Тьма на кончиках пальцев

Глава 13

— И что это значит? — спросил я, глядя на устало привалившегося к стене следователя.

Он головы не повернул, лишь скосил на меня глаза. Если бы он не обратил на мои слова внимания, если бы проигнорировал их целиком, или же еще раз постучал в дверь, я бы, наверное, промолчал. Но он посмотрел и это развязало мне язык.

— Что все это значит?

Я вытянулся на неудобном стуле, пытаясь хоть как-то размять затекшее тело. Я знал, что нельзя вставать без разрешения иначе можно получить пулю. Откровенно говоря, я в этом сомневался, но проверять не хотелось. Особенно? Учитывая то, как легко закипал Ласточкин.

— Вы, Глеб Сергеевич, о чем? — он повернулся ко мне, прислушался к звону ключей за дверью, и приподнял бровь, торопя меня продолжать.

— О вас. О том для чего вы приходили. Спросить меня пью ли я кофе? Умею ли плавать? Волочусь ли за юбками? Чего вы хотели, когда пришли? Зачем вы пришли? И что ваш визит значит для меня?

— Как минимум то, что Ласточкин вас больше бить не будет, — улыбнулся он.

— Отлично! Я этому рад! Нет, правда. Особенно же я рад, что теперь меня будет бить человек, так и не представившийся. Вы не дали ответа в моем доме, когда арестовывали отца. И ответа вы не дали ни мне, ни хозяйке дома. А ведь она вас прямо спросила. И здесь, сейчас, начиная разговор, вы тоже не представились. Должны были и просто как человек, и как дворянин, и как должностное лицо. Но вы этого не сделали. Но черт с вами и вашим именем. Вы пришли сюда зачем-то, и я очень сомневаюсь, что цель вашего визита узнать умею ли я плавать.

Ключ в замке проворачивался чудовищно медленно, со звуком от которого спина покрывалась потом, а тело начинало нервно дрожать. Секунда тишины и дверь скрипнула, приоткрылась на ладонь. В щели показалась усатое, раскрасневшееся со вчерашнего перепоя, лицо тюремщика. Измученный похмельем взгляд его уткнулся в человека в шинели. Тот мгновение думал, приняв решение, сделал знак рукой, тюремщик просиял, и дверь с лязгом захлопнулась. В замке заскрипел ключ. Так же резко, противно, наматывая нервы. Послышались тяжелые нечеткие шаркающие шаги охранника. И лишь когда они стихли человек в шинели повернулся ко мне.

— Глеб Сергеевич, — тяжело и вымученно вздохнул он. — Глеб Сергеевич, — вновь тяжелый вздох.

Он подошел к столу, взглянул на бумаги, протянул к ним руку, но брать не стал.

— Глеб Сергеевич, — опустившись на стул, проговорил он. — Все должно идти своим чередом. Мы можем ждать события, можем их торопить, или напротив, мешать им, но они произойдут ровно тогда, когда должны и не секундой раньше. Сейчас вы торопите события, и я понимаю почему. Нет, правда. Действительно понимаю. Я вас понимаю, хотя бы потому, что вы не понимаете ничего. За два дня в вашей семье арестовали троих. И всех троих разные ведомства. Я знаю, вы их не отличаете. Для людей, что никогда не сталкивались с нашей работой, мы все на одно лицо. И это верно. Все мы слуги правопорядка. Однако разница есть. Вашего отца арестовали мы, вас уголовная полиция, а вашу матушку политическая.

— Вы так прячете слово контрразведка?

— Если угодно, — кивнул он. — Но не совсем.

Он замолчал, сложил на столе руки лодочкой, прикрыл один глаз и посмотрел на меня.

— Это не важно, — устало произнес он. — Мы можем называть это ведомство как угодно, суть от этого не меняется. Вашу мать подозревают в связях с вооруженным подпольем. Но мы не станем сейчас говорит ни о ней, ни о причинах ее ареста, ни о том, кто ее арестовал или, кто отдал приказ.

