Утро нового века

Глава 16

— Время больших решений пришло! — Бишоп ударил кулаком по столу, — Джосайя, ты просто должен замолчать и отправиться с полком на Монреаль!

— Джеймс… — Бедфорд говорил очень медленно, тщательно подбирая слова, — Ты же понимаешь, что риск этого предприятия слишком велик? Русские войска не сдадутся просто так. К тоже же, от предстоящей войны мы потеряем очень много — наш хло́пок отлично покупают русские. Без них цена сильно упадёт…

— Джосайя, — Бишоп заглянул в глаза другу, — ты считаешь, что не слышал твоих доводов? Или я с ними не согласен? Ты же сам видишь, что даже сам Грин решил не мешать желанию Конгресса воевать. Народ желает войны. Желает захватить богатства русских. Говорят, что только в Монреале одних мехов на несколько миллионов долларов!

— Но, сколько мы с тобой получим от этих миллионов, даже если всё же поучаствуем в их дележе? А сколько мы потеряем на нашем хлопке?

— Друг мой! — капитан грустно усмехнулся, — Ты, как всегда, прав. Но! В силах ли ты остановить безумство? Даже самому великому Грину такое не удалось! Значит, всё, что нам остаётся — попытаться это возглавить!

Да, мы много потеряем в торговле, но это уже произойдёт, и произойдёт обязательно. Даже если мы с тобой не примем участия в войне, то цены на хло́пок всё равно сильно упадут. Если же война будет успешной, то мы получим часть трофеев — хоть как-то улучшим свою ситуацию. Ежели мы откажемся от участия в походе, то всему нашему бизнесу наверняка придёт конец. Наши соседи никогда не простят нам такого.

— Но ведь генерал Грин… — несчастным голосом проговорил Бедфорд.

— Грин лишился места главы Конгресса, его сторонники также изгнаны и удалились в свои поместья в захолустье. Джосайя, а у тебя есть поместье? — грустно посмотрел на друга Бишоп.

— Джеймс… Мне горько… Очень горько… Но, ты прав, дружище! Другого выхода нет. Пересидеть безумие не выйдет. Пусть это и глупость, но мы должны присоединиться к Виргинскому полку в этом походе. — мрачно кивнул компаньон.

— Спасибо, друг мой. Только когда мы вместе, я спокоен. — Бишоп обнял друга. Непрошеная слеза скатилась по его щеке.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Дорого́й мой Чарльз, надеюсь, что наше небольшое путешествие приносит Вам удовольствие? — генерал Грин с широкой улыбкой протянул правую руку в приветствии.

— Ох, Натаниэль, я бы предпочёл сейчас завтракать в своём доме в Нью-Йорке, собираясь навестить тебя уже в твоём роскошном особняке на Уолл-Стрит! — ворчливо ответил ему русский посланник Остен-Сакен, принимая рукопожатие бывшего лидера США.

— Ничего, друг мой, поверь мне, мой Плезантвил покажется тебе вполне подходящим местом. Пейзажи вокруг превосходны, а река Пи-Ди[1] в это время года воистину великолепна.

— Натаниэль, ты же сам был там только раз, проездом, задолго до того, как стройка даже не началась! — засмеялся Остен-Сакен, быстро теряя свою хандру.

— Ну и что? Ужель ты сомневаешься, что твой Кокошкин мог построить его неудачно? — хохотал генерал.

— Неудачно — нет, но вот не понравится тебе — вполне.

— Да ладно тебе, Чарльз! Мой управляющий Пикфорд был на месте и всё видел, расхождений с проектом нет.

— Тем не менее. Поверь мне, Натаниэль, на бумаге, даже на макете, и вживую — слишком часто бывает непохоже.

— Бог мой, Чарльз! Я кузнец, сделавший удачную карьеру! Неужели мне может не понравиться дворец, спланированный и построенный лучшим архитектором на континенте!

— Пф-ф. Ладно, тебе всё равно. Но вот леди Мэри…

— Ох… Вот эта особа после рождения Натаниэля-младшего стала совершенно невыносима! Так что, я нисколько не сомневаюсь — она обругала бы и Версаль! Однако я надеюсь, что вольная жизнь пойдёт на пользу и её нраву и здоровью наших детей.

— Детей? Натаниэль?

— Да! Да-да-да! Характер Мэри так испортился также благодаря её очередной беременности. — смутился Грин.

— Что же, поздравляю тебя, дружище! — искренне поздравил генерала русский.

— Твоё настроение улучшилось, Чарльз? — ухмыльнулся бывший глава США.

— Да, Натаниэль! Ты способен уболтать даже покойника. — засмеялся Остен-Сакен.

— Вот только свой Конгресс я не убедил. Даже с помощью дражайшего тестя, старого Джея[2]… — в свою очередь помрачнел Грин.

— Без ограничения влияния Великобритании у тебя просто не было шансов на это, Натаниэль. — грустно проговорил русский посланник, — Вы слишком уж много позволяли им…

— У нас свободная страна, Чарльз! — сжал зубы генерал, — Запретить англичанам…

— … Скупать газеты и членов Конгресса никак нельзя! — подхватил его слова приятель.

— У нас Республика! Свобода! К тому же ты тоже верил в это, Чарльз!

— Даже Римскую республику возглавлял император, Натаниэль. А мы с тобой об этом позабыли…

— Ты мой друг, Чарльз!

— И горжусь этим! — снова усмехнулся Остен-Сакен, — Именно по этой причине я еду в компании твоей семьи в Плезантвиль, а не болтаюсь на торговой лоханке, направляясь в Россию с докладом.

— Боюсь, что до отплытия ты бы был избит и ограблен — публика у нас диковата! — оскалил зубы в усмешке Грин.

— Мне бы ещё и дома устроили множество проблем. Самое малое — отправили бы в отставку…

— Почему?

— Именно потому, что я решил поверить в твою свободу, Натаниэль! Я ведь просто должен был не дать англичанам такой возможности! Опередить их!

— А ты поверил мне…

— Да. Но я же приехал сюда не как твой друг, даже не как Карл Христофорович Остен-Сакен! Я — посланник царя Павла, человек, представляющий Россию! А увлёкся идеями свободы, позабыл о долге.

— Брось свои тягостные мысли, Чарльз! Всё уладится!

— Как? Я должен был предотвратить войну, Натаниэль! Я не сделал этого.

