Троя. Пепел над морем

Глава 5

Год 1 от основания храма. Месяц шестой, не имеющий имени. Сифнос.

Двойной удар колокола. Купцы плывут. Я взял на руки сына, который с упоением предавался древней, как мир игре «ехали, ехали в лес за орехами», и взбежал на стену. Раз, два, три… девять! А уходило восемь? Точно наши? Странно, на сигнальной башне сидят парни с такой дальнозоркостью, что никакими очками не исправить. Они еще ни разу не ошиблись. Хотя теперь и я увидел. С носа переднего корабля бронзовым зеркалом пускают солнечные зайчики, да не абы как, а специальным кодом, который мы меняем каждый рейс. Не приведи боги, ошибется дозорный, или враги нашу хитрость разгадают. Тогда кровью умоемся.

До чего же я люблю с высоты акрополя на море смотреть. Бирюзовая гладь расстилается до самого горизонта, прерываясь лишь сероватыми облаками соседних островов. Тут, куда ни глянь, соседи видны. Вон Милос, вон Серифос, а вон там вдалеке — толстая полоса Пароса, застрявшая между морем и нежно-голубым небом. И это все мое теперь. На новые владения пока что никто не претендует, потому как претендовать особенно некому. Ахейское войско со скоростью беременной черепахи ползет к Трое, грабя все на своем пути. Причем, как докладывает мне Кноссо, которого я пустил вслед за ними, они изрядно сбились с курса. Это весьма странно, потому как с ними плывет Одиссей, а уж он-то в Трое был. Мелкая месть? Посмотрим… Они и в каноническом варианте ошиблись километров на пятьсот к югу, уплыли в Мисию и, пока разобрались, изрядно разорили ту страну. Так почему пришло на один корабль больше? Ограбили кого-то по дороге? Я же им строго-настрого запретил разбоем заниматься.

— Господин! — услышал я робкий голос.

— Рапану? — изумился я, узрев перед собой знакомую кошачью физиономию. — Мы думали, ты погиб! Сестры за тебя поминальные жертвы принесли! Анат до сих пор в трауре ходит.

— Я к разбойникам в плен попал, царственный, — развел тот руками. — Буря унесла нас к Кипру, едва выкрутились. Я медь из Алассии на зерно менял. Только так и смог корабль и людей выкупить.

— Слухи идут, что Энгоми в осаде, — вопросительно посмотрел я на него.

— Энгоми пал, господин, — вступил в разговор Кулли. — Мы сами видели это. Царства Алассия больше нет.

— Надо же! — задумался я. — Креуса! Забери Ила!

Жена увела ревущего мальчишку, который хотел подергать за цветные кисти на поясе какой-то смуглой девушки, робко переминавшейся с ноги на ногу рядом с парнем в пропыленном льняном хитоне.

— Значит, Алассия пала, — удивленно протянул я. — Это надо обдумать. Нам не помешают медные рудники. Если они станут нашими, мы возьмем Египет за горло. Синайской меди им не хватает.

— Господин! — изумленно посмотрели на меня купцы. — Если у нас будет медь Кипра, мы не только Египет, мы все Великое море за горло возьмем. Тамошняя медь — самая дешевая. Но ведь этот остров — настоящее разбойничье гнездо. Там два десятка князей поделили земли и грабят всех, кто плывет мимо.

— Два десятка — это гораздо лучше, чем один, — пояснил я и показал на парня с девушкой. — Это кто?

— Это Анхер. Искусный строитель, скульптор и камнерез, — гордо выпятил тощую грудь Кулли. — А это его невеста, господин. Пришлось сначала ее украсть, иначе он нипочем сюда ехать не хотел.

— Это вы хорошо придумали, — одобрительно кивнул я. — А чего он понурый такой? Вы ему рассказали, что его ждет большое будущее?

— Рассказали, господин. Только девка эта — настоящая язва, — доверительно сказал Кулли. — Она из него уже всю душу вытрясла. Она из богатой семьи, а он простой мастер. Он ей не ровня. Требует, чтобы он ее домой отправил. У нее там жених есть.

