Троя. Пепел над морем

Глава 4

В свои двадцать пять Анхер добился немыслимого. Он стал ими-ра нехену, «надзирающим за ремесленниками», его сердце пело от радости так долго, что сменилось несколько новых лун. Все эти годы он вставал с рассветом и бежал на стройку, чтобы самым первым приступить к работе. Он верил в свою судьбу.

Анхер начал простым каменщиком, но уже через два года его старания заметили и возвысили до должности ими-ра, «надзирающего над рабочими». Конечно же, отец замолвил за него словечко, серьезно облегчив его путь наверх. А еще через два года он забрал его к себе, начав обучать своему мастерству. Нечего сыну такого человека трудиться на черной работе, когда уже постиг ее. Отец Анхера — уважаемый мастер, кехену, что значит «тот, кто высекает». Он резчик по камню, один из лучших. Отец сказал ему тогда:

— Сын мой! Ты научился готовить основание и класть кирпич, потом ты научился размечать место под будущую стройку и читать папирусы, на которых ученейшие жрецы наносят чертежи дворцов и храмов. Ты знаешь, как построить дом так, чтобы кровля не упала на голову живущего там. Но теперь ты должен заменить меня, ведь я старею. Высечь статую не так трудно. Если она большая, то прощает ошибки. Но коли ты взялся наносить письмена на отполированную умелыми мастерами стену, то ошибиться нельзя никак. А уж если ты испортишь работу при начертании высочайшего имени, то медные рудники станут твоим наказанием. Вот до чего важно наше ремесло!

Анхер трудился несколько лет вместе с отцом и старшими братьями, и однажды случилось истинное чудо. Сам господин имери-кау, надзирающий над стройкой нового крыла царского дворца, изволил заметить его безупречную работу. Он вызвал Анхера к себе и говорил с ним с самого утра и пока солнце не встало в зенит. Видимо, он остался весьма доволен услышанным, потому что из его покоев Анхер вышел помощником господина, носителем гордого звания ими-ра нехену. С тех пор молодому мастеру нечего стало хотеть. Он был скромен и разумен, а потому понимал, что эта должность для него подарок судьбы, счастливая случайность, которая никогда больше не повторится. Нужно отнести жертвы в храм Тота и молить его за полученное, не желая несбыточного. Анхер так и делал неделю за неделей, месяц за месяцем, исполняя свою работу с безупречным старанием. Но тут он увидел ее.

Нефрет, так звали дочь господина имери-кау. Это слово значит «красивая», и девушка в полной мере оправдывала свое имя. Ее матовая, почти прозрачная кожа и точеные черты лица снились Анхеру каждую ночь. Она была совершенством, и он не мог отвести взгляд от девушки, когда встречал ее на рынке, покупающей зелень. Надо сказать, эти встречи не были случайностью. Анхер часами слонялся по базару, чтобы увидеть ее, и совсем скоро она начала узнавать его и улыбаться лукаво, стараясь, чтобы не увидела служанка. А потом Анхер заметил, что она стала одеваться нарядней, чем нужно для похода на рынок, и даже краситься ярче. Да, он ей нравился, но жениться на Нефрет — нечего и думать! Знатный жрец Тота никогда не отдаст свою дочь за простолюдина.

Анхер страдал. Страдал так, что это стало заметно посторонним. Господин имери-кау вызвал его и прямо спросил, в чем дело. И тогда он решился и попросил руки той, кого полюбил больше жизни. И как он в тот день не вылетел со службы? Одни боги это знают! Господин имери-кау разгневался не на шутку. Оказывается, Нефрет чуть ли не с рождения обручена с сыном одного вельможи, и сейчас все дело в брачном договоре. Семьи торговались за отступное, которое муж должен будет выплатить ей в случае развода, и за долю общих детей в имуществе, если он вдруг решит взять вторую жену. Но дело уже шло к завершению. Не пройдет и полугода, как Нефрет переедет в дом жениха.

