Троя. Пепел над морем

Глава 21

Аякс вышел из ахейского строя и, явно красуясь, поднял вверх свое копье. Он проревел что-то, и товарищи поддержали его согласным ревом. Царь Саламина — сильнейший воин здесь. Он несколько раз бился с самим Гектором, и тот всегда уступал ему. Машина, а не человек. И щит у него такой, что я его даже на руке удержать не смогу, не то, что биться с ним. Впрочем, у Аякса со щитом трудностей не было. Бицепс толщиной с бычью ляжку эту проблему решал на раз. В общем, что-то мне стало немного нехорошо…

— Сосруко, — негромко сказал я гостю с далекого севера, который в этом походе сам назначил себя командиром моей личной охраны. — Дай мне хорошую секиру. Я видел у кого-то из твоих сыновей. Ту, которая с шипом на обухе.

— Ты хочешь выйти на него с секирой, царь? — с сомнением произнес горец. — Я бы взял молот. Секирой его не убить. Это же не человек. Это горный дэв.

— Секиру, — приказал я. — И то копье, над которым ты недавно смеялся.

— Вах-х! — выдохнул кавказец и выдал тираду, в которой я уверенно опознал непереводимую игру слов, примерно одинаковую на всех наречиях этого мира. Почтенный глава рода сетовал на жизнь и был расстроен тем, что решил служить настолько недалекому господину. Я усугубил его страдания и снял свой доспех и шлем, оставшись в одних штанах, голым по пояс. Тут не выдержал даже Анхис, который стоял рядом. Отец вежливо, но в предельно матерной форме поинтересовался, какая муха меня укусила, и где именно эта муха живет, чтобы он обходил это проклятое место стороной.

— Мне не поможет доспех, отец, — устало посмотрел я на него. — Как ты не понимаешь? Любое попадание этого парня сломает мне кости. А если и не сломает, то уж точно собьет с ног. Мне сейчас нужна скорость. Я должен закончить с ним быстро.

— Закончить? — отец смотрел на меня так, словно хотел отправить на прием к психиатру. — Быстро? С ним?

— Да! — ответил я, взял пилум, надел щит на руку и засунул за пояс легкую секиру с хищным узким лезвием и шипом вместо обуха. Я давно ее приметил. Клевец, самый настоящий клевец! То, что нужно против бойца, закованного в бронзу. Кобанцы изготовили его уже здесь, когда столкнулись с воинами в доспехах.

Я встал напротив чудовищной бронзовой башни, не обращая внимания на вопли и свист, несущиеся с обеих сторон. Ахейцы глумились надо мной, а мое разноязыкое войско, напротив, глумилось над Аяксом. Елки-палки! А ведь мои даже не допускали мысли, что я могу проиграть! Для этих наивных детей природы я был чем-то вроде высшего существа, за которого воюют сами боги. А раз так, то вес и сила имеют не столь уж большое значение. Мне бы их уверенность.

— Бей первым, малыш, — презрительно бросил Аякс. — Что за копье у тебя чудное? Ты им погоняешь своего осла?

Это часть игры. Остроумие перед поединком ценится не меньше отваги. Судя по высоте лба, запас шуток у Аякса весьма ограниченный.

— Я ни разу в жизни не погонял осла! — ответил я. — Я ведь царь и потомок царей. Если бы я был вождем голодранцев с нищего острова, как ты, я бы точно знал, как это делать. Научишь?

Воины грохнули смехом, и даже цари заулыбались в бороды, пока Аякс ловил ртом воздух. Я едва достаю ему до подбородка, и невзирая на весьма приличную мускулатуру, смотрюсь рядом с ним словно синий советский цыпленок рядом с накачанным гормонами бройлером. Убого смотрюсь, сам понимаю.

— Бей первым ты! — крикнул я как можно небрежней. — А то все скажут, что я победил нечестно.

— Чего-о? — Аякс даже рот приоткрыл и побагровел, словно неизвестная здесь свекла. — Да ты… Да я тебя…

У него закончился словарный запас, а по рядам пробежала волна смеха. Мое остроумие оценили по достоинству и передавали от центра войска до его флангов. Отец схватился за голову, да и остальные мои командиры укоризненно нахмурились. Они не одобряли такого мальчишества. Думаете, я спятил, настолько рискуя? Да ничего подобного. Если у него останется копье, мне конец. Я просто не смогу сделать то, что хочу.

