Утро нового века

Глава 12

— Какого дьявола здесь, вообще, происходит? — Сухотин этой ночью спал в крепости Святого Эльма, где размещался его штаб, очень устав от многодневных забот, но его богатырский сон был прерван беспорядочной пальбой.

— Не могу знать, господин полковник! — дежурный офицер, молодой подпоручик Варнаков, развёл руками.

— Что за немогузнайка у меня в полку! — взревел невыспавшийся офицер, приходя в обоснованное бешенство.

— Для выяснения причин стрельбы мною посланы нарочные к кардиналу, в порт, в казармы неаполитанской гвардии. — испуганно тараща глаза, докладывал юноша.

— Так-то лучше, подпоручик… — буркнул, успокаиваясь, Сухотин, — Солдат поднять в ружьё! С французских пленных глаз не спускать! Где майор Берг?

— Начальник штаба ночует у госпожи Морено, за ним уже отправился прапорщик Балло.

— Вы отлично распоряжаетесь, подпоручик! Вам бы ещё докладывать научиться! — хмыкнул полковник, уже окончательно приходя в себя, — Итак, откуда стрельба?

— Откуда-то из порта, Юрий Григорьевич!

— Что от Сверчкова? Что его фрегат? Он-то должен знать, что творится на рейде и в самом порту… Кузьма, кофе мне! — гаркнул полковник.

— Прапорщик Каледин, отправился в порт и он пока…

— Да понимаю, Николенька! — отмахнулся Сухотин, отхлёбывая горячий напиток и морщась, словно хлебнул нечистот, — Вот какая гадость! Опять Кузьма сахару не доложил! Это я себе говорю, Николенька, не обращай внимания!

Так, давай-ка дежурный десяток со мной. Сам проведаю, что здесь творится. Ну нет же никаких све́дений о французах! Так, дождись-ка, Николенька, майора Берга — всё ему сообщишь. Наш Фёдор Фёдорович, пусть и бабник первейший, но дело знает.

Полковник быстро собрался и в сопровождении солдат и молодого десятника направился к порту, со стороны которого по-прежнему слышались многочисленные выстрелы.

Подпоручик, качая головой, смотрел вслед уходящему командиру.

— Что, понесла нелёгкая нашего полковника? Опять посреди ночи куда-то сорвался! Прости, Господи! — тяжело вздохнул незаметно подошедший к Варнакову старый ординарец Сухотина.

— Кузьма, полковник гневался, что ты сахара ему в кофе не доложил! — попробовал было одёрнуть десятника молодой человек.

— Как бы не так! — усмехнулся тот в ответ, — Юрий Григорьевич вовсе не любит эту басурманскую смолу, только я варю её так, что он её пить может. Полковник наш слишком уж порывист, на Вас накричал, потом засмущался, вот и ворчит… Я ведь его, родимого, хорошо знаю, столько лет-то рядом…

Сам полковник между тем быстро шагал к центру событий, о чём можно было судить по нарастающему шуму выстрелов и разгорающемуся пламени пожаров.

— Что происходит? — крутилось в голове Сухотина. Офицер прекрасно понимал, что своей разведкой он нарушает установленный порядок, по которому командир должен ожидать вестей и отдавать приказания, но это было для него просто невыносимо, — Неоткуда здесь взяться французам! Да и вряд ли бы сколь-нибудь значительные силы неприятеля проскочили бы мимо русских фрегатов и корветов, развёрнутых возле Тулона. Я бы уже знал!

— Господин полковник! — выскочивший из переулка молодой солдат оказался весьма кстати, ибо мог развеять сомнения Сухотина и дать ему новую цель, — Прапорщик Каледин схвачен, я бежал предупредить…

— Кто? — зарычал комендант города.

— Англичане там…

— Англичане! — радостно заорал Сухотин и, не дожидаясь рассказа солдата, бегом кинулся дальше. За ним последовали его подчинённые, уже давно привыкшие к подобному поведению начальника.

На небольшой площади творилась настоящая вакханалия: матросы и солдаты короля Георга, купно с людьми Неаполитанского монарха, с огромным энтузиазмом десятками избивали горожан, вытащенных из своих постелей, грабили их дома, походя поджигая опустевшие жилища, стаскивали награбленное к ногам сидящего в роскошном кресле английского адмирала с неприкрытой ничем дырой на месте правого глаза. Группа солдат в форме армии короля Фердинанда деловито сколачивала несколько виселиц, а за почти троном англичанина сидели связанные и избитые люди, среди которых можно было заметить и русского прапорщика морской пехоты.

— Какого чёрта здесь происходит? — крик разгневанного Сухотина перекрыл все звуки на площади.

Полковник великолепно владел неаполитанским диалектом и легко мог сойти за местного. Даже несмотря на его форму, почти у всех несчастных родилась надежда. На секунду его громовой бас словно отменил и треск горящих домов, и вялую перестрелку англичан с отбивающимися от грабителей обывателями, и крики сражающихся, и стоны пленных… Но, всё вернулось.

