Записки нечаянного богача – 4

Глава 15 Откуда что берется

Начали, как принято в определённых кругах, с планёрки, летучки или накачки, совмещённой с раздачей ценных указаний. Товарищ Директор, пошептавшись возле своего вертолёта со Второвым и владыкой Ларионом, видимо, на предмет вновь открывшихся в ночи обстоятельств, махнул рукой. После чего священник направился к нам с Тёмой, смолившим поодаль, куда меня за рукав оттянул пожаробезопасный Головин. А к Александру Васильевичу и мощному старику подтянулись двое одинаковых военных, с одинаковыми лицами и осанками. Посмотрев в планшет, что держал в руках эрудит и умница, одинаково кивнули, отметили что-то в своих приборах, похожих на крупные, матёрые выживальческие смартфоны в бронированных бамперах, и разошлись к своим группам. Одна, возглавляемая тем «одинаковым», который едва заметно отличался от коллеги аккуратной бородой, построилась в направлении стен монастыря. Вторая, от которой не доносилось ни звука, а команды передавались, будто на языке глухонемых, нацелилась прямо через реку — туда, где в просвете деревьев она соединялась с озером, название которого я забыл. Третья команда, к которой подошёл старший Головин и в которой я, кажется, различил мощную фигуру Сани и большой рюкзак Витька́, направилась к нам. Но не сразу.

— Дима, Артём, доброго утра! — поздоровался отец Ларион, пройдясь по нам своим привычным ОПВ.

— Доброе утро! — ответили мы хором, будто весь вечер тренировались.

— Михаил Иванович обмолвился, что ты можешь рассказать мне что-то важное о ком-то из моих, скажем так, коллег, — осторожно и издалека начал он.

— Здесь неподалёку покоится бывший монастырский келарь, — начал я, предположив, что святой отец имел в виду именно этого коллегу. Потому что других я, откровенно говоря, и не знал. — Он просил похоронить его по-правильному, потому как прикопали тогда в спешке, без отпевания и прочего.

— Откуда тебе известно слово «келарь»? Оно не самое распространённое, — уточнил владыка ровным, но каким-то излишне сухим тоном, суше, чем вьюга в лютый мороз. Аж колол он, тон тот.

— В книге какой-то читал, не про того ли самого Степана Тимофеевича ли, не вспомню с налёту. Да и сам он представился именно так.

Я покосился на Тёму чуть удивлённо и будто бы ища поддержки — чего, мол, они? Не джентльмены, что ли? Не верят на слово? В ответ получил от него редкий по яркости эмоций взгляд и мимику, сочетавшие суровое профессиональное одобрение действий того, кто вёл допрос, некоторое пренебрежение к дилетанту-допрашиваемому и еле заметную капельку жалости к обоим. Ко мне и к нему самому, то есть. Довели же Боги снова так встрять с этим Волковым! Сперва влипнет в заваруху — а потом лицо делает, как древняя старуха из глухой деревни, впервые попавшая на приём к гинекологу. Ясно же, как день, что чем важнее вопрос и задействованные интересы — тем более тщательной будет проверка. Сегодня важность была представлена тремя крайне авторитетными гражданами, что представляли интересы денег, власти и веры.

— Что ещё он рассказал? — пожалуй, таким голосом вполне мог бы говорить и папаша Мюллер.

— Он представился келарем Василием. Сказал, что игумен Никита направил его с донесением к воеводе Вельяминову. Указал место, где найти его самого. Ну, останки, то есть. Где лежит дореволюционный клад, что спрятали купцы. Что под монастырём двенадцать келий с казной. И что на озере неподалёку лежат под камнем ларцы, что свезли туда по приказу Марфы Ивановны, инокини и царицы, супруги патриарха Филарета, — выдал я всю правду разом, повинуясь решительным советам не выделываться, хором озвученным фаталистом и скептиком.

— Келий нашлось при раскопках всего девять. Вероятно, ты сможешь помочь обнаружить ещё три, — будто бы раздумывая, проговорил святой отец. Но глаз с меня по-прежнему не сводил, и под их прицелом было всё так же неуютно. — Что в ларцах великой старицы Марфы?

Он проговорил титул размеренно, будто сообщал, как надо правильно говорить «Товарищ генерал армии, Начальник Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации» дебиловатому курсанту. Мне, то есть.

— Об этом монах не сообщил, — лаконично и сдержанно ответил я, проигнорировав предложенный внутренними паникёрами вариант — гаркнуть, выпучив глаза: «Не могу знать, Ваше Высоко-пре-о-свя-щен-ство!!!».

