Возвращение Безумного Бога 11

Глава 12 Дворец Вечной Ночи

Спускаясь по широкой лестнице в подвальные уровни особняка, я чувствовал, как меняется атмосфера. Прохлада верхних этажей сменялась особым теплом подземных помещений — мирмеции поддерживали здесь особую температуру и влажность, идеальные для работы и жизни.

Стены подземного комплекса были укреплены особым составом, который вырабатывали сами мирмеции — что-то вроде особого воска с примесью духовной силы. Этот материал не только укреплял конструкции, но и создавал уютное освещение, мягко рассеивая свет магических кристаллов.

— Доброе утро, папа! — радостно поприветствовала меня первая встречная мирмеция, отвлекаясь от каких-то расчетов. В руках она держала калькулятор и лист бумаги, исписанный химическими формулами. Поверх хитина она носила белых халат.

Я быстро скосил глаза на появившуюся перед внутренним взором страницу Книги Судеб.

— Доброе утро, Пастилка, — улыбнулся я, — Как продвигается твой проект по улучшению состава для стен?

Глаза дочери радостно вспыхнули — она явно не ожидала, что я помню о её работе. Все четыре руки мирмеции возбужденно взметнулись, когда она начала рассказывать о последних экспериментах.

Дальше по коридору меня ждала целая процессия — группа мирмеций двигалась из одной лаборатории в другую, неся какое-то сложное оборудование.

— Папочка! — хором воскликнули они, резко остановившись.

Страница в Книге Судеб услужливо развернулась.

— Росинка, Вафелька Младшая, Пчёлка, Ириска… — я поприветствовал каждую по имени, вызвав новую волну восторга, — Осторожнее с этими штуками, они выглядят хрупкими.

Стоило дочерям меня увидеть, как они забывали обо всем на свете…

— Не волнуйся, па! — отозвалась одна из них, Ириска, — Мы очень аккуратные!

Я с теплотой смотрел им вслед. Забавно, но все мои дочери действительно верили, что я помню каждую по имени. А ведь их уже больше трехсот, и число растет с каждым месяцем… Хорошо, что у меня есть Книга Судеб — без неё я бы точно запутался. Тем более что внешне мирмеции были очень похожи друг на друга.

Главная лаборатория встретила меня привычным гулом приборов и жужжанием магических механизмов. Здесь всегда кипела работа — мирмеции были прирожденными исследователями, унаследовав эту черту от своей матери.

Мелинта обнаружилась за своим любимым рабочим столом. Моя неофициальная жена и королева всего этого подземного царства спала, положив голову прямо на бумаги с какими-то сложными формулами. Её антенны мирно подрагивали во сне, а на губах играла легкая улыбка.

— Эх, трудяга, — я покачал головой, осторожно убирая прядь волос с её лица.

Мелинта что-то пробормотала во сне, но не проснулась. Она всегда была такой — настоящий ученый, способный работать сутками напролет, забывая о сне и отдыхе. Типичная королева муравьев — интроверт и домосед, никогда не покидающий своего гнезда.

Я помнил, как пытался однажды вытащить её просто прогуляться в саду. Она тогда так разволновалась, что пришлось битый час её успокаивать. А про поход в магазин или ресторан и речи быть не могло — один намек на это вызывал у неё настоящую панику.

Даже не спрашивайте, чего мне стоило вытащить ее на турнир… Кажется, только присутствие пары сотен дочерей её немного успокаивало.

Подхватив Мелинту на руки — она была легкой, несмотря на четыре руки и хитиновые пластины — я направился к её спальне. Она даже не шелохнулась, только прижалась ко мне во сне, что-то бормоча про «коэффициент преломления магических потоков».

Спальня Мелинты располагалась недалеко от лаборатории — она не любила далеко отходить от своего рабочего места. Комната была обставлена просто, но уютно. Главным украшением служили кристаллы на стенах, создающие иллюзию звездного неба — единственная дань романтике, которую позволила себе моя королева-ученый.

Я бережно уложил её на кровать, накрыл одеялом. Мелинта тут же свернулась клубочком, по-прежнему не просыпаясь. Наклонившись, я нежно поцеловал её в лоб.