Анхеру не с кем было поделиться своим горем. Ни отец, ни мать, ни братья не поняли бы его. Любовь? Какая еще любовь? Не может быть любви между дочерью богатого жреца и сыном камнереза. Это же просто невозможно! Для этого бедняк должен быть усыновлен знатным родом или возвышен самим фараоном. Иначе это становится противно принципам Маат, высшей справедливости и гармонии. Богатая женщина, вводя в дом бедняка, понапрасну растрачивает имущество рода. А это Исефет, хаос, противный богам.

Высокие истины Маат не могли успокоить парня, и он поделился своим горем с чужеземцем, с которым сдружился самым странным образом. Анхер и сам не понял, как оказался тогда с ним за одним столом и с кубком в руке. Он пил непривычный хмельной напиток и вываливал на худого, похожего на скелет вавилонянина все свои горести. Купец оказался прекрасным собеседником. Он за все время застолья и пяти слов не сказал, лишь всплескивал руками и охал в нужных местах. А потом он предложил Анхеру уехать далеко-далеко, в неведомые страны, где нет власти богов Земли Возлюбленной. И там он сможет забыть про свою потерю и выбрать красивейшую из женщин, которая скрасит ласками его грусть. Но Анхер отказался. Ему незачем уезжать. Он примет свою судьбу со смирением, как и подобает верующему в богов египтянину.

— Наверное, ты преувеличиваешь, — сказал тогда вавилонянин. — Я не верю, что бывают такие волшебные красавицы. Тебе просто нужно сходить к блудным девкам, парень. Ты выпустишь наружу то, что сдавливает твои чресла, и она окажется самым обычным воробушком, каких сотни.

— Нет, что ты! — горячо спорил мастер. — Это же Нефрет! Дочь самого господина имери-кау! Все наслышаны о ее красоте.

Прошла неделя, и жизнь снова потекла своим чередом. Работа, дом и посиделки с вавилонским купцом, который обладал необыкновенным умением слушать. Анхер хвалился работой, а когда напивался, снова переходил на предмет своей страсти. А потом случилось это.

— Господин имери-кау! — низко склонился он в тот день перед высоким начальством. — Какие будут указания на сегодня?

— Моя дочь! Отрада моего сердца!

Господин Начальник Работ как будто постарел на десять лет. Его лицо осунулось, а парик был растрепан. И даже краска, которой он подвел глаза, расплылась уродливыми потеками. Господин имери-кау плакал, не стесняясь. И он не мог сегодня говорить ни о чем другом.

— Госпожа Нефрет? — у Анхера даже голова закружилась. — Она заболела?

— Ее украли, — с горечью ответил жрец. — Она ушла на рынок и пропала по дороге. Люди видели ее едущей в носилках, окруженной чужаками. Все подумали, что это ее охрана! Никому и в голову не пришло ничего дурного, а ведь у нее не могло быть ни носилок, ни свиты! Наша семья не входит в число тех, кому это дозволено. Великие боги! Это же Пер-Рамзес! Тут стража на каждом углу, а чужеземцы, пришедшие из Великой Зелени, уже разбойничают прямо в столице! Куда смотрит хатиа? Моя девочка…

И жрец заплакал навзрыд, как будто забыв, что говорит с человеком, который стоит куда ниже на лестнице жизни, чем он сам. Видимо, он знал, что сможет разделить с этим парнем свое горе.

— Да как же! — Анхер вышел из покоев господина на подгибающихся ногах. — Как же так! Нефрет! Моя Нефрет!

В тот день купец Кулли нашел его сам. Он уже распродал весь свой товар и собирался отплыть домой. А как можно отплыть, не попрощавшись с другом? Так он тогда сказал.

— Пойдем, Анхер! Выпьем вина! — худое, похожее на череп лицо, расплылось в улыбке. — Я уже на рассвете уплыву на Кипр, а потом домой.

— Не пойду, — замотал головой парень.

— Что случилось? — участливо спросил Кулли. — На тебе лица нет.

— Нефрет! — горько понурился Анхер. — Ее украли!

— Кто украл? Когда? — изумился купец.

— Чужеземцы! Они увезли ее на корабле! — и мастер рассказал все, что услышал от безутешного отца.

— Это данайцы были, — со знанием дела ответил купец. — Больше и некому. Я сам видел, как вчера их корабль вышел из порта. Они часто воруют женщин, когда уходят торговать. Эти люди — сущие разбойники. На рынок в Энгоми повезли, не иначе.