— Хорошо, — кивнул отец Ларион, оглянувшись в сторону выстроившейся своей когорты. Мы с Головиным незаметно выдохнули. А там, ближе к монастырю, что-то начиналось.

Сперва, ещё в процессе допроса, то есть задушевной беседы со святым отцом, реалист услышал что-то вроде «Сколько? Пропустить!» со стороны группы фельдмаршала. Потом со склона из-за деревьев потянулась цепочка тёмных фигур, вспарывая предутренний зимний мрак лучами мощных фонарей. Через несколько минут, как раз к финалу нашего общения с батюшкой, на берег, к вертолётам, вышла группа монахов. Все в чёрном, только у шедшего третьим — высокий белый головной убор. Валенки, рясы, полушубки — всё сливалось и смазывалось с непроглядней темнотой, особенно за их диодными прожекторами, смотревшимися на тихом берегу тревожно.

— Кто вы такие и что делаете на моей земле⁈ — чуть в нос и выше ожидаемого начала дородная, хоть и невысокая фигура в белой не то папахе, не то ещё чем-то. Говоря менее деликатно — гнусаво завизжав.

— Здесь проводится научно-исследовательская экспедиция. Русской православной церковью, Географическим обществом и иными службами и ведомствами согласованная, — весомо и до боли спокойно сообщил, медленно шагая по снегу, отец Ларион. Вот так вот! Не поименовал, не назвал «не менее важными и страшными», а так и сказал: иными. Привет от Сергея Васильевича.

— Я в известность не поставлен! И согласия не давал! — продолжал визжать пухлый с рыжей ухоженной бородой. Опрометчиво не обратив внимания, как при первых звуках голоса отца Лариона его группа, вся до единого, замерла и только что стойку не сделала, поводя носами. А когда владыка подошёл ближе — склонились все головы, нацелив на него острые верхушки шапочек. Видимо, все разом нашли что-то бесконечно важное аккурат перед тупыми носами валенок. Кроме этого звонкого, с белым верхом.

— Ваше согласие не требовалось, игумен Тит, — об тон отца Лариона можно было затачивать ледяные бердыши для инеистых великанов. А мой скептик тут же ехидно продолжил вслед за ним: «…и вряд ли кому-то когда-нибудь потребуется впредь. Ох и влип ты, Титуся! Очки надо носить, раз слабо зрячий, не узнаёшь в лицо начальство!».

— Да вы кто такие вообще⁈ — мы с Тёмой, кажется, были твёрдо уверены, что закопал себя игумен ещё первой фразой про «его» землю, а теперь просто прыгал сверху, трамбуя грунт. Фаталист же добавил что-то про особенности грудного вскармливания у тараканов, простонародно обыграв имя нервного толстяка.

— Я — митрополит Ларион! — черные фигуры монахов потянуло к земле со страшной силой, а с рыжебородого едва не сдуло шапку, о названии которой теперь спорили, потешаясь, фаталист со скептиком, выдвигая варианты, один оригинальнее другого, от камилавки до ермолки. Голос, которым представился и продолжил общение владыка, не оставлял сомнений — дела у игумена решительно плохи. — Братия, проводите брата Тита в келью, ибо нездоров он!

Четверо ближайших подхватили пухлого, которого будто парализовало, и потянули назад и вверх, к белым стенам на вершине холма. Кажется, даже их полушубки со спины излучали смирение и огромную благодарность Господу за то, что удалось смыться с берега, где стояли вооружённые и очень опасные люди. И это были разные люди, потому что безоружные были страшнее.

— Брат Сергий, — явно успокаиваясь, произнёс отец Ларион.

Из поредевшей группы встречающих вышел длинный худой монах с седой бородой и склонился перед митрополитом, сложив руки так же, как вчера Тёма при встрече с бывшим полковником, а ныне владыкой Филаретом. И принял благословение, так же приложившись к ладони.

— До письменного решения, что поступит во благовремение, настоятелем будешь ты. Казначея и эконома определи также в кельи, как и Тита, ибо, опасаюсь, хворь у них одна. Не в соседние только, чтоб карантинные требования соблюсти, — Ларион позволил себе чуть улыбнуться.

— Выполню, владыка, — склонил голову худой Сергий. Голос его был хриплым и едва слышным. Зато прошлое, судя по плохо сведённым синим наколкам на пальцах, вполне могло быть ярким и богатым на неожиданности.