— Это была моя обязанность, друг мой! Моя! — Грин сжал руки, свои большие, сильные ладони, так крепко, что пальцы побелели, — Я считал, что свобода может сама по себе вести нацию, а я лишь помогу ей. Но эта война… Испания непременно влезет, опасаясь за свои земли, а вести войну с двумя великими державами слишком рискованно для молодой американской нации! Господи, да я боюсь за свою страну! Но сделать сейчас уже ничего нельзя! И я виноват в этом!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Когда же Вы выступите, отец Галактион? — сэр Сэмюэл уже не желал скрывать своё нетерпение.

— Сын мой, я всего лишь скромный греческий монашек… — хитро улыбнулся его собеседник, поглаживая свою седую бороду.

— Скромный? Да я лично выдал Вам больше сотни тысяч фунтов золотом! — взвился Стивенс.

— Разве сотня тысяч фунтов — это серьёзные деньги в нашей стране? — притворно удивился Галактион, — Этого, очевидно, мало для привыкших к золоту греков.

— Бог мой! Я лично обещал Вам место главы православной церкви новой Греции!

— Так и что? Я могу Ваши слова превратить в золото? — округлил глаза грек.

— Золото! Золото! — в ярости сэр Сэмюэл вскочил и ударил кулаком в стену, — Неужели здесь ничего нельзя сделать без золота?

— Мы в Греции, сын мой, а деньги и были придуманы именно здесь… — усмехнулся монах.

— Тогда почему же и эти чёртовы поляки тоже требуют от меня золота? — эмиссар короля Георга потрясал кулаком уже прямо перед носом собеседника.

— Что поделаешь, Эллада была столь велика, что без нашего влияния не остался ни один народ в Европе… — меланхолично отвечал ему Галактион.

— Когда вы начнёте? — орал англичанин.

— А когда вы привезёте ещё денег? — спокойно отвечал монах.

— Чёрт вас всех побери… — устало рухнул в кресло Стивенс, — Завтра — послезавтра в Константинополь прибудет шхуна «Калипсо», капитана Харриета. На ней три тонны золота…

— А поляки? Им что-то передать?

— Я сижу в вашем прокля́том Константинополе уже почти месяц… Всё это время все тянут из меня деньги… И ничего, кроме этого, не происходит! — с тоской сказал сэр Сэмюэл.

— А чего Вы хотели, сын мой? — искренне удивился грек, — У Вас была возможность поговорить со всеми важными людьми, которые могли Вам посодействовать в Вашем сложном деле…

— Нашем деле! — поправил его англичанин.

— Естественно, сын мой, нашем… — отмахнулся монах, — Всё готово к выступлению, но требуется ещё немного смазки…

— Смазки… Я боюсь, что скоро во всей Индии не хватит золота, чтобы удовлетворить ваши аппетиты…

— Я лично, сын мой, не претендую ни на единый фунт. Впрочем, как и большинство наших людей, верные идеям свободы и справедливости… — меланхолично покачал головой Галактион.

— Великобритания гарантирует им признание их новых земель и титулов! — снова начал Стивенс.

— Так вот, — отмахнулся от него грек, — для убеждения прочих нужны деньги. Вопрос именно в них. Эти маленькие жёлтые кружочки, способны творить чудеса, а Вы, сын мой, недооценили их необходимость…

— Передайте нашим польским друзьям, что в Данциг скоро придёт «Старушка Джил»… — устало вздохнул англичанин.

— Ну, наконец-то! — улыбнулся Галактион, — На днях Вы получите свой ожидаемый результат, сын мой!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот зачем нам, Николай Оттович, заходить в этот Лиссабон? — ворчал красный как рак Неверов-младший на своего капитана, утирая пот кипельно-белым полотенцем, — Вот чего ради нам туда заходить? Шли себе в Гавану…

Жара стояла неимоверная. Единственным спасением для экипажа Магнолии, не занятого вахтой, было отдыхать под натянутыми от солнца над палубой парусами, много пить и ловить лёгкие дыхания ветра.

— Выпей-ка лучше, батюшка Степан Епифанович, холодного взвара, да и не бухти. — с расслабленным вздохом отмахнулся от хозяина Дайер, — Слышал же, сколько богатых купцов поразорилось? Коли повезёт — мы на торгах можем неплохо нажиться! Жара да безделье тебя, Степан Епифанович, пока просто до Кубы доберёмся, совсем до ручки доведут. Ничего, придём в Лиссабон, сходишь вечером в город погулять, проветриться, да и посланника нашего навестить — новости узнать…

— И то дело, Николай Оттович! — повеселел торговец, — Ей-ей жара меня доконает… Ты уж извини…

— Да что я, молодым не был? — усмехнулся капитан, — От безделья да жары даже мухи бесятся… Ничего, завтра уже в порту будем, и ты повеселишься, да и матросики проветрятся…

— Господин капитан! Николай Оттович! — дежуривший на корме матрос внезапно опрометью кинулся к начальству, — Паруса на горизонте!

— И чего? — не понял Дайер, — Так Португалия рядом, берега небедные, есть где купцам разгуляться… Чего орёшь-то?

— Так, их там много! — испуганно взвыл молодой вихрастый морячок и как бы в подтверждение ткнул пальцем в сторону своего виде́ния.

Капитан проявил неожиданную прыть и, схватив бинокуляр, сам немедля отправился на корму.

— Збышек! — крик пронёсся по всему кораблю, проникая, казалось, даже в самые дальние уголки трюма, — Свистать всех наверх! Срочно ставим все паруса и уходим мористее! Очень мне не нравится, что такая армада на нас валится! Чую неприятности! Уходим, братцы! Быстрее — быстрее!

Когда Магнолия снова вернулась на курс и солнце начало медленно спускаться за горизонт, то на корабле с удивлением отметили, что видят ещё одно зарево, которое вполне могло сравниться с красноватым блеском тонущего в море светила.

Пока небольшое судёнышко деловито шествовало вдоль берегов Португалии, в столице королевства было совершенно чудовищное преступление, не имевшее доселе примеров в современной истории. Огромная английская эскадра во всей своей силе явилась к Лиссабону и атаковала португальский флот в гавани. Да дня британские корабли под командованием великого Джервиса непрерывно обстреливали порт и все суда, находящиеся в нём, а также саму столицу королевства, в котором уж от своих старых союзников такого точно не ожидали.

