Утро нового века

Глава 6

Никольский запросил личную аудиенцию. Трёх дней не прошло, как Катя внезапно отбыла к родителям, а он решился что-то сделать. Я не стал тянуть время, чем скорее будет вскрыт нарыв, тем легче будет двум хорошим людям. Катя — моя сестра, дорого́й мне человек, за счастье которой я молил Бога каждый день. А Никольский? Он талантливейший учёный, великолепный писатель, очень неплохой собеседник, один из многочисленных столпов государства нашего — мне было совершенно невозможно наказывать его за чувства непослушной девчонки…

Мои агенты сообщали, что Катя и Аникита проводили вместе много времени: делали опыты, писали научные работы, летали на шарах, гуляли, но вот о чувствах они ничего сказать не могли. Мне нужно было лично понять, не являются ли слова моей очень порывистой сестры просто её фантазиями. Прежде чем принимать какие-то решения…

Прекрасно, что сам Никольский развеял мои сомнения.

Он вошёл на негнущихся ногах, словно плохо сделанный деревянный солдатик, лицо его было покрыто белыми и красными пятнами — настоящий красавец! Я надеялся, что угадал причины его визита. Как же я благодарил Бога потом, что не ошибся!

Серьёзный человек, безоговорочно преданный моему престолу, безумно переживающий за свои недопустимые чувства к Великой княжне, он не мог признаться ей. Виной тому было, конечно, и его довольно низкое происхождение, и страх за новую неудачу на любовном фронте, но основной причиной всё же стали верноподданнические чувства, которые кипели в душе́ Никольского. Прославленный учёный и писатель серьёзно опасался того, что его признание Кате может нанести урон государству.

Наверное, Аникита бы так и скрывал чувства, но размышления всё же привели его ко мне. Никольский просил меня разрешить ему думать о Кате, в противном случае он настаивал на немедленной отправке его под любым предлогом подальше от Петербурга, где учёный работал рядом с Великой княжной. Пионер воздухоплавания был готов даже к осуждению на каторгу или казнь.

В разговоре вёл Никольский себя крайне достойно, чем ещё больше заслужил моё уважение. Я и ранее был не сильно против видеть прославленного писателя мужем Кати, принимая чувства моей сестры и ценя популярность и таланты вероятного жениха, а после этой беседы проникся к нему искренней симпатией — ради любви Аникита Васильевич был готов сложить голову, но при этом не допускал и мысли о предательстве интересов государства. Так что, я с лёгким сердцем дал своё согласие на его ухаживание за Катей, более того, рекомендовал Никольскому незамедлительно отправиться в вдогонку за девушкой. При получении её согласия я не возражал, что он обратится к маме и Грише за благословением брака. Брать на себя переговоры с родителями возможной его невесты я не намеревался — пусть уж сами разбираются.

Кстати, разобрались. Когда мне описывали представления, которые мои наблюдатели лицезрели в Цареграде, то мне оставалось только восхищаться. Причём лучших слов заслуживали и Никольский, и Мама, и даже Григорий, и тем более Катя, которая отнеслась к моим словам весьма внимательно и спряталась за спиной жениха.

Принять Никольского, безродного, но знаменитого, в качестве супруга младшей дочери для Мамы, настоящей принцессы, пусть и бедной, но всё же принцессы, было, казалось, весьма сложно, но она сделала это. Более того, в своём письме мне она прямо сообщила, что ради настоящей любви она бы вышла замуж и за конюха. Потёмкин же настолько любил свою младшую дочь, что даже не обратил внимания на происхождение жениха, который всё-таки был по-настоящему без ума от Кати, притом обладал прекрасным воспитанием, неплохим состоянием и имел отличные перспективы.

Уж что-что, а перспективы у нас для такого таланта были большие — завод воздушных шаров должен был делать не менее пяти сотен никосфер в год, причём почти на все готовы были наложить лапу наши армия и флот, так что сбыт был почти гарантирован.

Молодые получили титул князей Ветровых. Замечу, что брак моей, пусть и единоутробной, но всё же сестры с почти простолюдином не произвёл того дурного эффекта, которого я опасался. Напротив, резко поднялся престиж учёного сословия. Теперь уже многие дворяне, и даже аристократы, признавали деятелей науки себе ровней. Социальные изменения в нашем обществе катились уже подобно снежному кому под гору, но пока я мог этот процесс направлять, меня подобное развитие событий полностью устраивало.

Отрицательный эффект от неравного брака был сглажен ещё и рождением наследника престола — Ася спокойно и без каких-либо проблем родила крепкого розовощёкого, голосистого мальчишку. Только держа в руках сморщенное орущее тельце, я ощутил, как много я потерял за эти годы. Занятой своими делами, погружённый в проблемы государства, экономику, военное искусство, взаимоотношение между вельможами, дипломатию, науку, увлечённый политикой, в которую можно смело включить и личную жизнь, я не ведал сего невероятного чувства.

Этой мой сын. Моё дитя. Моя часть. Мой наследник. Будущее моего дела. Вот умом-то я это понимал, но сердцем… Занят я был, наверное… Не знаю… Но знаю точно, что теперь я ощутил это. Невероятное ощущение! Нет, я ведал какие-то отцовские чувства — у меня были младший брат, сёстры, дети моих друзей и соратников, я заботился о них, даже любил, но это совсем другое. Я смотрел на сына, в груди росло тепло…

Я-то был счастлив, но вот что творилось в нашем государстве! Где уж там было празднованию начала XIX века — торжество было такое, что Нижний Новгород едва не сожгли дотла. Империя гуляла, осчастливленная продолжением династии. Только сейчас я оценил тот страх за будущее, который ощущали мои подданные — теперь волнение их отпустило, и они отмечали это событие с какой-то просто неподвластным уму великолепием и какой-то первобытной яростью.