— Бросай свое копье, кабан! — крикнул я. — Или я тебя палкой поколочу! Той самой, который ты погоняешь ослов на своем островке.

Это было очень обидно, и Аякс взревел, с чудовищной силой бросив копье. Хорошо, что я снял доспехи, иначе уже превратился бы в бабочку из коллекции пионера-энтомолога. Я уклонился, и тяжелое, толстое древко с жутким шелестом пролетело мимо, пройдя вскользь по коже щита. Ну, теперь моя очередь, и я не стану стесняться.

Тяжелый пилум — это не копье. Это одноразовый дротик с железным наконечником в локоть длиной. При удачном броске он лишает врага щита, при идеальном — убивает его, несмотря на защиту. Пилум может насквозь пронзить предплечье, если попасть точно в центр. Его бросают почти в упор, метров с пятнадцати. Я подойду на восемь, я не стану рисковать.

Аякс сделает так, как делал всегда. Его щит не имеет себе равных, в нем килограммов двенадцать, а то и больше. Семь слоев воловьей кожи, обшитых снаружи бронзовыми пластинами. Хрен ты его пробьешь обычным копьем.

Я набрал воздуха в грудь и сделал то, от чего множество раз плакали мои кузнецы, забирая в перековку очередной наконечник. Я метнул пилум прямо в щит и пробил его насквозь. Судя по сдавленным ругательствам, я достал до тела самого Аякса, но доспех его защитил. Ругательства выражали скорее удивление, чем боль.

Пока он в недоумении тряс щитом, пытаясь вырвать застрявший дротик, я уже бежал в его сторону, вытащив из-за пояса секиру. Невероятная роскошь, изукрашенная цветочным орнаментом и странными зверюшками, отличалась еще кое-чем. На ней точно не сэкономили, как на мече Менелая. В бронзу этого топора положили ровно столько олова, сколько положено, и ни каплей меньше. Секира небольшая и легкая, а ее лезвие шириной три пальца. Больше не нужно, ей ведь не рубят дрова. Впрочем, мне лезвие не понадобится, ведь я перевернул топор обратной стороной, той самой, где торчал острый шип.

А пилум уже делал свое черное дело. Длинный наконечник из мягкого железа согнулся под собственным весом, дротик волочился по земле, а Аякс не мог сообразить, как же ему поступить. Прошли какие-то мгновения после броска, и этого времени ему явно не хватило для того, чтобы понять, что щит нужно отбросить в сторону. Это было совершенно невозможно, это противоречило всему, чему учили его с самого детства, и Аякс бестолково мотал туда-сюда левой рукой, пытаясь вырвать застрявшее оружие.

Я ведь не случайно бросал пилум с такого близкого расстояния. Я добрался до Аякса за два удара сердца, начав свой бег тогда, когда дротик был еще в полете. Я прыгнул на волочащееся в пыли древко и посмотрел прямо в растерянные глаза врага. Как бы он ни был могуч, но удержать щит не смог и открылся.

— Не ожидал? — выдохнул я и ударил секирой прямо в шлем царя Саламина, пробив его острым шипом.

Звериный рев раздался над полем, но Аякс, вместо того чтобы упасть, отбросил-таки в сторону щит и поднял над головой меч. Наверное, я ошибался с целью, и мозгов в его башке нет вовсе. Видимо, всю черепную коробку занимает сплошная кость. Ничем другим объяснить это было невозможно. Аякс с ревом взмахнул своим клинком раз, потом другой, рассекая воздух, словно лопасть вертолета, но он уже слабел на глазах. Черная кровь стекала по его щеке, а удары становились все медленнее и медленнее. Аякс покачивался, и лишь могучее здоровье еще держало его на ногах. Но вот он опустил меч и остановился. Глаза его затянула мутная пелена, и он уже не видел меня. Я прицелился и ударил в шлем еще раз, оставив застрявший топор в ране. Царь Саламина постоял так секунду и с металлическим грохотом упал лицом вниз. Оба войска заревели. Мои — в восторге, ахейцы — от разочарования.