Жертвы и разрушения были просто огромные. Все корабли, находившиеся в гавани и устье Тежу были разбиты, форты, защищавшие Лиссабон, сравнены с землёй, здания, которые можно было увидеть с воды — разрушены. Был уничтожен королевский дворец в Ажуде[3]. Обезумевшие жители города: равно и аристократы высочайшей пробы, и нищие простолюдины, искали укрытие среди руин. Даже великое землетрясение не вызвало столько жертв и разрушений. Такое действие, совершённое без предъявления ультиматума и без каких-либо предупреждений, было правильно воспринято миром как очевидный намёк в адрес доселе нейтральной Испании, которая вовсю готовилась присоединить к себе совсем замученную тесной дружбой с больши́м соседом маленькую Португалию.

Магнолия могла бы стать первым судном, пришедшем в горящий Лиссабон, но судьба его была не такова. Русский корабль торопился к разорённому городу — может, они смогут оказать какую-то помощь несчастным горожанам. На судне заметили две больших шлюпки, шедших под парусами от охваченной огнём столицы. С первого судёнышка принялись махать белой тряпкой, привлекая к себе внимание.

Дайер переглянулся с Неверовым и взял курс на сближение.

— Господа! — немолодой и довольно грузный человек в пышном мундире, с носа шлюпки решительным взмахом руки сопроводил свои слова, — Падите ниц! Перед вами король Португалии Жуан!

Сидевший на банке человек величественно кивнул, не показывая лица. Зато подал голос маленький мальчик, закутанный в плащ, сидящий рядом с королём.

— И я! Принц Португальский Мигел!

— Бог ты мой! — только и проронил совершенно ошарашенный Дайер.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

При бомбардировке Лиссабона трагически погибла душевнобольная королева Мария, не смогшая преодолеть свой недуг, и покинуть вовремя августейшие покои. Возникшая паника, не позволившая своевременно обеспечить безопасность правящей династии, также привела и к разделению её членов — всех спасали без какого-либо плана или системы. Принцессу Карлоту, ставшую уже фактическим правителем государства, и её старшего сына Педру, вывезли вполне успешно, но вот формальный регент Португалии, принц Жуан, волей обстоятельств оказался вне круга сторонников испанской партии.

Верные ему лично офицеры смогли укрыть его от взгляда жены, а вскоре в их руки попал и второй сын четы правителей португальского королевства. Каким-то чудом им удалось почти сутки прятаться от агентов испанцев, но потом они не нашли ничего лучше, чем бежать из Лиссабона морем, не имея никаких идей относительно дальнейших действий. Причём кораблей на плаву в порту уже не было, поэтому те две шлюпки, что достались беглецам, никак не могли достичь земель, сколь-нибудь удалённых от несчастной Португалии.

В общем, безумие этого побега было очевидно даже самому Жуану, после смерти матери, ставшим главным претендентом на корону. Принц впал в уныние, которое легко захватило и его сторонников, уже живописующих себе кары, что вскоре падут на их головы. Явление на горизонте одинокого корабля, устремившегося к горящему Лиссабону, было воспринято как знамение Божье. Только после этого события несчастные патриоты задумались о возможности использовать заморских территорий в качестве базы для организации сопротивления испанской партии и торга за будущее своей страны.

Забавно, что мои агенты в Лиссабоне дружно прогнозировали именно такое развитие событий после ставшего известным исчезновения двух важных членов династии Браганса. Да и принцесса Карлота ничуть не сомневалась, что её супруг решился на побег в Бразилию, воспользовавшись обстоятельствами. Тот факт, что именно Магнолия оказалась тем самым кораблём, который доставил принца Жуана в Рио-де-Жанейро, негативно повлиял было на наши отношения с Испанией. Но всё же, мнение, что на месте русского судна могло оказаться любое другое, вскоре восторжествовало, а тот факт, что, вероятнее всего, оно должно́ было быть и вовсе английским, и ещё больше запутать ситуация окончательно примирило нас с нашим крупнейшим союзником.

К тому же вернувшийся в Европу Неверов так убедительно твердил про угрозы оружием страшных жуанистов, как стали называть сторонников сына покойной королевы Марии, да и сам Жуан благородно полностью подтвердил версию русского купца, что даже формальные обиды были исчерпаны. Хотя… Неверовы заработали на этом плавании просто баснословные деньги — Жуан не был скрягой и отлично понимал, что именно Магнолия спасла его от огромных неприятностей. Да и вообще: способен ли кто-нибудь представить себе торговца, которого просит об услуге целый король, суля, с одной стороны, огромные деньги за помощь, а с другой — смерть?

Так что, возникла ситуация пусть и вре́менного, но всё же двоевластия в Португалии. В Лиссабоне королём был провозглашён малолетний Педру, при регентстве королевы Карлоты, а вот в Рио был коронован император Португалии, Бразилии и Алгарве Жуан, которого на европейских землях официально объявили сумасшедшим, подобно его покойной матери. Такое никак не могло понравиться Испании, уже считавшей все территории Пиренейского полуострова, как и заморских колоний Лузитании[4] своими, но объективная реальность никак не соответствовала их фантазиям — слишком уж подобные перспективы не нравились обитателям заморских колоний Португалии и значительной части её офицерского корпуса.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Замечу, что после начала революционных войн за наследство старых европейских торговых наций в мировой коммерции соперничали Россия и США. Американцы очень активно играли свою партию в Атлантике, где они смогли захватить более половины перевозок между Америкой, Африкой и Европой, но вот в Средиземноморье и Северных морях доминировала Россия. Великий океан же, пусть и ставший почти нашим внутренним озером, был столь заманчивым и, главное, больши́м призом для торговцев, что препятствовать проникновению американских перевозчиков и негоциантов в этот водный мир было откровенно глупо.

Нам нужен был товарный обмен для скорейшего развития территорий наместничеств, а без внешнего участия он налаживался бы значительно медленнее — это не сильно подрывало прибыли наших купцов, которые сохраняли здесь явное преимущество просто благодаря близости собственных верфей и портов. Вторым фактором, заставившим меня пойти на выдачу разрешения американцам плавать в русских водах, стало желание попытаться не допустить войну с ними, которая бы оказалась совершенной необходимостью для этой молодой страны в случае недопуска их к такому лакомому куску мировой торговли.

