Военный инженер Ермака. Книга 2

Глава 17

Солнце клонилось к западу, когда бандиты вышли из своего убежища. Шли медленно, осторожно, стараясь не хрустнуть веткой и не зашуршать сухой листвой. Впереди шел Елисей, за ним — Тюлень, остальные следом.

До места добрались, когда солнце уже золотило верхушки деревьев. На опушке остановились, там, где лес переходил в поляну с высокой травой и кустами иван-чая.

Бандиты без лишних слов расползлись полукругом, заняли позиции. Каждый нашёл себе укрытие — кто за стволом дерева, кто в густой траве, кто за кустом. Митка устроился слева, его худая фигура почти слилась с корявой берёзой. Тюлень залёг справа, его огромное тело скрылось за зарослями орешника. Харитон и Левонтий заняли центр. Савва лёг рядом с Елисеем за поваленным стволом.

Все, кроме Елисея, достали луки, положили стрелы на тетивы. Ждали.

Елисей лежал, вжавшись в землю, и думал о том, что они пришли слишком рано. В траве, конечно, можно спрятаться, но для опытного глаза их укрытия будут заметны. Трава примята, да и их можно при желании разглядеть.

Савва рядом беззвучно шевелил губами — молился. Его драная ряса пахла кислым потом и грязью.

«Если Максим все-таки выстрелит, то пусть лучше в него», — мрачно подумал Елисей. «Надоел этот сумасшедший, никаких сил не осталось».

Солнце опускалось всё ниже. Длинные тени вытянулись по поляне. Комары начали свою вечернюю атаку — вились над головами людей, кусали немилосердно. Митка морщился, но не смел пошевелиться, чтобы отогнать их.

«Но все-таки надеюсь, что он стрелять не будет», — думал Елисей. — «Чёрт его знает, что у этого человека на уме. После выстрела он умрёт, но что толку от мёртвого? И дозор сюда прибежит»

Елисей снова пожалел, что ввязался в это дело. Слишком много может пойти не так.

Небо начало окрашиваться в розовые и оранжевые тона. В траве зашуршало — пробежала мышь. Птицы устроились на ночь, тихо переговаривались. Где-то ухнула сова.

Солнце коснулось горизонта. Золотой свет залил поляну.

Внезапно в отдалении послышались шаги. Из-за деревьев вынырнула фигура.

День выдался тяжёлым. С утра — в кузнице, к обеду — на руднике, к вечеру — опять кузница. Железо сегодня шло плохо, приходилось много перековывать. К тому же один из новеньких приложил к раскалённому металлу деревянную линейку. Измерить хотел! Та мгновенно вспыхнула и восстановлению не подлежала. Завоняло гарью немилосердно, она ведь была пропитана маслом и даже покрыта воском. Я смотрел на этого умника и недоумевал: как можно до такого додуматься?

К вечеру усталость навалилась свинцом. Руки не поднимались, в голове гудело. Из дел оставалось одно: пойти в лес, нарвать цветов для Даши. Она просила больше не ходить, говорила: опасно, татары могут быть рядом. Я кивал, соглашался, но всё равно тянуло. Хорошо, когда в избе цветы. И красиво, и запах стоит.

— В последний раз, — каждый день говорил я ей. — Сегодня точно в последний!

Она поняла, что бороться со мной в это вопросе бесполезно.

Я захватил пистолет, накинул кафтан и пошёл к воротам.

Стемнело ещё не до конца: полоска заката держалась над лесом, но в низинах уже сгущались сумерки. Караульные не спрашивали, куда я иду. Они вообще редко это делали, а я с недавних пор все-таки большой (ну, почти) начальник.

Лес встретил тишиной. Под ногами хрустела прошлогодняя хвоя, пахло сырой землёй и корой. Лениво гудели комары. Я шёл знакомой тропой. Корни тут выпирают из земли. Помнил каждый поворот, каждую яму — однажды зацепился, споткнулся, и чуть не упал. С тех пор хожу осторожнее.

Дятел стучал где-то в кронах. Птицы переговаривались перед сном — коротко, по-деловому.

На поляне рос иван-чай. Я сорвал несколько цветков. Дальше нашёл купальницу, колокольчики, таволгу. Собирал понемногу.

Темнота наступала быстро. Я пошел дальше, к дальнему краю поляны, и тут меня встретили.

Они вышли из-за деревьев одновременно, будто по команде. Пятеро. Луки натянуты, стрелы направлены мне в грудь. Я замер с букетом в одной руке, другая машинально метнулась к пистолету.

