Утро нового века

Глава 7

— Полагаете, Гавриил Романович, что теперь-то Франция вполне готова к войне? — настроение моё было неважным, увеличение проблем в мире было сейчас очень не вовремя, мы занимались внутренним обустройством, а рост напряжённости на границах требовал отвлечения внимания и средств.

— Да, государь! — Державин, возглавлявший европейскую экспедицию моей личной канцелярии, говорил устало, но очень твёрдо.

— Поддерживаю, Павел Петрович! — Захар сидел в кресле слегка развалившись, подобную привилегию он получил совсем недавно, по причине ухудшающегося здоровья, которое уже не позволяло ему даже сидеть на достаточно жёстком гостевом стуле сколь-нибудь долго.

— Какие основания для подобных выводов вы наблюдаете, господа?

— В прошлом году закупки продовольствия французами упали почти вдвое против обычных, в этом году они снизились ещё втрое относительно предыдущих. При этом совсем не берут круп, маскароны, даже зерна — всё только консервы, сушёное мясо и рыбу. Особенно им полюбились новые армейские пайки — эту лапшу, вываренную в масле, просят ещё и ещё. Всё это свидетельствует о восстановлении структуры земледелия Франции, и резком росте закупок непосредственно для армейских нужд.

— Так могут быть другие причины!

— Ещё чего! — заворчал Захар, — Армия у них явно перевооружается. Пороху они теперь раза в четыре больше делают, ружья себе изготавливают, сапоги да солдатские мундиры сами тачают. Гавриил Романович всё верно подметил.

— Порох сами делают? — удивился я, — Но позвольте, Пороховая палата мне отчёт дала…

— Не отрицаю, пороха республиканцы у нас покупают значительно больше. — спокойно отвечал Державин,— Однако, они теперь просят более тонкие и дорогие зелья, простые же явно делают сами. Им хочется дальше и точнее стрелять из пушек да штуцеров, а без наших порохов здесь никуда. Кстати, французы весьма желают покупать больше тульских винтовок, а особенно ищут возможности приобрести новые олонецкие полевые пушки, о которых много слышали.

— Замечено, что артиллерия французов сводится в полки, они активно перенимают наш опыт. — добавил Захар.

— Интересно… Значит, надежда, что с уходом Карно развитие Франции замедлится, не оправдалось… — я крепко задумался.

— Чего ему замедляться-то? — продолжал ворчать Пономарёв, тяжело вытягивая ногу, — Чай сам Моро отнюдь не дурак, а уж его министры-то… Слышал, небось, царь-батюшка, что теперь они министрами называются? Вот! Один его Талейран чего стоит!

— Ну, всё же таки, Карно сильно умнее был. — пожал плечами я.

— Так, в этом и суть, государь! — заметил Державин, — Карно был очень умён, образован и деятелен. Моро ему и в подмётки не годится — он больше генерал, вояка, а страной управлять дело сложное. Но, нынешний Первый консул, в отличие от прежнего, это прекрасно понимает. Он стремится привлекать под свою руку людей умных и не пытается принимать все решения сам.

— Вот точно как ты, царь-батюшка! — хрипло захохотал Захар.

— Так вот, — продолжил свою мысль мой советник по европейским делам, — Такое уважение к способным людям дало даже лучшие результаты, чем самоуправство весьма даровитого Карно. Теперь к нему тянутся все — у него почти не осталось противников в Сенате и местных комициях.

— Угу… В общем, по весне они германцев начнут бить?

— Начнут. Всё указывает, что Моро ударит в Италии, и австрийцы покатятся оттуда колобком!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Я прогуливался по дорожкам, ставшего моим любимым, Царского парка Столицы, проводя очередное совещание «на ногах», готовясь к аудиенциям, которые непрерывно испрашивали у меня европейские политики высочайшего ранга. Время было сложное, да…

— Англичане — подлинные мастера международной интриги! — глава Посольского приказа Обресков, только прибывший из самого́ Мадрида, где он проводил важнейшие переговоры, морщился, будто съел лимон, — У них всегда были большие связи, отличные агенты, а теперь, когда у них снова появились средства…

— Дорого́й ты мой, Пётр Алексеевич! — махнул я рукой одному из своих ближайших соратников, — Не огорчайся попусту, посуди сам, не выскочи мой драгоценный брат Георг с идеей новой коалиции, Священная Римская империя начала бы терпеть поражение. У меня нет сомнения — Моро добил бы немцев, а что тогда нам делать? Австрийцы сами упустили время, им не удалось быстро разгромить галлов, а теперь Франция перешла в наступление.

— Да уж, государь, наше общество восхищено этим Моро! Он дал германцам достойнейший ответ. Его генералы — просто волшебники, а сам Первый консул — поистине гений военного дела. Последовательно разгромить противника под Мобежем[1], Антверпеном[2], Савоной[3] и Турином, имея меньше сил, мог только великий военачальник!

— Поумерь свои восторги, Пётр Алексеевич! — усмехнулся я, — Не понимаю причин, почему в России этот Моро стал так популярен. Имея перед глазами живого и здорового Суворова, и так восхищаться каким-то французом! Александр Васильевич просто кипит от бешенства, желая показать, кто тут главный. Не приведи Господь, услышит он, какие ты дифирамбы распеваешь Первому консулу — побьёт тебя, не посмотрит, что я рядом!

— Бодливой корове Господь рогов не дал! — захохотал Обресков, — Я и сам с усам! Да и что ему доказывать-то? Первый консул с больши́м шумом проиграл сражение эрцгерцогу Карла при Намюре[4], так что его репутация непобедимого полководца уже растаяла, словно первый снег!

