими и длинными, в которых тамошняя шваль прячет свои корабли. Если кто-то думает, что этот островок бесполезен, глубоко ошибается. На нем в Средневековье без всякого электричества пятнадцать тысяч человек жило. А еще он как ключ запирает проход со стороны Сицилии в Эгейское море. И самое главное: там водится пурпурная раковина. А я ее хочу всей душой. Купцы из Тира, Арвада, Бейрута, Библа и стремительно возрождающегося после страшного разорения Сидона[9] вовсю основывают фактории на островах. Так чем мы хуже?

— Кноссо! — позвал я своего главного штурмана. — Ты берег Китиры хорошо знаешь?

— Еще бы! — фыркнул критянин. — Этот остров всего в дне пути от Крита, а я плавал отсюда и до самой Сикании[10]. Я там каждую бухту знаю, и каждую деревушку. Я немало тамошних баб продал на Эвбее.

— Там есть царь? — спросил я. — Есть с кем договориться?

— Там в каждой деревне свой царь, — скривился критянин. — Не с кем там договариваться. Разбойный народ. Хотя нет! Один из них похож на человека. У него даже наблюдаются некоторые проблески ума. Он происходит из моего народа, не из ахейцев.

Мы не стали рисковать и сначала отправились к Пелопоннесу, заночевали на его южном берегу, а потом, обогнув Малейский мыс, поплыли к Китире, до которой оттуда часа три пути. Этот остров отлично виден отсюда, не ошибешься.

— Проклятье! — расстроился я, глядя, как рыбацкие лодчонки гребут к берегу, только увидев наши корабли. А подойдя к деревне, мы и вовсе не нашли никого. Местные разбежались, узрев целый флот, и теперь любовались на нас из кустов, растущих на отвесных скалах. Выковыривать их оттуда можно не один месяц.

Я взял в руки пучок веток и пошел вверх по тропе, надеясь, что островитяне по достоинству оценили мою щедрость. Я пока что не тронул ни их домов, ни их кораблей, сушившихся на берегу. Я сидел на камне уже с полчаса, когда ко мне вышел пропеченный солнцем жилистый мужик, заросший бородой до самых глаз, и встал напротив. Он впился в меня настороженным взглядом, а потом заговорил.

— Я Ойо, — хмуро сказал он. — Кто ты? Зачем пришел? И почему, раз уж пришел, не разоряешь наши дома?

— Я Эней, царь Сифноса и других островов, — ответил я.

— Слышал о тебе, — кивнул местный вождь. — Чего ты хочешь, Эней?

— Вы должны прекратить разбой на море, — ответил я, и Ойо даже не засмеялся.

— Ты можешь разорить нашу землю, — признал он. — Ты можешь сжечь наши корабли, но мы уйдем в горы и поселимся там. А корабли сделаем новые, невелика трудность. Леса здесь полно. Мы живем морской охотой, без нее нам конец. Даже если я перестану делать это, другие цари острова не перестанут точно. Так зачем мне лишать себя законной добычи?

— Согласен, — кивнул я. — Но не думаешь же ты, что я потребую от тебя такой уступки и не дам ничего взамен?

— Говори, — посмотрел он на меня с интересом.

— Я сделаю тебя царем острова, — сказал я. — Единственным царем. Ты будешь богат, Ойо. Ты прекратишь грабить тех купцов, на которых я укажу, а взамен я позволю вам вывозить масло, сыр и мед в другие земли.

— Но у нас здесь нет никакого меда! — изумленно посмотрел он на меня.

— Получишь в следующем году пару ульев и разведешь, — сказал я. — Невелика хитрость, поверь. У меня уже начали заниматься этим. Мы поделимся с вами. Но самое главное не в этом. Здесь, на Китире, водится пурпурная раковина. Ее не так много, как в Тире и Сидоне, но тебе хватит с лихвой. Ты принесешь мне клятву верности, а за это получишь десятую часть от всех податей острова. И поверь мне, это куда больше, чем ты имеешь сейчас.

— Весь остров? Хм… — задумался он. — Но это будет непросто…

— Ты готов принести клятву верности? — спросил я.

— Если ты отдашь мне весь остров, то да, — кивнул он. — Я слышал о тебе. С тобой можно вести дела. Но как ты это сделаешь?