Я был поражён до глубины души тем фактом, что, когда я выходи́л с сыном в руках после крещения из московского Богоявленского собора, вся огромная толпа на площади, несколько десятков тысяч человек бахнулась с каким-то истерическим вздохом на колени. Русские, немцы, французы, греки, персы, англичане, ирландцы, да кого только среди них не было! Но все в едином порыве рухнули на колени и молились! Я-то в своих делах и заботах не замечал, что мои подданные боятся будущего, в котором нет определённости с престолонаследием.

Все знали об ужасах гражданских войн, возникающих хоть при каких-то сомнениях в том, кто будет править государством. Пусть сейчас жизнь становилась всё лучше и лучше, но вопрос, что будет завтра, бился в умах моих подданных, всё усиливаясь и усиливаясь. Я, конечно, слышал, что проблема отсутствия законного наследника волнует населения. Слышал много раз, но как-то пропускал мимо ушей — забот полно́, к чему отвлекаться на несущественные детали, к тому же относящиеся вроде бы исключительно к моим личным проблемам…

Сына я решил назвать Иваном — самое русское имя, которое я мог себе представить. Меня отговаривали, даже Мама, приехавшая в Столицу к родам, твердила, что имя несчастливое, приводя в пример покойного Иоанна Антоновича. Но я настаивал и мне удалось всех убедить — вся Россия отмечала рождение царевича Ивана Павловича. Я хотел начать что-то новое, забыв о прежних проблемах и приметах. Связать для русских, помнящих старые добрые времена, свою династию с великими Рюриковичами: с Иваном Калитой[1], Иваном Великим[2] и Иваном Грозным. Для улучшения европейского мнения полезно было бы опереться на образ пресвитера Иоанна[3] и его царства Востока. Очень много аллюзий рождалось в моей голове, и мне они были по душе.

Мои идеи очень удачно подхватили писатели — романы и поэмы об Иоанне посыпались как из ведра. Писали об Иоанне Крестителе[4], пресвитере Иоанне, Иоанне Дамаскине[5], Иоанне Цимисхии[6], даже об Иоанне Люксембурге[7]. Мы оплачивали только малую часть этих литературных творений, большинство писали просто на самую модную тему. Оказалось, что наши труды не пропали даром — Россия становилась настоящим центром мира, самым интересным местом для большинства европейцев. За нами пристально наблюдали, а рождение у меня наследника привлекло всеобщее внимание.

Иван был очень важен с любой точки зрения.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что же сказать, господин мичман… — начальник канцелярии флота Великого океана контр-адмирал Нелединский покачал головой, — Ничем не могу Вам помочь. Вакансий для Вас сейчас не предвидится. Прибудь Вы немного раньше, пока эскадры не ушли в море, возможно, что я предложил бы Вам место на Архангеле Михаиле, но сейчас… М-да…

Адмирал мучительно скривился, со всей силой огромной ладони потёр свою лысую голову, встал из-за стола, начал с мрачным видом расхаживать по кабинету. Стало заметно, что левая нога у Нелединского не сгибалась, при ходьбе он опирался на массивную резную трость. Словно маятник уже немолодой и грузный моряк в ослепительно-белом парадном мундире, украшенном орденами, хромая, задумчиво вышагивал из угла в угол.

— Курков! — внезапно диким туром взревел адмирал.

Почти мгновенно в кабинет начальника влетел маленький человечек в штатском платье. Курков был просто невероятно курнос, казалось даже, что на лице у него натуральный пятачок. Глаза при этом у него были весьма большими, при этом совершенно круглыми и ярко-голубыми. Всё это придавало вошедшему вид однозначно комичный, о чём человечек, очевидно, знал, но совершенно не обращал на это внимания.

— Да, Михаил Николаевич! — голос Куркова был на удивление низкий и рокочущий.

— Яшенька, вот перед нами мичман Гешев, — весьма ласковым тоном обратился с вошедшему адмирал, — Прибыл для зачисления во флот, а вакансий-то нет. Что делать-то будем с ним? Жаль юношу, не оставлять же его без службы.

— Что же Вы так поздно приехали-то, господин мичман? — пробасил Курков, хитро подмигивая Ивану. — Все уже давно прибыли, распределены по судам, уже даже отплыли. Загуляли, небось?

— Никак нет! — возмутился Гешев, не понимающий, кто такой этот Курков и почему он так ведёт себя с ним, — «Надежда» застряла во льдах, я сильно задержался к сроку. Рвался к вам…

— «Надежда»! — хлопнул себя по лбу начальник канцелярии, — Так Вы были в экспедиции капитана Сильвачёва?

— Именно так, господин адмирал! Младшим офицером. — коротко отвечал слегка обиженный молодой человек.

— Картографировали? — широко улыбаясь, допытывался Нелединский, — Искали земли на Севере?

— Да и уточняли возможные проходы во льдах для торговых кораблей.

— Да, если бы за одну навигацию по Северному пути суда проходили, мы бы все вопросы снабжения решили, да и расторговались знатно… — проговорил адмирал, принимая тот глупо-романтический вид, что свойственен, казалось, только влюблённым юнцам, — Остров Надежды, как же, как же! Наверное, Ваше имя уже и на географических картах запечатлено?