— А что же тогда только про Моро и разговоры? Он упустил свой успех! Победи армии Республики этого хитроумного братца императора Франца, так всё бы и закончилось. Немцы уже совсем отчаялись, заключили бы мир, никакие британцы и не подумали вмешаться. А так — всё опять заново, и теперь вовсе не обязательно Франция выдержит.

— Так, Моро же взял Милан! Идёт к Мантуе[5]! Вот-вот вся Италия падёт к его ногам! — неверяще покачал головой приказной глава.

— Наивный ты, Пётр Алексеевич! — засмеялся я, — Даром, что ли, Великая коалиция собирается? Сейчас, как нажмут на твоего Моро со всех сторон… Вот скажи мне лучше, что так неуспешно дела в Мадриде прошли? Чего этот твой Годой эдаким бараном оказался? Упёрся и решил полезть в драку! Уговаривали его, уговаривали… Ведь такая отличная стратегия была подождать ещё, а?

— Почему это Годой мой? — насупился сановник, — Тогда уж с Захара спрашивай, государь! А так — герцог неглупый человек и против воли своего господина не пойдёт, а то позабудут все, что он опора и надёжа трона, и тогда сидеть ему в лучшем случае губернатором какого-нибудь Асунсьона…

— Что, тестюшка мой, дражайший, решил повоевать?

— Уболтали его англичане. — подтвердил Обресков, — Посулили ему Руссильон[6], который Испания потеряла более ста пятидесяти лет назад по Пиренейскому договору[7], да Наварру[8] с Беарном[9], а уж он сам себе додумал, что если всё удачно сложится, то и на Бигорр[10] и Фуа[11] лапу наложит. Ну и родственников на трон вернуть — совсем интересная комбинация вырисовывается…

— Неплохо он себе возомнил… Ох, тестюшка-тестюшка… — покачал я головой, — Вот чего же так в свои фантазии-то верить? Ведь не дадут ему англичане ничего, даже если всё и срастётся, а военная фортуна — штука переменчивая… Моро тот же соврать не даст, да…

— Даже обещанного признания перехода колоний не дождётся! — согласился со мной Обресков-младший, — Коли Франция падёт, то король Георг всенепременно вспомнит про Новый Свет, а что английский владыка скажет, то тогда этот брат покойного короля, граф Прованский, и подтвердит.

— Так и представлял себя, Пётр Алексеевич… В Неаполе я не особенно и сомневался — всё же те же Бурбоны…

— Да уж, государь! Их от войны только Испания удерживала, а при таких раскладах вариантов просто не будет.

— Ещё кто? Папа Римский? — вздохнул я.

— Да, и все итальянские правители — шансов остаться в стороне у них просто нет. — развёл руками Обресков, — Не вставать же им за Францию?

— Моро вполне может воплотить многовековую мечту галльских королей Старого порядка — покорить весь Апеннинский полуостров. — усмехнулся я.

— Вот этого-то испанцы и опасаются — слишком уж Республика усилится. — подтвердил глава русской дипломатии.

— Португалия? — почти равнодушно спросил я у Обрескова.

— Португальский регент, принц Жуан, всеми силами старается избежать участия в войне, ибо совершенно справедливо опасается, что его государство при любом исходе сражений станет очевидной добычей для хищных соседей. Королевство его после победы коалиции будет либо испанской провинцией, либо английской колонией, государь…

— Но шансов уклониться от участия в коалиции у него нет?

— Именно так, государь! — твёрдо отвечал Обресков, — Гамильтон[12] лично занимается переговорами, а когда английский флот стоит в Лиссабоне, а испанский выражает этому удовольствие — куда может спрятаться португальский правитель? Наверное, принца Жуана уже принудили встать в строй. Думаю, что в ближайшие дни мы получим депешу об этом.

— Голландию никто и не спрашивает?

— Так, ведь слухи ходят, что старый штатгальтер давно мёртв, а все приказы отдаёт сам король английский Георг! — хитро усмехнулся мой соратник.

— Жив старый Вильгельм, жив! — улыбнулся я ему в ответ, — Сидит себе под охраной в Лондоне. В меланхолии только пребывает…

— Как же ему не грустить-то? Почитай, сам себя под арест посадил, дурень старый! — в сердцах ударил кулаком о ладонь мой дипломат, — Чего его угораздило в Лондон поехать? Дела у англичан не очень шли — вот и уцепились за такую идею! Кто сейчас может защитить небольшое, но весьма богатое государство? Сами голландцы-то в нынешние времена совсем поистаяли: флота почти нет, армия под немцами ходит, города разорены…

— Вот и поехал штатгальтер к родственникам, просить о поддержке. Куда ему ещё ехать-то было?

— К нам, государь! К главному кредитору и союзнику, который его старшего сына пригрел!

— Вот, умён ты, Пётр Алексеевич! — засмеялся я, — Чего же ты Вильгельма не убедил, а?

— Убедишь его… Вот и говорю — старый дурень! — горячился Обресков, — Прилюдно же завещал пост штатгальтера, вверенные ему земли Республики и все её колонии своему родичу, королю английскому Георгу! «Ибо только он сможет вернуть славу и силу Республики Соединённых Провинций!».

— Успокойся, Пётр Алексеевич! — я приобнял своего старого советника, — Слова его сейчас ничего не значат для самих голландцев, которые давно забыли, что у них есть штатгальтер, тем более для капстадцев или ост-индцев, занятых своими проблемами…

— Но государь, это сейчас завещание Вильгельма ничего не значит, а вот завтра англичане могут решить, что у них есть силы и тогда…

— Спасибо, мой старый друг! — мягко усмехнулся я, — Я понял, что ты хочешь мне сказать, и буду думать, как решить эту проблему. Но пока, довлеет дневи злоба его[13], Петя — продолжим готовиться к аудиенциям и всему этому сложному дипломатическому танцу. Итак, коалиция готова?

