Утро нового века

Глава 13

Возникшая проблема росшего с огромной скоростью пиратства на Тихом или, как его здесь называли, Великом океане просто кричала о себе. Вопила голосами наместников, глав Земского и Гостиного приказов, начальника Военно-Морского штаба да просто десятков купцов, судовладельцев и переселенцев, писавшие челобитные. Эти прокля́тые американцы совершенно озверели! Воспользовавшись проблемами в Европе, они начали создавать десятки частных пиратских компаний, которые принялись терроризировать сперва испанское судоходство, а затем быстро добрались и до нас.

Апогеем наглых выходок «бостонцев» стало ограбление Панамы, где пираты захватили огромные богатства, а потом и атака на русский корабль, перевозивший золото из Калифорнии. Благодаря мастерству команды и удаче, бриг Святой Онуфрий ушёл от преследования и смог довезти важнейший, не побоюсь этого слова, стратегический груз до берегов Камчатского наместничества, но для меня это было чересчур. Что же, выходит, теперь даже в почти внутренних, прежде опасных только штормами морях русские суда не могут ходить без оглядки?

В наших землях было много приехавших из Соединённых Штатов, да и из государств Европы, устремившихся за манящим призраком богатства. Многие из них были откровенными преступниками, готовыми на всё ради золота, они снабжали информацией морских татей, прикрывавшихся статусом честных рыбаков и китобоев.

Кроме собственно морских пиратов, в Соединённых штатах организовывались и отряды сухопутных грабителей, терзавших приграничные земли. Однако пока вся эта активность, несмотря на значительный масштаб, носила частный характер. Правительство генерала Грина дистанцировалось от подобных проявлений откровенного разбоя, на словах демонстрируя своё миролюбие.

Решить ситуацию радикально и быстро мы не могли — сил, как наших, так и испанских, было недостаточно даже для, оговорённого в дипломатических документах, полного перекрытия прохода через пролив Дрейка судов прочих стран. В условиях войны в Европе мы не могли отвлечь на Новый Свет сколь-нибудь существенных сил армии и флота — ещё одна война стала бы слишком тяжёлым бременем для нашей экономики.

Сам Грин со своей стороны понимал, что молодые США вполне могут и не выдержать схватку с двумя европейскими империями, даже учитывая некую помощь своим бывшим колониям со стороны Англии. Тем более что Британия также была занята в Европе и Индии, а это не позволяло островитянам серьёзно влезать в североамериканские дела. Однако в молодой республике, благодаря огромным суммам награбленного, царили весьма агрессивные настроение, которые тут же подняли на щит противники консула, справедливо опасавшиеся укрепления власти Грина и его семьи.

Генерал пытался усидеть на двух стульях — одновременно уверяя нас в своём миролюбии и не препятствуя деятельности приватирских компаний. Ему были выгодны все варианты развития событий: как дальнейшее обогащение преступников, приносящее доходы его государству, так и их поражение, дававшее генералу, пока остававшемуся только главой Континентального Конгресса, право обвинять своих политических соперников в излишнем авантюризме. Собственно, войну он тоже мог принять, рассчитывая на слабость противников, но всё же риск был существенен, и он старался его избегать.

В общем, и мы сами не пытались идти на обострение, так что обе стороны, очевидно, старались не допустить официального столкновения. Наш флот не препятствовал проходу американских судов для промысла в Великом океане, а США не задействовали свою армию и не позволяли включаться в игру ополченским силам отдельных штатов.

Однако оставлять всё как есть было решительно невозможно. Потери, как имущественного, так и эмоционального характера для моих подданных были слишком болезненны, не говоря уже про гибель многих из них.

Решения Чичагова о переводе наших верфей на Дальнем Востоке на изготовление лёгких кораблей было мною приостановлено — слишком уж велика была опасность столкнуться с силами европейских флотов. В первую очередь, конечно, английского, но и испанский сбрасывать со счетов не стоило — что там придёт кому в голову… Все наши соседи должны понимать, что им будут противостоять крупные силы линейных кораблей! Надо было расширять судостроение, а на это требовались деньги…

Притом поступления от Калифорнийских золотых приисков должны были идти в первую очередь на обеспечение запланированных непрерывно увеличивающихся расходов на армию и флот, особенно учитывая идущую войну и перспективу её расширения. Остаток же я с чистой совестью рассчитывал направить на строительство школ, создание библиотек и развитие медицины.

Я думаю, что повышение уровня образования стране нужно не менее, чем рост протяжённости дорог или каналов. Нам уже удалось добиться благодаря работе церковных школ в европейской части империи грамотности каждых шести человек младше пятидесяти лет из семи, а в старых российских губерниях — девяти из десяти, причём учитывая оба пола. Но, этого было мало!

К тому же простая грамотность была лишь низшим уровнем образования, а нашим растущим промышленности, торговле и государственному управлению уже требовались работники с более высокой квалификацией. Для расширения производства нам нужно было резко нарастить количество обученных специалистов, причём это увеличение должно́ было быть значительно бо́льшим, чем требовалось действующим предприятиям. Нужны были новые училища, надо было расширять уже существующие, причём делать это не за счёт средств промышленников и купцов, которым было бы не под силу тянуть дополнительную нагрузку.