— Именно так, господин адмирал — залив Гешева…

— Прямо как порт на Средиземном… — всё так же мечтательно сказал Нелединский, — Откуда такое совпадение-то? А, Иван Богданович?

— В честь батюшки моего город назвали… — всё ещё отрывисто сказал Гешев.

— Бросьте шутить, мичман! — покачал головой немолодой начальник канцелярии.

— Не шучу, господин адмирал! Отец мой, Богдан Гешев. Высочайшим повелением…

— Бог ты мой! Что же Вы, дорого́й мичман, к нам-то с северов? Вам же самим Богом велено у Ушакова служить, а Вы вот в холодные края, а?

— Служить надо там, где надо государству! Меня так батюшка названный учил, да и капитан Лущилин…

— Так Вы, мичман, ещё и с Лущилиным знакомы? Я его, признаться, знавал… — адмирал смотрел на молодого человека очень задумчиво.

— А кто Ваш названный батюшка? — вмешался Курков.

— Иван Попов, корабел.

— Вот оно как… Сам Попов, как же, как же… Значит, служите там, где требуется, мичман — прикажут, во льды идёте, прикажут, в наш неласковый океан.… Весьма похвально… — Нелединский сел за стол, — Курков, что скажешь? Никак нельзя столь замечательного юношу оставить без места!

— Смею напомнить, господин адмирал, — начал курносый, пристально глядя на Гешева, — что лейтенант Лазарев должен через два месяца уйти на повышение и отбыть в Гамбург.

— Точно, точно! Молодец, Яшенька! — потёр руки адмирал, снова встал и отбросил трость, — Вот что, мичман, должность командира почтовика «Чайка», который ходит к Одессе, скоро освободится. На неё, конечно, не рассчитывайте, Вы ещё чином не вышли! Туда назначим мичмана Бутолина, он на Чайке служит, да и лейтенантом как раз станет, ну а Вы пойдёте на его место. Устроит Вас такой вариант?

— Конечно, господин адмирал! — вытянулся Гешев.

— Превосходно! — добродушно усмехался Нелединский, — Вот, только пока суд да дело, придётся Вам, мичман, побыть при штабе флота посыльным офицером. Яшенька Вас к делу приспособит. Пока в городе обживётесь да попривыкнете…

Вышел от адмирала молодой человек уже в приподнятом настроении.

— Мичман, мичман, ну как? — совсем юный гардемарин с нежно-розовым лицом херувима и пухлыми девичьими губами кинулся к Гешеву.

— Да вот, на Ча́йку назначен, а пока буду служить вместе с Вами, гардемарин Вилецкий. — усмехнулся молодой офицер, — Кстати, просветите меня, кто такой Курков этот?

— Что? Яков Николаевич-то? А Вы не слышали, э-э?

— Иван я, а ты?

— Андрей! Очень рад знакомству!

— И я тоже! Так кто такой Курков?

— Так, такой скандал же был! Лейтенант Курков, бриг «Святой Григорий Мизийский», не помните? Не помнишь? — тотчас же поправился гардемарин.

— Подожди, тот самый Курков, который так загулял в Нью-Йорке, что пропил всё и с пьяных глаз завербовался на купеческое судно? Потом полгода плавал по морям на американских торговцах, а объявился в Джафне? «Бродяга морей»? — округлил глаза Гешев.

— Он самый! Исключён из состава флота без права ношения мундира! — развёл руками юноша, — Но наш Нелединский его принял. Яков Николаевич поклялся на Писании больше капли в рот не брать, вот уже два года, как свой обет держит. Он у нас правая, да и левая рука адмирала, в канцелярии без него шага не шагнёшь. Всё надеется мундир вернуть, но пока ему отказывают — Курков по гражданской части у нас служит, но вот умнее человека не сыскать.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Англичане всё наращивали и наращивали силы в Индии, давя на маратхов. В свою очередь, молодой пешва империи, так назывался формальный первый министр, а в реальности наследственный глава государства по имени Баджи-рао[8] смог укрепить свою власть, собрать в кулак крупные силы и начал наносить ответные удары. Это было довольно болезненно и сильно било по самомнению британцев.

На субконтинент были переброшены новые силы под руководством уже весьма немолодого, но широко известного генерала Аберкромби[9], прозванного за свою жестокость «палачом Ирландии», где он и командовал последние три года. В конце концов, в 1802 состоялось очередное сражение при Патне, продолжавшееся три дня, в котором англичанам удалось разбить армию молодого пешвы. Победа досталась европейцам дорого, но они опять отыгрались после боя — сам Баджи-рао был убит одним из своих влиятельных подданных, что окончательно лишило маратхов общего управления и превратило одно из сильнейших государств мира в конгломерат воюющих между собой княжеств.

Аберкромби начал наступление дальше. Теперь, у англичан руки были совершенно развязаны — они могли спокойно грабить одну из богатейших провинций Индии, Бенгалию[10], а также Ауд[11] и Ориссу[12], не думая о существенном сопротивлении. Казалось, что маратхи уничтожены — их били не только англичане: майсуры начали наступление в Махараштре[13], хайдерабадцы захватили Берар[14], а Афшариды вцепились в Синд[15], вытесняя оттуда соперников, а на северо-западе резко усилились сикхи[16], прочно заняв Кашмир[17], и непальцы, спустившиеся в доли́ну Ганга. Государство маратхов было на краю гибели.