— Да, государь! Все страны Европы собрались воевать с Францией, уничтожить её силы, поставить на колени и растерзать… — поклонился мне Обресков.

— Ты очень поэтичен, Пётр Алексеевич! Теперь дело за нами?

— Да, государь. От нас хотят, чтобы Россия также стала частью этого союза. А что мы?

— А мы — не хотим, Пётр Алексеевич!

— Как же, государь? Когда они победят Францию, то мы станем следующей целью!

— Вот этого-то, друг мой, нам и надлежит всячески избегать. Однако, воевать сейчас для нас бессмысленно — это нисколько не отменит для нас опасность оказаться следующей целью англичан, а какие выгоды мы приобретём?

— Так что же делать?

— Франция, друг мой, далеко не та лёгкая добыча, которую видят в своих грёзах наши дорогие соседи. Их ждёт большой сюрприз, а мы будем готовить будущее!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Анри, мне нужна Ваша помощь! — голос Талейран вечно напоминал тайному русскому агенту лису, которая подкрадывается к зайцу. Таким грызуном в присутствии человека, которого парижская публика уже именовала не иначе как «господин первый министр», Файо себя в последнее время и ощущал. Тому нисколько не мешало и то, что хитрейший политик вёл себя с ним как с лучшим другом, а также проводил через ловкого адвоката все свои дела, включая и грязные.

— Да, дорого́й мой друг, конечно, я сделаю всё, что смогу! — с максимально возможным добродушием отвечал адвокат.

— Скажите, Анри, насколько Вы близки к русскому «серому кардиналу», этому господину Пономареффу?

У Файо сердце внезапно оказалось в горле — возможно ли, что он полностью раскрыт и его контакты стали известны французскому правительству?

— Что за странный вопрос, дорого́й мой Шарль? — удивился Файо, — Дела наши с Россией, естественно, никак не могли обойти и этого человека, но всё же не настолько, чтобы считать его своим приятелем. Ты же знаешь, что я в переписке с русскими министрами торговли Горшенниковым и юстиции Якубовичем, через своих конфидентов решаю разные вопросы с губернаторами русского императора. Так что, могу написать и Пономарёву. Что тебе угодно, друг мой?

Талейран с прищуром посмотрел на адвоката, отчего у того снова замерло сердце, потом, медленно роняя слова, произнёс:

— Мне хотелось бы обсудить позиции России в грядущей европейской войне, Анри… — после этой фразы повисла какая-то неестественная пауза, словно «первый министр» недоговорил, так что Файо ждал продолжения, но его не последовало.

— Шарль, я не понимаю, что ты хочешь услышать от Пономарёва? Он, конечно, известен как мастер тайных дел, но причём здесь он? Если ты хочешь понять, будет ли Россия продолжать торговать с нами, пусть и придавая этому процессу видимость незаконной деятельности, то здесь просто можно спросить у Горшенникова.

— Нет, Анри! — с некоторой досадой на недогадливость собеседника прошипел Талейран, — Я хочу знать, будет ли Россия воевать против нас! Русский флот достаточно силён, чтобы полностью изменить положение на морях, а армия также может уверенно склонить чашу весов на полях сражений в пользу наших врагов.

— Это всегда было понятно, и позиция русского императора…

— Нет! Ты не понимаешь, Анри! Мне надо быть уверенным в том, что Россия сейчас останется в стороне! От этого зависит будущее Франции!

— М-да, тогда мне всё ясно: Обресков никогда не сможет завести с нами каких-либо официальных связей, ибо тогда он будет отвергнут европейскими дворами, а Пономарёв вполне сможет вести такие дела… Ты хочешь, чтобы мы приобрели, наконец, на континенте хотя бы полуофициальную, но дипломатию?

— Да, Анри. — коротко ответил Талейран, — Франция должна иметь возможность что-то обсуждать с соседями, планируя своё будущее.

— Будущее? Шарль, друг мой, расскажи мне чуть подробнее о своих планах. — прищурился метр, — Готовя наши торговые и финансовые операции мне надо видеть перспективы, ты же понимаешь…

— Видишь ли, Анри… — задумчиво проговорил всесильный министр, доставая из шкафчика бутылку вина́, один вид многолетних наростов на которой наводил на размышления о глубоком прошлом, и два изысканных стеклянных бокала, — Нам никогда не стать полноправными участниками европейской жизни, пропагандируя отсутствие монархии…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот, Ваня, это и есть трактир Гордова. — торжественно проговорил Вилецкий рукой обводя огромный зал трапезной, — Здесь собираются все приличные люди всего наместничества. Пока флот в плавании, в основном штатские, ну а когда наши вернутся, то здесь царство морское на суше!

— Ничего себе! Даже в Москве таких огромных трактиров не видел! — искренне удивился мичман, — Нет, конечно, залы Городского собрания там сильно больше, но вот чтобы трактир…

— Вот! А ведь у Гордова есть ещё и харчевня для простого люда! Там дёшево, виноградного вина́ не подают, но места там ещё больше. Наш Осип Павлович знаменит на половину царства! Таких кушаний, как здесь, нигде не найти. А ты пробовал его новое «Камчатское» пиво?

— Пиво? Андрюша, ты что это, ощутил себя простолюдином? — удивился Гешев.