— Это кто у нас такой громкий? — сидящий в кресле человек, выглядевший до этого совершенно отрешённо, отреагировал мгновенно, продемонстрировав крайнюю степень нервного напряжения.

— Полковник русской морской пехоты Сухотин! Комендант города! — офицера ничуть не смутили ни наглый тон британца, ни направленные со всех сторон дула ружей и пистолетов.

— Ба! Кажется, что этот итальяшка — самозванный комендант Неаполя! Подивитесь, господа! — судорожно дёргая руками и играя желваками на скулах, насмешливым тоном обратился к стоя́щей вокруг него свите адмирал.

— Представьтесь, я тоже желал бы знать, с кем имею честь разговаривать! — сменил язык полковник.

— О, так Вы, прекрасно говорите по-английски! — с улыбкой оценил навыки русского его визави, — Представь меня, Хэмфри!

— Его превосходительство адмирал сэр Горацио Нельсон! — церемонно прогундосил один из свиты британца.

— Ха, приветствую Вас, адмирал! — прищурился Сухотин, — Чем обязан Вашему появлению в Неаполе?

— Я прибыл сюда вместе с королём Неаполитанским Фердинандом для наведения порядка в его землях, уничтожению республиканской заразы и изгнания французов. — Нельсон был настолько взвинчен, что на последних словах фразы дал петуха.

— Но, Ваше Превосходительство, я уже больше трёх недель в Неаполе! Здесь давно восстановлена власть короля Фердинанда! Французы изгнаны, а распоряжается всем правительство кардинала Руффо, обладающего всеми полномочиями, полученными от королевского семейства. — удивлённо покачал головой Сухотин.

— Ваш Руффо — подлый изменник! — резко взвился Нельсон, — Когда мои люди найдут его, то я с удовольствием посажу его под замок! Если бы не его красная шапка, то он бы уже готовился предстать перед Всевышним, наравне с этими… Вы не освободили город! Он полон предателей и разбойников! Теперь принести в Неаполь порядок решил сам король! И я — его доверенное лицо!

Сухотин, прищурившись, вгляделся в сидящих за креслом англичанина людей.

— Здесь есть мой прапорщик, сам адмирал Караччиоло[1] и как минимум трое членов Городского Совета! — удивлённо воскликнул русский.

— Это жалкие предатели! — вскочил, размахивая руками, со своего импровизированного трона Нельсон, — Скоро они будут болтаться на виселице!

— Адмирал! Вы с ума сошли? — возмутился Сухотин, — Неаполь уже больше трёх недель как в наших руках, а эти люди сдались! Их судили и освободили от ответственности в обмен на помощь в борьбе с общим врагом!

— Что? Да, мне плевать! Они будут висеть! Такова воля монарха! — рубанул рукой англичанин.

— Но я сам обещал им полную безопасность! К тому же мой прапорщик здесь вообще ни при чём! Он был только послан узнать о происходящем!

— Вашего офицера, хоть он и наглец, я, так и быть, отпущу. А, что касается остальных, то мне плевать — они будут висеть! — с показным равнодушием повторил адмирал и снова уселся на свой импровизированный трон, наблюдать за растущей кучей сокровищ.

— Адмирал! Прошу Вас, мы представляем здесь две великих державы Европы! — примирительно заговорил Сухотин, — Давайте успокоимся и попробуем разрешить возникшую проблему ко всеобщему удовольствию. Излишняя жёсткость и непримиримость в подобном вопросе может не только вызвать неудовольствие неаполитанцев, которые сейчас противостоят французской армии, но и нанесёт урон чести…

— Вы называете меня нерешительным? — взвизгнул Нельсон.

— Я совсем не говорил о Вас, адмирал в подобном тоне, я просил лишь проявить благоразумие…

— Вы смеете называть меня неразумным?

На сей раз полковник не выдержал:

— Значит, захватывать уже освобождённый город, вешать всех, пришедшихся не по душе и Вашим клевретам, а также грабить всех, кто имеет за душой больше сольдо — это проявление разума?

— Пошёл прочь… — Нельсон отмахнулся от Сухотина, словно от назойливой мухи.

— Вы не смеете приказывать мне, я комендант города, который я же захватил! Я полковник вашего союзника, обладающий всеми полномочиями…

— Заткните кто-нибудь этого шута… — взбесившись, бросил адмирал своей свите, — Пора уже вешать первых изменников.

— Я прошу остановить вашу безумную экзекуцию! Всем этим людям я лично дал слово, сохранить им жизнь и имущество!

Нельсон даже не повернул голову в сторону вытянувшегося, словно по струнке русского полковника. Связанных людей, числом в дюжину, повлекли к свежеустроенным виселицам. Несчастные громко кричали, особенно выделялся голос адмирала Караччиоло, взывавшего к полковнику, напоминая о его слове чести.

Сухотин, прищурил левый глаз, смотрел то на влекомых к виселице людей, то на рукоять сабли. Он напряжённо размышлял, выбирая дальнейшую линию поведения.

— Каледин! — бросил он освобождённому прапорщику, решившись, — Уводите десяток, бегом! Передайте Бергу, что так было надо!