Также нам уже удалось достичь прибывания постоянных врачей в губерниях России почти в каждом уезде, но было ясно, что полностью охватить такую территорию одному человеку было положительно невозможно. Да, нам удалось существенно снизить смертность в стране, но она всё ещё была значительной. Нужен был новый уровень медицины, пора было спуститься ниже — к приходам.

Полноценные врачи в таких масштабах уже не имели бы достаточного дохода для обеспечения своего положения, но я отлично помнил, что в Советском союзе, да и России в деревенской местности были фельдшерские пункты, где работали менее образованные медики. Мы затеяли опыт, отправляя в некоторые приходы центральных губерний младших лекарей из существовавшей при Московском Медицинском корпусе лекарской школы — они показали свою полезность. Дело за малым — серьёзно увеличить выпуск среднего медицинского персонала в существующей Московской школе и открыть подобные учебные заведения при Петербургском и Столичном корпусах. Но не только — требовалось построить в приходах лекарские дома и оснастить их каким-никаким инструментом и, что немаловажно, транспортом для самих медиков и перевозки больных.

Также требовалась сеть библиотек, необходимых для обучения и обмена информацией между специалистами на местах, и аптеки, где врачи могли бы получать необходимые лекарства. Эффект от открытия школ, училищ, библиотек, медицинских пунктов и аптек для местных властей и общин был уже достаточно понятен, они, в принципе, были готовы платить за такую перспективу, но далеко не все обладали требуемыми ресурсами. Грубо говоря, почти все они уже могли содержать такие учреждения, но построить их здания и наполнить их оборудованием, не растягивая эти мероприятия на десятилетия, для них было уже затруднительно. Так что, если мы хотели развития в этой области, то требовалась государственная поддержка. Впрочем, так можно сказать практически обо всех сферах жизни.

Вопрос был поставлен уже давно, но найти средства для массового перехода к новой системе у нас не получалось, приходилось решать эту задачу точечно, в основном за счёт средств церкви и местных меценатов. В открытии золотых копей Калифорний я как раз и увидел источник финансирования для этой программы. Я считал, вполне справедливо считал, что добыча золота будет какое-то время расти. Из этого я делал вывод, что доходы от приисков позволят совершенно закрыть текущий вопрос развития медицины и образования, и выйти на новый уровень развития.

Но вот почти сразу стало ясно, что это была утопия — средства нужны для срочной программы судостроения! Но как отказаться от мечты? К тому же вопрос создания профессиональных школ был уже явно одним из важнейших для развития экономики — нехватка обученных рабочих на возникающих производствах и в строительстве, приказчиков в торговле, делопроизводителей, писарей и тому подобное, уже была явным препятствием для создания новых предприятий.

Так что же делать? Вводить новые налоги или пошлины? Снова попытаться сыграть на выпуске очередной партии необеспеченных ассигнаций? Нет, с меня пока хватит — я, как вспомню буквально скачущего от радости Николеньку Шереметева, узнавшего о грузе Калифорнийского золота… Да и запас драгоценного металла нам не помешает — назревало в Англии нечто, пока нами до конца не понятое…

Подумав и побеседовав с верными людьми, решил я объявить добровольный сбор на образование и медицину. Нам, конечно, было известно о царившем в русском обществе настроении уверенности в будущем — война на дворе, на пограничные земли вороги напада́ют, а армия справляется, даже налоги не растут, торговля расширяется, и людишек в солдаты не забривают. К тому же понимание необходимости улучшения образования и медицины вполне вызрело. Но всё же, такого вала пожертвований никак не ожидалось.

Народ, к моей радости и некоторому удивлению, отреагировал весьма живо. Даже крестьяне через приходских священников и ярмарочные кассы жертвовали немалые суммы, а уж что творили состоятельные люди… Смолянин, вообще едва не перебил мой взнос, пожертвовав ровно миллион рублей.

Так что, денег было достаточно, даже более того — раз в пять больше суммы, требуемой прямо сейчас. В общем, хватило и на новые проекты.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Государь, молю выслушать! — маленький человечек мышеподобной внешности, довольно странно одетый, невероятно суетливый вздумал пасть передо мной на колени.

— Уймись, дурак! — шипел Новиков, хватая того под мышки и пытаясь поднять.

— Не вели казнить, царь-батюшка! — припадочно выл мой визитёр и на ноги не вставал, лишая шансов главу Печатного приказа вернуть его в нормальное положение.

— Что такое, Николай Иванович? — удивлённо и даже слегка рассержено обратился я к Новикову, посмевшему прервать мою прогулку таким явлением, — Вы просили меня выслушать Вас ради этого странного зрелища?

— Не посмел бы, государь! — шипел мой соратник, всё ещё старясь поднять с колен своего спутника.

— Встать! — наконец взревел я.

Человечек подскочил, словно на пружинках, и вытянулся в струнку.

— Ну? — поднял я правую бровь.