— Ты сам это сделаешь, — ответил я и бросил перед ним глухо звякнувший мешок с серебром. — Тут десять мин серебра в сифносской монете. Даю в долг на год, без лихвы. Наймешь парней с оружием и перережешь всех здешних басилеев. Справишься?

— А то! — счастливо улыбнулся Ойо, погрузив пальцы в мелкие камушки драхм, украшенных головой быка. — Щедро!

— Себя ж наградим за убытки богатым сбором с народа: столь щедро дарить одному не по силам[11], — подмигнул ему я, вспомнив Гомера, наше все.

— Ну до чего красиво сказал! — восхитился Ойо. — Сборы с народа — это я люблю! Правда, народ почему-то этого не любит. Ну да ничего! Кто его теперь спрашивать будет. С серебром я наберу две сотни воинов, а то и все три! Да нет… Где я возьму столько крепких парней? Две сотни и три дюжины найму. А если пообещаю не грабить деревни взамен на головы басилеев, то многие покорятся без боя. С такой-то силищей!

— Клянись богами своего народа, Ойо! — сказал я. — И помни, что нарушить клятву у тебя не получится.

— Почему это? — белозубо улыбнулся он.

— Твои сыновья пока поживут у меня, — ответил я. — Двое старших останутся с тобой, а остальных ты прямо сейчас пришлешь к моим кораблям. И не вздумай подсунуть чужих. Мои люди знают их в лицо.

— Хорошо, — Ойо скривился, словно от зубной боли. — Заложников хочешь взять? Законное требование. Я согласен.

Совсем скоро из кустов показались трое голых пацанов от семи до двенадцати лет, держащихся за руки и пугливо разглядывающих меня. Я выдал каждому из них по суховатому пирожку с медом и инжиром, которые навострилась печь Креуса. Мальчишки впились в них с волчьей жадностью и, чавкая, съели в три укуса, размазывая начинку по чумазым лицам. Я знаю, сейчас они оближут сладкие пальцы и спокойно пойдут за мной. Я делал это не раз. У меня уже целая коллекция сыновей островной знати, и они вовсю учатся писать и читать. Я сделаю из них своих чиновников, и они никогда не возьмут в руки оружия. А еще они никогда больше не вернутся на родные острова. Я отправлю их куда угодно, но только не туда, где у них есть хоть какие-то корни. Ведь все они уже отреклись от своего рода и своей семьи, став частью народа моря. Вот и эти скоро отрекутся, когда сытная кормежка и новая, куда более интересная жизнь перевесит боль разлуки с матерью.

Через два дня. Арголида.

Вот чем мне нравится Великое море — тут везде рукой подать. Расстояния просто смехотворные, особенно если точно знаешь, куда плывешь. Эпические герои и полубоги терпели страшные лишения, передвигаясь между островами, которые видны невооруженным взглядом. Вот и дорога от захолустной Китиры до самого сердца Аххиявы заняла всего два световых дня.

Порт Навплиона встретил меня обнадеживающей пустотой. Все же здесь идет война, иначе здешние купцы грузили бы на свои корабли кувшины и чаши, которые с руками отрывают в Египте и в городах Ханаана. Купцы Аххиявы не рискуют больше плавать в одиночку. Теперь корабли из Арголиды и Мессении теперь плывут к Сифносу, чтобы за толику малую прибиться к нашему каравану. Так гораздо безопасней. Я уже послал гонцов к старейшинам города. Мы обменяемся клятвами, что не причиним друг другу зла, а потом купим у них зерна, вина и рыбы за честное серебро с клеймом, которое все больше входит в оборот. Совсем скоро на причалы бросятся торговцы и местные дамы, которых увлечет желание получить несколько оболов за необременительную женскую службу.

— Господин, — склонились гонцы из города. — Вы пришли с миром?

— Да, почтенные, — приветливо кивнул я. — Я пришел помочь своему отцу Агамемнону, когда его земли разоряют племена севера.

— Конечно, господин, — замялись они. — Но в Арголиду вернулся старый царь Эгисф с войском. Он уже воюет с Клеодаем и исчадиями Тартара, которых тот привел. Знать поддержала его и дала свои отряды в его войско. Даже царица Клитемнестра послала сотню воинов из Микен.

— Да неужели! — картинно всплеснул я руками. — Ну кто бы мог подумать! Тогда поможем царице Клитемнестре, раз уж ее мужа нет. Я верен своей клятве.