Чётким строевых шагом направился Сухотин к виселицам, намертво двумя руками вцепившись в свой верный клинок.

— Я не потерплю унижения меня лично, а следовательно, умаления чести моего Государя… — взревел полковник и, обнажив саблю, стал перед приговорёнными, защищая их от рук палачей.

Нельсон обернулся и, облизнув губы, закричал:

— Вяжите этого негодяя! Никто не смеет нарушать мой приказ!

Русский офицер держался против целой толпы врагов более трёх минут, после чего к нему присоединился прапорщик Каледин, а ещё через несколько мгновений и почти весь десяток. Не хватало только одного солдата, который должен был известить сидевших в крепости Святого Эльма о произошедшем.

Самый молодой пехотинец, из числа пошедших с Сухотиным, Иван Бадров, трясясь от прихлынувшего адреналина, проклиная себя за то, что именно его десятник определил в гонцы, смотрел за схваткой, выглядывая из-за угла дома. Он был так взволнован, что вовсе не заметил, как какой-то неаполитанец подошёл к нему сзади.

— Что, солдат, совсем по сторонам не смотришь? Тебя же так убьют! Как же ты тогда приказ выполнишь? — слова, произнесённые по-русски, заставали сердце солдата совершить прыжок к самому горлу.

— А? — хрипло завыл Бадров, но крепкая рука зажала его рот.

— Ты что орёшь, дурень?

— Господин майор?

— Он самый… — начальник штаба отряда Сухотина мрачно смотрел на творящееся на площади, где люди Нельсона уже добивали русских, — Нельзя нам, брат, сие безумие без ответа оставить! Надо наших в крепости оповестить, да и в Бари депешу послать. Фёдор Фёдорович должен знать, что здесь случилось!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ушаков получил вести из Неаполя очень и очень быстро, причём сразу из четырёх источников, спешивших, как только возможно. Первым прилетел в бухту Суда[2] на Крите, где стояла Средиземноморская эскадра, фрегат Святой Климент, вырвавшийся из-под назойливой опеки англичан.

Сам капитан Сверчков, смертельно бледный, как от переживаний, так и от раны, полученной при драке с высадившимися на судно англичанами, доложил генерал-адмиралу обстоятельства нападения, а также о том, что он наблюдал на берегу. Русский флотоводец не выказал никаких обвинений своему капитану за его растерянность, позволившую адмиралу Нельсону высадиться в гавани Неаполя, незаметно для гарнизона города — слишком уж странной была ситуация, в которой требовалось ожидать неприятностей от союзников.

Русский флотоводец напряжённо размышлял, пытаясь понять, действительно ли Сверчков верно определил висящее в петле тело полковника Сухотина, или такое экипажу Святого Климента только привиделось из-за чрезвычайного волнения. Ушаков не мог поверить, что английский адмирал пошёл на такое очевидное нарушение всех писаных и неписаных законов. Однако, прибывший к нему посланец от Второй экспедиции Морского штаба, отвечавшей за тайные действия за границей, полностью подтвердил версию капитана Святого Климента.

Но и тогда, поверить в такое было очень трудно. Да, русским было известно, что сидящие на Сицилии англичане и королевская семья, особенно после неудачной попытки отбить у французов Сардинию, излишне возбуждены. Сам Нельсон очень переживает из-за слухов о собственной некомпетентности и нерешительности, которые уже долгое время ходили среди моряков его эскадры, а в последнее время принялись захватывать и лондонское общество. Да, мысли о недостаточном рвении кардинала Руффо, в части очистки Неаполитанского королевства от республиканцев и прочих скрытых до времени мятежников, в Палермо не высказывал только немой. Но всё же! Проведение такой акции без согласия союзников… А особенно позорная казнь русского коменданта Неаполя…

Прибывшие курьеры от полковника Астрова из Бари, и самого́ кардинала Руффо, подвергнутого Нельсоном позорному заключению, сняли всякие сомнения. Берг, возглавивший гарнизон, видел всё собственными глазами — тело убитого полковника Сухотина было вздёрнуто на виселицу, рядом с защищаемым им адмиралом Караччиоло, трупы солдат и прапорщика Каледина были выброшены в сточную канаву. Майор заперся в крепости Святого Эльма, где укрылось более полутора тысяч неаполитанцев, обоснованно опасающихся репрессий со стороны сил короля. Крепость была твёрдым орешком, а небольшой русский гарнизон мог держаться там довольно долго.

Руффо же, не пожелавший скрыться за стенами замка и сам пришедший к своему королю для отчёта, сидел в заключении и просил простить его за невольный обман. Письмо кардинала было наполнено извинениями и горем — он смог передать это послание, преподнеся тюремщикам свой украшенный бриллиантами нательный крест, что делало выражение его чувств ещё более искренними.