Англичане же развернулись в восточной Индии в полную силу, в метрополию хлынул поток золота и драгоценностей. Пусть, он и не утолил жажду денег высшего общества, но всё же позволил правительству короля Георга решить часть проблем с финансами, а главное, доходы от ограбления Индии позволили Британии снова возвратиться в европейскую игру.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Зыков сидел в кресле, устало вытянув ноги и прикрыв глаза. Но он вовсе не спал, внимательно слушая своего старого знакомца, отца Пентелеимона, который спокойно докладывал ему сложившуюся обстановку.

— Англичане явно что-то затевают. Торговцы да корабельщики их стали много времени в трактирах проводить, где любят поговорить, причём выбирают собеседниками греков, в основном купцов да служителей Божиих. Всё поют им про величие эллинов и ничтожество русских дикарей, теперь и деньги им сулить начали. Вот, нет у меня сомнений, что найдут британцы среди них заблудшую овцу…

— Ох, отче, что же ты так плохо о людях судишь-то? Где же твоя любовь к ближним своим? — со скрытой улыбкой вопрошал прибывший из Столицы генерал.

— Иван Борисыч, ты почто смеёшься над стариком? — прищурился церковный следователь.

— Так не над тобой, отец Пантелеимон, смеюсь — над собой! — уже явно усмехнулся Зыков, вставая с кресла, — Где моя вера в людей? Почему, мне кажется, что таких нечестивцев будет больше одного, а?

— С устатку, Ваня, с устатку! — засмеялся монах, — Что тебя угораздило от Варны конным ехать?

— Так штормило. Думал, так быстрее! — развёл руками генерал.

— Ага, быстрее! Вон Гомон твой уже третий день по провинции носится, а ты только приехал, да и устал сильно. — ворчал Пантелеимон.

— Ладно, отче, дела надо делать. Уверен я, что пора нам самим этим островитянам людей подсовывать, которые им поддакивать начнут, да на себя всю их напористость забирать.

— Так и сам догадываюсь об этом, и в Тайной экспедиции, чай, недаром свой хлеб едят. За таким ты, Ваня, приехать никак не мог, да ещё с подорожными от самого́ государя. — расплылся в хитрой улыбке монах.

— Ох, отец Пантелеимон, всё ты видишь и знаешь! — со смехом развёл руками Зыков, — Хочу из англичан деньги вытянуть. Причём такие, чтобы ни на что другое у них и не осталось. Опасные игры они затевают — надо их так по носу щёлкнуть, чтобы хоть на несколько лет отвадить.

— Как же ты, батюшка Иван Борисович, так их очаруешь да уболтаешь, чтобы они тебе все свои деньги отдали? — прищурился Пантелеимон.

— Вот поэтому-то я к тебе, отче и пришёл. Помнишь ещё грека Галактиона, что у Неофита в подручных ходил?

— Забудешь такого! — фыркнул монах, — Неужели ты его решил к делу приспособить?

— Лучше не найти: он авторитет среди греков имеет, причём обижен на нас шибко.

— Да ведь продаст, как пить дать!

— Я с ним, отче, говорил немало. Думаю, что жажда наживы в нём со страхом борется, да их обоих всё же вера подгоняет. Коли такому человеку дать нить, по которой он сможет идти, тогда он уже не споткнётся.

— Вот, снова вижу былого Зыкова, который в людях хорошее зрит, да наружу это хорошее вытягивает, человека от диавольских соблазнов отрывая! — заулыбался Пантелеимон.

— Вечно ты отче мне льстишь! — махнул рукой на приятеля Зыков,— Сам-то чем хуже, а? Ладно, отче, нужен мне ещё человечек из твоих подопечных, который бы без тени на лице обманывать мог, с нами никак бы на людях связан не был, но притом верным был. Не след Галактиона одного оставлять, связь ему нужна да помощь, а с нами ему общаться никак нельзя — заметят.

— Ох, не просто такого человека найти, Иван Борисыч… — покачал головой монах.

— Знаю, отче, только у тебя такие люди есть. Только ты, седая борода, в эдаком деле помочь можешь. — по-дружески подшучивал генерал.

— Однако, как же ты заставишь англичан, хитрованов известных, без счёта такому человеку, как Галактион, золото давать? Ведь у него годы уйдут, чтобы в доверие войти, а?

— Прости, отец Пантелеимон, сия тайна государева — не могу сказать. Но поверь, есть средство!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— В общем, мыслю я Василий Петрович, что нужно нам этого Олдриджа в Россию скорее перетягивать. Уж больно его идеи Столицу интересуют. — немолодой дородный дворянин тихо сказал это своему компаньону по прогулке по пустынным в такое время паркам Бата[18].

— А как ты его перетянешь, вот скажи мне, Еремей Иваныч? — покачал головой как бы случайный его собеседник, средний руки торговец, встреченный в таверне, где оба предавались чревоугодию, — У его фабрики, почитай, почти сотня королевских стрелков в охране стоит, да и в Лондоне сейчас солдат больше, чем блох на бродячей собаке! Да и в любом большом городе, особливо в портах, сейчас войск столько, что мои луддиты совсем приуныли.

— Что и твой лорд Чарльз их не заставит рискнуть?

— Так он тоже пусть и фанатик, но не дурак, Ерёма! Понятно же, что солдаты просто от скуки по сторонам зыркают — как здесь чего разгромить-то? Сразу всех повяжут, а там и на него самого выйдут. У нас и так сложности от властей проистекают — видишь же, почти совсем перестали жечь, грабить да громить, а без шума и денег людишки разбегаются, скучно им, понимаешь. — развёл руками высокопоставленный луддит.