— Понятно… — протянул я. — Дайте угадаю. Бедный паренек втрескался в богатую красавицу, вы ее украли, а он, чтобы ее спасти, сбежал из страны и теперь готов служить кому угодно. Она хочет домой, а он нет, потому что иначе не видать ему любовь всей его жизни как своих ушей. Еще и киркой в каменоломнях помахать придется за побег. Так?

— Так, господин, — удивились они моей понятливости.

— Переводи, — вздохнул я и показал египтянам, чтобы подошли.

Пара приблизилась и остановилась, опустив глаза вниз. Дрессированный народ, тысячелетиями приучен к покорности высшим. Правда, девчонка все равно разглядывает меня, умудряясь смотреть сквозь густые ресницы. Хорошенькая, как фарфоровая кукла. И одета богато, в расшитое платье с тончайшей плиссировкой. Грязное, правда все, ну так они в пути были не одну неделю. Что ж, парня можно понять. Девчонка необыкновенно хороша.

— Мастер Анхер! — сказал я. — Слухи о твоем великом умении дошли даже до наших земель. Боги открыли мне, что только ты сможешь построить храм Морского владыки, которому будут молиться тысячи людей со всего Великого моря. А еще они открыли мне, что ты станешь очень богат и знаменит, как архитектор Имхотеп, построивший первую пирамиду. Пока ты получишь собственный дом и жалование серебром, но это только начало. Я предлагаю тебе должность Великого строителя (это я брякнул первое, что в голову пришло). Ты принимаешь ее?

— Да, господин! — низко склонился парень.

— Тебе понадобится жена, — продолжил я. — Неприлично такому важному человеку жить в одиночестве. У меня есть несколько подходящих девиц на примете. Они хорошего рода, и за них дают богатое приданое. Выбери сам ту, что тебе по нраву.

— У него уже есть жена! — возмущенно посмотрела на меня египтянка. — Господину, наверное, не сказали об этом!

— Не сказали, — подтвердил я. — Тогда запомни, женщина! В нашей земле боги Египта не имеют силы. У нас нет разводов, а жена послушна своему мужу. Он вправе наказать ее, если она не проявляет должного почтения.

— Да, господин, — она испуганно посмотрела на меня и проглотила тягучую слюну.

— Ты, наверное, захочешь написать письмо своему отцу и матери? — спросил я ее. — Они ведь волнуются. Пиши, и оно попадет в Пер-Рамзес уже со следующим кораблем.

Девочка! Она самая обычная девочка, просто избалованная донельзя. Рыдает, уткнувшись в плечо своему новому мужу, а он гладит ее по голове, как маленького ребенка. Ну, что же, теперь это его собственные трудности. Он объявил свою цену, а мы ее заплатили. Пусть теперь сам мучается.

— Я в восхищении, царственный, — едва слышно прошептал Кулли. — Я уж боялся, что не довезем его до места. Думал, парень бросится в воду по дороге. Эта девчонка — настоящее сверло.

— Передай ему, что если он не построит мне храм, я отошлю их обоих домой, — ответил я. — Порознь. Он приступает завтра. И начинай учить его нашему языку.

Анхер пришел ко мне уже через неделю, притащив с помощью трех человек свой проект, поставленный на сколоченный из досок щит. Слепленная из глины модель храма не впечатлила меня вовсе. Анхер не услышал меня и сделал то, что видел множество раз в своей жизни: тяжеловесный египетский храм, где всегда темно, как в подвале морга. Лес толстых колонн скрывает пространство, да только нет у меня этого пространства. Храм у меня получится по египетским меркам крошечным, а потому вся красота его будет не изнутри, а снаружи.

— Смотри! — сказал я, положив на стол кусок камня, и Кулли залопотал на незнакомом языке. — Вот мрамор. Его добывают на соседнем острове, и он хорошо обрабатывается резцом. Тот храм, что хочешь сделать ты, нужно строить огромным, и тогда он станет внушать трепет всем, кто войдет в него. В наш храм позволено входить лишь избранным. У нас слишком мало места, и все богослужения будут вестись на улице. Мрамор может дать нужную легкость, а это совершенно необходимо для святилища, которое увидят с моря все проплывающие корабли.