К тому же реально воспрепятствовать проникновению этих плутов к нашим берегам было невозможно — слишком уже велики просторы океана, а кораблей у нас далеко не бесконечное количество. Мы только обустраивали свои порты на бывшем Мальвинском архипелаге, получившем теперь имя островов Святой Троицы, базироваться серьёзным эскадрам там было пока негде, а заходившие туда редкие корабли флота Великого океана были в принципе не в состоянии полностью перекрыть проход чужакам.

Так что, американцы на Великом океане активно торговали, посещая наши и испанские порты, доставляя товары, в том числе и из азиатских стран, участвуя даже в бенгальской торговле опиумом, которую мы не пресекали также из-за отсутствия достаточных сил. Недавние колонисты пытались расширить прибыли от мировой торговли, резво пихаясь локтями, активно оттесняя своих бывших родичей с Британских островов от лакомых кусочков, да и нашим купцам они часто перебегали дорогу.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Господин наместник, я просто требую перестать допускать этих негодяев до торговли в порту! Они меня разорят! А я, господин наместник, не последний негоциант на Великом океане! На мне держится половина поставок в Одессу! — купец Суболь и так был немалого роста, но теперь, будучи в гневе, он казался просто гигантом.

— Андрей Назарович! — всплеснул руками Дерибас, — Ну что ты несёшь-то? Как я мог запретить Карлсону торговать?

— Так, я же всё привёз! — Суболь так жалобно смотрел на наместника, что тот не стал сердиться на наглого торговца.

— Привёз… Через три недели после Карлсона. — с улыбкой ответил ему испанец.

— И что? Мне теперь разориться?

— Ты ещё рубаху рвать начни, как Попов… — покачал головой Дерибас, — Андрей Назарович, ну что ты кричишь? Дело-то твоё торговое. Так что же ты на меня свои ошибки валишь? Не заработал так много, как желал, так что теперь? В следующем году только в Камчатском наместничестве собираются ещё полтора десятка золотых поясов выдать. Ты думаешь, что ты всегда будешь все сливки снимать?

— Но ведь Карлсон, всё же, американец…

— Тебе ведь известно, Андрей Назарович, что Государь строго запрещает мешать торговле? Известно — так что же время моё отнимаешь? Я, что, у Карлсона что-то в казну купил? Нет? Так что же ты от меня хочешь? Город растёт, без торговли ему не жить, так что скоро таких Карлсонов здесь будут сотни, у тебя и так перед ними есть преимущество — ты-то в Одессе всех знаешь, да как русский подданный можешь с казёнными ведомствами торговать и ссуды на свои негоции получать.

— Но всё же… Вор ведь он, батюшка! — из последних сил взвыл купец.

— Знаю, что вор. — кивнул Дерибас, — Однако, те же припасы привёз он вовремя. Никак нельзя давать людишкам голодать, Андрей Назарович.

— Эх… Значит, то, что он пиратствует втихую…

— У тебя, Андрей Назарович, доказательства твоим словам есть? Нет? Так и иди с Богом! Коли мы всех купчишек примемся без вины гонять, то не стать Одессе главным портом русским на Океане.

— Ох, батюшка, Осип Михайлович, твоими бы устами…

— Ничего! Скоро хлеба в достатке растить начнём, многие старатели-то на землю садятся, да и Государь про нас не забывает. В следующем году уже многие тысячи крестьян прибудут на наши земли, и вот тогда мы развернёмся!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Дорого́й мой Иван Донатович! Чем обязан столь приятному визиту в мой скромный дом? Никак желаешь отведать стряпню моего замечательного повара? — с радостной улыбкой раскрыл объятия давнему другу Дерибас.

— Здравствуйте, господин наместник! — церемонно поклонился старый маг, — Не откажусь и откушать, как без этого! Однако я по делу к Вам…

— Что это ты, Иван Донатович, так официально? — удивился правитель русской Калифорнии, — Что-то на душе? Ужель снова нашёл чего? Или, подобно Суболю решил мне пожаловаться на засилье американских торговцев в землях наших?

— Я просил бы Вас, Осип Михайлович, принять на себя тяготы душеприказчика моей последней воли. — выдохнул Яркий.

— Ты что, Иван Донатович, никак помирать решил? — действительно испугался Дерибас. Старый помещик был для не него не только другом и советчиком, но и неким талисманом в нелёгком деле освоения новых земель.

— Чай не молод уже… — покачал головой бывший знаменитый мистификатор, — Пора подумать и Царствии Небесном.

— Так… — сжал зубы наместник, — И что же ты ко мне с этим пришёл? Почему не к архиепископу Петру?

— Владыка — человек в Одессе новый, Осип. Да и не в силах он будет столь большой груз на себя принять.

— Эвона как оно… Что же, пойдём-ка Иван Донатович, отобедаем… Дело такое — на сытое брюхо говорить проще будет.

Обед у наместника был, как всегда, прекрасен, но прошёл в молчании — друзья размышляли о сказанном. Пришлось даже успокаивать повара, знаменитейшего Бриана Мартисьена, подумавшего было, что сегодня его кулинарное искусство оказалось не на высоте. После обеда разговор продолжился на террасе, с которой открывался прекрасный вид на залив.

— Куда ты собрался, Иван Донатович? — задумчиво посмотрел на товарища Дерибас, — Гляди-ка, какая красота вокруг! А ты помирать…

— Может, я и не последний денёчек на свете живу, Осип, однако же, только Бог располагает… — Яркий говорил тихо, сжимая в руках бокал с вином, — Думал ли покойный владыка Агапий, что примет смерть мученическую именно в той поездке по племенам туземным, коим нёс он свет истинный? Сколько планов у него было? Не успел…

— Вот оно как, Иван Донатович… Никак ты роман братьев Головкиных близко к сердцу принял? — мягко улыбнулся наместник.

— Да, Осип, принял. Уж каким страшным человеком был покойный Агапий, но, подвигом, глядишь, и искупил грехи свои. А у меня, поверь, их как бы и не поболе было…

— Так и ты их оплачивал! Сколько лет каждый день ты делами своими славил Его!

— Но ведь Агапий жизнь свою положил к ногам его и то не верил, что простит ему Господь души убиенные!

— Так и церковь пока сомневается в его святости — всё же Агапий так нагрешил в молодости…

— И я, хоть и не так, как Агапий, грешил… Но верю в доброту Его!

— Так что же ты хочешь, Иван Донатович?