Вскоре прибыли и прочие доклады от русских агентов и даже письмо от английского полковника Андерсона, который подписывал все соглашения союзников по военным действиям в материковой части Неаполитанского королевства от лица Британии. Подпись полковника также была признана адмиралом Нельсоном незаконной и не имеющей силы, сам Андерсон, как честный человек, тотчас же подал в отставку и был обуреваем возмущением действиями своего командира. Отрицательное отношение к поведению Нельсона стало довольно популярным среди офицеров английского флота, однако открытое возмущение было невозможно благодаря богатствам, награбленным в Неаполе, которым адмирал щедро поделился с эскадрой.

В самом же Неаполе и окрестностях творилось подлинное безумие: сперва состоятельные, а потом и простые подданные королевства, да даже уже и бедняки, без суда и следствия убивались тысячами. Достаточно было крикнуть, что такой-то человек — республиканец, как его тут же тащили на плаху, а имущество его разворовывалось. Сам древний город горел, пожары было некому тушить, ибо все, кто должен был следить за порядком либо участвовали в грабежах, либо стали их жертвами. Король Фердинанд и королева Каролина самолично наблюдали за казнями и даже порой непосредственно прикладывали руки к мучениям несчастных, прямо поощряя зверства.

Ушаков, под давлением невероятной ответственности, мучимый раздумьями, двое суток провёл в непрерывных совещаниях, отказываясь от сна и отдыха, а потом отдал свой приказ. Генерал-адмирал обладал всем возможными полномочиями, подобными тем, который получил и Суворов.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ранним утром вся русская Средиземноморская эскадра явилась в Неаполитанский залив и провела образцовую высадку — планы её были готовы ещё с десанта несчастного Сухотина. Теперь, однако, высаживалась вся бригада Неверовского целиком — сам генерал-майор шёл в первых рядах, пылая праведным гневом, он лично перерезал верёвку, на которой висел Сухотин. Сопротивления не было, англичане также не ожидали атаки союзников, как недавно и сами русские. К тому же наша морская пехота и флот обладали огромным опытом высадок, который позволял им совершенно ошарашивать противника как массой солдат, быстро оказывающихся уже на берегу, так и множеством артиллерии и инженерных войск, готовых подавить любое сопротивление и взять практические любую крепость.

Так, Королевский дворец, где находилась и монаршая чета, и адмирал Нельсон со своим штабом, был захвачен менее чем через полчаса после того, как нога первого русского солдата коснулась твёрдой земли порта. Замки дель Ово[3] и Новый[4] были захвачены всего-то через час, а весь город уже к вечеру патрулировался русскими, прекратившими грабежи и беззаконие. Снова были развёрнуты госпитали, а с пожарами начали борьбу сперва команды из моряков Ушакова, а затем к ним присоединились и горожане. Неаполь радостно вздохнул — русские вернулись!

Полураздетого Нельсона доставили в замок Святого Эльма, где его ожидал генерал-адмирал. Как старший по званию и одновременно командующий силами коалиции в Западном Средиземноморье, Ушаков вершил суд. Английский адмирал за беззаконное и бесчестное убийство союзников, грабежи, разложение вверенных ему частей, что трактовалось как равное измене, был приговорён к смерти. Приговор подписал даже второй по рангу английский командующий, адмирал Коллингвуд. Ушаков принудил того признать преступления начальника, прямо угрожая, что в противном случае и этот британец также будет висеть по соседству с Нельсоном.

Глядя на качающегося прямо перед окнами королевского дворца английского адмирала и своего ближайшего советника, король Фердинанд также безропотно отрёкся от престола. Его сын и наследник, Франциск, будучи человеком весьма скромным и нерешительным, отказался от принятия короны, таким образом, королём был провозглашён последний из выживших сыновей Фердинанда и Каролины, Леопольд. Однако, здоровье юноши было весьма слабым, а его умственные способности были явно ограничены, поэтому сразу же было установлено регентство.

Регентом стал кардинал Руффо, спасённый из узилища, где он подвергался пыткам и издевательствам. Новый правитель Неаполя сразу же показал себя человеком весьма деятельным, хотя за ним по пятам ходили целых два русских врача, занимавшихся его лечением и следившим за восстановлением утраченных сил.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Молодец, душа моя, Яшенька! Как я рад тебя видеть! Помилуй Бог, никого так рад не был видеть, как тебя! — крепок обнимал запылённого и усталого, но сияющего Самарина, Суворов, — Как ты добрался до нас?

— Ничего-ничего, чай не первый день по Германии езжу… — развёл руками дипломат.

— Кем ты был в дороге, Яшенька? — крутя улыбающегося бывшего русского посланника, спросил генералиссимус.

— Барон Аллендорф! — улыбка Самарина своей шириной нарушала все правила установленных приличий, но сейчас это не играло никакой роли, — Наташенька и дети уехали в Польшу вместе со всем скарбом, а я ещё в Австрийской Силезии ушёл из-под надзора и направился к вам. Чего мне сейчас в России-то делать? Здесь я больше пригожусь.

— Ловок ты, Яшенька… А в Столице-то не будут тебя журить, что ты ко мне убежал?

— Что Вы, Александр Васильевич! Как бы мне кто запретил отъехать к тестю? Государь лично благословил! — усмехнулся Самарин.