А на причалах забурлил счастьем шумный людской поток. Рыбаки, испуг которых прошел без следа, потащили рыбу, пастухи пригнали овец, а пекари понесли свежие, одуряюще пахнувшие лепешки. Серебро есть серебро, а мои воины чувствуют себя басилеями в каждом порту, небрежно бросив обол-другой торговцу или разбитной бабенке. Одно это будит в них такую гордость за свое место в новой жизни, что мне не нужно говорить красивые слова и взывать к их преданности. Обладание горстью мелкой монеты сразу же ставит их на совершенно иной, недосягаемый для других уровень. Когда еще богатый купец умильно посмотрит тебе в глаза и с поклоном попросит взглянуть на свой товар. Да у парней, еще недавно тягавших дырявую сеть, от такого просто голова кругом шла.

Никогда и нигде в этом мире простолюдины не держали в руках серебра. Торговля и товары на рынке — это удел настолько тонкой прослойки избранных, что она куда меньше, чем слой позолоты на рукояти моего меча. Почти всё, что везут по морю купцы — это предметы роскоши, недоступные черни. А вот теперь любой щитоносец, скопив пригоршню драхм, мог купить своей зазнобе бронзовое зеркало или бусы из синего стекла. Он легко расстается с деньгами, ведь у него еще нет привычки копить. И это вдохнуло новую жизнь в агонизирующую торговлю этой части мира. Воины радовались жизни, бездумно тратя заработанные потом и кровью деньги. Они, как маленькие дети, тянут к себе все, что попадает им в руки. И я могу их понять. Деньги — великая сила, которой еще суждено спасти этот несчастный мир.

Ну что же, до Микен отсюда километров двадцать. Мы будем там уже завтра к вечеру.

Феано вместе с другими обитателями акрополя торчала на стене и во все глаза разглядывала незнакомое войско, которое стояло у подножья горы, выстроившись в нечеловечески ровные прямоугольники. Железные наконечники копий испускали непривычные яркие блики, а застывшие, как будто неживые щитоносцы вызывали дрожь в коленях. И бабы, коих здесь абсолютное большинство, и даже воины смотрели на войско со страхом. Они никогда не видели ничего подобного.

— Да кто же это силищу такую привел? — бормотала Феано, которая протолкалась к месту недалеко у ворот. — Неужели это сам царь Клеодай! Страх-то какой.

— Скоро узнаем, — многообещающе ответил ей лучник и сплюнул под ноги. — Сильное войско. Если по окрестностям пойдут, разорят тут все. Нижний город разорят точно. Нам им и ответить нечем. Только на стены и надежда. — Он с интересом посмотрел на Феано и добавил вдруг. — Побаловаться не хочешь, красивая? А то приходи вечером. У меня стража как раз. Я тебя лепешкой угощу. Вкусная лепешка, не пожалеешь.

— Ты до вечера доживи еще, вояка! — Феано фыркнула презрительно и отвернулась. Со стражниками она еще не спала. Нашел дуру. И она до боли в глазах всмотрелась в закованную в бронзу могучую фигуру, которая поднималась по дороге с пучком веток оливы в руке. Шлем его, где вместо лица оказалась лишь узкая прорезь, вызвал завистливый стон у воинов, высыпавших на стену. Даже у самого ванакса такого шлема нет.

— Эй вы! — густым басом заорал громила. — Я Абарис, таксиарх царя Энея! Он пришел свой долг исполнить перед царем Агамемноном. Он войско в помощь привел. Открывай ворота!

— Царя с охраной впустим, — крикнул со стены микенский сотник. — А войско пусть внизу стоит. Дураков нет!

— Колесницу присылайте! — заорал тот, кто назвался Абарисом. — Невместно царю пешком идти. И готовьте харчи. У нас семь с половиной сотен голодных парней, и все с самого утра не жрамши. Вы же не хотите, чтобы они сами себе еду взяли?