— Уж не впадаешь ли ты в фарисейство[14], Ваня? — весело захохотал гардемарин, — Ты попробуй сначала! Поверь мне, гордовское пиво не имеет никакого отношения к этой мутной бурде, которую подают в Петербурге. Уж я-то знаю!

— А и вправду неплохо. — удивлённо причмокивал губами мичман, отпивая из массивного стеклянного кубка.

— Вот, пей и не жалуйся! Гордов всё метает своё пиво в бутылки разливать и вывозить, но пока не получается. Но, коли хочешь вина́, изволь — здесь лучшие ви́на, по крайней мере, за Уральскими горами точно! Осип Павлович пригрел неплохого виноторговца, француза. Его зовут Маршан, он живёт в Одессе и привозит сюда лучшие наши и европейские ви́на! Говорят, что он был известен в Париже, чуть ли не к королевскому столу подавал свои напитки.

— Месье Маршан, действительно непревзойдённый знаток вин, хотя для королевского стола он ничего и не поставлял. — с лёгким поклоном обратился к приятелям высокий, худощавый мужчина, незаметно подошедший сзади, — Здравствуйте, Андрюша, приношу извинения за свою бесцеремонность, но, увидев Вас, я вспомнил про модель «Гото Предестинации[15]», которую Вы заказывали. Она готова, Вы можете её забрать.

— Познакомьтесь Августин Фёдорович, мой друг и сослуживец, мичман Иван Гешев. Ваня, это майор Головчин, хозяин лучшей петропавловской модельной мастерской. Коли хочешь получить макет какого-нибудь корабля или резную икону это непременно к нему. — представил Вилецкий гостя.

— Очень рад! — поклонился мичман майору, — Не откажите, присаживайтесь с нами, Августин Фёдорович.

— Что же, присяду. — слегка помялся тот.

— Августин Фёдорович, один из известнейших жителей города! — принялся болтать гардемарин, — Его модели стоят в кабинете самого́ государя!

— Не надо, Андрюша! — мягко проговорил Головчин, грустно глядя на с азартом говорящего юношу, — Я не звезда в небе, просто отставной офицер, имеющий ставшее популярным увлечение.

— Но, как же, Августин Фёдорович! Как же Ваш проект парового буксира для порта? — округлил глаза Вилецкий.

— Что Вы, Андрюша, я не автор проекта! Я строю только модель! — замахал руками француз, — Работу делают корабельный мастер Сазонов и механик Тутышев. Я лишь помогаю им в этом.

Молодой человек смущённо замолчал, разговор продолжился ещё некоторое время, потом Головчин откланялся и уехал домой, а молодые люди продолжили беседу, сопровождаемую вкусной едой и питьём.

— Что, этот Головчин, действительно фигура в городе? — поинтересовался Иван.

— А то! Единственный француз — климат наш южанам не подходит, а он остался. От поместья отказался, открыл мастерскую, модели у него превосходные — даже сам государь заказывает, а уж механические игрушки Кулибин назвал невероятными. Августину Фёдоровичу и поручили пароход для нашего порта делать, что бы он ни говорил! Все в штабе знают, что это проект Головчина!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Времена меняются, Василий Петрович! — тихо проговорил Сидоров, представший на сей раз в облике переехавшего из Голландии торговца, своему товарищу по опасному делу.

— Что тебе сказать, Еремей Иваныч? — тот звучно отпил из большой кожаной кружки, в которой в этом дешёвом портовом кабаке подавали пиво, — Меняются… Солдаты везде, платят за каждый слух о луддитах, причём платят немало…

— Ты тоже, брат, не преувеличивай! — фыркнул в ответ главный русский агент в Британии, — Сейчас без малого три четверти поджогов, погромов да нападений с твоими мальчиками никоим образом не связаны! Чего тебе бояться? Пока никаких связей с твоими людьми не открылось.

— Ерёма! — возмутился немолодой человек, за свою жизнь сменивший столько имён, личин и официальных религий, что даже вспомнить всё уже не мог, — Что ты меня успокаиваешь? Я-то себя в обиду не дам! Меня никто не знает — через пятые руки команды отдаю, ежели кого и схватят, то я-то точно уйду! Вот за Карлушу беспокоюсь…

— Что, ты теперь своего лорда Чарльза Карлушей называешь? — захохотал Сидоров, — Чем он так провинился?

— Что уж провинился-то? — снова хлебнул пива старый голландец, — Как родной мне стал за это время, уж, как за ребёнком, за ним слежу. Веришь ли, за последние три года раз семь ему виде́ния пришлось устраивать, а потом успокаивать. То хотел к королю идти, благословлять за дела его, то от поджогов да нападений отказываться. А после того, как в Манчестере схватили старого Билла Худа, вообще, испугался и собирался опыт ассасинов[16] перенимать, благо опиума сейчас вдосталь… Чем он мне не Карлуша?

— Да уж, нам только фидаинов шейха Хасана не хватало… Хотя, как идея, возможно… — задумчиво пробормотал Сидоров, — А вообще, мудрецом ты стал, Вася. С чего бы это?

— Старый стал, Ерёма, старый!

— М-да, Вася… Я вот тоже не молодею… А меня-то отзывают, брат… — виновато пожал плечами Сидоров.

— Как? — от удивления его собеседник даже подавился пивом и долго откашливался, — На кого же ты нас оставляешь?

— На тебя, Вася. Ты уж точно дорос до того, чтобы без присмотра работать.

— Вот как, уважил меня, брат… Чего зовут-то? — бывший португалец даже как-то стал выше после продвижения по службе.

— Захар Памфильевич не объяснил — просто велено скорым ходом двигать в Столицу.