— Энгоми? — тупо посмотрел на друга Анхер. — Это на Кипре? Ты же туда плывешь?

— Ну да, — кивнул Кулли. — Я же тебе говорил. Его осаждают сейчас, а потому пленников продают сотнями. Если найти общий язык с этими негодяями, можно хорошо заработать.

— Помоги мне! — с неистовой надеждой посмотрел на него Анхер. — Помоги мне выкупить ее!

— А у тебя есть столько серебра? — удивился Кулли. — Если она так красива, как ты говоришь, за нее могут попросить три, а то и все четыре мины серебра. Пятнадцать-двадцать дебенов по-вашему.

— Двадцать дебенов? — побледнел Анхер. — Так много? Я схожу к ее отцу! Он найдет серебро!

— Конечно, сходи, — благожелательно кивал Кулли. — Съезди без высочайшего дозволения на Кипр, брось свою работу, а потом вернись назад с чужой невестой. Ее жених будет очень тебе благодарен. Наверное, он даже словечко за тебя замолвит, чтобы стражник на медных рудниках бил тебя чуть меньше, чем остальных.

— Да что же делать мне? — обхватил голову Анхер. — Слушай, Кулли! Выкупи ее для меня! Я что-нибудь придумаю! Я верну! Я все тебе отдам!

— Да где ты возьмешь такую гору серебра, парень? — с сомнением посмотрел на него купец. — Простому камнерезу вовек столько не заработать.

— Ты же сам сказал, что царю Сифноса нужен строитель и скульптор! — с безумной надеждой посмотрел на него парень.

— Ну да, говорил, — кивнул Кулли. — Только не знаю, подойдешь ли ты ему. Он храм своему богу строит. А еще хочет статую изваять.

— Я все сделаю! — вцепился в его хитон Анхер. — Я все что угодно построю! Клянусь своим посмертием!

— Э-эх! — с сомнением посмотрел на него купец. — Ну, ни в чем я другу не могу отказать. Ладно, приходи в порт завтра до рассвета. Найдешь лодку и подплывешь к моему кораблю. Спрячу тебя среди мешков с зерном. Не опаздывай, парень! Иначе я уйду без тебя, и твою девчонку продадут какому-нибудь князю для утех.

— Я приду, — сжал губы Анхер. — Всеми богами клянусь…

Как оказалось, увезти из Египта хоть что-то совсем непросто. Проклятые портовые писцы вынули из Тимофея всю душу. Ведь на каждый корабль выдавался Уджат-несут, царский указ, дозволяющий вывоз зерна. Писцы в порту составляли Шес, опись груза с указанием количества и качества товара, а сам корабль получал Имет — лист папируса, где указывали маршрут, имя капитана корабля и всех сопровождающих лиц. Каждый лист был в отметках от печатей чиновников, которые они носили на пальце в виде перстня или на шее, на витом шнурке. После проверки каждой печати, которые портовый писец только что не обнюхивал, сравнивая с образцами оттисков, начиналось самое веселое. Весь товар взвешивали у причала на царских весах, и не приведи боги, если вместо зерна сорта шедет, обычного, ты везешь неджес, отборное. Еще хуже, если зерна будет меньше или больше заявленного. Могут и груз отобрать, и огромный штраф наложить, и даже палок всыпать. А еще муки Тартара покажутся раем, если потерять глиняную печать, которую вешают на каждый мешок. Но вот ты прошел всех писцов, получил нужные печати и взвесил товар. После этого стража обыщет трюмы, личные вещи и даже проткнет мешки длинным щупом в поисках контрабанды. В общем, к концу этого дня у Тимофея даже глаз начал дергаться, а купец Рапану ведет себя как ни в чем не бывало. Оказывается, им сильно повезло. Если бы зерно было храмовым, то им пришлось бы получить еще несколько папирусов с разрешением на вывоз.

— На весла, бездельники! — заорал Тимофей, видя, что корабль Рапану уже скрылся вдали. Он немного подождет, у него по дороге будет неучтенный груз, за который в Египте полагается лютая казнь[5]. Какая-то девчонка, стоившая целых три мины серебра.