— Мыслится мне, Василий Петрович, неправильно ты смотришь на всю эту ситуацию. — хитро прищурился Сидоров, — Ты-то по старой памяти мечтаешь, чтобы всё сжечь, разграбить, да по миру пустить, а что, если по-другому сделать, просто напугать? Немного его тряхнуть, пусть задумается. Да и твоим бунтарям дело — весело же пакостничать, да и деньгами тогда поможем.

А ещё, у нашего Олдриджа есть сынок, Джордж. Ухаживает этот паренёк за дочкой Стивенса, который часовой дел мастер, вот уже о свадьбе поговаривают. Стивенса люди посланника нашего почти уговорили переехать, но посулы короля Георга его пока сдерживают. Стивенс — человек нервный…

— Ну и что? — заинтересовался бывший португалец.

— Так вот что, ежели твоим мальчикам дом Стивенса поджечь? Охраны у него почти нет, к тому же стремиться его на самом деле спалить, нам совсем ненадобно — напугать только.

— Интересно ты, Еремей Иваныч, говоришь…

— Ты напугай его, Васенька, напугай! Стивенс тогда точно сбежать решит, дочку свою с собой заберёт, а младший Олдридж за ней отправится, как пить дать! А там, глядишь, и старший, как ниточка за иголочкой…

А уж Олдридж да Стивенс — люди известные. Может, и ещё кто, на них глядя, в дорогу соберётся… За такое и рублики платить не жалко!

— Хитёр ты, Еремей Иваныч, ох хитёр

— А вот, коли всё срастётся, то можно и дальше так трясти — к каждому мастеру охрану не приставить, а страх завсегда заставляет думать. Ежели, ты одинок, то можно бороться, а вот если семейный, то все мысли только о безопасности…

— Далеко глядишь, Ерёма… То, что ты задумал, это уже совсем другое дело выходит, можно будет попробовать… Уж больно идея хороша, да! Перспективы, понимаешь! Ладно, побегу тогда поджог затевать!

Пожар в доме Стивенса был действительно небольшим, но надпись на стене однозначно указывала на луддитов. А информация о том, что эти жуткие поджигатели и убийцы безнаказанно действуют уже прямо в Лондоне и наметили в качестве цели его самого, действительно сильно напугала механика, он бросил свою небольшую фабрику, дела и тайно переправился за море. За ним последовало бегство ещё нескольких известных мастеров и заводчиков, включая столь желанного для России Олдриджа.

Мелкие пожоги и нападения всё учащались, переполошив всё промышленное сообщество Англии, и даже королевский указ о дополнительной защите и выплате потерпевшим не смог удержать волну беглецов, устремившихся в более спокойные и хлебные места.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Расскажи мне, Вишал, как выглядит эта Россия? Правда ли, что там такой холод, что прямо в полёте замерзают птицы? Там действительно строят дома из снега и льда? — молодой магараджа Индаура с улыбкой обратился к своему военачальнику, отличившемуся при Патне.

— Нет, повелитель! — поклонился тот господину, — Там действительно холодно, но дома и дворцы там строят из камня и дерева! К холоду можно привыкнуть, а земли там богатые, голода местные не знают. Мастера железа там самые лучшие, а русские солдаты считаются сильнейшими в Европе!

— Тебе нравилось там, Вишал?

— Да, господин! Я жил в тепле и дружбе, честь для русских значит почти всё. Они верны своему императору и готовы умереть за царство. Они почитают стариков и любят детей. Там спокойно, но время словно бежит вперёд, при этом не оставляя прошлого без памяти…

— Красиво говоришь, Вишал. Тогда зачем ты вернулся?

— Отец позвал меня. Сыновья верность — это одна из основ жизни каждого человека, повелитель.

— Я знаю, ты человек чести, Вишал. Но верен ли ты мне? Или, кроме меня, у тебя есть ещё господин? — ноздри магараджи гневно раздулись.

— Я дал клятву тебе, так же как и мой отец, повелитель — клятве нельзя изменить! — глядя в глаза владыки твёрдо произнёс военачальник и тут же почтительно склонился перед ним.

— Хорошо, Вишал, я верю тебе. Как ты думаешь, русские помогут мне в войне с англичанами и их союзниками? Помогут мне восстановить нашу империю? — голос князя был задумчив, и на своего генерала он, казалось, не смотрел, но на самом деле краем глаза отмечал каждую гримасу того.

— Не знаю, повелитель. Воевать за нас они точно не станут. В России считают, что их солдаты — самое ценное, чем обладает государство и жертвовать ими ради нашей победы царь не станет. — Вишал говорил тихо, низко склонив голову, не поднимая взора на князя.

— Мы убьём много англичан! — прищурился вельможа.

— Зачем это русским? Среди подданных царя Павла немало тех, кто покинул прокля́тый остров, но помнит о своих корнях. — пожал плечами его собеседник.

— Деньги? Может, им нужны деньги? — допытывался магараджа.

— Они ценят золото, но ценят его лишь как средство для постройки своих мастерских и распашку полей. — покачал головой Вишал.

— Тогда, зачем они нам? — прищурился князь.

— Они могут дать нам оружие. Помочь со знающими европейскую тактику людьми… — спокойно отвечал ему вельможа.

— Русские могут занять место французов? — в глазах раджи появился интерес.

— Да, они смогут. — твёрдо отвечал Вишал.

— За золото? — оскалился князь Индаура.

— Не только. Им нужны наши мастера, они любят учиться у лучших. Им нужны товары — им нужен хло́пок, тростник, шёлк, пряности и красители. Они растут, господин, и нуждаются в наших поставках. — уголком рта усмехнулся военачальник.