— Ох, Ерёма, выходит, прощаемся мы с тобой?

— Выходит, брат. Надеюсь, что увидимся ещё, Василий Петрович! — улыбнулся другу Сидоров.

— Эх, Еремей Иваныч! — грустно хлебнул пива его собеседник, — Люди мы уже немолодые, может и не сложиться! Скажи-ка мне лучше, чего от нас Столица ждёт?

— Как чего? Людей вывозить, заводы разорять ну и деньги короля заставлять больше тратить на всякую безделицу — больше здесь израсходует, меньше у нас на окраинах людишек соблазнит. Слышал, небось, про польскую замятню? А как греков да арнаутов мутят? Вот, брат…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Тощий монах шёл, ведя в поводу ослика, гружённого несколькими мешками, по узким улочкам Галаты[17]. Шёл не спеша, по сторонам почти не смотрел, будучи погружён в свои, наверняка благочестивые, мысли. Ранние прохожие обращались к нему за благословением, тот без эмоций, словно и не отвлекаясь от раздумий, осенял их крёстным знамением, говорил необходимые слова и шёл дальше. Наконец, он зашёл в неприметные ворота, которые оказались незапертыми.

За створками стоял человек совершенно звериной наружности, заросший до бровей густым иссиня-чёрным волосом. Он прорычал что-то непонятное, как бы подтверждая свою животную сущность, запер ворота на огромный засов, принял узду ослика и махнул рукой на дверь, ведущую в старый обшарпанный дом. Монах также без какого-либо выражения чувств, молча прошёл в дверь и поднялся по витой лестнице на второй этаж, где его встретил седобородый человек с очень цепкими и хитрыми глазами.

— Здравствуй, брат Галактион! Или лучше тебя именовать Феодоросом, как прежде? — прищурился хозяин дома.

— Сам знаешь, брат Пантелеимон, былого Феодороса давно нет. — совершенно равнодушно ответил ему пришедший и без спроса устало присел на стул в углу когда-то неплохого, а сейчас уже совсем ветхого кабинета, в котором в далёком прошлом какой-то стамбульский купец средней руки вёл свои дела.

— Знаю, брате, знаю! Рад, что ты живой! — раскрыл свои объятья гостю седобородый.

— Я тоже рад. — устало улыбнулся монах.

— Я молился за тебя, отец Галактион! Что же ты просил о встрече со мной? Чем тебе не угодил Ставрос, который и приставлен к тебе для связи? — напряжённо уставился на гостя Пантелеимон.

— Святой просветитель Аляскинский Агапий говорил, что доверие людское легко потерять, но сложно вернуть. — усмехнулся гость, прикрывая глаза, — Я надеялся, что вы мне доверяете, коли послали на такое дело.

— Слова-то какие говоришь, Галактион… Может, и вправду, меняется что-то в мире, а? — присел рядом церковный следователь.

— Только меняя что-то в себе, можно изменить мир, брат Пантелеимон. Я отринул своё греховное бытие, а тебе пора убавить недоверие к людям! В каждом человеке есть душа, которую должно спасти. — монах, наконец, поднял глаза на собеседника и словно прожёг того чёрными горящим взором.

— Экий ты стал, брат мой… — задумчиво проговорил глава местной тайной службы церкви, рассматривая собеседника, — Что в Златоустовом монастыре с тобой сделали-то? Таким выжигой был…

— Учили меня, брате, учили… Жить, во спасение души верить! — с какой-то доброй улыбкой отвечал ему грек.

— Что же тебя так от твоей ушлости-то отвернуло, брат Галактион? — в голосе Пантелеимона прозвучал искренний интерес.

— Осознал, что никак нельзя сожрать всё, что вокруг есть. — снова улыбнулся монах, — От лукавого вся страсть к стяжательству проистекает! К чему искать мне себе греховные развлечения, коли дана мне радость служить Господу? Открылись глаза мои, пусть и проповедью самого преподобного Владимира.

— Слышал я про наставления Владимира Новокаргопольского. Так хорошо проповедует?

— Да вся Москва к нему на проповедь бежит! Сколько людей со всей России съезжается! А мне повезло, рядом с ним в обители жить, видеть его подвиг ежедневный, говорить с ним!

— Ох, вот дело закончим, непременно отпрошусь у митрополита в Москву — послушать…

— Обязательно поезжай, брат Пантелеимон! От слов преподобного прямо душа поёт и к Богу рвётся. Послушать его — невыразимое удовольствие! Только вот опасаюсь, что наши с тобой заботы быстро не закончатся.

— Всё в руце Божией!

— Воистину, брат Пантелеимон! Воистину!

— С чем приехал-то, брате? — уже совсем доброжелательно спросил хозяин дома.

— С радостью! Получилось у меня убедить купчину этого. — улыбнулся ему в ответ монашек.

— Поверил он тебе? — перекрестился Пантелеимон.

— Поверил! Хотя без рекомендаций этого Оболенского ничего бы не вышло, точно говорю! Пришлось мне столкнуться там с Константином Суцу, а тот-то родовит и не беден…

— Константин, говоришь? Ох, где только зараза не поселилась…

— Ничего, письмо из Лондона, да мой быстрый язык, да родственники, да монастырь, что мне доверен — убедили. Только ты уж, брат Пантелеимон, Суцу-то не тащи в застенки, а то я под подозрение попаду, а там и всё дело наше…

— Сам знаю! Есть у нас в его роду помощники, присмотрим, а там и придумаем чего… Точно поверил тебе сей ложный торговец? — с прищуром поглядел седобородый на собеседника.