— Хочу состояние своё на благие дела отдать, а сам уйти в монастырь, где и закончить последние дни, Осип!

— Так, а от меня тогда чего надо?

— Накопил я, Осип, денег немало. Хочу, чтобы они пошли на благое дело просвещения юношества да лечения болящих. — Яркий достал из рукава свиток и передал его наместнику.

— Так… Вижу… Ого… Не ожидал даже, что у тебя за душой такие суммы… О Мироне своём позаботился…

— Стар он. Не с руки ему хозяина менять, пусть поживёт в достатке.

— Понял, Иван Донатович… — задумчиво кивнул Дерибас, — Задумки твои обширны и непросты. Честь ты мне оказываешь великую. Сделаю!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— А что это? Никак Святой Фока к городу несётся? Что это за дела такие? — Дерибас, дом которого стоял на самой вершине холма, смотрел в сторону океана, пристально вглядываясь в горизонт, отчётливо различая в спокойном вечернем небе дым, стелящийся из труб словно летящего по водной глади дежурного парусного парохода, как принято было называть новый вид корабля, могущий ходить как под привычными парусами, так и с помощью новомодной паровой машины.

На сердце наместника было тяжко, виной тому был трудный день, завершавшийся сложным разговором с Ярким. Старый авантюрист давно стал верным другом русского администратора, и без него Дерибасу было уже почти невозможно представить свою жизнь. А тут ещё и странное поведение Святого Фоки… Дерибас просто места не находил, опасаясь худшего. Вскоре прибывший от командира Одесского порта генерала Малова офицер на словах доложил, что дежурный корабль обнаружил целую американскую эскадру, направляющуюся к городу.

— Вот говорил же я Чичагову, что непременно бостонцы сюда явятся! — взвился наместник Калифорнии, — Война на носу, где им ещё такой куш светит — у меня одного золота столько, что страх берёт! Нет, он твердит, дурень старый, что опасность грозит Лиме[5], надо испанцам помочь! Что мне теперь делать? Форты не готовы, батареи не пристреляны, гарнизон не усилен, а где флот?

— Иван Христофорович велел Святому Фоке сразу идти к Владимирским островам — там корабли точно есть… — сообщил посыльный.

— Да пока они придут! — горестно взвыл Дерибас, — Нет, придётся самим отбиваться!

— Надежда есть, что Чичагов всё же к Лиме не пошёл.

— Всё одно — пока Святой Фока добежит, пока эскадра выйдет… — махнул рукой Дерибас.

— Тогда извольте, господин генерал Малов просит Вас прибыть к нему — посовещаться надо.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот оно как… Самим придётся отбиваться, господин наместник! — грузный, вислоносый, краснолицый, с глазами на выкате генерал Малов нервно сплетал и расплетал пальцы на могучих, покрытым диким волосом ладонях, неотрывно глядя на стремительно темневший горизонт.

Он-то прекрасно понимал, что система фортов и батарей была не готова — о грядущей войне и опасности для быстрорастущей Одессы все догадывались, но успеть было почти невозможно. Теперь же перед русским командованием стояла непосильная задача — защитить город от надвигающейся опасности, а времени уже совсем не было.

— У нас есть ночь, пока противник приблизится к Одессе. — мрачно сказал командир порта, — Капитан Святого Фоки Шредер рассмотрел не менее пятнадцати вымпелов, среди которых точно есть три больших фрегата…

— Пираты… — с отвращением воскликнул Дерибас, — Думают, что для них всё будет также просто, как в Панаме!

— Формально, у нас раза в три меньше сил, чем тогда у испанцев. — заметил полковник Абазов, командующий береговой артиллерией.

— Батарея номер три готова? — коротко спросил Малов и впервые отвлёкся от изучения океана, пристально посмотрев на пушкаря.

— Майор Сычёв заканчивает работы, только вот пристрелять орудия он может не успеть.

— Должен успеть! — Малов сказал это тихо, но услышали его все, — Первая батарея? Туда ведь доставили орудия…

— Доставить-то доставили, но там только земляные работы завершают, и стволы, и лафеты не выставлены, даже сектора не размечены… — скривился Абазов.

— Делайте что хотите, полковник, но батарея должна стрелять! Иначе эти негодяи смогут прорваться через пролив без сопротивления! — ударил кулаком в ладонь генерал.

— Я сделаю! — внезапно встал капитан Чернышенков, совсем уже пожилой артиллерист, о котором давно все позабыли. В Одессе его называли «старшиной инвалидной команды», ибо был он недужен, тих, и никаких важных дел ему в силу возраста и слабого здоровья не поручали. Выслужившийся из простых солдат, он был символом целой группы таких же старых служак.

— Остап Макарыч? — Малов спросил тихо, внимательно посмотрев на потрёпанного жизнью капитана.

— Не сомневайся, Иван Христофорыч! — так же негромко ответил ему Чернышенков, устало погладив свою огромную пятнистую лысину, окаймлённую смешно топорщившимся седым пушком, — Нас, стариков, недаром кормят — мы ещё постоим за землю Русскую!

— Сил хватит? — Абазов вцепился в край стола, возле которого сидел, так что раздался отчетливый треск дерева.

— Это… Подмога не помешает — дел там немало… — дипломатично проговорил капитан.

— Портовые рабочие… — начал было Дерибас.

— Не думаю, Осип Михайлович, — прервал мысль наместника Малов, — У нас в арсенале пушки для трёх батарей ещё лежат, надо будет их в гавани ставить. Коли враг прорвётся — не дадим ему прямо к причалам подойти. Эх, жаль, что форты на холмах не готовы, так бы точно отбились!

Повисла тишина.

— Надо торговыми судами да «Зорким» перекрыть фарватер. — глава Калифорнийских земель Русского царства тяжело вздохнул, высказывая очевидную мысль. Не дадим «бостонцам» пройти через пролив, в город им сложно будет ворваться.

— Что? — взвился тощий, седой как лунь, купец Караидис, — Мои «Ахиллес» и «Полифем» утопить? Да как же…

— Молчи, Ахилл! — мрачно гаркнул на него огромный сивобородый Суболь, — Коли город разграбят — больше потеряем.

— Сильно больше, Андрей Назарович… Да и я ведь — здешний наместник! — горько усмехнулся бывший испанец, — Вы меня не первый день знаете — не оставлю вас с вашими убытками наедине.