— У тебя есть связь с ними? — внимательно посмотрел на него владыка.

— Я учился в Кавалерийском корпусе, господин. Дружба между новиками никогда не заканчивается. Мои товарищи — мои братья. — прижал руки к груди молодой вельможа.

— Хорошо, устрой мне встречу, Вишал. Яшвант Рао Холкар[19] хочет поговорить с человеком, принимающим решения. Я не хочу сдаваться. — сжал кулаки магараджа.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Очень важным вопросом для развития государства была международная торговля. Нам постоянно не хватало сырья, особенно хлопка и красителей, а существенная часть наших доходов уходила на откровенные взятки влиятельным людям по всему миру. Вывоз товаров, таким образом, играл важную роль в нашей финансовой системе. России удалось почти напрочь отказаться от вывоза за рубеж сырья, но и готовая продукция требовала развития дорог, каналов и портов.

У меня на рассмотрении находились десятки челобитных, просящих разрешить строительство новых гаваней, водных артерий, трактов и железных магистралей для связи с Европой. Государственных трат для возведения основных сооружений почти не испрашивали, желая вложить туда доходы от торговли и производства в наращивание обмена с Западом. В части сооружения обычных дорог я принципиально не возражал, опасаясь исключительно нехватки рабочей силы, но вот те же каналы требовали создания искусственных запруд и забора воды из рек, что могло нарушить судоходство уже там, а если вспомнить о потребностях полива возделываемых полей и садов, то и существенно навредить сельскому хозяйству. Железные же дороги были ещё более сложными сооружениями — ибо производство металлических конструкций было недостаточным для удовлетворения всех пожеланий. А уж крупные торговые порты требовали огромных затрат на безопасность, как от штормов, так и от нападения противника и банального пиратства, а здесь без государственных финансов не обойтись.

При этом спрос на продовольствие в Европе постепенно падал. Во многом причиной этого стало уменьшение населения, но сельское хозяйство легко восстановить, если природные условия не против. Нам было значительно тяжелее, а вот Франция с её тёплыми зимами и длинным летом могла сделать это очень легко, да и Англия не сильно отстанет от традиционной соперницы. Всё, что было им надо, просто навести порядок и начать ограничивать наши поставки, к чему они и преступили.

До некоторой степени мы уже были готовы к подобному развитию сюжета — население наше росло и росло быстро, но всё-таки продажа продовольствия за рубеж была всё ещё очень важна. Пока шли войны в Восточной и Южной Азии, в которых миллионы местных жителей были лишены возможности заниматься земледелием, у нас был отличный рынок для продажи продовольствия. Однако, здесь мы сталкивались с проблемой отсутствия нормальных транспортных путей из Европейской части России в Азиатскую и неразвитости там портов.

Так что, доклад главы Ямского приказа Германа был для меня важнейшей точкой опоры для планирования путей развития страны. Иван Иванович тоже прекрасно понимал всё государственное значение своего анализа и подошёл к работе с огромным вниманием. Бывший генерал, долго проработавший под крылом покойного Баура, отлично справился с систематизацией этого сложного вопроса. Пусть доклад формально готовился более трёх месяцев, но всё же в его основании были уже многолетние расчёты приказа, причём именно Герман впервые сам начал использовать в работе арифмометры, быстро ставшими обязательным инструментом для проведения расчётов в центральных ведомствах, а потом и провинциях.

— Позвольте, государь, мне начать! — Герман волновался, но я успокаивающе махнул ему рукой, — Я рад, что Вы разрешили мне доложить планы касательно развития дорожной сети России, коим я посвящаю все мысли свои.

— Не сомневаюсь, Иван Иванович. — кивнул я, — Ваши заботы о дорогах мне известны. Именно Вашим тщанием путешествия по России стали делом лёгким и безопасным.

— Государь, зачем Вы так меня дразните? — возмутился главный дорожник России, — Совершенство безумно далеко, я и не надеюсь увидеть сеть трактов и каналов в таком состоянии, чтобы искренне поверить в Ваши слова!

— Вы недооцениваете результаты своих трудов, Иван Иванович. — усмехнулся я, — Европейцы, пребывающие в наши пенаты, восхищаются русскими дорогами.

— Так это они железными дорогами да большими трактами восторгаются! А коли придётся им из Балтийского порта, к примеру, во Львов ехать — всё проклянут!

— Дорого́й мой Иван Иванович! — ласково сказал я разгорячившемуся чиновнику, — Именно Вам и предстоит начертить те линии, по которым и будет развиваться наше дорожное хозяйство ещё много лет.

— Я боюсь, государь, что моих талантов может не хватить… — начал он.

— Не бойтесь, Иван Иванович, ответ перед будущим мы будем держать вместе.

Да, разговор был очень сложный, Германа приходилось успокаивать и останавливать, когда он слишком увлекался и уклонялся от линии своего доклада. Его мысли не сильно отходили от моих представлений о правильной сетке дорог, соединяющих крупные города империи и наличия нескольких значительных торговых портов на каждом направлении, но вот идеи о необходимости свести вместе и все важные реки, для меня были в новинку.

Я считал пока обязательным поскорее начать постройку канала из Оби к Енисею, который была уже вполне спланирован и подготовлен, а вот Герман желал отправлять инженерные партии к Нижней Тунгуске, собираясь по ней соединить Енисей и Лену, а разведывательную экспедицию уже и отыскивать путь для канала к самому Амуру, ведь тогда мы могли в обход морей соединить Атлантический и Великий океаны.