— Отдыхай, моя королева, — прошептал я, — Тебе это нужно.

Выйдя из спальни, я на минуту задумался. Нужно найти Сахаринку — я хотел перед отъездом кое-что обсудить со старшей дочерью, раз уж Мелинта так умаялась. Сахаринка всегда была самой ответственной из моих дочерей, настоящей «старшей сестрой» для всей Семьи мирмеций.

— Папа! — донеслось откуда-то сбоку. Я обернулся — очередная группа дочерей возилась с каким-то прибором, похожим на помесь телескопа с микроскопом.

Книга Судеб услужливо подсказала имена.

— Привет, Карамелька, Изюминка, Конфетка, — я улыбнулся, глядя как они радуются тому, что я «помню» их имена, — Не видели Сахаринку?

— Она в яслях, па! — отозвалась Изюминка, — Проводит занятия с младшими сестрами.

— Спасибо, милые.

Я направился к яслям, по пути встречая все новых и новых дочерей. Каждой доставалась улыбка и приветствие по имени (спасибо, Книга Судеб!). Было забавно наблюдать, как они потом перешептывались между собой: «Представляешь, папа помнит, как меня зовут!», «А меня тоже помнит!», «Он такой внимательный!»

Интересно, как бы они отреагировали, узнав о моей маленькой хитрости с Книгой? Хотя… может, и догадываются. Всё-таки они очень умные девочки. Просто им приятно думать, что отец помнит каждую — и я не видел причин разрушать эту иллюзию.

На пути к тренировочному залу я успел поприветствовать еще не меньше двух десятков дочерей. Имена мелькали в Книге Судеб как в калейдоскопе — Пастила, Зефирка, Мармеладка, Ватрушка… Мелинта явно не мудрствовала с именами, выбирая их по принципу «чем слаще, тем лучше».

Впрочем, дочерям их имена нравились. А это главное.

Приближаясь к «яслям», я уже издалека услышал знакомый голос Сахаринки. Старшая дочь явно была чем-то недовольна. В этой части подземного комплекса размещались недавно вылупившиеся мирмеции — их можно было легко узнать по светлому, почти белому хитину, который темнел только со временем.

Комплекс «яслей» представлял собой целый ряд просторных помещений, соединенных широкими коридорами. Стены здесь были особенно тщательно отделаны защитным составом — молодые мирмеции, пока не освоившиеся со своими телами, часто натыкались на них. Повсюду виднелись следы их бурной деятельности — царапины на стенах, опрокинутая мебель, разбросанные игрушки и учебные пособия.

Я заглянул через приоткрытую дверь. Группа молодых мирмеций стояла, понуро опустив головы и антенны, пока Сахаринка расхаживала перед ними, активно жестикулируя всеми четырьмя руками. Её хитиновые черно-желтые пластины грозно поблескивали в свете кристаллов.

— … это совершенно недостойное поведение для дочерей рода Безумовых! — вещала она, нервно постукивая кончиком антенны по стене, — Вы должны понимать свою ответственность! Мы — элита, лучшие из лучших!

Я попытался «прочитать» имена молодых мирмеций через Книгу Судеб, но не смог — они были слишком «свежими», я еще не успел их туда занести. Впрочем, судя по их виду, они и сами пока не совсем освоились со своими именами и телами. Хоть мирмеции и рождались сразу взрослыми физически, их мозг требовал времени на формирование всех нейронных связей.

— … вот мы, старшие сестры — я, Перчинка и Вафелька, — голос Сахаринки вернул меня в настоящее, — Мы с самого начала вели себя разумно и ответственно, во всем помогали родителям…

Молодые мирмеции переминались с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуютно под этой нравоучительной тирадой. Их светлые антенны нервно подрагивали, а неокрепший хитин поблескивал в свете кристаллов. Одна из них машинально потирала лоб — видимо, недавно опробовала его прочность на какой-нибудь стене.

— Сейчас я покажу вам, как должны вести себя настоящие дочери рода Безумовых! — Сахаринка начала плести магическое заклинание.