Его слова резанули меня по сердцу. В каком смысле кто-то отдал приказ? Кто? Для чего? Я удивленно уставился на человека в шинели, а он, не обращая никакого внимания на мой открывшийся сам собой рот, продолжал:

— Вы правы, я пришел сюда не о сортах кофе с вами разговаривать. Я пришел сюда, посмотреть на вас еще раз. Вблизи и своими глазами. И я увидел все, что хотел.

Он замолчал и нахмурился, глядя, как меня покоробили его слова. Я словно вернулся в прошлое, в тот день когда к нам в гости приезжал некий господин в сером дорожном костюме, с коричневым кожаным саквояжем и призрачной темной змеей в коробке. Он тоже задал мне пару вопросов, а затем сказал, что видел достаточно. Но не слова заставили меня вздрогнуть, интонации. Интонации и голос, если бы я не смотрел на человека в шинели, если бы не видел, как шевелятся его губы, я бы решил, что сюда пробрался тот самый Аксаков.

— Рад за вас, — прохрипел я.

— На вашем месте, я бы и за себя порадовался, — усмехнулся он. — За этой дверью нас с вами ждет женщина. Зовут ее Светлана Юрьевна и вы поедете с ней.

— Что? Что за чушь вы несете, безымянный господин? — я нервно хохотнул. — Две чуши. Женщина в мужской тюрьме и арестант, что покидает с ней тюрьму, — я попытался засмеяться, но наткнулся на ледяной взгляд человека в шинели и лишь спросил:

— Куда?

— Я сейчас ничего не могу для вас сделать. Очень хочу, но пока не могу. Ваши сестры отправились к бабушке, так как еще малы. Вы же, почти совершеннолетний, а значит, вам придется уделить больше внимания. Мы не можем отправить вас к бабушке.

— Отправьте к дедушке, — пожал я плечами.

— Мы не можем. Это был бы слишком очевидный шаг. Я не могу, и не хочу так рисковать.

Он запнулся, словно сказал лишнего, взглянул на меня, как будто ждал моей реакции, но недожавшись кивнул, встал, отправил шинель. Неспешно застегнул пуговицы, оставив лишь две внизу и хулигански не застегнув ворот. Подошел к двери, постучал. Шаги раздались тут же.

Пока отпирали дверь, пока человек в шинели о чем-то шептался с тюремщиком, я размышлял. Я думал о том, зачем же я его остановил. Я рассчитывал, что человек в шинели расскажет мне хоть что-то, хоть что-то объяснит. Но как итог, он еще больше меня запутал. А теперь и вовсе заявил, что я куда-то еду. А я никуда не поеду! Мне и в тюрьме хорошо!

Дверь скрипнула, открылась. В комнату вошла женщина в сером. Нет, не вошла, вплыла словно огромная серая тень, которыми пугают детей. Серое платье длинное, в пол, с юбкой, что едва не касалась земли. Узкая талия подчеркнута перетягивающим ее тонким черным ремешком. Высокая грудь и не нуждалась в подчеркивании, но узкое платье очерчивало ее с совершенной беспощадностью к мужчинам. Миловидное личико, с легким румянцем на щеках, портят сдвинутые черные брови, и слишком пронзительный взгляд черных глаз.

Ведьма, не иначе. Ну ничего, меня таким не напугаешь, моя мать тоже ведьма и я представляю, как с ними бороться. Или дружить.

— Глеб Сергеевич, — произнесла она голосом, который должен был казаться строгим, но таким не был. — Вы поедете со мной.

— Нет! — я помотал головой.

— Не беспокойтесь, Глеб, вы будете в хороших руках, Светланы Юрьевны, — человек в шинели кивнул женщине, она коротко поклонилась, стараясь сохранять непроницаемое лицо, но глаза ее сверкнули на мужчину. — У нее прекрасное заведение, для детей лишившихся родительской опеки. Я думаю, там вы быстро освоитесь и обретете новых друзей. Таких же, как и вы.

— Что это значит? — не выдержал я. — Что значит таких же, как я? — в голове набатом стучали слова: «лишившийся родительской опеки».