— Пора выполнить наш уговор! — повернулся я к Агамемнону, который стоял молча и смотрел на тело поверженного гиганта расширенными глазами. Он до сих пор не мог осознать произошедшего.

— Я верен данной клятве, — сказал, наконец, микенский владыка. — Отдайте ему троянцев и отзовите наших из города. Война закончилась.

— Да хрен тебе! — буркнул я и пошел вглубь своего строя, который волнами расступался передо мной. Никто даже похлопать по плечу меня не смел, как водилось в таких случаях. Воины смотрели с немым восхищением.

— Элим! — позвал я своего брата. — Отойдем!

— Да, царь! — склонил голову тот, с кем я пас отцовскую скотину все свое детство.

— Скачи в Дардан, — едва слышно произнес я. — Они уйдут на рассвете. Пусть Палинур к этому времени приведет сюда биремы. Пусть утопит всех. Чтобы ни одна сволочь не добралась домой.

— А добыча? — не понял Элим. — Корабли же будут полны добра!

— Плевать, — ответил я. — То добро нам все равно не получить.

— Все исполню по слову твоему, государь, — склонил тот курчавую голову.

Только сейчас, когда ахейцы заперлись в своем лагере, пакуя чемоданы, я взглянул на Трою свежим взглядом. Нижний город, лежащий чуть в стороне, почти не пострадал. Жечь его бессмысленно, он же каменный, а грабить в нем нечего. Лавочники, рыбаки и мастеровой люд снова потянутся в свои дома, как только ахейцы уйдут. Вон, на стенах, толпится троянская чернь и жадно вглядывается в панораму порта, от которого зависит их жизнь. Завтра утром из города вывалит целая толпа, которая будет занимать свои дома, ну или то, что от них осталось. Даже те жилища, что все-таки умудрились спалить, восстановить несложно. Камня вокруг полно, глины тоже. А дизайнерских изысков тут не знают. Многим и до войны охапка тростника заменяла мебель. Бабы налепят из глины горшков и сковородок, а мужики сложат очаг и починят кровлю. Единственная проблема — это двери. Но и она решаема. Плетеный из лозы щит подвешивается на веревках, как на качелях. Вот, собственно, и все. На первое время сойдет. Уже через неделю никто и не вспомнит, что здесь прошла война. Мертвых похоронят и оплачут, и жизнь пойдет своим чередом.

Верхний город пострадал сильнее. Кое-где, особенно у ворот, дома основательно обчистили, но, судя по лицам горожан, все свое добро они притащили в царский дворец, где я его и нашел. Мешками и корзинами был заставлен даже мегарон. Впрочем, его освобождали с такой скоростью, что я имел надежду провести вечер в относительном покое. Никто из купцов не планировал хранить здесь свой товар дольше необходимого.

Вечером, когда на побережье Вилусы упала пронзительно-черная темнота, в пустом мегароне, откуда вытащили все мешки до единого, собралось все невеликое семейство, жалкие остатки потомков легендарного Троса. Я, Анхис, царевич Гелен, Элим, который уже считался полноценным аристократом, прошедшим свою войну, и Антенор как первый министр и свояк Приама. Ах да! С нами ужинают Кассандра и Гекуба, как представители гарема покойного владыки. Царица сидит прямо, словно проглотив аршин, и смотрит в одну точку, с большим трудом выходя из оцепенения. Она лишилась нескольких сыновей и мужа, и это сломило даже ее. Немолодая, но все еще красивая женщина в один день превратилась в старуху. Щеки пробороздили морщины, а густая грива волос цвета соли и перца стала совсем седой. Тела ее родных сейчас обмывают рабыни, умащивают маслами и заворачивают в саваны. Она прямо отсюда пойдет прощаться с ними и просидит там до самого утра, воя и царапая свое лицо.

— Что ты будешь делать с городом, царь? — осторожно спросил Антенор. — У царя Париамы остался всего один сын…

— Гелен! — окликнул я шурина, и тот вздрогнул, едва не выронив из руки лепешку, которую только что макал в соль. — Ты хочешь быть царем? Будешь биться на колеснице, водить войска в походы?