Я заметил, как она ошиблась в одном из жестов — все же магия никогда не была её сильной стороной, в отличие от Перчинки. Но заклинание все равно сработало, хоть и не совсем так, как она планировала.

В воздухе соткалось облако воспоминаний. Сквозь легкую дымку проступила картина прошлого — три юные мирмеции со светлыми, почти белоснежными панцирями. Их движения были неуклюжими и резкими — типичное поведение новорожденных мирмеций, еще не научившихся координировать все четыре руки одновременно.

— На счет три! — восторженно пищала юная Перчинка, пытаясь удержать равновесие на своих сильных, но непослушных ногах.

— Раз! — подхватила молодая Сахаринка, разминая руки.

— Два! — хихикнула Вафелька, явно предвкушая веселье.

— Три!

Сахаринка и Перчинка, заливаясь хохотом, схватили Вафельку и, развернув горизонтально, с разбега помчались к стене. Их светлые хитиновые пластины сверкали как новенькие, а неуверенная походка придавала всей сцене особенно комичный вид.

— Таран-таран-таран! — радостно вопила Вафелька, явно ничуть не беспокоясь о том, что её используют как стенобитное орудие, — Я самая крепкая! Я все стены пробью!

*БАМ!*

В стене образовалась серьезная вмятина.

— Еще раз! — потребовала Вафелька, когда пыль осела, — Голова крепкая! Давайте ту стенку проверим!

Я невольно улыбнулся, вспоминая этот момент. Это произошло практически сразу после рождения трех юных мирмеций. Старшие сестры тогда были такие же, как и младшенькие сейчас — с нежным светлым хитином, неуверенными движениями и детским восторгом в глазах.

Я тогда как раз разговаривал с Мелинтой, когда услышал грохот и радостные вопли. Обернувшись, мы обнаружили наших первенцев за весьма своеобразным занятием — Сахаринка и Перчинка, хихикая как безумные, использовали Вафельку в качестве тарана. Причем сама Вафелька была в полном восторге от происходящего.

«Папа, смотри, у меня самая крепкая голова!» — радостно объявила она тогда, даже не пытаясь высвободиться из хватки сестер.

Мелинта тогда так растерялась, что даже забыла их отругать. Я чуть позже узнал, что инициатором всего этого дела была Перчинка… Именно она подговорила сестер проверить стены на прочность. Что и не удивительно.

Настоящая Сахаринка в ужасе уставилась на облако воспоминаний. Её лицо стремительно заливалось краской, а антенны нервно подергивались.

— Это… это не то воспоминание, — пробормотала она, — Я хотела показать… совсем другое… Там было что-то про учебу и… и про помощь маме в лаборатории…

Молодые мирмеции переглянулись. В их взглядах читалось явное недоверие к словам старшей сестры о «примерном поведении». Одна из них даже не удержалась от тихого хихиканья, которое тут же пресекла строгим взглядом Сахаринки.

— То есть… я имею в виду… — Сахаринка отчаянно пыталась спасти ситуацию, — Мы, конечно, тоже были молодыми, но… но это единичный случай! Обычно мы вели себя очень прилично! — Она сделала паузу, — Ну, может, не считая того случая с воском и желе в вентиляции… И истории с самодельной катапультой… И…

Она осеклась, поняв, что только ухудшает ситуацию. Судя по заинтересованным взглядам молодых сестер, они уже активно запоминали новые идеи для экспериментов.

— Доброе утро всем! — я решил, что пора спасать репутацию старшей дочери, — Как наши новенькие? Осваиваются?

— Папа! — Сахаринка с явным облегчением повернулась ко мне, — Я как раз проводила… воспитательную беседу.

— Вижу-вижу, — я улыбнулся старшей дочери и подмигнул молодежи, — И судя по всему, очень познавательную. Особенно в плане нестандартного использования головы в качестве таранного орудия.

— Мы больше не будем использовать Малышку Тянучку как таран! — выпалила одна из новеньких, её светлые антенны виновато подрагивали.

— Хотя у неё тоже очень крепкая голова! — добавила другая, с заметной гордостью, — Она даже не поцарапалась!