— Приношу свои извинения, государь! — поклонился мне Новиков, но повинуясь моему нетерпеливому жесту сразу же перешёл к сути вопроса, представляя мне своего подопечного, — Это господин Редкокаша, купец медного поясного общества из Брянска, книготорговец.

— Афиноген Галактионович, я так понимаю? — я кивнул мышеподобному, тот снова едва не рухнул на колени, но Новиков был уже к этому готов и удержал его, — Пойдёмте, мне надо прогуляться.

Я шёл впереди, не оглядываясь, за мной семенил Редкокаша, которого сзади подпирал Новиков. Времени у меня сейчас было крайне мало, новые идеи я вынужден был откладывать, но глава Печатного приказа очень просил уделить ему время для одного чрезвычайно полезного проекта.

— Итак, господа, у вас полчаса. Поведайте причину, по которой вы попросили об аудиенции. — Новиков явно решил меня развлечь, притащив ко мне весьма странного персонажа, известного в Брянске своим непредсказуемым поведением и совершенно безграничной фантазией на грани безумия.

— У Афиногена Галактиновича есть крайне занимательная идея, государь, о которой он и мечтал поведать Вам самоличное! — я знал Новикова давно и смог оценить почти незаметно глумливый тон его.

— Я слушаю Вас, Афиноген Галактинович. — говорил я, не оборачиваясь к визитёрам, рассчитывая, что, избегая моего взора, Редкокаша сможет сдержать своё просто безграничное благоговение перед монаршей особой.

— Я вот, Ваше Вели… Государь! — пискнул купец, которого явно ткнул в бок Новиков, напоминая мою нелюбовь к титулованию, — Я вот, Государь, книгами торгую. Уже вот больше десяти лет торгую! Так, ещё и печатным делом балуюсь — тянет меня к этому…

— Так-так. — подбодрил я его.

Ещё минут пять Редкокаша подходил к своей выдумке, медленно, шаг за шагом преодолевая робость и пиетет передо мной. Я его поддерживал и подталкивал словами, а Новиков делал это жестами и пинками, которые открывались мне испуганным писком мышеподобного.

Наконец, Афиноген перешёл к сути — он считал, что цена для народных книг, установленная нами, была слишком велика, и тем самым препятствовала дальнейшему проникновению грамотности в умы населения, а ещё она парадоксально снижала доходы от этой торговли. По мнению купца, если бы мы могли снизить стоимость печатных изданий в пять раз, то продажи выросли бы на несколько порядков. Сейчас крестьяне и горожане покупали книги раз в два — три месяца, но в большинстве своём они уже распробовали вкус плодов фантазии писателей и поэтов и были готовы приобретать новые их сочинения значительно чаще, но препятствием выступала почти исключительно цена.

Брянец давно это понял, но реализации мешало отсутствие нужных средств, ибо такое снижение стоимости было доступно только при великом множестве экземпляров, исчисляемом сотнями тысяч, а то и миллионами штук. Редкокаша пришёл к этому выводу опытным путём, разорившись во второй раз, пытаясь найти варианты удешевления печати. Первый его крах произошёл, кстати, по причине неудачного предприятия по изготовлению детских книжек с движущимися картинками.

Я благосклонно принял идею купца и согласился попробовать, пусть и понимая, что просто так настолько удешевить книгу не выйдет, а потребуется вложить достаточно большие деньги в изменение технологий изготовления бумаги, красок, само́й печати, да и много ещё чего. Однако нам был крайне важен именно резкий рост продаж книг — ждать естественного увеличения потребления печатного слова было чревато тем, что наши европейские соперники могли бы нас снова настичь…

Я боялся этого! Пока ещё мы не настолько обогнали их, чтобы пустить всё на самотёк. Примеры Франции и Англии, которые быстро восстанавливали промышленность и науку, несмотря на, казалось, полное их уничтожение, были тому порукой.

Я так углубился в свои мысли, что почти не заметил, как Редкокаша, осчастливленный, откланялся, а я остался наедине с Новиковым.

— Николай, а зачем ты мне этого мышонка привёл? Неужто, сам убоялся прожект мне предоставить?

— Хех! — восхитился глава приказа, — Истинно он мышонок! Всё вот думал, на кого он похож…

— Зубы мне не заговаривай, Николай Иванович! Понимаю, что повеселить меня хотел — дескать, не перевелись на Руси таланты. Но! Не поверю, что ты только для этого Редкокашу ко мне привёл! Не настолько ты царедворец…

— Пьёт он, государь. Очень уж его неудачи озлобили… — мрачно буркнул Новиков, — А человек дюже талантливый, да и придумок у него множество — с ним шибко быстрее дела пойдут. А вот тебя увидел — теперь про пьянство и забудет! Окрылил ты его — умеешь ты это делать, Павел Петрович…

— Ясно… Послушай, Николай Иванович, вроде бы твой Афиноген три раза разорился, а говорил он только про два. В его деле подробностей не хватает… — напоследок почему-то вспомнил я.