— Вот молодец, Яшенька… — повторил Суворов, — Тогда, первым делом помойся да отдохни, мне твои умения понадобятся…

— Что, Александр Васильевич, будем французов из прирейнские княжеств выбивать? Мне местных курфюрстов надо будет уговорить?

— А что, в Австрии подобная идея популярна? — прищурился генералиссимус.

— Как же иначе? Моро стоит в Вюртемберге! Ланн победил юного эрцгерцога Иоанна под Гамельном! Германия ещё под французами! — заметив усмешку Суворова, дипломат тоже тонко улыбнулся, — А! Наша армия пойдёт в Италию, чтобы поддержать войска, бьющие врага в Неаполе!

— Ты, братец, хитёр и проницателен, однако же… Путь в Германию устлан шипами. Оставить всю армию на полях битвы ради славы императора Франца и короля Георга — помилуй Бог, мне не надобно! Снабжать нас там, кстати, гофкригсрат точно не будет…

— Значит, всё-таки, Италия?

— Я думал об этом… Там есть всё, что нужно: море, по которому наши корабли привезут припасы, сражения, в которых можно получить славу…

— Что? И не Италия? — Самарин удивился вполне искренне.

— Там мы снова будем таскать каштаны из огня для наших «союзников», словно тот кот из басен Лафонтена… Габсбурги давно мечтают вставить эту жемчужину в свою корону, и они непременно это сделают, воспользовавшись нашими победами и не имея более в Италии соперников.

— Вы настолько не любите Австрию, Александр Васильевич?

— А ты, Яшенька? Любишь её?

— Я? — задумался бывший посланник, — Невозможно столько лет жить и работать на таком посту в стране и не любить её… Но всё же… Это сродни отношению к съёмному дому — ты привыкаешь к нему, чувствуешь себя там как дома, но не дома…

— Красиво говоришь, Яшенька. Я вот давно с имперцами знаком, всё союзниками были, а вот тоже — их интересы и наши сходятся только на время! Государь мне прямо сказал, что наша армия отправлена в Европу не затем, чтобы принести победу Священной Римской империи, а для удовлетворения исключительно русских интересов, которые я должен выискивать, подобно собаке на охоте…

Возможно, лучше всего было бы нам уйти из Германии, сохранив армию для дальнейших действий, но Австрия и Британия нам такого не дадут, да и даже успешное бегство будет сродни поражению, что в умах Европы может вызвать ложное представление о нашей слабости. А я хотел бы, чтобы эта война была последней, по крайней мере, лет на пятьдесят…

— Александр Васильевич…

— Я очень старый человек, Яшенька! Очень… У меня дети, внуки… — Суворов сидел на стульчике, грустный, на его вечно напряжённом и одухотворённом лице проступили морщины, — Хочу, чтобы им счастье да покой достались…

— Что Вы, Александр Васильевич? — в голосе Самарина послушался испуг.

— Но, Яшенька, я и славы себе хочу! Не дело, что Отто меня обошёл! — засмеялся, словно разом помолодев, военачальник.

— Так что же Вы придумали? Никак прямо на Вену пойдём?

— Шутник, ты, Яшенька! — хохотал генералиссимус. Потом, насмеявшись, он посерьёзнел и продолжил, — Нам Австрию бить никак не с руки — пусть и странные, но всё же союзники, предательство никого не красит, да и Франция сейчас всё же их сильнее. Нет, бить надо именно Францию! Нас для этого Государь в Европу и отправил!

— Но как же…

— Разбив ещё раз Моро, мы снова ослабим самих себя, Яшенька! Он, скользок, что вьюн. Постоянно готов к поражению и отступлению! Без кавалерии мы его не поймаем, а её у нас теперь маловато. А коли он опять уйдёт, то снова соберёт армию и снова будет опасен. Нам подкреплений ждать неоткуда, да и пушек и повозок добрых больше не будет, а немцы, что и должны были бы дать нам новых солдат, а особливо конницу, нам помогать не намерены.

— Что-то я совсем запутался, Александр Васильевич!

— Вот! Думаю, и гофкригсрат тоже запутался, да и французы всё гадают, что мы дальше придумаем. А вот когда увидят, что Самарин, прославленный дипломат и зять самого́ Суворова, объявился в германских княжествах, где уговаривает местных владык встать на сторону союзных держав, то с облегчением решат, что мы пойдём на самого́ Моро! — усмехнулся полководец.

— Александр Васильевич! Дорого́й! — взмолился дипломат.

— Вот, Яшенька, а мы, всех обманем!

Суворов сделал выводы из сражения под Гангхофеном, где ставшая привычной для русских тактика, основанная на преимуществе в артиллерии и разведке, дала сбой. Неожиданность, скорость передвижения и натиск — именно на это был сделан упор во всей следующей его кампании, которая прославила его имя в истории всей Европы.