— И она сама предложила…

— Она сказала «Спорим, я крепче стены?»

— А мы просто хотели проверить… эту… как ее… научную гипотезу!

Я с трудом сдержал улыбку. Похоже, молодое поколение ничем не отличалось от старшего. Те же идеи, те же «научные эксперименты». Интересно, это генетическое или просто традиция такая?

В любом случае, достойная смена растет!

— Так, — Сахаринка попыталась вернуть себе авторитет, хотя её голос звучал уже не так уверенно, — Это совсем другое! Мы же договорились… В смысле… — Она запнулась, явно понимая, что после увиденного воспоминания её нравоучения звучат не слишком убедительно.

— Так, молодежь, старшую сестренку во всем слушать и уважать, — я поддержал её, — Все мы когда-то были молоды, все любили пошалить, но и меру тоже знать надо.

Сахаринка улыбнулась мне, благодаря за поддержку.

— Сахаринка, — мягко произнес я, — Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.

— Да, папа, — она с явным облегчением направилась к выходу, старательно избегая взглядов младших сестер.

— А вы, — я обернулся к молодым мирмециям, — постарайтесь все-таки не злоупотреблять… э-э-э… крепостью голов друг друга. Договорились? И может быть, стоит найти менее травмоопасные способы проверки научных гипотез?

— Да, папочка! — хором отозвались они с таким энтузиазмом, что стало ясно — как только мы уйдем, они немедленно начнут придумывать новые «эксперименты».

Я мысленно сделал заметку проверить попозже прочность стен в этом секторе. И может быть, добавить дополнительную амортизацию. Так, на всякий случай.

Я вывел Сахаринку в коридор. Она все еще была красной от смущения, её антенны поникли, а все четыре руки нервно теребили край хитиновой пластины. Мы двинулись вперед, негромко переговариваясь.

— Прости, пап, — пробормотала она, — Я хотела показать им хороший пример, а получилось… Ох, Перчинка будет смеяться, когда узнает. Она всегда говорила, что я не очень хорошо контролирую магию воспоминаний.

— Как обычно? — усмехнулся я, — Знаешь, иногда лучший пример — это честность. В том числе о своих собственных ошибках. Помнишь, как вы втроем пытались построить «улучшенную систему вентиляции» используя воск и желе?

— Это была идея Перчинки! — тут же отозвалась Сахаринка, — Она сказала, что желе будет отлично проводить прохладный воздух…

— А кто предложил добавить туда малиновое желе? «Потому что оно самое вкусное, и если протечет, не страшно»?

— Ну… — Сахаринка смущенно дернула антенной, — Допустим, это была моя идея. Но Вафелька поддержала!

— Конечно, поддержала. Она всегда поддерживала ваши идеи, — я снова не сдержал улыбки.

— Но я же старшая сестра! — Сахаринка снова стала серьезной, — Я должна быть примером! Показывать, как надо себя вести…

— Ты и есть пример, — я положил руку ей на плечо, — Пример того, как можно вырасти из озорной девчонки в ответственную старшую сестру. Разве это не лучше, чем делать вид, что ты всегда была идеальной? Кстати, а что там было про катапульту? Я вот что-то такого случая не припоминаю… Вы мне о чем-то не рассказали?

— Папа! — Сахаринка возмущенно взмахнула всеми четырьмя руками, — Мы с сестрами договорились больше не вспоминать тот случай! К тому же, лабораторию потом отремонтировали…

Интересно муравьишки пляшут…

Сахаринка задумалась, машинально поглаживая свои хитиновые пластины.

— Наверное, ты прав, — наконец произнесла она, — Просто иногда так сложно быть старшей… Особенно когда Вафелька в коме, а Перчинка почти не появляется… когда младшие смотрят на тебя этими своими огромными глазами и ждут, что ты всегда будешь знать, как правильно. И теперь, после этого воспоминания…

— Они будут уважать тебя еще больше, — заверил я её, — Потому что увидели в тебе не какую-то недостижимую идеальную фигуру, а настоящую старшую сестру. Которая тоже когда-то была молодой и тоже делала глупости.

