Тьма на кончиках пальцев

Глава 28

Она пыталась меня остановить. Она звала меня, кричала мне в след. Но я ее не слушал. Я слышал голос ее, но слов разобрать не мог. Или не хотел. Я со всех ног несся к дому. Напрямик через лес и сугробы. Проваливаясь по пояс, цепляясь одеждой за ветки, царапаясь и рискуя остаться без глаз, я бежал так быстро, как только мог.

Крестовский. Крестовский должен за все ответить. За пособничество темным. За вовлечение в это мальчишек. За свои странные издевательские тренировки. Зато, что притворялся хорошим человеком, будучи предателем рода человеческого. Ну, и за убийство двух человек, конечно.

Я потерял варежки. Одну зацепившись за ветку, вторую скатываясь с небольшого холмика. Где-то в лесу осталась и шапка, но понял я это лишь когда холодный ветер хлестнул по затылку. Штаны порваны в нескольких местах, в валенках плещется вода, тулуп лишился почти всех пуговиц и холод нырнул под одежду. Но я не обращал на это внимания. Я продолжал бежать.

Крестовский гад! Интересно, как давно он это планировал. Наверняка ведь думал, как продаться темным с наибольшей для себя выгодой. Не знаю какая выгода в убийстве девочки-простолюдинки и безумного бывшего мага. Пусть и отринувшего тьму темного.

Я провалился в яму, едва не надел себя на торчащий из земли, словно специально заточенный осиновый ствол. Повезло. Разминулся с ним лишь на ноготь. Но кожу на щеке он мне царапнул. И снова внимания я на это не обратил. Выбрался из ямы и, тратя последние силы, побежал к поместью.

Я бежал и пытался придумать для Крестовского казнь пострашней. Я перебирал в голове все, что знал о пытках и не находил ни одной что хоть отдаленно могла бы стать достаточным для него наказанием. Мне казалось, что даже если его живым пропустить через жернова и смолоть в муку и этого будет мало. Мне хотелось найти что-то от чего боль его будет не только физической, но и душевной. Если у этой скотины вообще есть душа.

Дом темным пятном выступил из леса, деревья расступились, пропуская меня и я вывалился на расчищенную площадку, где мы с клопами дружески мутузили друг друга.

Я поднялся, встал уперев ладони в колени, заглатывая воздух, пытаясь восстановить дыхание. Получалось так себе. Сердце хотело пробить ребра, а легкие горели огнем и не желали вдыхать ледяной воздух.

Холодно. Мне кажется, или действительно стало холодно?

Я поднял взгляд на дом и лишь сейчас три недели спустя осознал, что захожу в него с черного хода. Крыльцо массивное, но развернуто к лесу, и он начинается сразу за забором, в двадцати шагах от крыльца. Когда же меня привез Степа, мне пришлось идти по дорожке шагов пятьдесят... Степа... Крестовский! Тварь!

Я бросился к дому, не замечая, что с левой ноги слетел валенок. Порыв ледяного ветра заставил меня остановиться. Нет, я не передумал и воздать Крестовскому за деяния его еще хотел, но холодный ветер, встретивший меня едва я ступил внутрь двора остановил меня. он был настолько силен, что мне приходилось проталкиваться через него.

Я падал, вставал и снова падал. Скользко не было. Меня ронял ветер.

Он лишал возможности дышать, он промораживал тело до костей. Кожа на руках моих потрескалась и крохотные капельки крови выступили в ранках. А поднятые ветром снежинки, словно тысячи маленьких слепней впивались в нее.

В голове мелькнула мысль, что если я сейчас не доберусь до тепла, то руки мои будут не в состоянии удушить Крестовского. А он должен ответить за свои деяния. За все! За предательство, за издевательства, за убийства. И если убийство Степы я был готов ему простить, то жестокую смерть ни в чем не повинной девочки нет.

Я замер, это было не сложно, ветер не позволял сделать и шага, выталкивая меня за забор. Не мог я поверить, что Крестовский мог изнасиловать девочку. В роли убийцы я представлял его себе прекрасно, но насильник, Крестовский, нет, не верю. Вот кто-нибудь из клопов мог это сделать. Скажем, тот же Прошка.

Я оглянулся на лес. Черт побери, а ведь выстраивалась вполне себе возможная теория. Крестовский еще утром убивает Степу, затем сидит с нами, жрет пирожное, смеется, пока его подручный на кухне расправляется с Агнешкой. А кухарку почему не тронул. Почему он не убил кухарку. Как там ее, кажется Лиза.

Я сглотнул. Они специально так что ли? Дед Федор, слуга, которого все так и называли «дед Федор» как я своего деда. Ладно, маму Лизой я ни разу не называл, но совпадение так совпадение. А если еще они и родственниками окажутся, так будет вовсе весело.

Мысли о семье, о маме, о сестрах, об отце горячей волной прокатились по телу. Расслабили разум, вернули его в ту пору, когда все было хорошо, отправили туда, где все еще будет хорошо, и вернули к Агнешке. А ведь она тоже могла быть чьей-то сестрой.

Крестовский, гад! Убью!

Очередной раз упав, я не смог встать и пополз. Я видел крыльцо, вот оно, встань, пройди немного, лишь несколько шагов, и ты на крыльце. Там ветра меньше, там можно дотянуться до ручки, открыть дверь и провалиться в темноту дома. Там ветра нет совсем.

Темнота? Я поднял голову, взглянул на окна. Действительно, мне не показалось, не горит ни одно окно. Дом словно замер в ожидании чего-то. Или кого-то. Ты почти дождался, я уже здесь.