— Так, государь, он же от огорчения от книг почти отошёл! Волшебным фонарём заинтересовался… Всё мечтал, чтобы в каждой деревне как в большом городе развлечения да просвещение были…Тоже всё удешевить пытался, у него даже вроде бы получилось, но денег не хватило, а общество поручаться за него отказалось — сколько раз уже прогорал.

— Что? Удешевить «Волшебный фонарь»? Как? — мысль пронзила меня словно раскалённый гвоздь.

— Вроде хотел он использовать какую-то смолу, Житинского, что ли… Не интересовался, я государь! — покачал головой печатник.

— Смола Житовецкого?

— Может, и Житовецкого… Не интересовался я! — повторил Новиков, — Мне больше про печать важно было…

Волшебный фонарь — был очень популярным развлечением в городах всей Европы, вокруг представлений, показываемых в этих балаганах, уже развернулась, пусть и небольшая, но весьма сложная промышленность, и Россия уверенно занимала здесь первые места. Это стало главным развлечением горожан, далеко опередив прочие. Однако проекционное оборудование было очень дорогим, для использования дымовых машин, которые создавали экраны для показа изображения, требовались специальные системы вентиляции. Кроме этого, смотровые хоромы, которые, кстати, в Европе таки и назывались, «хоромы», должны были предусматривать размещение оркестра, сами картинки делались вручную, а стёкла, на которые они наносились, легко бились…

В общем, доступны данные представления были только городским жителям, причём почти исключительно достаточно больших и богатых населённых пунктов, могущих себе позволить роскошь строительства и содержания подобных театров. А других столь высокого уровня развлечений, к тому же легко и быстро внушающих требуемые мысли, в мире сейчас не было. Пусть в России подобные представления давались уже почти в сотне городов, но их явно не хватало, а заботиться о досуге своих подданных я был вынужден — людям требовалось развлечение, бороться с этим было бессмысленно, так что я предпочёл данный процесс возглавить.

К тому же эта предтеча кино была бы лучшим средством ещё малоиспользуемой пока пропаганды, и только высокая стоимость оного препятствовала его развитию. Увеличив количество фонарных хором, я бы мог проще пробиваться не только к сознанию, но и к чувствам своих подданных, подталкивая их в требуемом направлении.

Да что там, только родные просторы! При учёте того, что даже медленная литература стала одним из важнейших ключей к внедрению положительного образа России в мире, удешевление и проникновение в массы Волшебного фонаря могло дать ещё больший эффект. Можно было попытаться полностью управлять общественным мнением, как минимум в Европе.

Да и про заработок забывать не стоило. У нас действовало уже почти полтора десятка предприятий, занимавшихся производством сложного оборудования и выпуском так называемых фантасмагорий, причём только три из них были в ведомстве Императорского приказа. Сейчас их работа давала нам небольшой, но вполне достойный доход, а если бы можно было резко увеличить количество продаваемой продукции…

Я давно мечтал о подобном, но отсутствовали нужные технологии, не было подлинных энтузиастов… Многие брались за решение этой задачи, но быстро теряли пыл и тонули в делах текущих. Я бы хотел подтолкнуть прогресс в этой сфере, да не знал, с какой стороны за это браться. Даже смолу Житовецкого я видел, но уж больно этот продукт бессистемных экспериментов не был похож на прозрачную плёнку, на которой в будущем поднялся Голливуд. А вот теперь я случайно узнаю́ про какого-то человека, решительно опережавшего время и страдавшего от такого разрыва между желаниями и возможностями…

В общем, Редкокаша получил средства и ресурсы для реализации своих фантазий, а я стал его покровителем, со спокойствием и сочувствием принимавшим его неудачи, с радостью и похвалой относившимся к его победам.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Совершенно необходимо, чтобы Вы, Павел Иванович, переехали в одну из усадеб местных дворян, что предлагается к Вашим услугам! Дорога вместе с армией может усугубить Вашу болезнь и даже привести к смерти! — размахивал руками Сарычев довольно забавно, но сама ситуация к улыбкам нисколько не располагала, — Окольничие нашли достаточно желающих принять наших раненных до их полного выздоровления, а потом помочь им добраться до русских земель! Множество солдат и офицеров согласилось, а Вы тут сопротивляетесь! Будто маленький!

— Да я вполне здоров! — мрачно отбивался Никитин, — Голова уже почти не болит, да и ходить уже начал! Зачем мне оставаться в какой-нибудь усадьбе?

— Здоров? — взвился Сарычев, — Да вчера Вы так упали, что открылась рана на плече! Вам необходим покой! Ещё месяц-другой и Вы сможете не бояться дорого — тогда отправитесь домой…

— Не хочу я, Селифан Демидович! — взмолился поручик, — Вон и Поздняков уходит с обозом! А он же тоже тяжело ранен!

— Не сравнивайте себя с этим попрыгуном. — усмехнулся лекарь, быстро уставший спорить, — Поздняков уже недели две пытается сбежать в город в поисках женского пола да читает вирши свои просто непрерывно. Пусть стихи у капитана неплохи, но он всем надоел настолько, что из госпиталя его всё одно гнать собирались. А вот у вас дела не столь хороши…

— Селифан Демидович! Ну, привяжите меня к лошади! Я же кавалерист! Я в седле не устаю! — Никитин всё ещё надеялся уговорить лекаря, — Полк без меня ушёл! Хоть от армии меня не отлучайте!