— Но мой «Ахиллес» такой новый, такой красивый! — взвыл старый грек, горестно обнимая голову.

— Молчи, дурак! — зарычал на него Суболь, — Что, я свои кораблики меньше твоего люблю? Не зуди! Будет город — всё сторицей возместим, а пропадёт — нам всем пропа́сть! Слышишь, Макарыч, пойдём-ка, среди моряков моих клич кинем — знаю, что многие решат с тобой пойти…

— Я тоже с тобой. — Караидис вскочил, показывая, что смирился с потерей.

— Я тоже! И я с вами! Пошли, дело делать надо… — раздались голоса прочих корабельщиков, пришедших на совещание.

— Иван Петрович! — Малов положил руку на плечо старшего лоцмана Рюмина, — Тебе и карты в руки — ведомо тебе, где фарватер перекрывать…

— Смею заметить, Иван Христофорович, — подал голос молодой капитан-лейтенант Ангелов, — что мой «Зоркий» топить не надо! Я лучше стану за линией затопленных судов да примусь сих корсаров из моих пушечек бить — чай, они у нас новые, глядишь, таких снарядов супостаты не видели, да и шустрый у меня кораблик… А уж коли прорвутся они, то тогда дыру заткну…

— Васятка… — Малов с улыбкой взглянул на командира портовой паровой шхуны, приходившемуся ему племянником, — У тебя же всего-то четыре орудия…

— Склонен согласиться с Василием Фёдоровичем! — в родственный спор вмешался Абазов, — Да и Зоркого всего четыре пушки, но каких! Новейшие, бомбовые, системы Оладьина! Да и управляется с ними экипаж капитана Ангелова весьма умело. Только вот встать Зоркому следует перед линией затопленных кораблей, чтобы, пользуясь своей паровой машиной, маневрировать, помогать батареям да не стоять под огнём супостата.

— Что же, значит, так тому и быть! — мрачно рубанул рукой Малов, — На тебе, полковник, пушки с арсенала. Идите все, нам с господином наместником дела городские обсудить надобно.

— Что, Осип Михайлович, удачно ты услал Ришелье с солдатами порядок на приисках наводить, а? — покачал головой командир порта.

— Ты что, генерал? — взревел Дерибас.

— Вот что, Осип, заигрался ты со всяким отребьем — контрабандистов в Одессе больше, чем блох на портовой собаке, вот и смотри — знают они, что у нас творится… — поднялся в полный рост огромный Малов.

— Ты так думаешь? — кривя губы, взглянул на командира порта наместник.

— Думаю! — ткнул пальцем в сторону города генерал, — Вот смотри: золота у нас сейчас хранится на несколько миллионов, на приисках какие-то бандиты шалят и туземцы озоруют, Ришелье вместе с большей частью гарнизона ускакал с этой сумятицей разбираться, Чичагов получил информацию о предстоящем пиратском деле и полетел ловить воров аж под Лиму, батареи у нас не доделаны — вот как раз тут на нас целая эскадра «бостонцев» напада́ет…

— Зараза! — Дерибас заскрипел зубами.

— Осип — это твой недосмотр! Я, скрывать не стану, докладывал об этом! Мне-то дело твоё понятно — без торговли город не вырастит, но и о безопасности ты вовсе позабыл. Но ты, Осип, пусть и выжига, но делу государеву предан — это я тоже писал, учти! Вот ты, небось, думал, что все твои грешки собор Святого преподобного Иосифа да школа для туземцев искупят? — снова усмехнулся командир порта, — Где риск, брат, там и расплата — не забывай…

Ладно, Осип, неприязнь наша взаимная пусть теперь позади останется. Сейчас наше дело общее — город защитить. — Малов посмотрел на собеседника, — Доглядчики американские уже ничего нового своим не сообщат. Из этого и будем исходить. Сколько у тебя людей?

— Пятьдесят четыре солдата гарнизона, двадцать три городовых, да ещё прибыла сотня алеутских егерей… — наместник встал и подошёл к окну.

— Алеутские егеря? — удивился генерал.

— Да, прибыли сильно раньше срока — молодые, горячие. Я давно просил прислать хоть пару казачьих сотен — порядок наводить в наместничестве…

— Что же, и то хлеб… Знаешь что, Осип, давай-ка ты жёнок да детей из города выводи. Нечего им сейчас здесь оставаться. Да только охрану им подыщи — а ну как бостонцы в Гибралтар сыграют?

— Сам думал. Я же испанец! Вовек не забуду, как англичане тогда семьи гарнизона захватили да угрозами заставили крепость сдать… Не беспокойся, Иван Христофорыч, не допущу…

— Времени мало, так что, давай-ка, Осип, иди да собирай ополчение поскорее, без людей мы ничего не оброним, А я пойду в порт — Абазову помогу пушки выставить, да тамошний люд вооружать пора…

— Гарнизон я разделю, часть женщин да детей в дороге охранять будет, а прочим я велю Городской банк и Гостиный двор занять. — Дерибас пришёл в совершенное спокойствие, приняв позицию Малова, — Полиция тоже будет за порядком в городе следить. Не удивлюсь, что пока мы будем с моря нападение отбивать, тати попробуют золотишком разжиться, ну или домишки богатые пограбить…

— Правильно, Осип Михалыч, я тебя ещё попросил ещё и резерв возле управы из ополченцев выставить… Много ли соберёшь, как думаешь?

— Да у нас, почитай, все горожане вооружены да и татей природно не любят… Думаю, что человек-то пятьсот соберу!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Дерибас ошибся: он собрал много больше пятисот человек. Одесситам очень не понравилось, что какие-то негодяи решили пограбить их город, который они уже считали своим домом.

Одесская оборона продолжалась почти неделю. Пираты пытались захватить город с такой энергией, будто вернулись весёлые деньки карибской вольницы. Огромная добыча, захваченная в Панаме, уже настолько разогрела аппетиты многочисленных дельцов Новой Англии, что чуть ли не все жители морского побережья США встали в очередь на запись в корсары. Теперь же на кону стояла сумма как минимум никак не меньшая панамской, что и притянуло к берегам Калифорнийского наместничества больше половины всех американских негодяев, принявшихся орудовать на просторах Великого океана. Во главе эскадры встал сам знаменитый коммодор флота Конгресса Дейл[6], который ещё до начала военных действий вышел в отставку и во главе трёх самых новых и сильных фрегатов флота Соединённых штатов нанялся на службу неких частных лиц для защиты их торговых интересов.

