Троя. Пепел над морем

Глава 14

Год 1 от основания храма. Месяц девятый, не имеющий имени. Сифнос.

Корос, младший сын Филона, получившего титул гипарха, наместника Сифноса и прилегающих островов, вошел в класс, плавясь под взглядами двух десятков мальчишек от шести до шестнадцати лет.

— Здравствуйте, господин учитель! — нестройно произнесли дети.

Кое-кого из них для получения нужного результата пришлось в свое время вразумить ивовыми прутьями. По-другому они здороваться не желали. Что с них взять! Диковатые отроки, не знающие ничего, кроме того, как пасти козу, ловить рыбу и давить масло. Корос, с которым не один месяц занимался сам господин, смотрел на них с презрением. Уж его-то горизонты раздвинулись до таких пределов, что им и не снилось. Даже родной отец открывает рот, когда пятнадцатилетний парень рассуждает о Вавилоне, далекой Нубии, где много золота, и непонятных островах на западе, где олово валяется прямо под ногами. И Корос быстрее всех научился читать и писать, а таблицу умножения и вовсе выучил за несколько дней, поражаясь, как вообще можно было столько лет вести дела без нее.

Это еще один класс. Его только что собрали из детей островной знати, которую то и дело везли сюда после очередного похода господина. Всех их приказано научить чтению, письму и счету, выделив по возможности самых умных. Корос обвел взглядом учеников чуть быстрее, чем нужно. Ведь здесь сидела женщина, при виде которой он жутко смущался. Это родственница господина, которую недавно привезли из Микен. Она наложница спартанского царя и мать его сына. И вот зачем она сюда ходит? Корос проглотил слюну и покраснел. Он несколько раз сталкивался с госпожой Феано в коридорах дворца, и в тот момент мечтал провалиться сквозь землю, будучи не в силах оторвать взгляда от ее прекрасного лица.

— Класс! — пришел он наконец в себя. — Кто выучил таблицу умножения на два?

Все молчали, ненавидяще сверкая глазами, и только один человек поднял руку.

— Прошу вас, госпожа Феано, — сказал он, и та встала, без запинки пробарабанив цифры. Она даже в лежащий перед ней папирус при этом не подглядывала, чем удивила Короса невероятно.

— Замечательно, — совершенно искренне ответил Корос. — Кто еще? Никто? Позор вам, мужи! Женщина умнее вас. Ну что же, — вздохнул он. — Домашнее задание не выполнено, а это значит, что сегодня все остаются без ужина. Я объясню еще раз…

Корос подошел к стене, выглаженной каменотесами до состояния зеркала и кусочком известняка начал писать цифры.

— Ноль, один, два, три, четыре, пять…

Отроки водили стилосами по вощеным дощечкам с выражением полнейшей обреченности на лицах. Они уже поняли: пока не выучат урок, жрать не дадут. Тут заведено так. И ведь не сбежать с этого проклятого острова. Стража в порту лютует, обыскивая каждый корабль, а лодку не украсть ни за что. Побьют палками и вернут назад, такое случалось не раз. А вот почему второй класс, который живет здесь уже почти год, не стремится бежать, они пока понять не могли. Почему на них, не умеющих читать, смотрят так, словно они засохшее овечье дерьмо? Это для мальчишек так и осталось загадкой. Им что-то такое говорили про богатство, власть и дальние земли, но пока для них это лишь пустой звук. Они же не видели в этой жизни ничего, кроме родного острова и ненавистного Сифноса, будь он проклят.

— Ноль, один, два, три… — покорно бубнили они, прислушиваясь к урчанию в пустом брюхе. Каши сегодня не дадут, а значит, придется выучить эти проклятые цифры. А если не выучить домашнее задание три дня подряд, то вместо каши дадут десять палок и переведут на урезанную пайку. Горсть проса с утра и вода. И так, пока не сдашь все хвосты. Что за хвосты и зачем их сдавать, ребята пока не понимали. Они просто хотели жрать.

— Пять, шесть, семь…

Урок закончился, и Феано вышла из класса, обжигаемая жадными взглядами мальчишек, многие из которых были чуть младше ее самой. Она поняла, как ей устроиться в этой новой жизни. И она уже точно знала, что ни за что не вернется в опостылевшую захолустную Спарту. Новые знания лились на нее рекой, и ей это ужасно нравилось. Она словно губка впитывала их день за днем, ловя на себе удивленные взгляды сыновей писца Филона, которые учили местную молодежь. Они не ожидали от нее такой прыти.