Также были готовы черновые варианты каналов между всеми значимыми водными артериями от Невы до Дуная, были наброски строительства множества дамб на порожистых реках, для затопления препятствий для плавания, а там, где это было затруднено, было предусмотрено отрытие обводных каналов. Некоторые реки должны были быть дополнительно обводнены во избежание обмеления в сухие сезоны. При этом проекты были сопряжены с планами приказа Земледелия по орошению земель. Всё это было просто великолепно, однако, где взять средства на такие проекты Герман не знал.

По его планам мы должны были продолжать развивать Северный путь вдоль берегов Студёного океана, чтобы ещё более ускорить время прохождения грузов по морю. Наши довольно многочисленные экспедиции для картографирования и изучения северных морей пока не давали решительных результатов, а нынешние два с половиной года пути от Архангельска до Петропавловска были ещё слишком больши́м сроком для оперативного управления перевозками. Хотя этот путь уже начали активно использовать, в частности, для доставки продовольствия и угля, становившегося стратегическим грузом.

Также, Иван Иванович совершенно справедливо указывал на острую необходимость строительства железной дороги к Заамурским провинциям и Охотску. Нам, как кровь из носу, нужен был путь для быстрой доставки войск и припасов на взрывоопасные восточные пределы империи, где был большой риск масштабных военных столкновений. Вообще, протяжённость наших границ создавала существенные проблемы — держать столько войск для обороны везде было положительно невозможно, и только скорость переброски частей и припасов могла нам помочь.

Герман пространно рассуждал и об Американском континенте, где чирей Соединённых штатов всё больше и больше раздувался, грозя создать огромные проблемы. Требовалось выделять средства, чтобы и там искать возможные маршруты будущих дорог и каналов, которые мы начнём строить, как только сможем доставлять туда больше людей, инструментов, механизмов и машин. Собственно, ради решения этой задачи и надлежало строить железную дорогу к Охотску — главному нашему порту на Востоке, но этого было явно мало. Радикально решить проблему было возможно только после завершения как минимум ветки к планируемой гавани в заливе Дальний[20], а лучше даже после создания системы каналов к Амуру и постройки ещё одной пристани в устье этой великой реки.

Для ускорения и удешевления строительства дорог на Восток отличным подспорьем была активность Алтайских заводов, которые всё наращивали и наращивали производство своей продукции, в частности, рельсов для железных дорог. Там, с опережением сроков строили пути к Томску и Абакану, рвались к Яицкому городку и уже просили высочайшего благословения на продление дороги от Томска к Енисейску, а от Абакана к Иркутску, причём проектирование уже велось. Директор Алтайских заводов Кузовков мечтал о расширении рынка сбыта для своих изделий и сам старался скорее достичь этого.

Наши инженеры уже неплохо научились строить мосты, теперь резво набивали руку на тоннелях, так что, почему бы и не нет. Более интересным виделось строительство железных дорог по двум коридорам — через Абакан на юго-восток, к Байкалу, и через Енисейск на северо-восток к Охотску. Причём бо́льшую часть затрат брали на себя местные дворяне, купцы да мелкие заводчики, в расчёте на доходы от будущей торговли. От нас требовалось скорее направить экспедиции к Байкалу и Енисею, для определения дальнейших маршрутов.

Уральцы были менее активны в части железных дорог, больше сосредоточившись на машинах, но и они вполне были готовы начать строительство веток на Томск, Яицкий городок и Столицу. Особую инициативу проявляли Южные заводы: они, мало того, что готовили соединение своих дорог с Москвой, предлагали срочно начать возведение новых веток на Яицкий городок, Астрахань и Олицин, где уже собирались общества желающих вложить свои средства в передовую дорожную сеть, так ещё и выражали всяческий интерес принять на себя обязательства по одному интереснейшему контракту.

Англичане, вдосталь награбив в Индии, решили правильно распорядиться полученными средствами, построив себе железные дороги, точнее, пока только одну — между Лондоном и Бирмингемом. Сами они не обладали необходимыми для этого ресурсами — ослабели островитяне порядком, а вот мы вполне могли такой проект и осуществить. Я склонялся к этому всё больше и больше.

Всё-таки далеко убежать от Европы в технологиях по-прежнему было достаточно утопично — даже во Франции, наиболее пострадавшей от войн и смут, уже ковались новые научные кадры. Причём с уходом Карно интерес властей к науке и технике не сильно уменьшился — Академия наук получала вполне достойное финансирование, в Париже налаживалась работа школ, а в университетах открывались кафедры физики и химии. Мы ещё могли выдёргивать некоторые таланты к себе, но в целом их научный уровень рос и быстро рос — старые дрожжи не скисают.

В Англии нам пока удавалось сдерживать восстановление науки и техники, но, пришедшее к власти правительство Аддингтона, всеми силами пыталось укрепить позиции королевства в мире, для чего желало воссоздать военную промышленность. Пусть, основные старания британцы направили на продовольственную безопасность, но всё же зависеть от внешних поставок в области обороны они не хотели.

В целом, идея стереть, словно ластиком, все технологические преимущества Европы по моему глубочайшему убеждению было совершенно невозможно. Многие столетия развития науки не могут просто раствориться. Положение Германии в настоящее время было лишь исключением, подтверждающим правило. Империю нам удалось взять под плотную опеку, воспользовавшись разрушениями от многочисленных войн и завалив её своими товарами на условиях дешёвого креди́та. Однако, даже в этом случае я не испытывал иллюзий — всё могло перемениться.