— Нет, это не по мне, — уверенно ответил тот, за что удостоился презрительного взгляда собственной матери.

— Тогда вопрос решился сам собой, — любезно ответил я Антенору. — Если ты заметил, я уже сижу на том месте, где сидел царь Париама, да будет легким его путь в Подземный мир.

— Ты сам станешь царем? — задумался Антенор.

— Я стану царем, — кивнул я, — но править здесь не буду. Я уйду на юг.

— Но тогда кто будет править Вилусой? — изумился Антенор, да и Гекуба посмотрела на меня изумленно. Она-то явно полагала, что я вприпрыжку побегу делать опись ее имущества.

— Ты! — показал я на самого Антенора. — Ты примешь титул наместника. Я подчиню тебе Вилусу, Дарданию, Лемнос и Лесбос.

— Дарданию? — изумленно посмотрел на моего отца Антенор.

— Я уйду на запад, — спокойно ответил Анхис. — Там добрые земли. Я заберу их под свою руку. Мой сын Элим пойдет со мной.

— Но зачем тебе это? — ни Антенор, ни Гекуба не могли понять, что происходит. — Ты ведь и так царь! К чему тебе новые земли?

— Скоро сюда хлынет вал фракийцев, — ответил я за него. — Проливы узки, их можно переплыть на лодке. Война сгонит с мест тысячи людей. И ни Дардану, ни Трое в новой войне не устоять. Ахейцы пришли и ушли, а переселенцы из Фракии будут искать себе земли для новой жизни. Мне нужны хорошие кони и мулы. Много! Там, куда уйдет мой отец, лучшие травы и полноводные реки. Через пять лет мы создадим такое войско, что никакое вторжение будет не страшно. Конные патрули будут беречь наши берега. Ни одна лодка не причалит без моего позволения, и ни один человек не ступит на наши берега. Только так мы сможем спастись.

— Те конные лучники? — задумчиво произнес Антенор. — Да, если их будет много, это серьезная сила. Я сам смотрел со стены, как вы били ахейцев. Удивительно, как никто не додумался до этого раньше. Просто ведь.

— Что будет со мной, моими дочерями и внуками? — спросила вдруг Гекуба.

— Ничего не будет, — пожал я плечами. — Ни с тобой, ни с потомством царя Париамы и его сыновей. Никого не станут убивать или ссылать, если ты имела в виду это. Его дочерей и внучек, вошедших в положенный возраст, выдадут замуж за достойных людей. Но здесь они не останутся. Всех жен, дочерей, снох и внуков царя Париамы я заберу с собой.

— Зачем? — Гекуба вышла из оцепенения и даже вперед наклонилась, впившись в меня острым взглядом.

— Мне не нужны смуты и возня за спиной, — честно признался я. — Матери будут плести интриги, подкупать здешнюю знать и лелеять мысль о том, что именно их дитятко достойно трона. А раз так, то мятеж неизбежен. И тогда мне придется перебить свою родню и племянников собственной жены. И, скажи на милость, дорогая теща, зачем мне допускать это?

— Но мы принесем клятвы… — нерешительно произнесла она.

— Забудь! Будет так, как я сказал! — оборвал я тещу и увидел, как в глазах Антенора заплясали веселые бесенята. Он явно наслаждался ситуацией, много лет мечтая поговорить с всесильной царицей так, как я сейчас.

— Да как ты…! — Гекуба задохнулась от возмущения, но Гелен, сидевший рядом с рассеянным видом, положил руку на ее плечо.

— Он прав, мама! Прекрати!

— И ты с ним заодно! — Гекуба резко повернулась, вновь облив сына презрением. — Слабак! Трус! Мои сыновья погибли как воины, только ты остался! Самый никчемный из всех!

— Он прав, — мягко ответил Гелен. — Новой войны нам не выдержать. Не фракийцы, так мушки придут сюда. Кто защитит нас? Я много лет наблюдал, как ты воевала с другими женами отца. Склоки у трона неизбежны, и кто-то из цариц непременно захочет вернуть независимость Вилусе и править при малолетнем сыне. Или внуке…

— Ты на что намекаешь? — зло посмотрела на него Гекуба.