— Во второй половине дня приедет комиссия из столицы, подготовь книги за пять лет. И отдельно — то, что сочтёшь необходимым указать особо. Гирьки сверлёные, винокурню здешнюю, магометан-подсобников, — продолжал владыка, почти полностью успокоившись. Но слышно было, что это неожиданное и вовсе несвоевременное касательство, так скажем, внутренних отраслевых вопросов, его, мягко говоря, обеспокоило.

— Добро, — отозвался новоявленный игумен еле слышно. И по вполне благостному кивку попятился, поклонившись.

— Любое, самое доброе и чистое дело можно испоганить стяжательством и корыстью, — вещал отец Ларион, пока мы шагали по снежной целине. Первым пёр лось-Саня, с которым, как и с сапёром Витьком, мы поздоровались за руку и перебросились парой шуток. Парням было, кажется, неловко, но приятно, что я их помнил и подошёл сам, не чинясь.

— А тут — место недоброе, что ли, ума не приложу? Ещё когда знакомец твой Василий жив был, — кивнул он мне, — норовили братия землицы ухватить побольше, мест уловистых по реке, бортей в лесах, да и сам лес сводили почём зря. «Черемису в тех угодьях бьют и увечат и всякое поругание чинят и стреляют по ним из ружья и многую черемису побили до смерти ясачные дворы у них запустели и в рознь разошлись и старцы с их крестьянами завладели их рыбными ловлями и бобровыми гонами и им де черемисам от обид жить стало не в мочь» — процитировал он по памяти явно какой-то старинный текст не то жалобы, не то челобитной, если это разные вещи.

Мы шагали молча. Чувство было, у меня, по крайней мере, неприятное — будто в гостях в разгар праздника наткнулся на семейную сцену, явно не предназначенную для чужих глаз. Которая наглядно поясняла смысл пословицы про «сор из избы». По Головину понять, о чём он думает, смогли бы, наверное, только Федька и Бадька, используя его же терминологию. Но мне казалось, что и он испытывал что-то похожее.

— Вот и теперь. Ну, положим, винокурни многие держат. Некоторые даже без дозволения. Но те — для себя и братии. Этот же догадался продажу наладить! Ещё и к благочинному умудрился с докладом добраться, взялся прельщать, — тон владыки не оставлял сомнений в том, что конкретно данную частую инициативу руководство резко осудило. — Лавки завёл по рынкам да торговым рядам, в районе, в области, с натуральными продуктами. По-старинке работали, с синими треугольными весами «Тюмень». И даже гирьки с тех времён нашли, или такие же придумали — процентов на пятнадцать-двадцать тяжелее. И безмены тоже хитрые были у них. А не так давно собрали три бригады граждан сопредельных государств и начали их в аренду сдавать. Себе за деньги, им — за еду.

Мы с Головиным сохраняли лица чуть хмурые, но в целом нейтральные. Мол, ай-яй-яй, конечно, но мы, святой отец, здесь не за этим. Ясно было, что владыке просто надо выговориться. А нам — не повестись на возможное продолжение дискуссии. Которое могло легко вогнать нас во искушение. По крайней мере в части осудить ближнего своего, что только что так звонко лаял с холма, а теперь грустил в келье. А кто мы такие, диверсант и нечаянный богач, чтоб судить, да тем более — оступившихся священнослужителей? Поэтому шагать продолжали молча. До тех пор, пока я не остановился так резко, что в спину мне упёрся шедший позади не то военный, не то духовный служащий.

— Ты чего, рубль нашёл? — буркнул Головин, явно тоже пребывавший не в восторге от внезапно открывшихся хитросплетений. И тоже наверняка, с его-то опытом, думавший о том, что лишняя информация бывает вредна, а вовлечение в тайны — один из способов вербовки.

— Тут где-то, — казалось, от земли, скованной до весны в лёд, завёрнутой в белый саван, шло какое-то необъяснимое тепло. Ну, или это меня на нервной почве в жар кинуло.

Участок два на два метра бойцы размахали от снега лопатами вмиг. До ветлы, возле которой мы беседовали с давно мёртвым келарем, как раз и выходило где-то с десяток шагов. В случае с ключником найти точно место помог чекан, вбитый в пень и сохранившийся каким-то невероятным чудом. Сейчас — крестик, тот самый, простой, вырезанный как бы не из той самой ветлы. Хотя вряд ли — она не была похожа на ту, что помнила бы Смутное время. Но как бы то ни было, деревяшка будто жгла тело сквозь нагрудный карман, куда я опустил весь второвский фунтик в богатом носовом платке.