В общем, идея сейчас торговать нашим промышленным преимуществом была вполне обоснована и, более того, давала нам возможность укрепить своё положение и ещё больше привязать Британию к русским поставкам. Проект сейчас прорабатывали в Посольском и Промышленном приказах, также во всех моих тайных службах, занимающихся заморскими делами. Южные заводы могли стать главными поставщиками в части рельсов, а вот мостовые конструкции и механизмы очень хотели создавать Олонецкие и Замосковские производства. В этом они весьма поднаторели, и я пока раздумывал, кто возьмёт на себя такую работу. Если уж мы ввяжемся в этот проект, то требуется блеснуть так, чтобы никто не сомневался, что в будущем именно нам надо заказывать железные дороги и мосты.

Если по вопросам развития транспорта на западной границе России следовало лишь свести воедино все проекты и выработать общую программу действий, на Востоке надлежало разбить все планы на этапы и неукоснительно следовать уставленным срокам, то южные наши переделы требовали очень серьёзных вложений. Пусть на Чёрном и Каспийском морях не было проблемы с пиратами, но там и портовое хозяйство было очень слабым, а уж дороги в бывших землях Персии и Османов были в совершенно жутком состоянии.

Что же творилось на Средиземноморье — оставалось только ужасаться. Пираты были очень существенной проблемой, впрочем, как и тати на суше, причём значительную часть всех этих негодяев составляли собственно мои новые подданные. Дороги на побережье и островах можно было признать отсутствующими. Порты, даже Цареградский и Смирненский, требовали переустройства. Судоходных рек нет. Любое строительство дорог связано с работами в горах, что серьёзно увеличивало их стоимость и продолжительность.

Но назвался груздём — полезай в кузов. Отказываться от укрепления этих земель было совершенно невозможно, это было равнозначно уходу с них. Требовалось их развивать, строить дороги, оросительные каналы, порты. На первом этапе мы сошлись на необходимости проводить железнодорожные линии к Адрианополю, Моздоку и Херсонесу, закладывать новый торговый порт в устье Яика, расширять Цареград и Смирну, обустраивать гавани Сухума, Салоник, Пырея[21], Решета[22]. А для определения задач второго этапа следовало создать Южную экспедицию, которая должна выявить самые выгодные направления строительства.

Всё же для меня более интересным было восточный курс развития государства, но здесь належало соблюдать баланс перспективного и выгодного, а выгодным пока больше было освоение в сторону Запада и Юга. Так что, пришлось включить в план и продление ещё недостроенного Московско-Смоленского железнодорожного пути до Вильны, куда должна была прийти и ветка из Петербурга, и ответвление Южной дороги от Харькова к Могилёву-Подольскому, и новую магистраль Москва-Киев, и пути к Олонецким заводам, Архангельску, Балтийскому порту, Яссам. Везде нужны были транспортные связки.

Пришлось определить, что Ямской приказ, подобно Генеральному штабу в армии, принимает на себя управление всеми этими программами и определения дальнейших планов развития, а непосредственное строительство и обустройство возьмут на себя создаваемые Водный, Путевой и Портовый приказы.

[1] Иван I Данилович Калита (1284–1340) — князь Московский с 1322, великий князь Владимирский с 1328. Второй сын князя Даниила Московского, сделал Москву главным городом Руси., добился переноса в свою столицу престола митрополита Киевского и всея Руси.

[2] Иван III Васильевич Великий (1440–1505) — великий князь Московский с 1462, объединитель Руси вокруг Москвы, полностью освободил своё государство от власти Орды, стал первым независимым правителем Руси после татаро-монгольского разгрома. Первый правитель Руси, именуемый царём.

[3] Пресвитер Иоанн — легендарный правитель могущественного государства кочевников-христиан в Центральной Азии.

[4] Иоанн Креститель (Предтеча) — библейский пророк, ближайший предшественник Спасителя, предсказал его появление, омыл его в водах Иордана.

[5] Иоанн Дамаскин (ок.675-ок.754) — христианский святой, один из Отцов Церкви.

[6] Иоанн I Цимисхий — император Восточной Римской империи в 969–976. Один из наиболее успешных правителей Византии.

[7] Иоанн Люксембургский (1296–1346) — король Богемии с 1310. Происходил из одной из знатнейших семей Европы, прославленный воин и дипломат.

[8] Баджи-рао II (1775–1851) — пешва (глава правительства) государства маратхов из династии Бхат.

[9] Аберкромби Ральф (1734–1801) — известный британский военачальник.

[10] Бенгалия — исторический регион на северо-востоке Индии и нынешней Бангладеш.

[11] Ауд — историческая область в Северной Индии в среднем течении Ганга.

[12] Орисса (совр. Одиша) — историческая область на Востоке Индии.

[13] Махараштра — историческая область в Центральной Индии.

[14] Берар — историческая область в Центральной Индии.

[15] Синд — историческая область в современном Пакистане в дельте реки Инд.

[16] Сикхи — современный народ, образовавшийся из последователей сикхизма (монотеистической религии, возникшей в Индии) в Пенджабе (исторической области на севере Индии).

[17] Кашмир — историческая область на северо-западе полуострова Индостан, в предгорьях Гималаев.

[18] Бат — город в южной Англии, знаменитый бальнеологический курорт.

[19] Яшвант Рао Холкар (1776–1811) — магараджа Индаура, видный военачальник и политик в государстве маратхов.

[20] Дальний

[21] Пырей — Пирей (авт.)

[22] Решето — Решт (авт.)