Пусть историки будущего и отметили, что идею плана похода русский войск в 1807 года высказал на Военном Совете генерал Боунапарт, но всё же, именно Суворов сумел воплотить столь авантюрную и невозможную мысль в жизнь.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Мой генерал! — влетевший без доклада в кабинет коменданта крепости Страсбур[5], совсем юный лейтенантик имел вид растерянный. Мундир его был в пыли, ла и его лицо не было чистым — было очевидно, что он скакал на лошади и не проявил заботу о своём внешнем виде.

— Маню, Вы выглядите неподобающе! — бригадный генерал Метрен ужинал, а уж есть-то он любил, его повар, как считалось, превосходил умениями даже тех своих собратьев по ремеслу, что ранее обслуживали самого короля. Так что, комендант с огромным аппетитом доедал уже третью перемену блюд, трепетно ожидая истинный бриллиант сегодняшнего меню — дикого поросёнка, жареного целиком на вертеле с горчицей Майе, травами и вишней. В такой ситуации даже сын его старого друга, лейтенант Адан, вызывал исключительно неприятные мысли, — Выйдите немедленно вон и приведите себя в порядок.

Тон начальника был столь суров, что молодой человек не смог преодолеть возникшее смущение и действительно потратил целые полчаса на умывание и смену мундира. Метрен же получил невероятное наслаждение от прекрасных кушаний, сопровождаемых самыми изысканными винами, который можно было найти в столь мирном и благополучном Эльзасе. Генерал в блаженной полудрёме сидел за небольшим столиком, на котором уже подсыхали остатки десерта, маленькими глоточками пил драгоценный китайский чай, привезённый контрабандой.

— О, Маню! Отлично выглядите, мой мальчик! — уже совсем благодушно отсалютовал юноше чашкой тончайшей русской работы чревоугодник, — Присаживайся, выпей со мной чая и откушай засахаренных персиков…

— Дядюшка, я слышал, как в Аппенвайере[6] обсуждали подозрительных гостей. — проговорил лейтенант, отведав десерт.

— Что же в них подозрительного?

— Выправка у них военная… — развёл руками молодой человек.

— Кого этим сейчас удивишь, мальчик мой? — покачал головой генерал, — Такую войну Европа ещё не видела, дезертиров множество…

— Но их много, дядюшка! Они не местные, расспрашивают всякое…

— Так… Это нехорошо! — Метрен нахмурился, теряя всю свою расслабленность, — Ты уверен?

— Я слышал о таких пришельцах от трёх разных человек, мой генерал! — поджал губы Адан, — Да и, похоже, видел одного из них! Только когда этот тип понял, что я за ним наблюдаю, то как-то подозрительно быстро исчез.

— Немцы? — задумчиво спросил Метрен.

— Скорее всего. Откуда здесь взяться русским или англичанам?

— Так, где майор Сен-Юбер? — комендант прекрасно понял всю важность новости, — Пусть, срочно удвоит караулы!

— Майор отсутствует! — покачал головой лейтенант, — Так же как и полковник Траси. Все разъехались — время-то как раз для ужина… В приёмной только слуги.

— Маню, мальчик мой, поезжай в казармы — передай мой приказ…

Генерала бесстыдно прервали. Прервали выстрелы.

— Что такое? — комендант в возмущении начал приподниматься из уютного кресла.

— Боюсь, поздно… — резко остановил Метрена юноша, подойдя к окну.

Он стал настолько мрачен, что, казалось, даже посерел. Генерал, потеряв всякие остатки флегмы, одним прыжком оказался рядом с лейтенантом. У дверей дома уже толпилось не менее десятка вооружённых людей в скучных русских мундирах и блестящих касках с чёрными плюмажами.

— Что? — выпучил глаза комендант, — Но как? Суворов же идёт на Вюрцбург!

— Боюсь, мой генерал, что мы скоро получим ответ на этот вопрос…

— Мой Бог… — Метрен схватился за грудь, — Что я наделал, старый дурак? Проспал врага…

В приёмной слышались возмущённые крики слуг. По улице двигался уже поток русских солдат. Глухо стучали подошвы, цокали копыта лошадей, скрипели колёса повозок — всё было так обыденно и спокойно, что никаких сомнений в падении города не возникало.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Явление Суворова в Страсбуре было настолько неожиданным, насколько только возможно. Все думали, что русская армия начала преследование Моро. На дорогах Франконии[7] видели казачьи авангарды, Самарин без устали носился, уговаривая германских правителей оставить французский лагерь и вновь присоединиться к победоносному монархическому союзу. Какие могли быть сомнения в определении направления движения войск восточной деспотии? Даже эрцгерцог Карл, поддался обману генералиссимуса и шёл на северо-запад!

Огромные склады французской армии, предназначенные для обеспечения всем необходимым военных действий в Южной Германии и Швейцарии, попали в руки русских практически без сопротивления. Одна из лучших крепостей, в возведение которой были вложены очень большие средства, пала без боя. Всё это стало результатом расслабленности гарнизона, скорости передвижения войск Суворова и целому ряду мер по обману противника.