Так что, сейчас подле Калифорнии оказалось почти тридцать американских, на первый взгляд купеческих судов, которые слишком легко меняли свой мирный коммерческий флаг на чёрный пиратский. Наличие же среди всей этой своры таких волков, как фрегаты Дейла, ещё более усугубляло ситуацию. Здесь была очевидная ошибка нашей разведки, чётко определившей целью создания этой эскадры Северную Африку, где всё ещё царили обычаи грабежа всех инородцев, что также серьёзно нарушало интересы американских купеческих компаний.

Город был оставлен почти без прикрытия флота, увлечённого ложной возможностью поймать хитрого и юркого противника возле Лимы, в отношении которой, по данным наших агентов, планировалось нападение. Однако характер и воля местных жителей и военных оказались настолько впечатляющими, что стали настоящей легендой для нашей Родины.

Огонь, открытый батареями Сычёва и Чернышенкова, стал полной неожиданностью для пиратов. Особенно отличился Чернышенков, про которого у противника, вообще, не было никакой информации — его выстрелы оказались невероятно удачливы, тем более что, уклоняясь от огня другой батареи, эскадра противника прижалась к берегу, а старый артиллерист дождался самого лучшего расположения кораблей Дейла. Наши пушкари смогли с ходу утопить два малых судна американцев и серьёзно повредить такелаж остальным, а главное, проредить команды неприятеля.

Корсарам пришлось в полном беспорядке отойти от прохода, ведущего в Испанский залив[7], и вернулись они к исполнению плана уже на следующий день, рассчитывая решить проблему батарей. Поняв, что так просто город не захватить, Дейл перешёл к бомбардировке, завершившейся вечерним десантом. От русских батарей не осталось ничего, но просто так умирать наши пушкари не стали — они крепко потрепали противника, заставив выйти из боя даже один из могучих фрегатов американцев. Сычёв с частью своих людей смог уцелеть и позже выйти к городу — пушки были разбиты, и противник не стал высаживаться на его берег, а вот старики Чернышенкова вместе с моряками во главе с Караидисом полегли все.

Меткий ружейный огонь егерей и ополченцев тоже принёс свои результаты, крепко проредив экипажи врага. Поэтому, пройдя опасную зону прохода в залив, Дейл радостно ринулся к городу, тут же налетев на затопленные в фарватере купеческие корабли и оказавшись под огнём стрелков. Как же жалко было, что пушки не успевали вытащить на холмы с левой стороны от самой Одессы и обстрелять сейчас врага, бездумно скучившегося, не понимающего, что происходит.

Тогда показал себя во всей красе Зоркий. Маленький пароходик принял на себя роль несуществующих больше береговых батарей — он совершенно героически бил по врагу, уходя от атак корсаров, благодаря своей паровой машине. Корабль дал ещё несколько часов обороняющимся и отнял у врага ещё несколько капель сил. В конце концов, Ангелова загнали — угля на таком ходу тратилось много, команда его устала, да и повреждения он всё же получал. Зоркий при попытке абордажа, как и полагалось русскому кораблю, атаковал самого большого преследователя и взорвался, утянув с собой на дно морское врага.

Весь следующий день Дейл промерял фарватер, отыскивая проход. Ему приходилось это делать с большими потерями — егеря и ополченцы вовсе не дремали. Особенно отличился Яркий — старый авантюрист оказался превосходнейшим стрелком. Он владел парой отличных охотничьих штуцеров, ещё французской работы времён короля Людовика, а верный Мирон умел их перезаряжать просто с огромной скоростью. Однако жадность ещё владела пиратами, заставляя их не думать о смерти.

Поутру бостонцы вошли в залив. Да, не все купцы были затоплены прямо в проходе — на рейде тоже были ловушки, а выставленные прямо на набережной на самодельные лафеты орудия из городского арсенала добавляли противнику забот. Часть бойцов разместилась на другой стороне залива и оттуда тоже обстреливала врага. Но всё одно — противник вышел к городу и начал бомбардировку, готовясь к десанту.

Именно этот воскресный день стал самым страшным днём в истории Одессы. Для Дерибаса всё слилось в один кошмар. Враг непрерывно бил по берегу, используя своё преимущество в артиллерии. Защищающие город силы, в основном представленные стрелками, прятались среди строений на набережной и били из ружей по противнику. Несколько часов пушки русских, стоявшие без какого-либо прикрытия, пытались вести ответный огонь, но американцы, отлично видевшие противника, вынесли почти всё.

Абазов погиб в самом начале обстрела — его придавило совавшимся орудием. Малов с Суболем вдвоём ворочали пушки, наводя их на врага, но тоже были поражены осколками. Купца унесли в город, а генерал хоть и был тяжело ранен, но окровавленный и очень злой командовал огнём защитников ещё почти полтора часа, пока новое ядро, выпущенное с корабля Дейла, не оторвало ему руку. Вся ответственность за оборону после этого легла на наместника. Испанец, пусть и много раз бывал в бою, но летящие отовсюду осколки ядер, камней и дерева, никак не могли придать уверенности.

Дерибас буквально был не в силах сориентироваться. Он стрелял куда-то в направлении эскадры противника, но понять происходящее было выше его сил. Неожиданно в сузившийся до предела мир ворвался истошный вой. Наместник стряхнул туман перед глазами, оглядываясь по сторонам. Совершенно круглый от крика рот Мирона, который словно какой-то паломник отбивал поклоны, сидя по-турецки прямо посреди небольшой площадки, привлёк внимание Калифорнийского правителя. Он бросился к слуге, вообще не понимая сути происходящего. На коленях Мирона, казалось, спокойно дремал Яркий.

— Иван Донатыч, ты чего это спать собрался?

Дерибас тряхнул приятеля за плечо, голова того мотнулась, и показался висок старого хитреца, доселе скрытый от взора: там зияла огромная дыра от крупного куска дерева, отлетевшего после попадания ядра.

— Иван Донатыч! — в свою очередь, завыл наместник, но в этот момент вражеский снаряд пронёсся над склонившимся перед уже остывающим телом друга наместника, сорвав с его головы треуголку. В мозгу изнеможённого жуткой бомбардировкой испанца что-то щёлкнуло, он машинально вытер тонкую струйку крови, тёкшую из правого уха.