— Мы все прекрасно знаем, что это значит. Не стоит отрицать очевидных вещей, Глеб. Или вы думаете, что никто ничего не знает о вас? Ошибаетесь. Как же вы ошибаетесь, — он покачал головой.

Резко вскинул руку, разжал пальцы, словно отправил вверх крохотный мячик. По ушам врезала тишина. Я упал на стол, зажимая разрываемые ей уши. Это больно, очень больно. Краем глаза я увидел застывшую со стеклянными глазами Светлану Юрьевну. Но видел лишь краем и мельком, перед глазами поплыли разноцветные круги.

Он подскочил, схватил меня за подбородок, поднял, заглянул в глаза.

— Кто у тебя? Кто? Пауки, змеи, сколопендры, жуки-навозники? Кто? Кого ты призываешь из тьмы?

— Никого, — почти заплакал я от обиды. — Никого не призываю! — я не должен говорить об этом, не могу проговориться, и потому, что обещал Анастасии Павловне и потому, что, если об этом хоть кто-то узнает, я умру. А умерев не помогу, ни матери, ни отцу. Но откуда он знает о моих паучках? — О чем вы? Из какой тьмы? Из тьмы..., — я широко раскрыл глаза, испуганно приоткрыл рот. Было бы здорово, если бы я побледнел, но бледнеть по заказу я не умел. Однако он поверил.

— Поверьте, Глеб, — говорил он, вернувшись на свое место, сняв заклинание тишины, — я не злой человек, совсем не злой, я лишь выполняю свою работу. Иногда бывает так, что работа моя требует жесткости, иногда жестокости, иногда беспощадности. Иногда приходится быть злым. Однако сейчас моя работа сделать так, чтобы с вами ничего не случилось. Именно с вами, Глеб. Поймите, Я не злой. Совсем не злой. Но сейчас мне плевать на ваших сестер, на ваших родителей, мне интересны вы. Быть может, когда ситуация изменится, я и смог бы ими заняться, или же позволил вам, но сейчас нет.

— Не вмешивайте моих родителей и сестер, — я вскочил, и тут же сел под его ледяным и очень злым взглядом.

— Я продолжу, — криво усмехнулся он. — Я не вмешиваю ваших родных. Это все время с успехом делаете вы, Глеб. Вы все время переживаете за них, волнуетесь, обвиняете себя. Как же, вы не смогли защитить сестер, а ваш отец арестован по вашей вине, что совсем недалеко от правды. Однако мне нет дела до вашей родни. Мне совершенно все равно, на ваши отношения, на то, что кто-то в чем-то виноват, кто-то что-то не сделал. Мне все равно. Мне жаль ваших сестер, и я действительно отдам распоряжение проверить, как они добрались до Зайцево, но помогать им не буду. Пока не буду. Есть вопрос приоритетов и ваши родные не попадают в число моих. Пока не попадают. Но это вы уже поняли. Мне нет дела до тех преступлений, что вменяют им, да и вам тоже. Мне нет дела, что вас держат в тюрьме. Но мне есть дело до вас. Мне нужны вы. Именно вы. Мне, и Российской Империи.

Я хмыкнул, ишь как загнул, ему, а уж потом империи. Но человека в шинели это ничуть не смутило.

— Нам нужны люди, которые помогут государству стать сильнее. Не тем, что сильны сами. Тем, что вы умеете собирать насекомых из тьмы…

- Я не уме…, - вскинулся я, но осекся, наткнувшись на его холодный, словно айсберг и острый, словно бритва взгляд.

-… не делает вас сильным магом, или чем-то сверх ценным для тьмы. Очередной послушник темных, не более. И то, только в том случае, если талант ваш закрепится. Но чем вы по-настоящему ценны, и ценны именно вы, это вашей фамилией. Сейчас, прямо в этот момент, вы, Глеб Сергеевич Сонин, очень важны для империи. Вы поможете стать государству сильнее. Однако есть силы, что не хотят нашего усиления. Они хотят, чтобы всех нас принесли в жертву темным. И я, как верный слуга империи, должен вас спрятать, чтобы такого не произошло. До поры до времени, но спрятать. И лучшего места, чем в заведении Светланы Юрьевны, нам не найти.