Войска, двигавшиеся с невероятным для Европы темпом, получили в Страсбуре двухдневный отдых, который весьма посодействовал рвению городского магистрата в выплате контрибуции. Но, сразу после этого почти все силы армии покинули гостеприимный город и отправились дальше, оставив часть пехоты и бо́льшую часть всех обозных для вывоза захваченных припасов. Сам Суворов забрал с собой лишь значительную часть пороха, а вот продовольствие и военное имущество, включая и многочисленную артиллерию крепости, везли к Ландсхуту, недалеко от Мюнхена, где по-прежнему располагался огромный русский лагерь, в котором в первую очередь размещалось госпитальное хозяйство.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Небо было каким-то странным — серо-белые облака заслоняли его полностью. Они мерзко шевелились, словно опарыши, налезая друг на друга… Павел попытался сморгнуть, но с какой-то отстранённостью ощутил, что двинулось только одно веко, продираясь сквозь толщу песка и мелкие камешки.

— Что такое? Откуда песок? Где я?

Последнюю фразу он произнёс вслух, точнее сказать, её произнёс кто-то другой, уж больно голос был странный, незнакомый. Тела Никитин почти не чувствовал, поэтому в голове родилась мысль, что он умер, а вокруг — рай, или, может быть, ад…

— Пришёл в себя поручик! Лекаря позовите! Лекаря! — крик резал уши, вызывал головную боль.

— Уберите это! — в такт стуку сердца билась мысль в мозгу, — Наверное, всё-таки, в аду…

Вместо серого неба перед глазами возникла мутная чудовищная харя.

— Голубчик, живой! Как Ваше имя?

— Отстань, чёрт! — опять кто-то чужой прохрипел его мысль, — Христос добр, он меня здесь не оставит!

— Помереть вздумал? И не надейся! Мы тебя столько с той стороны вытягивали!

Размытая рожа потихоньку обретала черты, стало видно, что это весело улыбающийся ещё молодой мужчина с чисто выбритым лицом, крупным острым носом и в белой шапочке.

— Кто Вы?

— Нет, голубчик! Сначала Вы ответьте, кто Вы такой! — как-то не к месту хихикнул носатый.

— Поручик Олицинского драгунского полка Павел Иванович Никитин. — ответил ему Павел, принимая, что этот чужой скрежещущий голос принадлежит ему.

— Отлично! Я — старший лекарь Сарычев! Можете называть меня Селифан Демидович!

— Лекарь? Я в госпитале?

— Именно так! Уже больше месяца как Вы здесь, голубчик.

— Что со мной?

— Вы весьма тяжело ранены, голубчик! Сам Немечек оперировал Вас четыре раза…

— Что с моим эскадроном? Как полк? А Васька Капунин? Как он? Мальчишка дюже хороший… — Павел не хотел знать, что с ним — тело ему не подчинялось, а глаз был явно прикрыт тугой повязкой.

— Олицинские драгуны-то? Так, они отлично себя показали… Если Васька, это тот румяный десятник, так он не отходил от Вашей кровати две недели, то у него всё хорошо! Юноша сей жив-здоров и даже сверкает походной наградой, а Суворов, знаете ли, просто так никого не награждает, да! По возвращении наверняка Георгия получит! А! Полковник Ваш неоднократно Вас навещал, интересовался Вам здоровьем. Даже командующий кавалерией и тот просил сообщить ему, что Вы очнулись…

— Сам Венгер?

— Нет, Александр Фёдорович погиб… — грустно покачал головой врач, — Генерал Джанхотов-Черкасский теперь его замещает.

— Венгер погиб… — перед мысленным взором Павла снова предстал белокурый и белобородый генерал, подобный античным богам, в ярко-сверкающей кирасе и шлеме, гарцующий на огромном белом жеребце.

— Да, многие погибли, голубчик, многие… Но Вы-то живы! Какое счастье, что пришли в себя! При ранении головы, знаете ли, всякое бывает…

— Лекарь! Лекарь! — приглушённый крик прервал Сарычева.

Тот вскочил, извинился, что должен идти, и почти бегом удалился.

— Моё почтение, поручик! — перед Павлом возник новый собеседник. На сей раз это был крупный чернявый человек в сером халате с одним странно подвязанным рукавом. Лицо его было страшно изуродовано, нос смотрел набок, а зубов во рту не было вовсе, что делало его речь труднопонимаемой, — Капитан артиллерии Поздняков, второй московский пехотный! Тоже, знаете ли, Павел Иванович…

— Рад! — тихо ответил Никитин, пытаясь улыбнуться.

— Эх, тёзка, наконец-то есть с кем поговорить! А то вот лежу здесь, а лекари-то заходят редко, а служители все занятые, молчаливые… — без умолку болтал сосед, жутко улыбаясь разбитыми губами, — Меня-то прямо в лицо осколками ядра угораздило, да ещё руку оттяпали, совсем на ниточке висела. Я вижу, что она только на рукаве держится, а не чувствую ничего…

— Не надо об этом, капитан, прошу! — от мыслей боль в голове вернулась.