— Как все прошло? — спросил афинянин, когда из зарослей камыша к ним подплыла лодка с двумя перепуганными женщинами, у горла которых держали нож.

— Сделали все, как ты сказал, старшой, — кивнули парни. — Посадили в носилки и притворились, что мы эту сучку богатенькую охраняем. Никто и глазом не повел.

Это было весело, и Тимофей давно так не хохотал. Все-таки Рапану — это голова. Вон чего удумал! Двое его воинов служили раньше в шарданах[6], потому-то он и брал их с собой. Ведь без людей, знающих местную речь, даже таможню не пройти. А сами зазнайки египтяне не опускаются до того, чтобы учить варварское бормотание. Этих-то ребят он и пустил вслед за девчонкой и ее служанкой, чтобы проследили за ними от самого дома и до того момента, когда они выходили с рынка. Все получилось просто. Красотке пообещали порезать лицо, а ее служанке — выпустить кишки и набить в брюхо грязи, если они хотя бы пикнут. Они и не пикнули и, трясясь от ужаса, сделали все, что им велели. Их посадили в лодку, которая ждала у берега, и увезли в заросли тростника, которых в Дельте Нила видимо-невидимо.

Тимофей сплюнул за борт, меланхолично посмотрел на то, как его плевок исчезает с поверхности мутной нильской воды, а потом заорал.

— Чего гогочем? Девку в трюм! Знаете, как тут простолюдинов казнят?

— Как? — с любопытством спросили гребцы.

— С затеями! Вот как! — важно поднял палец Тимофей. — Их крокодилам скармливают! Поплыли быстрее! Того и гляди за нами погоню пустят!

Перспектива быть съеденными крокодилами была оценена правильно, и вскоре тридцативесельный корабль стрелой мчался по речной глади. Ну, как мог, так и мчался. Купеческая же лохань с круглыми бортами, а не длинный и узкий кораблик, на котором парни привыкли пиратствовать. Тимофей спустился в трюм, где две бабы выли в голос, размазывая по лицу дурацкую краску, которой египтяне зачем-то обводят свои глаза. Служанке лет под сорок, старуха уже морщинистая. Она Тимофея не заинтересовала. А вот девчонку он разглядел более внимательно. Она была хороша, и даже потеки туши на лице не могли скрыть нечеловечески правильную красоту и нежную, почти прозрачную кожу. Худовата только, с небольшой острой грудью, которую она изо всех сил пытается спрятать, старательно сутуля тонкие плечи.

— Главк, переводи! — рявкнул Тимофей, низ живота которого наливался звериным желанием. А ведь он поклялся, что девка нетронута будет. Вот проклятье!

— Говори, старшой! — воин из бывших шарданов спустился в трюм и сел на мешок с зерном.

Им есть что обсудить, ведь уплыть из порта Пер-Рамзеса — это совсем не значит, что ты уже сбежал из Египта. Это ведь восточный рукав Нила, граница с Ханааном, откуда идет одно войско морского народа за другим. Тут даже с собаками чужаков ищут. Устье рукава охраняют и малые корабли-разведчики «тешен», и многовесельные «кебенет», набитые до отказа лучниками. И через узкие протоки Нила не пройти, там спрятаны засады стрелков. Тут же подадут дымовой сигнал, и на выходе тебя будет ждать целый флот, который сожжет твои паруса огненными стрелами, крючьями вытащит корабль на мель, а потом перестреляет всех к эриниям. Раненых добивать не станут, их прямо на берегу посадят на кол, для услаждения взора проплывающих купцов. Или сначала утопят, а потом посадят на кол. Тут давно разучились понимать шутки. Но три мины серебра — это три мины серебра. Двадцать обычных баб можно купить за такую гору колец. Что бы и не рискнуть.

— Слушайте меня внимательно, — Тимофей придавил несчастных свирепой женщин тяжестью взгляда. — На корабль скоро поднимется воин вашего царя. Он осмотрит груз и документы. Вы будете лежать под грудой мешков и дышать через раз. Если вас услышат, то заставят разгрузить корабль. А для нас это верная смерть. Так вот, пока мои парни будут биться с воинами, я буду медленно резать вас на ленты. И когда нас возьмут, от вас не останется ни одного куска больше моего ногтя. И каждый этот кусок будет перед смертью страдать. Поняли?