Все три тысячи человек, живших в Верхнем городе Микен, высыпали на улицу. И даже рабыни бросили работу, не слушая возмущенных воплей писцов. Когда еще такое увидишь! Запряженная парой коней колесница, убранная цветной тканью, шагом проехала главные ворота, вызвав всеобщий вздох. Сам царь Эней, похожий на бронзовую статую, укутанную львиной шкурой, стоял позади возницы, опираясь на копье. А по бокам колесницы шел десяток его стражи в чудном доспехе из небольших железных пластин, напоминавших рыбью чешую, и в бронзовых шлемах, почти таких же, как у своего царя. У Феано острый взгляд. Она бы заметила, если бы все войско в таком доспехе было. Видно, царь только стражу свою одел так. Ну что же, богато, ничего не скажешь!

Эней повернул голову, и искусно выделанная львиная шкура упала на плечи, обнажив отполированный до блеска бронзовый шлем, украшенный огромными золотыми рогами. Люди выдохнули в едином порыве, а у Феано даже колени задрожали от нахлынувшего безумного желания, которое приятной истомой заволокло низ живота. Вот оно! Это именно то, к чему она всегда стремилась. Никогда еще у нее не было такого чувства. Она ведь до этого дня мужскую ласку считала постылой обузой. Но только не сегодня.

— Вот же дура я глупая! — почти простонала Феано. — Ведь точно знала, что по нраву ему. Замуж звал, хоть и в шутку! Он же меня тогда в Спарте выкупить хотел, а я не согласилась. Дура! Дура! Какой мужик видный! И богатый! Не то, что Менелай мой, олух деревенский.

Она протолкалась сквозь толпу рабынь, которые шипели на нее с ненавистью, и смело подошла к царю Энею, который сошел с колесницы. И даже предостерегающие крики из окружения царицы не остановили ее.

— Господин! — упала она на колени. — Ваша родственница и преданная служанка счастлива приветствовать вас.

К ее изумлению, царь поднял ее, обнял, не стесняясь никого, и прошептал на ухо.

— Как ты тут оказалась? И зачем прилюдно ко мне подошла? Все так плохо?

— Убьют меня скоро, — жарко выдохнула Феано. — Клитемнестра мужу за дочь отомстить хочет. Царь Эгисф на трон взойдет. Тогда и мне, и сыну моему конец. Менелай и Эгисф… Кровь между ними. Спасите, господин. До конца жизни служить вам буду. Верней любой собаки. Только не дайте погибнуть.

— Понял, — шепнул он. — Жди, позову тебя.

Он отстранил ее и повернулся к Клитемнестре, которая смотрела на все происходящее с тупым недоумением на лунообразном лице. Знать Микен, их жены и свора писцов смотрели с недоумением еще большим. Они вообще не понимали, что происходит прямо перед ними.

— Я благодарен тебе, царица, — разнесся гулкий голос из-под рогатого шлема, — за заботу о моей родственнице. Но я пришел сюда не за этим. Я поклялся в верности ванаксу Агамемнону. И я пришел на помощь, когда Арголиду и прочие земли терзают набегами люди севера.

Клитемнестра, одетая с немыслимой пестротой и увешанная украшениями с головы до ног, вышла вперед и встала перед гостем в паре шагов. Она уже вполне оправилась от удивления, и теперь лицо ее было спокойно, как золотая маска, которой в Микенах закрывают лица умерших царей.

— Мы благодарны тебе, царь Эней, — сказала Клитемнестра. — Пройди во дворец и насладись нашим гостеприимством. Мы рады, что ты верный сын моего мужа.

— Я верный сын твоему мужу, пока он законный царь Микен, — едва слышно ответил ей Эней, но Феано, стоявшая рядом, разобрала каждое слово. — Таков наш уговор. Я не стану служить неудачнику, которого не любят боги.

— Вот даже как? — царица наклонила голову и посмотрела на него с нескрываемым интересом. — Это многое меняет. Тогда нам есть что обсудить, царь. Пройди в мегарон, слуги уже готовят пир. И ты, Феано, тоже пройди. Ты сядешь рядом с нашим гостем. Я и не знала, что вы настолько (она выделила это слово насмешливой интонацией) близкая родня. Что же ты, дорогая, сразу мне не сказала! Нельзя же быть такой скромницей.

Феано едва удержала сердце, которое чуть было не выпрыгнуло из груди. Она побежит к себе, искупается и наденет новую одежду. Жаль, что уложить ее волосы некому. Ну да ничего, она напялит на себя все украшения, что только есть. Да! Ощущение немыслимого счастья прогнало прочь тот липкий страх, в котором она жила все последние дни. Сегодня она победила.