Я попытался стать и не смог, ветер не позволил. Тогда ломая ногти цепляясь за снег, замерзшими пальцами, обдирая в кровь кожу, я пополз к дому. Вот и крыльцо. Вот оно, только протянуть руку, схватиться за периллу, подтянуться, заползти наверх, добраться до двери, и там будет тепло.

Ветер бил, он хлестал, он не хотел, чтобы я дополз до дома, но я сумел. Я дотянулся до крыльца, вцепился непослушными пальцами в стойку. Ветер тут же стих, позволив мне не просто подняться на ноги, но и взойти на крыльцо.

Возле самой двери, я остановился, согнулся пополам, уперев руки в колени попытался отдышаться и оглянулся во двор. Снег лежал на земле, чистый, не тронутый, словно не рвал его ветер, словно не полз я по нему. Лишь валенок, одиноким серым пятном сиротливо лежал посреди двора. Я опустил глаза. Из штанин торчали грязные, покрытые листьями и пятнами носки портянок.

Крестовский, дрянь ты эдакая, ты мне за это ответишь!

Я взялся за ручку, отметив, что она уж слишком холодная, но не придав этому особого значения. Открыл дверь и шагнул в дом.

Холод впился в лицо, в ладони, в стопы. Так холодно в доме не было никогда. Казалось, что не зимняя стужа проникла в дом, а наоборот зима пришла отсюда. И все же я закрыл за собой дверь отрезая себя от спасительной зимы.

На полке нашлись стоптанные сапоги не то самого Крестовского, не то одного из его верных клопов. А может и Степана, пусть земля ему будет пухом. Я сунул ноги в сапоги, и едва не завыл от холода. Кожа промерзла и противно скрипела при каждом движении, портянки не спасали, от ледяных тисков. И все же лучше пусть холодная обувь, чем никакая. Холодная и по размеру больше, но все же обувь.

Сделал шаг, зацепился полой тулупа за подставку для зонтов, едва не уронил ее, но успел подхватить. Вернув пустую подставку на место, я жалея о том, что делаю, снял тулуп, набросил его сверху на подставку. Если она и упадет, то шуму наделает меньше.

Оценить такое решение я не успел. Холод сжал кожу костлявыми ледяными лапами. Его острые как сталь зубы рвали кожу, проникали в мясо, выстужали кровь. Я поднял руку, взглянул на синеющие пальцы, на кожу, которая истончилась, натянулась и казалось вот-вот лопнет. То, что я вижу мельчайшие сосуды ла ладони меня не удивляло, мне было настолько холодно, что думать об этом я не мог. Я мог лишь мечтать о тепле, солнце или, хотя бы, камине.

Это получилось само. Я лишь захотел согреться, подумал, что раз уж я темный, то тьма могла бы и помочь. Мгновение спустя я почувствовал ласковое, теплое касание. Не уверенное, странное, осторожное и напуганное, но тем не менее полное преданности.

Я видел, как тьма собирается у моих ног, как проникает под одежду, просачиваясь в мельчайшие дырочки. Я чувствовал, как покрывает она мою кожу, впитывая в себя из тела холод, который сама же и породила. Это было странное ощущение, я словно сливался с ней, но при этом она не приникала внутрь, даже не стремилась. Интересно, а смогу я использовать ее как доспех.

А что это мысль, не вижу себя со стороны, но вроде как отличный теневой доспех получается.

От одной этой мысли тьма на мне задрожала, отпрянула. Я почувствовал ее осуждение. Она готова была меня спасти, согрев сейчас, но становиться щитом она не хотела.

Я опустил глаза, так вот что происходит. Вот о чем все говорят и вот чего боятся. Вот почему темная энергия, растворенная вокруг нас, как и любая другая, считается опасной и называется стихией. Она безопасна, она лишь сгусток энергии, пока не найдется центр ее притяжения. И тогда, когда ее притянется достаточно, она обретает инстинкты, а затем возможно и разум.

Мне вспомнился паучок, что мчался по шторе за перепуганным Вольдемаром и змея, что вылезла из спичечного коробка и нависла над отцом. Так вот откуда берутся темные твари, что время от времени атакую людей и города. Вот как тьма порабощает людей. Интересно, а тот же Крестовский это знает?

Крестовский! Я не вышел, я почти выскочил в холл. Выскочил и замер. И куда теперь идти? Холод здесь еще сильнее, может быть попытаться по нему найти мерзавца. Или пойти вон на тот огонек?

Дом погружен во тьму, не горят ни привычные свечи, ни чадят, не менее привычные керосиновые светильники, из открытых дверей не пробивается свет камина или ночника. И лишь в дальней комнате левого крыла дома, приоткрыта дверь и там горит свет. Тусклый, дергающийся, словно ветер треплет свечу, но свет.

Чувствуя себя мотыльком, мчащимся на свет открытого огня, понимая, что иду в ловушку, я все же двинулся к этой комнате. Я был уверен, что до дверей комнаты мне ничего не угрожает, да и за дверями пару минут тоже. Если бы Крестовский хотел убить меня, он бы сделал это сразу. Нет, ему не интересна просто моя смерть, ему нужно что-то большее. И чтобы это большее получить, он будет разговаривать. Жаль, что не на моих условиях, хотя аргумент, пусть и однозарядный, у меня имеется.

Одной рукой я толкнул дверь, другую сунул за пояс на спине и похолодел. Не от того, что лицом к разожжённому камину, скрытый от меня креслом, сидел человек, а от того, что никакого пистоля за спиной у меня не было.

— Пришел, — скрипнул голос. — Это хорошо, что сам пришел, я уж думал придется тебя из норы выковыривать, — он каркающе засмеялся, в воздух над креслом поднялось облако густого табачного дыма.