Главк перевел, и служанка, мертвенно побледнев, часто-часто закивала. Она поняла все и сразу. А вот девчонка смотрела с такой растерянностью и обидой, что у Тимофея даже ненависть в груди вскипела, словно в котле. Он всей душой ненавидел таких девок. Богатых, гладких, выросших в довольстве и неге. Они даже помыслить не могли, что с ними случится что-то плохое. Сколько таких истошно визжало потом под Тимофеем, и не сосчитать.

— Ты что, сучка, не поняла? — заревел он и схватил ее за волосы, пытаясь запрокинуть голову. — А-а-а! Это еще что такое! Вот тварь!

Вычурная прическа волшебной красотки осталась у него в руках, а сама она оказалась совершенно лысой, обросшей коротеньким ежиком смоляных волос. Тимофей брезгливо отбросил парик в сторону, словно дохлую крысу. Он ведь и не знал о таких обычаях. Как-то и в голову не приходило спросить. Он свирепо посмотрел на Главка, который катался от хохота по мешкам с зерном и прорычал.

— Объясни этой дуре так, чтобы поняла, Главк! А потом засунь их под мешки! Иначе нами крокодилов накормят! Вот ведь стерва! Все желание сразу пропало! Тьфу! И как они с лысыми бабами спят? Чуть не сблевал!

Великий и славный Энгоми полыхал жарким костром. Когда они приплыли, все уже было кончено. Целая свора басилеев и командиров ватаг не собиралась мириться с тем, что кто-то считает себя умнее других. Небольшая торговля Гелона и его племянника закончилась навсегда вместе со страной Алассия, которая исчезла, как будто и не было ее вовеки. Стволом срубленного дерева вынесли ворота, а потом в город ворвались тысячи озверевших за месяцы осады воинов.

Кулли плыл вдоль берегов бывшей страны Амурру. Большой и сильный караван царя Сифноса не по зубам морским разбойникам. Совсем скоро они окажутся дома, лишь сделают остановку в Угарите, где оставят часть зерна и жалование воинов. Этот город понемногу приходил в себя, хоть там и десятой части прежнего населения не осталось.

Кулли смотрел на море и слушал один небезынтересный разговор, который прямо сейчас шел в трюме.

— Я помню тебя! — это говорила Нефрет. — Ты тот парень с рынка.

— Да, это я! Твой отец сказал мне, что тебя украли, и я последовал за тобой и выкупил вас из рабства. Я рискнул своей свободой и жизнью, чтобы спасти вас!

— Правда? — две женщины изумленно выдохнули. — Ты просто герой. Ты вернешь нас домой, к родным?

— Не верну! Я плыву на Сифнос. Царь этого острова предложил мне должность Хери-хесет, «главного мастера работ», и я буду служить ему.

— А как же я? — услышал Кулли возмущенный девичий возглас. — Я не хочу на Сифнос! Я даже не знаю, где это варварское место! Отвези меня домой! Отец заплатит тебе!

— Нет! Ты станешь моей женой! — послышался решительный ответ.

— Да ни за что! — взвизгнула девчонка. — Я тебя вообще не знаю, и у меня жених есть! У тебя есть дом? Сколько в нем слуг? Какое жалование будет платить тебе царь? Сколько у тебя земли? А сколько серебра? Сколько ты заплатишь мне, если мы разведемся? Ну, чего замолчал, олух? Язык проглотил?

Напряжение в трюме все нарастало, а Кулли наслаждался каждым словом из этой беседы, вспоминая свою прошлую жизнь и проклятую ведьму-жену. Кулли одинок, и это делает его счастливым. Он не женат, и не собирается брать новую жену. А для постельных утех у него рабыня есть.

— Да-а, парень! — улыбался Кулли. — Ты, кажется, еще не понял, во что вляпался. Как сказал наш ванакс Эней: бойся своих желаний, они могут сбыться. Любовь, говоришь… Ну-ну!