— Эх, Иван Донатыч… — скривился Дерибас, — Мирон, твою душу! Прекрати орать! Быстро перезаряжай ружьё!

Теперь наместник был обозлён, ярость выбила из него все следы ужаса и растерянности. Испанец оглянулся и увидел, во что превращается город, который он с такой любовью строил несколько лет. Он разглядел подавленных защитников, разбитые пушки, руины домов, кровь на земле. Теперь Дерибас ощутил, что ему стало совершенно ясно всё происходящее вокруг. Дейл между тем начал высаживать десант. Пираты садились в лодки и быстро гребли к берегу. Огонь защитников почти прекратился, и теперь прокля́тые бостонцы рвались к вожделенной добыче.

Бывший идальго, в которого одесситы испытывали искреннее доверие, смог снова вернуть им веру в победу. Кровавую кашу, творившуюся в этот день, он так не смог вспомнить в подробностях. Ему виделся иногда помощник полицмейстера Рокотов, вёдший резервные десятки ополченцев к Гостиному двору, который попытались под шумок захватить просочившиеся город тати — маленький смешной человечек, всегда занимавшийся бумагами, оказался подлинным героем, сумевшим не только деблокировать оказавшихся в осаде, но и удачно вернувшимся к месту высадки американцев и уничтожившим десант врага.

Иногда перед глазами наместника оказывался совсем молодой, ещё безусый и пухлогубый, пятидесятник егерей Семёнов, умиравший на пристани и только горько шептавший, что батюшка и матушка не увидят его в офицерах. Часто он видел Мирона, сосредоточенно заряжавшего штуцера Яркого и передававшего их в руки самого́ наместника, увлечённо стрелявшего по врагу. Порой даже мелькал городской часовщик Пихлер, уже смертельно раненный в живот, но с озверением бивший разбитым ружьём какого-то американца.

Снова память его вернулась полностью уже только поздним вечером, когда на воды залива пал глухой туман. Вот что стоило дымке опуститься раньше? А вот теперь Дерибас чётко представлял, что под прикрытием этого плотного серого одеяла Дейл сможет снова осуществить высадку, а без предварительного обстрела не очень-то умеющие драться в рукопашной ополченцы не смогут выдержать удар противника.

Откуда было знать одесситам, что энтузиазм пиратов после последней битвы угас окончательно? Дейл к моменту высадки уже лишился более чем трети своих людей от огня батарей, героического Зоркого и обстрелов с берега, а уж после неудачной попытки десанта силы, а главное, воля его людей иссякли. Началось дезертирство отдельных капитанов, что коммодор воспринял вполне адекватно — под прикрытием тумана он решил уйти от «злого города». Его корабли отошли в пролив и встали возле прохода между затопленными купеческими судами, справедливо опасаясь напороться на их остовы, карауля прояснение погоды.

Всю ночь русские ожидали противника, не видя его манёвров в тумане, но когда утром после того, как дымка начала рассеиваться, обнаружилось, что Дейл уходит от Одессы, то настало торжество. Дерибас твёрдой рукой ограничил проявления радости, не исключая обман со стороны американцев, что сослужило хорошую службу: уже днём, после очевидного ухода пиратов, в залив зашёл гордый Матвей Шредер, приведший с собой отряд капитан-командора князя Орлова.

Святой Фока почти случайно обнаружил группу кораблей, посланную на борьбу с бесчинствами бостонцев на море, до её разделения, и теперь на помощь Одессе пришли три больших и три малых фрегата флота Великого океана, вполне способных противостоять эскадре Дейла. Да и сам Святой Фока с его двадцати шестью орудиями был весьма существенной прибавкой к мощи отряда — парусный пароход по праву числился малым фрегатом, а его команда и сам капитан Шредер отлично умели пользоваться преимуществами своего необычного корабля.

Не входя в залив, Орлов получил информацию об убытии Дейла и бросился в погоню за корсарской эскадрой, которую и настиг в заливе Монтеррей[8]. Американцы пытались избежать сражения, но существенные повреждения такелажа, рангоута и потери в экипажах не дали им такой возможности. Святой Фока показал себя с самой лучшей стороны, благодаря паровой машине атаковавший врага без оглядки на ветер. Русские уничтожили корсарскую эскадру. Разгром был совершенным — от всех кораблей, пришедших к Одессе, уцелели лишь две шхуны, покинувшие эскадру ещё до десанта. Сам Дейл был пленён лично Шредером, ставшим одним из главных героев битвы.

Только после этого разгрома Дерибас успокоился — погибших надо было хоронить, раненых выхаживать, а город восстанавливать. Плотный огонь американцев разрушил и повредил почти все здания — в припортовом районе, где было большинство каменных домов Одессы, не осталось ничего, кроме руин. Наместник видел, как плачет, не скрывая горя, капитан Шредер, узнавший о гибели своего лучшего друга, Васьки Ангелова, как вторит ему изувеченный Малов, как рыдает жена Абазова, красавица Елена, обнимая тело мужа, как молча роняет слёзы лоцман Рюмин, оплакивая своего старшего сына, Алексея… Горя было много.

Сам Дерибас позволил себе утереть влагу с глаз уже много позже, когда прибыл в Столицу получать Святого Андрея Первозванного из рук Государя. Павел Петрович обнял воина и администратора и задал вопрос, что герой желает получить в награду, а тот твёрдо отвечал, что только разрешения назвать именами погибших и выживших защитников Одессы Калифорнийские места. Тогда государь, ещё раз обняв Дерибаса, тихо сказал, что всех героев он помнит по именам и скорбит. Вот здесь-то наместник и будущий князь Калифорнийский не сдержал слёз, вспомнив о потерях…

[1] Пи-Ди (Велика река Пи Ди) — река в Северной и Южной Каролинах, США.

[2] Джей Джон (1745–1829) — американский государственный деятель, один из отцов-основателей США.

[3] Дворец Ажуда — королевский дворец в Лиссабоне.

[4] Лузитания — название древнеримской провинции, на территории которой теперь находится Португалия.

[5] Лима — столица Перу, до XIX в. вице-королевства Испании.

[6] Дейл Ричард (1756–1826) — американский военно-морской офицер, один из героев Войны за независимость.

[7] Испанский залив — залив Сан-Франциско (авт.).

[8] Залив Монтеррей — крупный залив к югу от Сан-Франциско.