— Мы не станем обсуждать это дальше, царица, — оборвал ее я. — Решение принято. Твой сын умен, и за это я ценю его. Он займет высокое положение в новом царстве. А вы вместе с семьей покойного царя поедете со мной. Собирайте вещи и рабов. Не больше пяти на каждую из жен.

— Ты не унизишь меня так! — Гекуба даже почернела от гнева. — Ты не посмеешь!

— Я бы взял больше народу, — развел я руками, — но у меня пока тесновато. Вы поплывете со мной. Это решено.

— Я никуда не поеду! — завизжала Гекуба. — Я…

— Ну же! — ободряюще произнес я. — Продолжай, я слушаю. Что ты? Погрозишь мне пальчиком? Кто и что может мне сейчас помешать, царица?

— Мне нечего больше здесь делать, — Гекуба резко встала, ожидая, что ее остановят. Не дождалась и вышла с высоко поднятой головой. Она все же умна, и не станет унижаться дольше необходимого.

— А ты не уйдешь вместе с матерью, о воистину дорогая моя сестра? — я с легкой улыбкой посмотрел на Кассандру.

Ее брови взлетели вверх в удивлении. Царевна пыталась понять, почему я сделал такой сильный нажим на слово «дорогая». Она поняла и посмотрела на меня растерянно.

— Я, пожалуй, останусь, мой царственный брат, — выдавила, наконец, она из себя, а потом несмело добавила. — Неужели оно того стоило?

— Надеюсь, — хмыкнул я. — Все же пришлось огромную кучу добра отдать. Аж душа с телом расстается, как подумаю.

В зале установилось неловкое молчание. Никто ничего не понял, кроме брата Кассандры, и теперь он рассеянно смотрел вдаль, пытаясь осознать, чем ему придется платить за подобную доброту. Остальные лишь старались осмыслить сказанное, но у них явно не получалось. Им и в голову не могло прийти, что эти двое стоят столько.

— Уйми царицу по-хорошему, — повернулся я к Антенору. — Твоя жена — сестра ей, вот и пусть пошепчется с ней по-родственному. Иначе я сошлю ее на какой-нибудь скалистый островок, где она закончит свои дни, разговаривая с козой.

— Уйму, — склонил голову Антенор.

— Государь! — в мегарон ворвался один из сыновей Сосруко, стоявший на страже. — Ахейцы уходить!

— Как ушли? — я даже привстал. — Но ведь ночь! Коня!!!

Я был на берегу уже через четверть часа. Произошло то, чего я не ожидал. Агамемнон просчитал меня, как ребенка, и ушел по темноте. Долго ли столкнуть корабль в море, если загрузил его засветло. Минут пять примерно. А потом полная луна тебе в помощь. Куда они пойдут? Скорее всего, на юг, вдоль берега, а потом растворятся в мешанине островов, где их нипочем не догнать.

— Упустили! — я ходил по загаженному берегу, пиная мусор, палки и обрывки забытых шатров. Корабли перегружены, и это барахло не стали забирать. А ведь мои биремы подойдут только на рассвете.

Вот так! Они ушли, оставив мне пустой берег и сотни остывших кострищ.

Я оседлал коня и оглянулся по сторонам. Ахейцы ушли, но, как оказалось, ушли далеко не все. Вон там горит огонь, и там, и там… А прямо ко мне идет Одиссей, приветливо помахивая кувшином с вином. Он явно хочет что-то обсудить.

— Поговорим утром, — сказал я царю Итаки. — Прости. Я сейчас слишком зол, чтобы вести серьезную беседу.

Одиссей оскалился понимающе и просто встал рядом. Я успокаивался понемногу. План Б. Всегда нужен план Б… Эту истину я давно уяснил, а потому подстраховался. Но все равно обидно, когда твои мысли читают как открытую книгу те, кого ты в глубине души презираешь, считая недостойным своей мудрости. Особенно резкий порыв ветра задрал полы плаща, пробираясь ледяными пальцами прямо к моему телу, и поднял вверх остывший пепел, который понес в сторону моря неряшливой серой тучей. Пепел над морем, вот и все, что осталось после этой великой войны.