— Голубчик! — молитвенно сложил руки Сарычев, — Я бы с радостью! Да и окольничие меня бы поблагодарили, что армейскую казну берегу. Но никак нельзя! Помереть можете, а это я допустить не в силах!

— А коли они меня французам или австрийцам продадут? — уже почти смирился офицер, — Откуда я знаю этих вашим местных дворян-то…

— Им выгоды от этого никакой нет, голубчик. Им по расписке за Вас живого целых сто рублей золотом выдадут. — успокаивал его лекарь, — Да и честь дворянская им такого сделать не даст, да…

— Значит, в Италию уходите? — мрачно спросил Никитин, принявший неизбежное.

— Да. Здесь нас и французы достать могут, да и припасов на всю жизнь не напасёшься, а местность-то поразорена порядком… А уж там, в землях Италийских нам главное — к морю дойти, а там наш флот нам поможет.

— Тогда, скорее всего, на восток пойдёте?

— Здесь уж как наш Соломин решит. — усмехнулся врач.

— Но ведь австрийцы на такое могут и криво посмотреть! Сейчас-то нас едва тридцать тысяч, глядишь, и удумают чего…

— Так и надо срочно выходи́ть! Пока в гофкригсрате не решили нас в ярмо поставить…

— Суворов-то известно где, а?

— Нет, голубчик, после Нанси[1] не объявлялся пока. Слухов море…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Битва при Нанси стала ещё одной славной победой русской армии. Моро не был бы самим собой, коли не распознал бы после Страсбургской катастрофы направления движения Суворова. Пусть в салонах Парижа, Лондона и Вены спорили, обсуждая дальнейшие замыслы русского генералиссимуса, но для себя Первый консул чётко понимал — наша армия нацелилась на самое сердце Франции, Париж, заставляя тем самым армию республиканскую бросать все завоевания и всей возможной спешкой идти к своей столице.

Моро стоял перед чертой, перейдя которую он потеряет все захваченные земли и новоприобретённых союзников и снова окажется в границах старой Франции, теснимый врагами со всех сторон. Англичане непрерывно везли из Индии туземные части, призванные заполнить нехватку солдат, австрийцы устраивали всё новые и новые наборы в армию, в Ганновере и Гессене, казалось, уже не осталось мужчин не в форме. Даже в венецианских землях давление на революционные войска усиливалось. В таких условиях отступление к Парижу для противодействия русским было не менее стратегически опасным, чем отказ от такого движения. Но потерять свою столицу было страшнее. Первый консул принял решение бросить все силы против русской армии.

Конечно, Моро желал бы разбить Суворова силами гарнизонов и резервов, формировавшихся во Франции. Машина подготовки войск была создана ещё покойным Карно, а уж при Моро она развилась чрезвычайно. Сейчас в Центральной Франции были размещены до шестидесяти тысяч человек, которые имели шансы, если уж не разгромить неприятеля, то уж задержать его точно. Однако Первый Консул отлично понимал, что надеяться на это было бы слишком опрометчиво — молодые солдаты в большинстве своём никогда не были в бою, а злые русские ещё и двигались с какой-то невероятной для европейских армий скоростью. К тому же точный маршрут Суворова оставался загадкой — его войска видели то здесь, то там.

Почти все силы, что смогли собрать в попытке затормозить русских, просто испарились при Нанси. Несчастный генерал Барбезье попал в наш плен так стремительно, что даже не успел отдать ни одного приказа о подготовке к бою. Французские новобранцы просто разбежались, а наши иррегулярные части их и не особо преследовали, занятые обеспечением продвижения армии. В Париже мрачно шутили: войска Барбезье так и не узнали о том, что сражение вообще было… Наша армия без остановки переправилась через Мозель[2].

Дальше оставалось размышлять, пойдёт ли Суворов к Парижу или же свернёт к Мецу[3], чтобы захватить эту важную крепость и крупный армейский склад, оставшийся почти без гарнизона, ушедшего с Барбезье. Когда Мец едва не пал под ударом русских, удержавшись только благодаря энергии полковника Жемине, стало очевидно, что наш старый полководец не пожелал рисковать и занялся обеспечением своего правого фланга. Париж облегчённо выдохнул, а командовавший там старый, но надёжный Келлерман отправил даже две тысячи новобранцев к Реймсу для поддержания там порядка, нарушаемого шайками дезертиров, а, возможно, и казаками, которых как-то слишком часто видели вокруг.

Моро же до конца так и не поверил, что Суворов отвернул от задуманного. Первый консул, пусть и вынужден был отдать приказ быстрому Мюрату направиться с двенадцатью тысячами к Мецу для противодействия русским, но основные силы французов всё ещё двигались к Парижу.