Я взял серебряный карандаш и папирус, и несколькими штрихами обозначил классический портик с колоннадой. А потом то же самое в разрезе, со статуей в наосе.

— Я сделаю, господин! — склонился мастер, и эти слова я понял даже без перевода.

Анхер и впрямь оказался неглупым парнем. Он с лету понял, что такое акведук, замковый камень, и как с помощью арки облегчить вес конструкции. А еще сегодня утром я показал ему, как из вулканического песка, извести и морской воды делать бетонные блоки любой формы. А потом показал прялку с ножным приводом и модель водяного колеса. Мне кажется, я уже могу преспокойно отослать его ненаглядную Нефтер домой, и он этого даже не заметит. Он увлечен новым знанием.

А вот мне позарез нужен храм. Он сделает остров Сифнос священным, а меня — настоящим повелителем моря, признанным самими богами. Без этого я не смогу подняться над другими царями, которые с остервенением голодных волков рвали на куски остатки этого несчастного мира.

В то же самое время. Микены.

Феано пыталась сопротивляться, но приказ царя Менелая обсуждению не подлежал. При первых же признаках опасности юный царевич должен быть укрыт в цитадели Микен. И Феано вместе с ним, раз уж она его мать. Страшные времена наступили для царств Пелопоннеса. Как только самые сильные и храбрые ушли за море, на утлых лодчонках переплыли коринфский залив дикари-дорийцы и начали опустошать северо-запад. И вроде бы это далеко от Спарты, но, с другой стороны, что там того Пелопоннеса. До любого города пять дней пути. Как только в Спарту пошли беглецы из Арголиды и Аркадии, управляющий, оставшийся на хозяйстве, посадил Феано, маленького царевича и одну-единственную рабыню в повозку, запряженную ослами, дал в сопровождение два десятка воинов и отправил под защиту микенских стен. Возражений Феано никто даже слушать не стал.

Так она и оказалась здесь, во дворце, из которого с таким трудом сбежала. Надо сказать, приняли ее с холодком. Электра, бывшая хозяйка, только фыркнула презрительно и отвернулась. Царица же Клитемнестра и царевна Хрисотемида даже словом ее не удостоили, глядя на бывшую рабыню как на пустое место. Родственные связи с тираном Энеем для них не значили совершенно ничего. Приблудный дарданец в этом месте считался наглым, безмерно везучим выскочкой, которого скоро прихлопнут как муху. Так Феано осталась в оглушительной тишине одиночества. Для рабынь она была одной из них, неведомо как выбившейся в люди, а для знатных баб — невольницей, выкупленной родней и взятой из милости в наложницы. Рабыни ее ненавидели, а знатные дамы презирали, и Феано была готова выть от тоски. Да и этот дворец так пропитался болью и скорбью, что это ощущалось почти физически. Царица Клитемнестра каждый вечер выла в своих покоях, словно раненая волчица, и приносила одну жертву за другой, поминая убитую дочь.

Небольшая хитрость Феано не привела к тому результату, на который она рассчитывала. Царевна Ифигения приняла смерть на жертвенном камне, и ахейское войско все равно отправилось в поход. Правда, с большим опозданием, потому что впустую прождали критян, которые на войну так и не явились.

— Вот ведь незадача какая! — думала Феано, которая не испытывала ни малейших угрызений совести. Скорее ее расстраивал срыв собственных планов, чем гибель невинной Ифигении. Ну, подумаешь, какая-то смерть! И, во-первых, это не она девчонку на алтарь потащила. Ее собственный отец жизни лишил. А во-вторых, люди в этом дворце каждый день мрут. Кто будет убиваться по какой-нибудь рабыне, которая сорок лет сучила нить в царских мастерских? Да никто! Зароют в землю и забудут тут же. Или сожгут тело на костре, как на севере водится. Каменной гробницы и поминального пира уж точно не удостоят. Так размышляла Феано, валяясь в крошечной комнатушке, которую ей выделили от царских щедрот.