— Мужики, вот тут надо копать, — указал я, изобразив пальцем проекцию овала. Ну, чуть с запасом взял — не мне же смёрзшийся грунт кайлом да ломами ковырять. Но лишь чуть, без фанатизма.

Останки нашли через часа полтора. На востоке чуть засветлело над далёким лесом на том берегу. За это время сняли землю на полтора метра и неожиданно встали. Потому что из земли показалось какое-то не то рядно, не то мешковина. Которая на такой глубине сохраниться не могла в принципе, тем более за столько лет, да со здешними половодьями-паводками и разливами Унжи по весне. Но факт — вещь суровая: мешковина в наличии была.

Отец Ларион что-то сказал, наклонившись, тому одинаковому, что был с бородой. Тот отошёл к группе, и от неё к вертолёту побежал один из парней. Вернувшись через пару минут с каким-то ящиком, похожим одинаково и на колыбель, и на патронный — темно и далеко, особо не рассмотришь. Вблизи же оказалось, что это какой-то тревожно маленького размера не то сундук, не то гроб. По тихим перешёптываниям военных монахов я понял, что они называли это «рака» — то, в чём принято было хранить нетленные мощи святых.

С превеликой бережностью и осторожностью извлекли свёрток из песка и суглинка. За это время шустрый боец успел сгонять вверх по склону до монастыря, оттуда донёсся стук молотков, а потом наш «гонец» с тремя крепкими монахами спустились и принесли что-то вроде носилок — дощатый щит с бортиками и ручками по углам. На них, водружённых прямо на снег возле могилы, опустили, держа за края, серо-бежевый кокон. А затем один из монахов, по указанию владыки, аккуратно, сбоку, разрезал плотную ткань.

Я, откровенно говоря, верой в чудеса никогда не отличался. Даже билеты лотерейные покупал исключительно из вредности, больше в надежде на то, что опять скажу: «ну вот, я же говорил — снова разводняк!». За то, видимо, и поплатился. В части чудес, связанных с любыми религиями было примерно то же самое. Я признавал право разумных верить во что угодно: макаронного монстра, домовых, хтонических Богов и непорочные зачатия. Истории про «пять хлебов» у меня с самого детства шли параллельно сказкам про «семь шапок», не самая воцерковлённая была семья, честно сказать. За это, видно, я поплатился ещё раз.

Келарь Василий, пролежавший в земле три с половиной века, выглядел совершенно так же, как и во сне. Даже лучше. Пропали кровавые пятна, разводы, синяки и длинные порезы с лица и груди. Даже борода каким-то чудом оказалась чистой, чем изумила сильнее всего, пожалуй. То, в каком виде я её узрел в прошлый раз, в подвале, никакого желания смотреть на неё снова не вызывало. Монах лежал в коконе из дерюги, будто уснул сном праведника. И лишь излишне тёмная и даже на взгляд сухая кожа говорила о том, что он не откроет блёкло-синих глаз и не обратится к нам с приветствием сквозь время.

Те, что притащили носилки, скинули шапки и рухнули на колени первыми. Через несколько секунд с «обутой головой», как говорят военные, никого не было — все глядели на чудо, увидеть которое в жизни вряд ли рассчитывали. А оно, как у чудес водится, взяло и настало.

Носилки с мощами унесли в гору, на территорию монастыря через некоторое время. Отец Ларион, время от времени поглядывая на меня непонятным взглядом, прочитал какую-то, наверное, специальную, сообразную случаю, молитву — и процессия ушла. Мы двинулись левее, не забираясь на склон. Приметной липы давно не было, а понять, откуда именно я смотрел на противоположный берег, который еле-еле розово золотился и вряд ли выглядел точь-в-точь как триста лет тому назад, стоя на снегу, было сложновато. Но как-то справились и с этим, и когда я опять резко затормозил, бойцы молча покидали с плеч шанцевый инструмент, ожидая команды и указаний. Им, да и всем присутствующим, пришлось ещё раз удивиться, когда я попросил Саню и Тёму взять пару лопат и положить на черенками на плечи, а потом вскарабкался по хилой не то иве, не то осинке на получившийся помост и взгляделся в горизонт, как адмирал на флагманском фрегате. И через три-четыре «левее» и «чуть назад» спрыгнул, провалившись в снег едва ли не по пояс возле того самого места, где в кармане снова затеплился крестик келаря.