Галльский полководец оказался совершенно прав, пусть его и осуждали за опрометчивостью. Мюрат доложил, что никакой осады Меца в действительности не было. Полковник Жемине и несколько его офицеров просто выдумали это событие для получения чинов и наград. Около города действительно были замечены разъезд русской кавалерии и несколько разбойничьих шаек, но не более того.

Суворов использовал свою конницу для активной разведки, но главная его силы без остановки двигалась к Парижу. Наша армия ни пыталась захватывать города, ни оставляла гарнизоны. Со времён Хаддига ни одна армия не шла через вражеские земли настолько безрассудно, не имея пути отступления.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Милый мой, я очень боюсь за Александра Васильевича и нашу армию! — Ася была взволнована по-настоящему, что, учитывая её очередную беременность, было довольно опасно.

— Асенька, душа моя! — я взял её за руку и заглянул ей в глаза, — Что ты так? Генералиссимус наш, человек весьма умный, он просто не допустит…

— Нет! Все говорят, что ему не выйти из Франции! Что он совершает ошибку, а ему надо было уходить в Италию или в Германию. Там бы он получил поддержку…

— Ох, Асенька! — погладил я свою жену по руке, — Опять ты с супругой испанского посланника разговаривала. Знаешь же, что она все слухи по Столице собирает…

— Но Суворов же рискует!

— Очень. — грустно улыбнулся я ей, — Что бы нам ни казалось здесь более правильным, на месте виднее. Милая моя Александр Васильевич никогда не терпел поражений. Он истинный гений!

— Ты не опасаешься, что дело может закончиться так же, как и у Языкова в Голландии? Ведь он тоже был уверен в успехе…

— Положим, командовал походом датский адмирал Каас, а наш Языков был всего лишь его помощником, да и потеряли мы с союзниками всего-то два корабля, и то, один — в результате непогоды. — покачал я головой, — Пусть де Галль и сорвал нам все планы по десанту в Нижние земли, но здесь скорее пострадало честолюбие моего дражайшего зятя, Фредерика Датского. Машин муж слишком уж увлёкся прожектами по созданию Великой Дании, а мне пришлось пойти ему навстречу… Он мог натворить таких глупостей, которые нанесли бы ущерб всему нашему делу. Собственных намерений по высадке в Голландии мы пока не имеем — всему своё время.

— Теперь Фредерик успокоился?

— Молчит, дуралей, да в рот Маше смотрит. Он же у Кааса на мостике был, всё видел. — здесь я тихо рассмеялся, — Языков наш всё битву вытащил, да ещё и датского флагмана умудрился спасти и до Гамбурга довести. К тому же вся эта конфузия случилась только по причине опоздания британцев к месту встречи. Наши союзнички и здесь нас весьма подвели. Если бы их флот соединился с нашим, как и было согласовано, то у французов шансов бы не было вовсе! Все их оправдания: про непогоду и встречный ветер — всего лишь слова, милая моя… Именно таков был их замысел — вытащить нас к французам, чтобы наши эскадры взаимно ослабли… Жалко, что мы это поздно узнали…

— Как же так, Пашенька? Как же наша коалиция? — ужаснулась моя жена.

— Считай, нет её больше! — на сей раз я улыбнулся очень широко и ласково прижал жену к груди, — Австрийцы явно нарушают условия нашего союзного договора, а англичане делают более искусно, но суть от этого не меняется. Император Франц объявит о разрыве нашего союза, как только поймёт, что и Соломин ушёл, причём не в Германию, м-да… Так что, планировать военные действия с опорой на союзников стало слишком глупо.

— Суворов поэтому так себя ведёт?

— Именно так, Асенька. Он теперь на гофкригсрат и не оглядывается. Да и отлично Александр Васильевич всё понимает. Любой другой вариант действий был бы не менее опасен, но при этом не давал бы нам никаких выгод. Суворов уже всё решил, ещё когда Страсбур взял — Моро теперь вынужден будет уйти из Германии, да и из Нидерландов тоже. Армия Франции ослабла, у Австрии и Англии появилось время…

Даже если Моро победит сейчас, то никакой общей победы Франции в войне не выйдет. А без победы Моро потеряет власть, Асенька… Так что, он снова вынужден будет идти в Германию, снова и снова будут слабеть наши западные соседи, а у нас-то армия ещё есть. Но, конечно, лучше бы у Александра Васильевича всё получилось — тогда уже вскоре война окончится, а мы сможем спокойно делить Европу. Каждый сам о будущем своём думает.

— А как же Испания?

— Она верна договору! Не волнуйся! Обресков уже на полдороги к твоему батюшке — надо определить, как нам дальше действовать. Россия союзников не продаёт! Только пусть и они её не обижают…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Витри-ле-Франсуа[4] — это название стало известно всей Европе. Именно там русские снова разбили французов, причём так, что потерь в нашей армии почти не было. Бедняга Ожеро появился перед Первым Консулом в таком виде, что Моро всё понял ещё до доклада своего генерала. Суворов не дал соединиться силам Ожеро, Дюрока и Кеннеди, разгромив их по частям.