— Порукой тому сто пятьдесят тысяч рублей золотом, что я передал твоему Герасиму. — мягко усмехнулся монах.

— Сколько? — округлил глаза церковный следователь.

— Сто пятьдесят тысяч рублей. — спокойно повторил отец Галактион, — На подкуп и убеждение греков, болгар и армян в Цареграде, Смирне и Солуни.

— Да уж, явно ты его убедил… Теперь понятно, почему ты не захотел рассказать это Ставросу, зачем смущать молодой ум… Хорошо, Зыкову сообщу, деньги в казну сдам. — покачал головой Пантелеимон, — Как представлю, что такие деньжищи могли пойти и молодому Суцу, а тот бы непременно купил себе поддержку — оторопь берёт. Большое дело ты делаешь, брате.

— Я верю, что творю богоугодное дело, сохраняю души и единения православных. А ещё, я грек, Пантелеимон, грек! Помню о славе предков своих. Но ведь и Александр Великий, и римские императоры не были греками, а высшую славу Элладе дали именно они. Нам нужно быть с православным царством, оно и даст нам защиту, славу, будущее для детей в мире, где они могут стать кем угодно без смены веры, отказа от своего естества и страха. Не желаю для сородичей своих доли тех же поляков, кои режут друг друга безо всякой оглядки и ставших только добычей соседей.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Краков горел. Пожар начался в результате грабежей, которыми принялись увлечённо заниматься депутаты малопольского сейма, недовольные решением об открытии за счёт казны восемнадцати шляхетских школ по всему княжеству с обучением по русским канонам. Мятеж начался неожиданно, в городе не было солдат, которые убыли в Пруссию на манёвры. Теперь же, когда бунтовщики захватили улицы, пожар тушить было некому, а регент Малопольши и оставшиеся с ним сторонники заперлись в Вавельском замке[18] и мрачно ожидали развития событий.

— Горит, горит княжество! — горе регента Станислава Яблоновского, смотревшего в окно на пожар, было неподдельным, — Как бы покойный отец князя Малопольского, Александра, великий Анджей Замойский, назвал бы меня, недостойного хранителя его славы, после такого?

— Не грусти, пан Станислав! Город ещё не значит всё княжество! — хлопнул его по плечу приятель, отставной полковник Корцов, гостивший у него.

— Что Вы понимаете! — жёлчно отозвался майор Герасимов, отвечавший за безопасность в княжестве и один из невольных виновников происшедшего, — Мы заперты в замке, город контролируют бунтовщики, что мы можем предпринять в таких условиях?

— Не должно́ было быть проблем! — регент с тоской оглядел своих товарищей, — В конце концов, в той же Королевской Пруссии, да что там в Пруссии — даже в Мекленбурге, почти всё образование идёт на русском. Что там несколько новых школ у нас, в Малопольше, где уже сейчас почти половина населения молится в православных храмах и считает себя подданными империи? Как этой жалкой кучке ренегатов удалось разбить приставов сейма и городскую стражу? Где же наши делегаты, где наши сторонники?

— Уже несколько дней в городе было много гостей из Великой Польши… — мрачно буркнул Герасимов.

— А что Вы тогда молчали, майор? — возмутился Корцов, — Неужели регент не должен был знать о таком?

— Не придал значения! — огрызнулся тот в ответ, — Да и вообще, с какими лицами мы будем объясняться перед молодым князем Александром? А перед русским послом Румянцевым? А Николай Петрович непременно прибудет разбираться, как же это мы допустили мятеж!

— Не причитайте, майор! Я уже здесь! — под сводами старинного тронного зала раздался громкий голос русского генерала, который влетел в сию обитель печали, словно ветер.

— Николай Петрович, я… — вскочил Яблоновский.

— Сидите уж, дорого́й регент! — отмахнулся от него Румянцев, — Знаю, что вы, господа, проглядели мятеж, который должны были подавить в зародыше, ну или использовать его в своих целях. Как это произошло, позвольте осведомиться?

— Мы знали, что они готовятся, но не сейчас! — начал оправдываться Герасимов, — Школы слишком незначительный повод для бунта! Их же уже почти десяток!

— Вы очень сла́бо следите за настроениями шляхты, майор! Отбытие гарнизона на манёвры и было сигналом к восстанию! Даже мне это было известно! А Вы пан Станислав, проявили себя неплохо, направив мне своевременный отчёт о решениях сейма. Ладно, позвольте представить Вам полковника Барсенёва, он войдёт в город со своими солдатами и решит вашу маленькую проблему. Кстати, пожар не входил в наши планы, надеюсь, что кавалеристам полковника не придётся ещё и тушить огонь?

Русская конница ворвалась в Краков и за два дня полностью вычистила мятежников. Оказалось, что Румянцев был готов к заговору, более того, его агенты стояли у истоков бунта, устанавливая сроки и определяя силы. Сам же русский посол и член Коронного совета Польши спрятал неподалёку от города сводный кавалерийский полк, с помощью которого ликвидировал в Малопольше консервативную польскую оппозицию, отправившуюся на каторгу или в ссылку в дикие восточные земли империи.

Русские любили играть на опережение.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Михаил Строганов пребывал не то чтобы в растерянности, а наоборот, он был собран, хотя и вовсе не понимал причин происходящего. Молодой человек всего три недели пробыл в Григориополе, бывшей Джафне, где в него жесточайшим образом вбивали обычаи, привычки, факты и прогнозы дел государства Маратхов. А теперь он сидел вместе с начальником канцелярии Григориопольского наместничества, майором Ахмадовым в тесной каюте небольшого торгового брига, следующего в португальский Гоа.