— Не получилось у меня ничего. А ну как Менелай назад явится и законную жену привезет. Вот тогда я горькими слезами умоюсь.

Мегапенф лежал рядом и лениво теребил ее грудь. Мальчишке уже больше года, он бегает так, что не догонишь, и особенных хлопот ей не доставляет. Феано жертвы принесла Великой Матери за свое счастье. Уж очень она хорошо помнит крикливых выродков мачехи своей, которые отравили все ее детство.

— Ма! — сказал сын, который проснулся и смотрел на нее ясным чистым взглядом. — Ма! Ма!

Он бросил грудь и слез с кровати. Ему надоело лежать, а неуемная энергия требовала выхода. Феано знала, что сейчас будет. Либо мальчишка набегается, поест и ляжет спать, либо будет мучить ее всю ночь, не дав сомкнуть глаз. Она встала и притянула его к себе.

— Подожди, мой царевич, — сказала она. — Мама оденет тебя как подобает.

Она никогда не позволяла себе вольностей. Тут, где дети бегали голышом, пока на причинном месте не начнут волосы расти, ее сын ходил в крошечном хитоне, перевязанном пурпурным пояском. Ни у кого не должно возникнуть ни малейших сомнений, кто это такой. И кто такая она сама, мать будущего царя. Она призадумалась на мгновение и тут же была наказана за это. Мегапенф, тут же почуяв, что хватка матери ослабла, вывернулся подобно умелому борцу и бросился прочь, оглашая коридоры дворца радостными воплями.

— Да как же! — расстроилась Феано, в руке которой остался поясок. — Сыночек! Вернись! Мама оденет тебя.

Последние слова она говорила уже в пустоту, потому что малыш скрылся в переходах, убежав куда-то на царскую половину. Феано повернулась к рабыне, которая стояла рядом с видом полнейшего равнодушия, и сказала:

— Пиерис, пойдем искать маленького царевича. Если найдешь его первая, приведи назад. Я должна его одеть.

Феано торопливо пошла по коридорам, выложенным из серого шершавого камня. Здесь было не так нарядно, как в мегароне. Не было ни фресок, ни инкрустаций цветными вставками, ни резных колонн. Тесаный известняк и ткани, которыми затягивали стены в покоях царицы и ее детей. Она остановилась, чтобы пропустить делегацию каких-то мужей, на шеях и запястьях которых тускло блестело золото. Те вошли в покои царицы, а Феано так и застыла у двери, делая вид, что у нее развязалась сандалия. Она, проходившая босой всю жизнь, теперь никогда не выходила без этой обуви, сплетенной из синих и красных полосок кожи.

— Госпожа! — услышала она разговор за дверью. — Царь Эгисф шлет вам свой привет. Мы присланы им для встречи с тобой.

— С каких это пор бродяга стал царем? — послушался презрительный голос Клитемнестры.

— С тех самых пор, как Ахайю стало некому защитить, — спокойно ответили ей. — Дорийцы царя Клеодая громят север и уже подошли к городам Аркадии. Мы слышали, они уже до самых Микен доходили. Он пришел сюда с несколькими сотнями, но теперь с той стороны коринфского залива к нему плывут все новые и новые воины. Потому что он побеждает.

— Микен им не взять! — резко сказала Клитемнестра.

— Может, и не взять, — рассудительно ответил тот же мужской голос. — Да только всю округу они уж точно разорят вчистую. Ни поля несжатого не оставят, ни овцы, ни козы, ни осла. Голод непременно наступит в следующем году. Сильного войска в Арголиде нет. И четвертой части от прежнего не выставите.

— А у твоего царька войско есть? — в голосе Клитемнестры слышалось все то же ледяное презрение.