Классов было несколько. И те, где из-под палки учились дети-заложники, и те, где осваивали новые буквы купеческие сыновья, и те, куда брали смышленых детишек из бедноты. В школе их сытно кормили, а если не учишься, гнали прочь без всякой жалости. Сыновья рыбаков, рудокопов и горшечников учились с таким пылом, что господа наставники нарадоваться не могли. А родители не могли нарадоваться, видя пухлые щеки своих отроков, такие непривычные в семьях черни.

— Надо догонять остальных, — бормотала Феано, забрасывая кашу в жадный рот сына. — Не хочу с этими олухами в одном классе сидеть. Вот ведь дурни! Просто же все. Цифр всего десять, а букв — два десятка с половиной. Что там запоминать-то! Ты попробуй рисунок на платке запомнить, а потом выткать. Вот бы я посмотрела на них. Ненавижу ткать! И вязать тоже ненавижу. И как госпожа этим целый день занимается? Не понимаю ее.

Надо сказать, отношения с хозяйкой дворца у нее как-то сразу не заладились. Когда ее привели сюда из порта с запиской от господина и отправили на женскую половину, то Феано даже удивилась. Царица Креуса смотрела на нее с таким ужасом, исказившем ее пухлое личико, что немало смутила гостью. Неужели узнала? А от кого? Феано не дура. Она, пока плыла сюда, ни одной живой душе о том случае не говорила. Некому рассказать жене господина, что она спала с ее мужем. В этом Феано была уверена совершенно, а потому причину такой реакции понять не могла.

Поразмыслив, она решила быть осторожнее: друзей не заводить, а подруг тем паче. Она сосредоточится на том, что господин считал важным: на буквах и цифрах. Если он считает так, то кто она такая, чтобы думать иначе. Да если он будет пить по утрам морскую воду, то она, Феано, выпьет целое ведро и даже не поморщится. Что-то ей подсказывало, что не домовитая, покладистая Креуса нужна такому, как царь Эней. Вовсе нет. Не может эта глупая баба, день-деньской сидящая у ткацкого станка и на пальцах считающая горшки с маслом, быть настоящей женой такому человеку. Креуса нелюбопытна до того, что Феано удивляться устала. Царица даже толком не знает, что творится за пределами акрополя. Границы ее интересов проходят по стенам дворца.

А вот сама Феано любопытна до невозможности, ведь мир вокруг оказался так огромен и интересен. В порт каждый день приходят новые корабли со всех концов Великого моря. На рынке множество свежих сплетен. А еще на остром мысе недалеко от порта на глазах растет маяк и статуя бога Поседао, которую возводит чудной египтянин, повадившийся колотить палкой каменщиков-амореев. Он поливает их такой затейливой бранью, что там частенько собираются матросы и слушают, открыв рот и впитывая музыку слов, пришедших на острова из центра мира.

Теперь Феано знала точно, чего хочет. Ведь в микенском дворце она слышала немало о тех порядках, что приняты на востоке. Там женщины не сидят затворницами, как здесь, в захолустной Аххияве. Они владеют имуществом, подобно мужам, а уж царицы хеттов и вовсе имеют настоящую власть. У них даже чиновники свои есть, и собственная печать. Они пишут другим владыкам и отдают приказы тысячам людей. Вот и она тоже хочет так.

— Трижды три, — бормотала она, поглядывая на лист папируса. — Девять! Трижды четыре… один и два. Забыла!

Она посчитала собственные пальцы, нашла целый десяток, потом загнула еще два пальца и радостно воскликнула.

— Двенадцать! Дюжина! Вот я глупая. Я же знаю, что три раза по четыре — это дюжина. Трижды пять… Дюжина и еще три. Это две руки пальцев и еще одна рука. Пятнадцать же! Мегапенф, радость моя. Твоя мама знает, что молодость и красота не вечны. Маме нужно устраивать свою жизнь. На твоего отца надежда слабая. Он у нас тот еще кобель, а Спарта та еще дыра. Мамочке здесь нравится. Только вот дворец маловат. Она хочет себе побольше. Как в Микенах.

Феано задумалась ненадолго, а потом ее лицо озарила улыбка.

— Мама — вот что сделает, сыночек! Совсем скоро в Трою пойдет корабль с сушеной рыбой и жалованием воинам. Мама в лепешку расшибется, но напишет письмо своему господину. Вот он удивится-то! Его жена точно так не сумеет.