Отлично себя показали в бою русские иррегуляры, обеспечившие обнаружение французских армий за несколько дней до битвы и определившие их силы, а потом гнавшие бегущих почти восемь вёрст. Но всё же главным виновником торжества по праву стали наблюдатели Прондзинского, на марше и коротких привалах восстановившие четыре никосферы, которые и позволили чётко планировать бой, когда русские последовательно значительно большими силами били отдельные группы французов.

Разгром был полный — только пленными Суворов взял почти двадцати тысяч человек, сам при этом потеряв убитыми чуть больше сотни. У Моро во Франции оставались только войска, шедшие под его командованием, силы Ланна и парижский гарнизон во главе с Келлерманом. Первый Консул понимал, что успеть к своей столице раньше русских он сможет только чудом, но надежда на это была — армии Суворова нужен был отдых, да и с пленными и трофеями требовалось что-то делать.

Однако Моро решил не слишком спешить — возможное поражение могло окончательно лишить его популярности. Пусть пока среди его генералов не царили чересчур властолюбивые настроения, но всё могло измениться… Келлерман — старый надёжный полководец ещё был вполне способен остановить Суворова, а при таких раскладах сам Первый Консул рассчитывал оказаться победителем, явившись на сражение уже к самому его окончанию. Так что, французы отправились к Парижу обычным маршем.

Оказалось, что это тоже было ошибкой — русские обошлись короткой ночёвкой на берегу Марны[5], захваченные пушки были взорваны, лишние припасы — сожжены, а пленные — освобождены. Конечно же, отпущенные солдаты лишь пополнили уже ставшую огромной армию грабителей, терроризирующие страну, а не вернулись на службу. Именно дезертиры опустошали земли Франции, пусть правительство Моро и пыталось свалить всю вину на русских.

Однако контролируемая нашими агентами значительная часть печати однозначно указывала на то, что русские-то фуражиры как раз платят за всё купленное. Причём до трети их расходов шли золотом и серебром, а среди прочих видов оплаты совершенно царили «военные боны» русских, весьма искусно напечатанные и могущие быть обменены на обычные русские деньги в любом царском городе. Французские же боны, захваченные нашими войсками в значительном количестве, население принимать просто не желало, и окольничие буквально заставляли брать их, несколько завышая цену покупки.

Такое поведение фуражировщиков и жёсткая дисциплина в армии Суворова формировало положительное отношение французов к русским войскам, которых начинали считать чуть ли не защитниками от банд грабителей, частей республиканской армии и сборщиков налогов, в принципе не сильно отличавшихся, по сути, от первых. Несмотря на огромную скорость нашей армии, слухи о невероятной, по здешним меркам, щедрости русских неслись, обгоняя даже передовые дозоры кавалерии. Эта молва серьёзно способствовала снижению сопротивления и облегчению трудов окольничих по добыче продовольствия, фуража и подвижного состава.

Келлерман подле Парижа имел даже больше сил, чем русские, но был один недостаток — три четверти его войск составляли необстрелянные новобранцы. Удар Суворова был страшен, но за спиной французов лежала их столица — галлы сопротивлялись настолько отчаянно, что смогли выдержать первый натиск противника. Русские быстро ударили вновь.

Главный удар планировался на левом фланге, где командовал генерал Бонапарт. Ему противостоял многочисленный враг, костяком которого были ветеранские части, подкреплённые массой недавних рекрутов, сражавшихся в обществе опытных бойцов словно львы. Эта атака также выдохлась, русский полководец отвёл войска и запросил резервы для нового удара, но Суворов отправил своему соратнику только приказ о назначении того комендантом Парижа. Бонапарт понял всё совершенно верно — он перекрестился и в полном парадном мундире самолично возглавил атаку.

Сам же Суворов попытался повести за собой два резервных батальона гренадер, определив слабину в рядах противника чуть правее центра, где ветераны были почти выбиты, а недавние рекруты немного растерялись. Однако генералиссимусу не дали продемонстрировать свою храбрость и готовность к самопожертвованию — его суздальцы не пустили старика в бой, бесчестно связав того. Да, солдаты нарушили всякую субординацию, но они полегли почти все, во главе со своим полковником Становичем, а их любимый командующий остался в живых.

Французы, чьи ряды оказались разорваны сразу в четырёх местах, побежали, не выдержав натиска. Келлерман, смирившись, передал свою шпагу в руки казачьего полковника Батнина, в плен вместе с командующим сдалось более тридцати тысяч французов. Разгром был полный. Спешившему к городу Моро пришлось прекратить движение и встречать многочисленных беженцев, включая правительство Республики во главе с Талейраном. Париж пал.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Разрешите приветствовать Вас, господин генерал! — метр Файо стоял, вытянувшись в струнку, подобно офицеру, однако Бонапарт, зорким взглядом бывалого служаки сразу заметил, что этот человек в весьма дорогом строгом костюме смешанного франко-русского стиля никогда не служил в армии.