Сахаринка что-то хотела сказать… а потом закрыла рот и задумалась.

— Поверь, я тебя понимаю, — улыбнулся я, — Быть отцом нескольких сотен дочерей — то еще испытание. Особенно когда каждая норовит проверить прочность своей головы на ближайшей стене.

— По тебе и не скажешь, — Сахаринка тоже улыбнулась, — Ты всегда такой… уверенный. Всегда знаешь, что делать…

— У меня есть секрет — я просто не боюсь признавать свои ошибки. И учиться на них. А еще я помню, каким сам был в молодости…

Мы дошли до небольшой комнаты отдыха — одной из многих, разбросанных по подземному комплексу. Здесь было уютно: мягкие кресла, приглушенный свет кристаллов, на стенах — детские рисунки младших мирмеций. В углу стояла початая банка мёда — похоже, кто-то из сестер оставил.

— Присядем? — предложил я, — Нам нужно кое-что обсудить.

— Что-то серьезное? — Сахаринка насторожилась, её антенны встали торчком.

— Давай сначала присядем, — я устроился в кресле, — И может быть, попробуем мёд? Помнится, в детстве это всегда помогало тебе успокоиться после… хм… активных экспериментов.

Дворец Вечной Ночи встретил Ноктуса мертвой тишиной. Черный мрамор стен, некогда отполированный до зеркального блеска, покрывали трещины и разводы плесени. Тени в углах шевелились как живые, но это была не та благородная тьма, которой он повелевал — что-то чужое и враждебное затаилось во мраке.

«Вот это я… задержался», — пробормотал бог ночи, шагая через груды обломков. Под ногами хрустело битое стекло витражей и осколки древних амфор. Где-то в глубине дворца что-то зловеще завыло.

В тронном зале обнаружилась компания теневых гулей — мерзкие твари, похожие на помесь летучей мыши с осьминогом, свили гнезда прямо на его троне. При виде хозяина дворца они зашипели, распахивая перепончатые крылья.

«Троны богов что, для вас излюбленное место?» — Ноктус вспомнил, что по рассказам Аймоса тому тоже пришлось отвоевывать свой трон. Он создал в ладони сгусток тьмы, — «Давайте по-хорошему — вы сейчас улетаете, и я делаю вид, что не заметил этого… неуважения».

Вместо ответа один из гулей метнулся к нему, выставив кривые когти. Бог ночи только вздохнул и щелкнул пальцами. Тени вокруг сгустились, превращаясь в острые как бритва клинки. Пара небрежных взмахов руки — и от гнезда теневых гулей остались только горстка пепла да эхо предсмертных воплей.

«И вот так всегда», — пробормотал Ноктус, стряхивая с черного плаща несуществующие пылинки, — «Никто не хочет решать вопросы мирным путем».

Он медленно прошелся по залу, осматривая разруху. Когда-то здесь кипела жизнь — вернее, её ночная сторона. Души его верующих последователей устраивали грандиозные празднества, музыка и смех не стихали никогда. А теперь… Теперь даже звезды, обычно наполнявшие пространство божественного измерения мягким серебристым сиянием, едва пробивались сквозь пелену какой-то мутной дряни, затянувшей небосвод его измерения.

Из бокового коридора донеслось утробное рычание. Судя по звуку — что-то крупное. И явно недружелюбное.

«Ну что ж…» — Ноктус размял плечи, позволяя теням стекаться к его рукам, — «Придется устроить небольшую уборку».

Следующие несколько часов он планомерно зачищал дворец. В парадном зале обнаружился выводок пространственных аномалий — мерзкие разрывы в ткани реальности, из которых то и дело высовывались щупальца. Ноктус методично запечатал каждую, попутно испепелив пару особо наглых тварей, решивших, что могут тягаться с богом ночи в его собственных владениях.

В библиотеке засела стая призрачных гончих — бывшие охотничьи псы какого-то давно почившего короля, превратившиеся в кровожадных монстров. С ними пришлось повозиться — твари оказались на удивление живучими. Но в итоге и они присоединились к растущей коллекции пепла на полу дворца.