В то же самое время. Лемнос.

Изрезанный скалистыми бухтами берег острова встретил нас паникой и суетой. Люди, видя с холмов мой флот, бежали за крепостные стены и уводили скотину в горы. Городок, спрятанный в глубоком заливе, который, свою очередь, прятался еще в одном заливе, как в матрешке, с борта корабля не виден вовсе. В этом и есть прелесть жизни на островах Эгейского моря. Ты смотришь прямо на то самое проклятое пиратское гнездо, но найти его не можешь, даже проплывая мимо. Для этого нужно сунуть свой нос в каждую бухту, которых тут без счета, и попутно умудриться сохранить в целости днище своего корабля. Ведь здешние воды усеяны острыми скалами, ведущими собственную охоту на кормчих, пришедших сюда впервые. К счастью, со мной был Палинур, который море у берегов Вилусы знал как свои пять пальцев. А уж на Лемносе он и вовсе бывал множество раз. Он здесь даже ночью найдет путь, если понадобится.

Лемнос большой, в разы больше Сифноса. Он населен пеласгами, которых еще не прогнали вездесущие ахейцы, но власть микенских царей тут признают. Вот, даже торгуют с ними, обеспечивая продовольствием и вином. Сотни людей вывезены сюда для продажи, многие таланты меди и бронзы, ткани, одежда и даже мебель. Лемносцы не пошли воевать, но нажиться на этой войне смогли.

— Абарис! — скомандовал я, разглядывая убогую крепостцу без башен, зубцов и каких-либо иных фортификационных изысков. Серьезная твердыня для здешних мест. — Камнеметы ставьте и рогатки у ворот. Чтобы муха не выскочила.

— А гонца не будем посылать? — удивился тот.

— Сами пришлют, — махнул я рукой. — Лучше день пострелять, чем неделю уговаривать.

Сценарий у нас уже был отработан, и вскоре ошалевшие горожане, непривычные к потоку камней, летящих с неба, запросили переговоры. У них и выбора не было. В столице (если можно было так назвать это селение на холме), жило людей примерно столько же, сколько привел сюда я. А постные физиономии уважаемых людей свидетельствовали, что о сопротивлении они особенно и не помышляли. На всем немалом острове живет тысяч пять народу, из которых едва ли десятая часть способна взять в руки копье. И три четверти из этих людей прячется в горах и наблюдает за нами прямо сейчас, не слишком-то желая получить свою порцию железа. Им незачем воевать с нами. Мы их не трогаем, и они не трогают нас. Люди тут торговые, прагматичные, и отморозков по типу Портоса, который говорил «я дерусь, потому что дерусь» немного. Такие редко доживают до цветущего возраста, получая свое еще в юности.

— Царь Евн вопрошает тебя, чужеземец, — патетически выпятил грудь белобородый старец в грязноватом хитоне. — Зачем ты пришел, не убоявшись гнева повелителя Аххиявы? Разве ты не знаешь, что мой царь — сын ему?

— Да плевать я хотел и на повелителя Аххиявы, и на твоего Евна, — честно признался я. — У вас времени до заката. Вы отдаете всех пленников, что наменяли в ахейском лагере, всю медь, всю бронзу и олово. Даете ткани на сто хитонов, две тысячи мешков зерна, сто кувшинов масла, триста баранов и двести кувшинов вина. Царь Евн признает себя моим сыном и отдает мне всю свою казну.

— А если мы не согласимся? — озадаченно посмотрел на меня старец, слегка удивленный размером моих притязаний.

— Если не согласитесь, то завтра до полудня я зайду в город, и тогда живые позавидуют мертвым, — равнодушно пожал я плечами. — Вы даете еду ахейцам, которые разоряют мою страну. Так почему я должен жалеть вас? За то, что вы сотворили, вашим женщинам светит рабский рынок, а вам самим — смерть от железа.

— Да что мы сделали такого? — возмущенно посмотрел на меня старик. — Мы просто торгуем! За что ты хочешь нас покарать, царь?

— Вы встали не на ту сторону в чужой войне, — похлопал я его по плечу. — И теперь вам придется за это заплатить. Возвращайся, уважаемый, и передай своему царю то, что я тебе только что сказал. Либо он платит мне дань, либо я возьму город и все, что в нем есть. Иди, разговор окончен.