— А? Да, конечно, друг мой! Жалко, что так нас приложило, и мы остались с Соломиным, а то пошли бы с армией! Ну, ничего, ещё навоюемся…

Голос разговорчивого артиллериста всё удалялся и угасал, снова пришло спасительное забытьё.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Это и есть Ирландский остров? — Иван Гешев с любопытством всматривался в морскую даль.

— Он, Ваня. — лейтенант Бутолин с улыбкой посмотрел на помощника, — Пока «Святого Онуфрия» не видно, проще причалить и спросить у хозяев, может, они заметили судно.

— Здесь живёт сам Обрин? — глаза мичмана горели искренним восхищением, — Помню, ещё в корпусе мы зачитывались его «Тайнами моря».

— Конечно! Наш Тимофей «Великий» давно здесь обитает. Собирается всё шхуну себе купить, да соседний островок осваивать — его овечкам уже места не хватает, да и консервы делать пора, сушёное мясо не очень хорошо берут… Вот он и хлопочет, но пока — только здесь. И сам Обрин и его семья… — лейтенант оградил рукой свою широкую бороду.

— Большая семья? — заинтересовано спросил мичман.

— А ты не слышал, что ли? Странно, Ваня, в Петропавловске много про него судачат — они же сирот отовсюду принимают, уже поболе трёх десятков! И только четверо — свои, остальные все приёмыши.

— Подожди-ка, Аврамий, так это Обрин — «Святой с островов»? — разинул рот Гешев.

— Ваня, Вяня, так ты ещё и невнимателен! — смеялся Бутолин, — Причём невнимателен к своему кумиру! Как же не знать такого?

— Ну почему кумир? Просто нравятся мне его вирши… — засмущался мичман.

— Да всем морякам они нравятся… — покачал головой старший товарищ, — У нас заведено, что все, кто мимо проплывает, причаливают да кланяются нашему пииту. Помочь чем ему, за труд не держат… А сейчас там сам Бог велел заглянуть, может, видел он бриг наш…

— А почему всё же мы «Святого Онуфрия» так ищем-то? Даже в Одессу выход отложили?

— Ну, положим, мы-то своё наверстаем — наша Чайка — лоханка прыткая, беды не будет. Ну, а что же все свободные суда из Петропавловска вышли на поиск небольшого брига, то сие весьма забавно, Ваня. Золото на нём везут! Золото! Слышал же, что в Калифорниях золото нашли? Вот! А России сейчас сей металл очень нужен — война, однако… Так что, обнаружить «Святого Онуфрия» и доставить его груз — самая важная задача, которую ты, братец видел. Даже твой поход с Селивачёвым в Северные моря не так важен был… — сурово посмотрел на помощника капитан корабля.

— Вон оно как… Понял, Аврамий! — кивнул мичман.

— Ну, коли понял, так давай командуй! Посмотрю, как ты к берегу причалишь! — усмехнулся лейтенант.

На пристани их уже ждал мальчик, готовившийся вступить в пору отрочества, с раскосыми глазами, характе́рными для камчадалов.

— Здравствуйте, господа! Вас вызвал Митя? Почему же его нет с вами? — взволнованно выкрикнул он.

— Митя? Приветствую Вас, юноша, но, к моему глубокому сожалению, я не знаком с Митей. Разрешите представиться, лейтенант Бутолин, капитан почтовой бригантины «Чайка», а это — мой помощник, мичман Гешев. — с поклоном проговорил Аврамий.

— О! Прошу прощения, господин лейтенант, я — Сисой Обрин, сын Тимофея Провича. — как-то подтянулся мальчик, — Мой брат, Дмитрий, ещё вчера отплыл на лодке к Богородице-Симуширскому монастырю, чтобы вызвать подмогу, и я волновался за него…

— Подмогу? Что-то случилось?

— Корабль выбросило на скалы у острова Коскоревича. Шторм был сильный, его пронесло мимо нас, а потом батюшка увидел обломки, велел Мите сплавать, и он нашёл место крушения. У нас пока только две небольшие лодки и вывести людей и груз нам просто не на чем!

— «Святой Онуфрий»? — даже подпрыгнул от волнения Бутолин.

— Да…

— Мичман, ну-ка быстро на борт! Сисой, приношу свои извинения, мы навестим вас на обратном пути — пока нам надо срочно на остров Коскоревича!

[1] Караччиоло (Караччоло) Франческо (1752–1799) — адмирал Неаполитанского королевства, принял сторону Партенопейской республики, командовал ей флотом в противостоянии с англо-сицилийскими силами.

[2] Суда — бухта Критского моря на северо-западе острова Крит.

[3] Кастель дель Ово (замок Яйца) — средневековая крепость на небольшом острове, соединённом с Неаполем насыпью.

[4] Новый замок (Кастель Нуово) — грандиозный средневековый замок на берегу Неаполитанского залива

[5] Страсбур (Страсбург) — город в Восточной Франции, историческая столица Эльзаса.

[6] Аппенвайер — город в Вюртемберге, недалеко от Страсбура.

[7] Франкония — историческая область на юго-востоке Германии, сейчас административно входящая в состав Баварии.