— Царь Эгисф привел пять сотен воинов из Додонии, — ответили ей. — И по пути к нему присоединились многие. Фивы и Коринф уже вступили в союз с ним. Они хотят унять разбушевавшегося Клеодая. У того откуда-то появилось много хорошего оружия, госпожа. И это оружие из железа.

— На Сифносе делают такое, как я слышала, — раздался задумчивый голос царицы, — у хеттов и у иллирийцев севера[7]. Странно, откуда у Клеодая появилось столько серебра и скота, чтобы купить его.

— Мы этого не знаем, госпожа, — ответили ей. — Но царь Эгисф уже вступил в борьбу с дорийцами, и знать народа ахаёй склонна поддержать его. Иначе нашу землю разорят дотла. Мы считаем, что поход за море был неразумной идеей, но теперь что сделано, то сделано. Нам надо спасать свои поля и свой скот. Там, где проходит войско Клеодая, не остается вообще ничего. Они жгут все на своем пути. Им не нужны тонкие ткани и расписная посуда. Им не нужны резчики и ювелиры. Они с удовольствием забирают красивые вещи, но тут же режут тех, кто их сделал. Они пришли не для того, чтобы забрать эту землю себе. Для этого у них слишком мало сил[8]. Они пришли, чтобы разорить нас. И я вас уверяю, госпожа, у них это отлично получается.

— Знать Ахайи поддержит царя Эгисфа? — голос царицы едва заметно дрогнул.

— Знать поддержит даже владыку Тартара, если он выбросит дорийцев с наших земель! — раздался густой бас, который до этого Феано не слышала. — У нас нет ванакса! Того, кто клялся нас защищать. Он бросил свою землю и поплыл за море, чтобы спасти блудную жену брата. Он соблазнил воинов богатой добычей и увел почти всех, кто мог держать оружие. А нам плевать на жену Менелая! Пусть живет с кем хочет, раз муж ей немил. Почему наши земли должны терпеть разорение?

— Передайте царю Эгисфу, — сказала после раздумья Клитемнестра, — что отряд микенцев присоединится к его войску. А если он выбросит дорийцев из наших земель, Микены откроют ему ворота без боя.

— Царь Эгисф требует твоей руки, царица, — послышался все тот же густой бас.

— Если он победит, — спокойно ответила Клитемнестра, — то он ее получит. И мою руку, и трон в Микенах. Так и передай своему царю, Левкаст.

Феано, которая позабыла уже про маленького сына, стремглав помчалась по коридору, пока ее не заметили. В ее хорошенькой головке мысли выстраивались в четкую цепочку, как и всегда, когда ей что-то грозило.

— А ведь эта сука, царица наша, не простила муженьку смерти дочери. А раз так, то непременно кровь польется с обеих сторон. А чья польется кровь? Да кровь царей, конечно! И их сыновей тоже! Никому лишние наследники не нужны. Да еще и такие, на которых кровная месть повиснет. Эгисф отца Менелая убил, а потом Менелай в отместку отца Эгисфа зарезал. Что сделает Эгисф с сыном моим? Да убьет тут же. А если Агамемнон вернется? Ведь он точно докопается, кто воинам о пророчестве рассказал. Тогда сын мой жив останется, а меня на куски порежут и воронам скормят. Вот ведь семейка! И угораздило же меня от такого мужика сына родить. А, с другой стороны, цари не ягоды, на кустах не растут. Спасибо, что хоть такой подвернулся. Да что же мне, бедной, делать? Бежать отсюда надо! Вот что!

Феано остановилась, понимая, что уже выскочила из дворца на улицу. Она оглянулась по сторонам, но куда бы ни упал ее взор, виднелись только высокие стены, сложенные из гигантских глыб. Перелезть через них нельзя, Микены стоят на отвесной скале. И ворота сюда ведут только одни, и они охраняются стражей день и ночь.

— Да как же сбежать-то отсюда? — мучительно размышляла она. — И самое главное, когда я сбегу, что буду делать дальше?

На эти вопросы у нее ответа не было. Феано вздохнула и зашла во дворец. Надо найти сына. Время у нее еще есть, она обязательно что-нибудь придумает.