— Не дёргайся, — прошипел худой с нервной ухмылкой. — А то ляжешь.

Я медленно поднял руки, выпустив цветы. Они рассыпались по траве — иван-чай, колокольчики, зверобой. Всё, что собирал для Даши.

Огромный детина, похожий на медведя, подошёл сзади и выдернул пистолет из-за пояса. Потом — нож из-за голенища. Профессионально обыскал: проверил карманы, пояс, даже в сапоги заглянул.

— Теперь все, — буркнул он.

Кто они? Лица русские, не татары. Одежда простая, дорожная, говорят без акцента. Но что им от меня надо? По приказу Кучума действуют? Купил русских наёмников? Скорее всего, вышли еще не все, кто здесь находился.

Смуглый, гибкий тип достал моток верёвки.

— Руки за спину.

Я не двинулся, хотя на меня все еще была направлена пара стрел, а другие достали большие ножи.

— Быстрее! — рявкнул косоглазый. Один глаз смотрел мне в лицо, другой уходил вбок. Жуткое зрелище.

Медленно завёл руки за спину. Смуглый обмотал запястья верёвкой.

— Кто вы? Чего вам надо? — спросил я.

Вместо ответа худой сунул мне в рот тряпку. Потом на голову натянули мешок. Вонял он плесенью и прогорклым зерном.

Кто-то — судя по шагу, медведеподобный — взвалил меня на плечо, как мешок с мукой. Понесли. Я попытался рвануться, но не тут то было. Меня потащили через лес. Ветки хлестали по ногам, носильщик пригибался, проходя под низкими сучьями.

Через полчаса я услышал плеск воды. Река. Меня бросили на что-то твёрдое — долблёнку, судя по звуку. Кто-то сел сверху на ноги, придавил.

— Давай, греби! — раздался новый голос. Почему-то он показался мне знакомым.

Лодка качнулась и пошла. Вёсла мерно заскрипели в уключинах.

Я лежал, пытаясь понять, что происходит. Похищение — ясно. Но зачем? Если бы хотели убить, сделали бы это сразу. Значит, нужен живым.

Выкуп? У меня ничего нет, кроме знаний. Или как раз знания им и нужны? Кто-то узнал про огнемёты, про новые арбалеты?

Через мешок ничего не видно. По звуку понял: их как минимум шестеро. Пятеро, что взяли меня, и ещё один.

Лодка шла быстро, по течению. Уплываем от Кашлыка. Но куда?

Тряпка во рту мешала дышать. Приходилось втягивать воздух носом через грубую ткань. Голова начала кружиться от нехватки воздуха.

Кто-то наклонился надо мной.

— Не дёргайся и будешь жить, — прошептал у самого уха тот самый худой, я узнал его по интонации. — А начнёшь выделываться — прирежу. Мне всё равно, живой ты или мёртвый.

Врёт. Если бы было всё равно, давно бы прирезал. Значит, строгий приказ — живым.

Но от кого приказ? И куда меня везут?

Время тянулось мучительно медленно. Руки затекли, верёвки врезались в запястья. Тот, кто сидел на ногах — судя по весу, не «медведь», кто-то полегче — иногда ёрзал, устраиваясь поудобнее.

Послышалось бормотание, словно молитва.

— Савва, заткнись! — рявкнул кто-то.

Бормотание стихло.

Савва. Запомню. И другие имена наверняка всплывут — надо слушать.

— Митка, смени Харитона на вёслах, — снова голос того, кто меня нес.

Я лежал неподвижно, делая вид, что смирился. Пусть расслабятся, потеряют бдительность. Шанс будет. Главное — дождаться.

В голове крутилась одна мысль: кто они и что им нужно? Русские — но на кого работают? На Кучума? Еще на кого-то? Или сами по себе, разбойники?

И как они знали, где и когда меня искать? Следили? Или кто-то из своих сдал?

Мысль неприятная, но возможная. В отряде четыреста человек — всего не знаешь. Мог найтись предатель.

Уже утром лодка пристала к берегу. Сквозь мешок на голове немного показался свет. Меня снова подхватил Тюлень и занес в какие-то заросли — судя по всему, днем похитившие меня собирались прятаться, а ночью плыть.

А потом мешок с головы был снят и я увидел человека, которого увидеть здесь очень не ожидал.

Елисей Скрыпник. Бывший есаул Ермака.

Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с усмешкой. Всё тот же острый профиль, те же холодные глаза. Только теперь одет не в казачий кафтан, а в простую дорожную одежду.