— Спрятать от кого? — прорычал я. – Что за байки вы мне здесь рассказываете? Темным обзываете, приписываете таланты, которых у меня нет, - при этих моих словах женщина прыснула, а мужчина сжал кулак. Сжал и разжал его снова. – говорите, что я ценен и собираетесь прятать. Вы сумасшедший? А, господин без имени?

— Светлана Юрьевна, будьте добры, подождите в коридоре еще несколько минут. Наш мальчик, наконец созрел для правильных вопросов.

Женщина поклонилась и вышла. Мужчина плотно закрыл двери, наклонился над столом и, глядя мне в глаза, прошипел.

— На вашу семью открыта охота. Кое-кто боится усиления вашего рода, пусть он и зависимый. Вашего отца устранили, вашу мать могут сгноить в Сибири, или даже расстрелять. И это будет хависеть от сговорчивости вашего отца, ваша мать инструмент давления на него. Вас обвинят в пособничестве темным, и отправят на плаху, или в Сибирь. И зависеть это будет от сговорчивости вашей матери. Вы, Глеб Сергеевич, инструмент давления на нее, а значит и на вашего отца. вы усомнились в моих умственных способностях, когда я вам рассказал, что сестры ваши отправились в Зайцево. Как вы правильно сказали за шесть сотен верст. Это риск, согласен, но я не хочу, чтобы они стали инструментом давления на вас. Я хочу спасти вас. Вас и ваш талант. Я знаю, что вы можете делать с тьмой. Вы еще пока не знаете, не понимаете его, не замечаете. Вы не осознаете этого, но ваш талант очень нужен Империи и Императору лично. И я хочу вас спасти.

— Да от кого спасти? — истерично хихикнул я. — Кто станет на меня охотится? Кому я сдался?

Вместо ответа, странный господин в шинели положил передо мной две бумаги и подвинул лампу так, чтобы я мог прочитать написанное на них. И я прочитал. А прочитав, медленно оплыл на стуле. Воздух стал колючим и горьким, в груди неприятно защемило, горло пересохло. Видимо, вся влага тела сейчас собралась в глазах и, как я ни старался, не смог ее удержать.

— Это сделка, — произнес человек в шинели. — Они лишь пытались спасти свою семью. Вы поступили бы так же, на их месте. И вы довели бы сделку до конца. И они ее доведут. Поверьте, Глеб, время уходит. Вас не зря засунули в такую дыру, что мне пришлось опуститься даже до угроз и обвинений, чтобы найти вас. И я не дам за вашу жизнь и сломанной копейки. Ни здесь, ни на свободе, у вас нет и возможности выжить. Вас устранят. Что будет с вашими сестрами? Не знаю, все будет зависеть от того, насколько ваши бывшие покровители на вас злы. Возможны разные варианты, но мне бы не хотелось тратить время на их перечисление. Шанс у вас один. И я вам его даю. Других возможностей нет. Либо вы едете со Светланой Юрьевной, либо вы не жилец. Решайте! Вы должны понимать, что они вас все равно достанут. Тюрьма это, каторга, или свобода, их влияния хватит, чтобы дотянуться до вас и в казематах императорского дворца.

— А если я поеду с вами их влияния не хватит, чтобы добраться до меня у Светланы, — я не произнес ее отчество умышлено и это никак не задело человека в шинели.

— Если они не будут знать, что это вы, то не хватит, — он хищно улыбнулся. — Я дам вам новое имя, новую жизнь. И я не буду скрывать, я хочу убить двух, а то и трех зайцев разом. Вы же получите возможность спасти свою семью, научиться кое-чему, чему в школах магов не учат. И если правильно всем распорядитесь, сможете уничтожить тех, кто хочет уничтожить вас. Так, что вы мне скажите? Они вас предали и уничтожили. Они заслуживают мести?

- Еремеевы заслуживают смерти! – прошипел я.

- Впредь обходитесь без имен. Особенно своих врагов, - расплылся в пугающей улыбке господин с шинели, сам так и оставшись без имени.