Витёк, что после того, как монахи с пением унесли наверх мощи, смотрел на меня едва ли не с ужасом, расчехлил свой складной «экскаватор».

— Вить, тут где-то, вот тут примерно, должен найтись подземный ход. Его завалило чёрт знает когда, а потом ещё грунт осел, наверняка, — начал инструктаж сапёра я, прервавшись, когда Головин толкнул меня в плечо, постучав себе по лбу и мотнув головой на владыку. Да, надо бы поаккуратнее со словами-то, про чертей особо.

— Там был взрыв порохового заряда, мощного, если это важно. И, скорее всего, органика должна оставаться какая-то, от того, кого там накрыло, — добавил я, потирая плечо. Рука у стального приключенца легче не стала, вон как сквозь зимний камок приложил.

— А органика… — начал было Витёк и неожиданно для военного смутился, качнув головой на стены монастыря.

— Нет, святых больше не будет. Паскуда одна на растяжке подорвалась тут, — отмахнулся я.

— Ага… Понял, — ответил сапёр, всем видом демонстрируя обратное. Но наушники белые натянул и к очищенному участку склона подошёл. Обернувшись на меня всего дважды.

— Ты, Дима, очень интересный попутчик в части поисков, — раздался из-за спины голос владыки, от которого я едва не дёрнулся и не отступил снова в снег чистый нетоптаный, уйдя в него по пояс. Развернувшись, увидел всю троицу представителей высших интересантов, от власти, денег и веры.

— Теперь придётся поломать голову о том, в каком статусе миру явятся мощи, — продолжал задумчиво говорить священник, следя, кажется, за моей мимикой, как платёжная система лучших банков: сличая, идентифицируя и отслеживая изменения нескольких десятков показаний.

— А просто по-людски похоронить его никак не получится? — запоздало поинтересовался я, обругав себя за плавность мышления. Надо было сразу там в яме руку на него положить и попрощаться, как с Ушаковым тогда на Волге. Но там суета вокруг завертелась сразу — и не подступиться было.

— Не уверен, — спокойно ответил он, моргая до изумления редко. — Надо посмотреть некоторое время, не начнутся ли явления, не поддающиеся объяснению, говоря сухим мирским языком. Если не явят мощи чудес — похороним. А если возле них начнут болезные излечиваться — канонизируем келаря Василия Макарьевского.

Я только вздохнул тяжело. Видеть каждый день во сне историю из подвала не хотелось совершенно. Как и объяснять при встрече монаху, почему я пообещал ему при свидетелях одно, а вышло вон оно как. Но додумать мысль до полного самоуничижения не дал Витёк:

— Есть! Есть!

Крик разнёсся над медленно светлевшими заснеженными полями, как выстрел дуплетом, враз подняв за собой собачий лай, который едва только улёгся недавно за ушедшим поющим караваном с носилками.

Подошедшему Сане сапёр увлечённо тыкал пальцем в землю под катушкой, видимо, указывая объёмы работ в метрах и кубах. Тот только кивал, внимательно глядя за пальцем.

— Тут дальше справятся без нас, — почти на ухо сообщил мне мощный старик. — Поехали.

По его кивку, Фёдор что-то сообщил себе за пазуху. Через минут семь донеслись странные звуки двигателей — не то лодки не по сезону, не то мотоциклы, тоже особо не ко времени. Но вскоре из-за поворота реки вытянулась колонна снегоходов, с десяток. За некоторыми тянулись пустые санки, как бананы за катерами в Турциях и Египтах. «Вот и до аттракционов докатились. Того и гляди скоро начнут за деньги показывать, как бородатую бабу» — безрадостно отреагировал фаталист.

На остров, внешне от округи не отличавшийся почти никак, доехали за полчаса, даже замёрзнуть почти не успели. Первым шагал двужильный Саня, следом Головин со старшим братом, что сверялись по какой-то технической хреновине, на которой я углядел, вроде бы, спутниковый снимок и координатную сетку. Дальше вытянулась в нитку вся команда, кроме отряда фельдмаршала во главе с чисто выбритым «одинаковым» военным — они со своей частью техники умчали, подняв снежную пыль и облака выхлопа, в ту сторону, где угадывался просвет в стене леса и должно было быть то самое озеро, в котором теперь уж наверное душ триста накопилось. А вот товарищ Директор с ними не поехал. И теперь они шагали со Второвым и отцом Ларионом прямо позади меня, след в след, молча, экономя дыхание и силы. Как матёрые охотники-промысловики. Или волки.