Кто-то выдернул кляп изо рта. Я закашлялся, сплюнул, пытаясь выровнять дыхание.

— Елисей? — выдавил я, всё ещё не веря своим глазам. — Ты? Зачем ты это сделал?

Он присел на корточки рядом, разглядывая меня как трофей.

— Так надо, Максим, — спокойно сказал он. — Теперь тебя ждёт другая жизнь. Будешь служить не этим оборванным казакам, а уважаемым людям. Людям с деньгами и властью. Там ты по-настоящему пригодишься. Нужны твои знания, твои навыки. А здесь… — он обвёл рукой лес и реку, — здесь всё бесполезно. Никому Ермак не нужен. Никому эта Сибирь не нужна. Строгановы уже отказались от замыслов, царю далеко, ему не до окраин. Вы тут все сдохнете через год-другой или раньше.

— Нет, — сказал я твёрдо. — Я работать на твоих «уважаемых людей» не буду.

Елисей покачал головой.

— Максим, Максим… Ты не понимаешь. У тебя нет выбора. Работать будешь. Либо добровольно — и тогда тебе будет хорошо. Золото, почёт, всё что захочешь. Либо… — он посмотрел на бандитов, — либо тебе будет очень плохо. И всё равно будешь работать, только уже через боль и страдания. Выбор за тобой.

Худой тип с бегущими глазами и нервной ухмылкой достал нож, повертел перед моим лицом.

— Может, сразу начать учить? — спросил он у Елисея. — Пару пальцев отрезать, для начала?

— Не торопись, — остановил его Скрыпник. — Наш заказчик хочет получить товар в целости. Пока что.

Я попытался сесть поудобнее, насколько это возможно со связанными руками.

— Что именно вам от меня нужно? Что я должен делать?

— Всё, — ответил Елисей. — Абсолютно всё, что умеешь. Оружие, инструменты, механизмы, порох. Нужны все твои хитрости. Как вы отбились от Кучума? Огненными трубами, что жгут людей, как свечки? Вот такие же будешь делать для нас. И не только их. Самострелы твои новые — их тоже. Я слышал, ты много чего понаделал в Кашлыке. Теперь всё это будешь делать не в Сибири.

Я прищурился.

— Откуда ты знаешь про огнемёты? Тебя же не было в штурме. Ты ушёл раньше.

Елисей усмехнулся.

— Знаю. Я много чего знаю, Максим. У меня везде есть глаза и уши. Голова у меня варит, а не то что у Ермака. Дурак думает, что Сибирь можно покорить сотней оборванцев. Если бы я был на его месте, мы бы уже давно всю Сибирь захватили. Я бы договорился с нужными людьми, нашёл бы деньги, оружие. А не сидел бы в Кашлыке, как мышь в норе.

— Ты предатель, Елисей, — сказал я, глядя ему в глаза. — Предал Ермака, предал товарищей. И теперь вот похищаешь людей.

Он пожал плечами.

— Жизнь — сложная штука, Максим. Каждый живёт, как умеет. Я не собираюсь подыхать в этой дыре ради призрачной славы. Ермак может играть в героя сколько хочет. А я выбираю жизнь и деньги.

— И для этого продался кому-то?

— Не продаюсь. Я договариваюсь. Они получают тебя и твои знания. Я получаю золото. Все довольны. И даже если продаюсь… Лучше так, чем положить голову в Сибири неизвестно за что.

Здоровенный детина, что нёс меня, заговорил сонным голосом:

— Много он болтает. Может, заткнуть обратно? А то если не перестанет, я ему сейчас рёбра поломаю. Для воспитания.

— Не надо, Тюлень, — сказал Елисей. — Пусть говорит. Всё равно скоро поплывём, там в лодке помолчит.

Тюлень подошёл ближе, навис надо мной. Действительно похож на тюленя — круглое лицо, маленькие глазки.

— Слушай сюда, умник. Нам сказали — сильно калечить тебя нельзя. Но немного поучить можно. Так что не выпендривайся. А то я тебе пару рёбер сломаю так, что дышать больно будет. Или пальцы на ногах выверну — ходить сможешь, но каждый шаг будет мукой. Понял?

Я молчал.

— Понял он, — сказал Митка, вертя нож. — По глазам вижу. Смирненький стал. Небось думает, как бы сбежать. Не выйдет, умник. Мы таких ловили и не раз.