«Вот ведь как бывает», — пробормотал Ноктус, разглядывая уцелевшие фолианты, — «Стоило ненадолго отлучиться, и такой бардак развели…»

Он умолчал о том, что «ненадолго» в его случае растянулось на десять тысяч лет. Да и «отлучился» — не совсем верное слово для вынужденного развоплощения и последующего заточения в виде безвольной марионетки.

В винном погребе его ждал особенно неприятный сюрприз — какая-то дрянь, похожая на помесь слизня с крокодилом, решила устроить там гнездо. Судя по количеству пустых бутылок вокруг, тварь явно унаследовала от места обитания любовь к спиртному.

«Нет, ну это уже ни в какие ворота», — возмутился бог ночи, глядя на осколки некогда бесценной коллекции, — «Одно дело — захватить трон, но распивать мои лучшие вина? Это переходит все границы! Чем мне Аймосу долг отдавать? Я ж ему обещал возместить коллекцию…»

На этот раз он не стал церемониться. Тьма вокруг него сгустилась настолько, что казалось, поглотила сам воздух. Когда она рассеялась, от твари и её потомства не осталось даже пепла.

Ноктус медленно побрел по опустевшим коридорам, машинально отмечая места, требующие ремонта. Дворец Вечной Ночи выглядел безжизненным, и это было неправильно. Его владения всегда были средоточием ночной жизни — шумной, яркой, порой безумной, но никогда — мертвой.

«Кажется, я оставил ее где-то здесь…» — пробормотал он, остановившись у высокого окна. За ним простирался погруженный во тьму сад, когда-то бывший любимым местом отдыха его последователей, — «Нет. она в другом крыле…»

Он замер, словно что-то вспомнив. На его губах появилась странная улыбка:

«Она меня, конечно, убьет, когда узнает, сколько проспала. Но выбора особого нет».

Ноктус развернулся и быстрым шагом направился в глубины дворца. Он точно знал, куда идти — некоторые вещи бог не может забыть, даже проведя десять тысяч лет в раздробленном состоянии.

Что-то подсказывало ему — скоро во дворце снова станет шумно. Очень шумно.

В самом дальнем крыле дворца Вечной Ночи, за множеством запертых дверей, находился небольшой круглый зал. Здесь было на удивление чисто — ни пыли, ни мусора, только мягкое сияние охранных печатей на стенах.

В центре зала парил прозрачный кокон из застывшего лунного света. Внутри, свернувшись клубочком, спала обнаженная молодая девушка с длинными фиолетовыми волосами. На её лице застыло безмятежное выражение, словно ей снилось что-то очень приятное.

«Надеюсь, она не слишком обидится», — пробормотал Ноктус, разглядывая десятки печатей, опутывающих кокон, — «В конце концов, я же не специально… почти».

Он помнил тот день, когда пришлось в очередной раз усыпить свою помощницу. Никталия тогда превзошла саму себя — умудрилась за одну ночь устроить в древней столице Ларинской Империи такую вакханалию, что даже сам бог вина позавидовал бы. А потом вдохновила группу заговорщиков не просто убить местного тирана, а сделать это максимально… театрально.

В общем они совершили переворот, нарядившись в самодельные костюмы… овощей. После успешного покушения заговорщики и сами не могли объяснить, почему они так поступили.

В историю это событие вошло как Овощная Резня. А ее участников называли, соответственно, Овощи. Словно оправдывая свое прозвище, каждый из них погиб по тем или иным причинам в течении года. Причем смерти были максимально нелепые — типа, поскользнулся на кожуре от банана и сломал шею.

«Подумаешь!» — возмущалась Никталия, пока разгневанный Ноктус тащил ее за ногу во дворец Вечной Ночи, — «Я просто хотела, чтобы у людей был запоминающийся вечер! И вообще, этот тиран сам виноват — не надо было запрещать ночные праздники! Какой-то комендантский час ввёл, фи-и-и…»

Ноктус усмехнулся воспоминаниям. Что ж… пора будить это стихийное бедствие. Он протянул руку к первой печати…

— ЖРАААТЬ! — оглушительный вопль сотряс стены, едва последняя печать растаяла.