— Они не станут платить столько, — озадаченно посмотрел на меня Абарис. — Это слишком много.

— На то и был весь расчет, — признался я. — Здешнего царька надо пустить под нож. Он слишком верно служит Агамемнону, я не могу оставить его у себя за спиной. Готовьте таран, на рассвете пойдем на штурм.

Свое обещание я выполнил, и вскоре смотрел на несколько сотен человек, которые понуро ожидали решения своей участи. Мужчины погибли почти все, а те, что сдались, были изранены. Женщин, стариков и детей согнали в кучу на площади. Я ходил вдоль рядов уцелевших, пытливо вглядываясь в испуганные лица.

— Ты! — увидел я давешнего посла. — Как твое имя?

— Холайе, — ответил он, но, заметив, что я хмурюсь, тут же исправился. — Холайе, господин.

— То-то же! Ты назначаешься архонтом этого острова, Холайе, — я жестом приказал ему встать. — Ты выплатишь ту дань, что я назвал, и тогда я пощажу этих людей.

— Спасибо, спасибо, господин, — униженно кланялся старик. — Всех богов молить будем за вас. Мы недавно царевича Ликаона обратно в Трою отослали. Его Ахиллес пленил и нашим купцам продал.

— Выкуп получили за него, — понимающе усмехнулся я, и старик опустил голову, пряча глаза. Прогнуться не вышло.

Да, Лемнос хорошо заработал на чужом несчастье. Впрочем, на Ликаона мне было плевать. Сын наложницы, каких у Париамы без счета. Я его и видел-то пару раз. Холайе просто пытался меня задобрить.

— Это еще не все, — продолжил я. — Вы больше не торгуете с теми ахейцами, что пришли в Вилусу. Если узнаю об этом, вам конец. Понял?

— Да, господин, — пугливо посмотрел он на меня.

— А если понял, — я смерил его ледяным взглядом, — то я возьму десять заложников из самых знатных семей. Они поедут на Сифнос. А из твоей семьи возьму двоих. И все горожане принесут мне присягу именем богов, в которых верят.

— За-заложники? — поморгал тот в растерянности. — Какие еще заложники? Зачем заложники?

— Затем, что если вы нарушите данную клятву, — пояснил я, — то они умрут на кресте, проклиная своих отцов.

— Великие боги, — прошептал старик. — За что ты караешь нас?

— А ведь вы могли не доводить до этого, — укоризненно посмотрел на него я и повернулся к людям, которые вслушивались в каждое слово. — Разве я обманул вас? Я сказал, что возьму город, и я его взял. А вот теперь я клянусь вам именем бога Поседао, которого почитаю! Если вы преступите данную клятву, то я сотру этот город с лица земли, а всех, кто живет в нем, убью или сделаю рабами. Я населю Лемнос своими слугами, а ваши земли и скот отберу и отдам им. Расскажите это тем, кто сейчас прячется в горах. Остров большой, вам понадобится время. Но я не спешу.

— Да, господин! Клянемся, господин! — раздались испуганные голоса, преимущественно женские. — Не трогайте нас! Мы все исполним, что велите.

— Весной сюда приедет мой писец, Холайе, — повернулся я к своему новоявленному чиновнику. — Он пересчитает людей, которые здесь живут, их скот, количество олив и пахотной земли, и все рыбацкие лодки. Я установлю справедливую дань, и вы будете ее платить после каждого урожая.

— А? Чего? — старик застыл с дурацким выражением лица.

Он так и не понял, кого я пришлю и, главное, зачем. Ведь на этом острове ни один человек не умеет ни читать, ни писать, а дюжина дюжин для них — это абстрактное понятие, означающее бесконечное множество.

— Дикое время! Дикие люди! — сплюнул я и пошел к кораблям. — Ну вот, скажите на милость, какая тут может быть цивилизация? Как спасти этот проклятый мир? Вот ведь угораздило меня именно в это время провалиться. И почему не на пятьсот лет позже? Тьфу!

— Куда сейчас, государь? — спросил Абарис. — Может, наведаемся на Лесбос? Остров огромный, и там правит несколько басилеев. Я думаю, нам нужна еда.

— Лесбос? — задумался я. — А давай. Время пока терпит.

Сколько там ахейцы с троянцами воевали? Десять лет? Вранье, конечно, но я должен успеть. И хотелось бы вернуться домой до того, как море закроют зимние шторма.