Монах в драной рясе забормотал:

— Господь видит всё. Господь накажет грешников. Но и честных вознаградит. Может, это поддержка тебе, а может — кара за грехи.

— Заткнись, Савва, — оборвал его Тюлень. — Твои молитвы никому не нужны.

Косоглазый детина с широкими плечами молча точил нож о камень. Один глаз смотрел на меня, другой — в сторону. Жуткое зрелище.

Елисей вздохнул, скрестил на груди руки.

— Ладно, хватит разговоров. Ждем ночи. Пока сиди без тряпки во рту, но только попробуй крикнуть. Хотя здесь едва ли кто-то услышит.

Даша накрыла на стол к ужину. Похлебку с мясом. Лепешки. Квас. Максим должен явиться очень скоро.

Села у окна, стала ждать. Солнце уже село, в избе потемнело. Зажгла лучину, поставила её в железный держатель у стола. Тени заплясали по стенам.

Но что-то его долго не было.

Даша начала прислушиваться к каждому шороху у двери. Вот шаги… нет, прошли мимо. Опять шаги — тоже не он, слишком тяжёлая поступь.

Похлебка остыла. Придется снова разогревать.

Стемнело совсем. У караульни зажгли факелы. Даша вышла во двор, посмотрела на ворота: закрыты.

Вернулась в избу. Села снова у окна. Лучина догорала, пришлось зажечь новую.

Что-то случилось.

Даша вышла из избы и быстрым шагом пошла к воротам.

Около них дежурили двое — молодой казак Петруха и старый Семён по прозвищу Борода.

— Максима не видели? — спросила она.

— Нет, не возвращался, — ответил Петруха. — Странно как-то. Помню, что уходил на закате.

— Откройте ворота. Я выйду.

Семён покачал головой.

— Нельзя. Ночью не велено никого выпускать. Приказ Ермака.

Даша посмотрела на него долгим взглядом.

— Ты хочешь поругаться со мной?

Семён вздохнул, посторонился.

— Нет… ни за что. Ладно… Только недалеко. И быстро назад.

Ворота открылись. Даша выскользнула наружу.

Даша хорошо видела в темнота. За это и за умение заговаривать боль ее многие тихо называли ведьмой, но она не обращала внимания. Зато к ней нередко обращалась разведка и охрана, чтобы она посмотрела своим кошачьим взглядом, не прячутся ли в ночи татары. Она быстро пришла на поляну в лесу — именно туда обычно ходил Максим за цветами.

Лес встретил тишиной. Даже ночные птицы молчали. Только ветер шелестел в кронах.

Вышла на поляну. Остановилась, огляделась.

Никого.

Но были следы. Даша присела, провела ладонью по траве: примята во многих местах. Здесь лежали люди, прятались.

У куста она увидела рассыпанные цветы — те самые, что Максим собирал: иван-чай, колокольчики, зверобой. Валяются в траве, примятые, растоптанные. Рядом — следы нескольких людей. Крови не видно.

След вёл далеко в лес. Даша побежала по дорожке следов, не думая об опасности. Судя по отпечаткам, один человек нес тяжесть — шаги очень глубокие.

У берега следы обрывались. На влажном песке — отпечаток днища лодки.

Увезли. По воде.

Даша выпрямилась, сжала кулаки, развернулась и побежала к городку. Миновала ворота — стражники окликнули, но она уже мчалась к дому Ермака.

У дверей стоял казак.

— Стой! Нельзя!

— Надо, — коротко ответила она и шагнула внутрь.

Ермак сидел за столом с Матвеем Мещеряком и писарем отряда Михаилом. На столе рядом с чернильницей лежали бумаги.

— Даша? — удивился атаман. — Что случилось?

— Максима похитили, — выпалила она. — Ушёл в лес на поляну до заката и не вернулся. Там его схватили и унесли к реке. Увезли на лодке. Я видела следы.

— Кто? — Ермак вскочил.

— Не знаю.

Мещеряк крикнул в дверь:

— Поднимай людей! Живо!

— Сколько их было?

— Не знаю, — ответила Даша. — Несколько человек. Прятались в траве, ждали. Знали, куда он придёт.

— Засада, — мрачно сказал Ермак. — Значит, кто-то навёл. Иначе откуда бы они там появились?

Кашлык остался позади. Наверное, меня уже ищут, но что толку. Слишком далеко.

Я закрыл глаза. Надо думать. Должен быть способ выбраться. Всегда есть способ.

Елисей сидел с довольной рожей. Поймал ценную добычу.

Предатель.

Но я ещё поборюсь.