— Мне доложили, что Вы, месье, просили принять Вас для решения срочных дел? — вопросом ответил адвокату перевязанный комендант Парижа. Бонапарт восседал в мягком кресле, обложенный подушками, положив забинтованную ногу на приставленную кушетку и поглаживая свою раненую руку. Под его мундиром тоже проглядывали повязки, генерал явно испытывал нешуточную боль, и вся эта встреча его раздражала.

— Именно так, господин генерал! — Файо смотрел внимательно на человека, бывшего ему противоположностью. Он сам, русский, волею судьбы и государя ставший французом, а Бонапарт, той же силою превратившийся из француза в русского. За их встречей ему виделась некая высшая ирония.

— Так что же Вы хотите? — мрачно вскинул голову Бонапарт.

— Я хотел бы от лица глав округов и состоятельных жителей Парижа просить Вас принять ключи от города, господин комендант. — поклонился генералу Файо, — Уточнить место, где бы Вам угодно было провести сей ритуал.

— Ключи? — просветлел тот, поняв, что от него просят всего-то с уважением отнестись к приятной формальности, — Так что же Вы сразу не сказали, метр? Что же, я по причине своего самочувствия не буду участвовать в этом. Я передам о Вашем желании главнокомандующему.

— Я желал бы также, господин генерал, обсудить наши дальнейшие взаимоотношения! — снова поклонился адвокат, — Вы займёте город или пойдёте дальше? Нужно ли нам готовить выкуп?

— Выкуп? Да, естественно, однако, сумму оного и сроки выплаты Вам предстоит позже обсудить с назначенными командующим людьми, которые пока заняты. — Сейчас я жду только одного, чтобы горожане сидели по своим домам и не пытались мешать нашим войскам занимать нужные нам здания!

— Но, смею заметить, господин генерал, большинство горожан и так сидит в своих домах, опасаясь…

— Тогда, что за негодяи обстреляли моих солдат возле Венсенского Арсенала[6]? Нам чудом удалось спасти Гренельский пороховой магазин[7] от взрыва! Горят склады продовольствия в Сент-Антуане[8], а в Сен-Дени[9] до сих пор идёт бой! — взревел Бонапарт, приподнимаясь в кресле, забыл про свои раны.

— Я не желал бы огорчать Вас, господин генерал. Смею уверить, что горожане здесь почти ни при чём. Это генерал Лефевр, отдыхавший в городе после ранения, решил проявить излишнее рвение. — спокойно отвечал адвокат, — Он возглавил остатки Национальной Гвардии и городских негодяев, и попытался взорвать все важные объекты. Однако, заметьте, русские солдаты получили всю информацию о его попытках, более того, к Гренельскому магазину вторую роту Первого Белгородского инженерного батальона провели так, что солдаты вполне успели предотвратить взрыв. А он непременно разметал бы полгорода…

— Что? — брови Бонапарта поднялись на удивление забавно, — Откуда у Вас такие све́дения, адвокат? Кто Вы такой?

— Помимо того, почему я представляю здесь всех парижских синдиков и более или менее состоятельных и влиятельных господ? — откровенно усмехнулся Файо, — Извольте, господин генерал. Меня отлично знают в Париже как давнего друга и компаньона многих русских вельмож. Ну и, к тому же, именно я уполномочен министром Талейраном на проведение тайных переговоров от лица Франции!

— Мой Бог! — здоровой рукой Бонапарт вытер выступивший на его широком лбу пот, — Вот оно как…

— Именно так, господин генерал! Прошу сохранить мою маленькую тайну в секрете, сообщив о ней только генералиссимусу, его уважаемому зятю и полковнику Миллеру. — сложил руки на груди адвокат.

— Вы знаете Самарина и Миллера? — удивился комендант города.

— Не лично, Николай Карлович! — метр произнёс имя и отчество Бонапарта неожиданно правильно, чем ещё больше того озадачил.

— Миллер — представляет в нашей армии Вторую экспедицию Генерального штаба, коей вменено проведение тайных действий…

— Не сто́ит продолжать, Николай Карлович! — тихо, уже по-русски сказал адвокат, — Пусть это останется исключительно между нами.

Бонапарт понимающе усмехнулся, почувствовав, что совершенно верно расшифровал собеседника.

— Что же, метр, — снова по-русски продолжил беседу комендант, — я немедленно запрошу у генералиссимуса инструкций по всем обсуждённым вопросам. А завтра, я жду Вас у себя с несколькими горожанами для определения правил дальнейшей жизни города.

[1] Нанси — крупный город на северо-востоке Франции на реке Мозель, бывшая столица Лотарингии.

[2] Мозель — река во Франции, Люксембурге и Германии. Левый приток Рейна.

[3] Мец — город на северо-востоке Франции, на месте слияния Мозеля и Сейля. Бывшая столица Лотарингии.

[4] Витри-ле-Франсуа — город во Франции на реке Марна.

[5] Марна — река на севере Франции, правый приток Сены.

[6] Венсенский замок на юго-востоке Парижа.

[7] Гренельский пороховой магазин — главные пороховые склады на юго-западе Парижа.

[8] Сент-Антуан — западное парижское предместье.

[9] Сен-Дени — северное предместье Парижа.