Русские офицеры плыли, изображая купца Меликова, очередного разбогатевшего на восточной торговле подданного православного царя, желавшего найти новые рынки, и его приказчика. Миссия их была совершенно секретной и никак нельзя было допустить, чтобы хоть кто-то посторонний узнал, что крупный русский чиновник прибывает в континентальную Индию, где собирается провести переговоры с одним из серьёзнейших противников англичан.

Сам Михаил задавался вопросом, как он здесь очутился: ещё три месяца назад Строганов спокойно служил под Дербентом в Саратовском драгунском полку в чине поручика, видел себя в будущем как минимум генералом и ухаживал за юной дочкой своего полковника Катенькой Студзинской. Внезапно его вызвал к себе сам командир дивизии, генерал Дерфельден, с извинениями, но без каких бы то ни было разъяснений, выдал на руки приказ об отставке, подписанный лично государем, и подорожную «ускоренного порядка» прямо в Григориополь — самую что ни на есть Тьмутаракань!

После долгого и мучительного путешествия через персидские земли молодого человека принял лично наместник Евстафий Иеронимович Сангушко и чуть прояснил ситуацию, сообщив, что именно ему надлежит участвовать в проведении важнейших и совершенно секретных переговоров с каким-то индийским вельможей. Три недели глубокого погружения в местные реалии под руководством самого́ посланника, майора Ахмадова, и новое плавание, на сей раз в Гоа, где и должна была состояться столь ожидаемая встреча.

В голове молодого человека от всего этого царил совершенный беспорядок, прикрываемый, однако, железной внешней уверенностью, накрепко вбитой в Корпусе. «Никакие чувства, ни горести, ни радости, не должны захватывать Ваш разум, а уж тем паче отражаться на Вашем внешнем виде!» — эти слова навсегда определили манеру поведения Строганова. Немного отвлекал его от насущных проблем его начальник, майор Ахмадов, не только просвещавший его, но и всячески развлекавший.

Весёлый и умный перс, отлично разбиравшийся в хитросплетениях политики Индии и торговых операциях ушлых местных купцов, он сыпал анекдотами и интересными фактами, всячески вразумлял молодого человека и готовил его к любому развитию сюжета, который только мог представить.

— Мишенька, к сожалению, наше посольство состоит всего-то из нас двоих. Брать с собой ещё людей не только было совершенно запрещено принимающими лицами, но и нарушило бы всякую скрытность нашего визита. Так что, совещаться нам будет совершенно не с кем, а решения необходимо принимать без долгих раздумий — таково было непременное требование Яшвант Рао. В общем, Ваша отличная память и реакция нам совершенно необходима!

— Кондратий Исаевич, но как мне запомнить столько информации, чтобы смочь оказать Вам помощь в таком сложном деле?

— Мишенька! Вы молоды, талантливы, отлично знаете персидский, впитываете всё, словно губка, Вам нужно лишь сложить все цифры и факты на полочки в Вашей голове, которые так хорошо настроили Вам в Корпусе!

— Спасибо, Кондратий Исаевич, однако я же не дипломат, не торговец, не чиновник — я кавалерийский офицер! Моё дело — лошадям хвосты крутить, да драгун в атаку водить!

— Я, Мишенька, как-никак артиллерист, а занимаюсь всеми делами целой провинции Империи! — смеялся майор.

— Но, почему я?

— Сие мне не ведомо, юноша! Знаю лишь, что таковое было непременным требованием. Учтите, Яшвант Рао один из влиятельнейших вельмож Маратхи, он может стать нашим важнейшим другом, торговым и политическим партнёром, так что, искать причин для отказа в такой малой просьбе у нас не было. Моя компания Вас как-то огорчает?

— Что Вы, Кондратий Исаевич! Особенно, в сравнении с обществом кавалерийских лошадей, которыми я заведовал в полку! — шутка Строганова была оценена Ахмадовым, долго смеявшимся и хлопавшим в ладоши.

— Итак, Мишенька, напомню, что Маратха среди всех держав Индостана оказалась наименее охвачена нашими агентами и посланниками. Во всей империи, а именно так следует по всем понятиям называть это государство, у нас было только небольшое посольство при дворе пешвы, которое вынуждено было бежать после начала там гражданской войны.

— Но, Кондратий Исаевич, я же учился вместе с несколькими новиками оттуда… — попытался было возразить своему наставнику Строганов.

— Мишенька! — воздел тот палец горе, — Даже по сравнению с Хайдерабадом количество юношей, отправившихся на учёбу в Россию, было поистине ничтожным — всего-то восемнадцать человек за столько лет, причём это были дети отнюдь не раджей, а только аристократов младшего звания — раджпутов. Но даже из этого ничтожного количества более половины отказалось возвращаться на родину, предпочётши тому службу нашему царству. Да, они дали нам некую информацию об устройстве государства и обычаях страны, но этого было недостаточно. Мы меняли ситуацию, но весьма не быстро.

Отношения с Маратхой, таким образом, были только на начальном этапе, наши торговые контакты были ограничены случайными сделками, а военного влияния не было вовсе. Почти все сношения этой империи с европейцами были с французами, англичанами и немного с португальцами.

— Давно хотел бы выяснить, Кондратий Исаевич, как же так? У нас же здесь целое наместничество?

— Целое, да не совсем! Обеспечить все провинции всем необходимым для активной работы — слишком непосильная задача для царства. Не хватает людей, денег, кораблей — да всего не хватает! Заморские наместничества вынуждены пока опираться на скудные местные ресурсы, да надеяться, что в Столице заметят наши лишения.

— Но как же, Кондратий Исаевич, быть с теми же Русскими островами…

— Вот их-то государь и заметил! — усмехнулся майор, — Их уже и Заморскими не числят, отдельно учитывают. К тому же нам большую свинью подкладывает Астрабадский генерал-губернатор Бубнов, который подмял под себя все отношения с майсурами, да и Хайдерабад во многом теперь в его зоне ответственности. Он пользуется своими связями с персидскими княжествами, да и до срединных земель России ему рукой пода́ть!

— Он наш соперник? — насторожился Строганов.

— Что Вы, Мишенька? — замахал руками Ахмадов, — Это я скорее ворчу! Не было бы Бубнова, так мы вообще сидели бы сейчас словно пёс возле запертой двери, из-под которой доносятся вкусные запахи! Завязли мы в Григориополе с кандийцами — сложный сосед, да и с наместниками нам не везло — вон, Брейер вообще умер менее чем через полгода после назначения — не выдержал местного климата, да…

Ничего, вот Евстафий Иеронимович, человек деятельный, разумный, да дипломатии не чуждый. Прожекты у него, словно пирожки, пекутся! Людей с собой привёз толковых, желает с княжеством Канди всё окончательно решить, голландские острова Пряностей под себя забрать, Григориополь отстроить, в Тринкомали да Коломбо серьёзную работу наладить. Вот только для этого нам торговля с Маратхой нужна, словно голодному горбушка!

— То есть, от нас зависит будущее провинции? — округлил глаза Строганов.

— Даже больше, Мишенька! Как Вам известно, мы долгое время вполне уверенно рассчитывали, что англичане начнут продвижение со стороны Бомбея на майсуров. Так что, в отсутствии прочных отношений с Маратхами мы не видели больших проблем. Это государство — какое-то безумное средневековое соединение враждующих княжеств и противоборствующих аристократов! Постепенно, шаг за шагом, мы собирались налаживать связи, открывать торговлю. Мы думали, что у нас есть время!

К тому же такой недостаток нашей дипломатической работы был вполне естественен, ибо при известной скудости ресурсов в этой местности мы сосредоточились на других вопросах — нельзя объять необъятное.

— А британцы ударили в Бенгалии?

— Именно! С изменением направления движения англичан мы оказались не готовы как-то существенно им противодействовать. Мы в Григориополе понимали, да и из Столицы нам прямо указывали, что без серьёзного сопротивления маратхов, вскоре наша держава получит слишком сильное увеличение сил англичан как здесь, так и в Европе, но поражение пешвы вызвало разлад в государстве, началась замятня, осложнившаяся нападениями соседей. В смуте пропали наши новики, что вернулись домой, а это лишало нас самого надёжного средства влияния. Империя маратхов готова пасть под ноги врагов, а это серьёзно осложнит наши дальнейшие действия.

Мы попробовали решить эту задачу с разных сторон, но все наши попытки увязали в слишком сложных переплетениях внутренней политики этого государства и взаимной вражды князей. Спасительной соломинкой стала депеша, доставленная через персов в Астрабад. Один из наших новиков, ваш старый товарищ Жаров, нашёлся! Он оказался близок к князю Индаура и смог убедить того искать русской поддержки. Тот отправил тайное послание, в котором назначил место и время встречи и потребовал Вашего присутствия в числе переговорщиков.

— Удивительно, что именно Викентию Жарову удалось так возвыситься! — покачал головой Строганов, — Вика даже среди своих единородцев не выделялся! Он не был самым храбрым, самым способным… Он был моим другом, но и всё…

— Не знаю, Мишенька, всё в руце Божией, что сказать…

[1] Мобеж — город-крепость на севере Франции близ современной границы с Бельгией.

[2] Антверпен — крупный город на северо-востоке современной Бельгии.

[3] Савона — крупный город в Лигурии, к западу от Генуи.

[4] Намюр — город-крепость в центре современной Бельгии.

[5] Мантуя — город в северной Италии, в XIX веке столица одноимённого герцогства.

[6] Руссильон — каталонское графство на побережье Средиземного моря со столицей в Перпиньяне.

[7] Пиренейский договор — мирный договор, заключённый между Испанией и Францией в 1659 г. По договору Испания теряла часть территорий в Испанских Нидерландах и каталонские земли к востоку от Пиренеев.

[8] Наварра — васконское королевство, существовавшее до 1620 г. на севере Пиренеев.

[9] Беарн — васконское виконтство к западу от Наварры, со столицей в городе По.

[10] Бигорр — васконское графство к западу от Беарна, со столицей в городе Тарб.

[11] Фуа — окситанской графство к северу от Барселоны, со столицей в городе Фуа.

[12] Гамильтон Уильям Дуглас (1730–1803) — известный британский дипломат.

[13] Довлеет дневи злоба его — Мф. 6:34, У каждого дня свои заботы.

[14] Фарисейство — синоним лицемерия, ханжества.

[15] Гото Предестинация (смесь немецкого «Божье» и латинского «Предопределение») — название первого линейного корабля Петра I.

[16] Ассасины — религиозно-военное братство исмаилитов, полностью подчинявшаяся своему шейху. Воспитание бойцов опиралось на ра́звитую технику психологического убеждения с применением наркотиков (гашиша), откуда и взялось наименование бойцов — от «гашишины». С XI по XIII века представляли собой очень влиятельную силу на Ближнем Востоке. Крепости братства размещались в горах современного Ирана и Сирии.

[17] Галата — исторический район в европейской части Стамбула.

[18] Вавельский замок — исторический замок в Кракове, коронационный замок польских королей.