Записки нечаянного богача – 4

Глава 22 Сцены в кабинете

Следующие пару недель были, вроде бы, суматошными. Суета, звонки и постоянные попытки впихнуть невпихуемое: в самолёт, в голову, в рюкзак, в количество часов в сутках. Но как-то удалось — и вот у бассейна на базе Умки сидели, попивая лимонад, мои мама и брат, баба Дага и Андрусь, два Головина, мы с Ланевским и Михаил Иванович Второв с женой. Аня с Маней скакали в детском бассейне под присмотром верного огромного чёрного Мутомбо, с которым дочка мощного старика нашла общий язык так же мгновенно, как и моя. А я ещё раз вспомнил тяжелые сцены из «Зелёной мили». У Мутомбо, которого девочки по им одним известными причинам стали звать «Мутис», была семья: жена, сын и две дочери. В результате какой-то из частых тогда в здешних краях межплеменных заварух их не стало. А гиганта с того света вытащил Илюха, получив в результате, наверное, самого преданного друга. А после знакомства с сестрой Мутомбо, когда голый толстый мраморный крылатый карапуз всадил в морпеха очередь из своего лука в упор, и члена семьи.

Второв прилетел через два дня после того, как тот самый автобус, на котором ехали сюда в первый раз мы, привёз из Додомы Лену и Машу. Визгу, с которым встретились маленькие подружки, Аня с Маней, местные макаки, наверное, завидовали до сих пор. Дамы чинно прогуливались по базе, когда было не очень жарко, не менее чинно возлежали у бассейна, когда становилось теплее, и собирались в самом большом бунгало, где для них устроили кинотеатр, когда жара наваливалась в полный рост. Там, на огромной, во всю стену, плазме крутились старые голливудские и советские фильмы, а ещё маргариновые сериалы, что показывали по вечерам на телеканале «Россия». То есть именно то, что обеспечивало совершеннейший покой и умиротворение для мозга, так рекомендуемые беременным.

Баба Зина, наезжавшая раз в два-три дня, как она сама по привычке говорила, «на материк», подружилась с бабой Дагой, и я пару раз слышал, как они негромко пели на два голоса протяжные народные песни, сидя на лавочке за периметром базы, когда огромное здешнее солнце раскрашивало всё вокруг в тёмно-оранжевый, уйдя в саванну на две трети, так, что только алая вершина его освещала акации и разбрасывала потрясающие блики по поверхности водохранилища.

Андрусь, который сопровождал бабушку Милы, как-то незаметно включился в работу по строительству санатория, поражая Лорда способностями найти всё, что угодно, и доставить быстрее, чем это представлялось возможным. Тима, который остался здесь бессменным руководителем охраны, сперва приглядывался к нему очень подозрительно, но через некоторое время, кажется, стал поспокойнее. Понял, что белорус мог иметь какие угодно отношения с законами родной страны и прочих государств, но за бабу Дагу и Милу в его присутствии можно было вообще не волноваться. А также и за их окружение. Выяснилось, кстати, что служил с Витольдом Вороном и Палычем из Княжьих Гор не он сам, а его дядька, брат отца. Меня, помню, насторожил этот момент в рассказе Черепанова, но потом всё стало на свои места.

Мы провели две недели в практически полных гедонизме и эпикурействе, не утруждая себя даже охотой и рыбалкой. Когда Илюха-Умка предложил на утренней зорьке прошвырнуться вдоль берега со спиннингами, Головин ёмко, доходчиво и по-военному короткими словами объяснил, что сам не пойдёт и никого не пустит, пусть даже придётся ногу прострелить. «Клянусь Богом, я даже и близко не желаю знать, какую скотину поймает в здешних водах Волков. Ну, или она его» — пояснил он.

А вот через две недели, подгадав как-то так крайне удачно, что все три жены были то ли в хорошем настроении, то ли в состоянии пониженной бдительности, удалось договориться, что на три недели мы улетаем домой. Лорд задавил девчат какими-то, подозреваю, выдуманными цифрами, насколько выгоднее будет ему находиться в московском офисе. Я развёл руками и снова сказал чистую правду: боюсь, что без меня там так хорошо, как со мной, стройка не начнётся. А ещё мне нужно было непременно встретиться с тамошним лесничим и его питомцем. Про то, что Митрофаныча задрали волки, и кто именно у него был домашним животным, говорить, разумеется, не стал. И так Головин заломил руки, обхватил голову и взвыл, как папа Малыша из мультфильма про Карлссона: «О, Боже мой! Спокойствие, только спокойствие», и неверными шагами направился к бару. Заинтриговав, конечно, и Илюху, и Андруся, что потянулись следом. Тогда ни он, ни я ещё не знали, что Степан Митрофанович был вполне себе жив и здоров, а история с волками, рукавом, валенком и рваной старой шапкой была нужна ему для того, чтобы отойти, наконец, от дел, а главное — от вечных отчётов и прочих бюрократических глупостей, и заняться уже тем, что он любил и умел делать лучше всего: беречь лес.

Март в том году поразил всех: ни тебе вьюг, ни лютых морозов, за который знающие люди называли его «марток — надевай семеро порток». Снег сошёл в городе везде, и даже за МКАДом — практически везде, оставаясь, пожалуй, только в непролазных лесах. Куда нам, ясное дело, и надо было. Даже Пётр Алексеевич, по его словам, такого марта не помнил. Но, как он сам сказал, «раз уж Солнышко радовается — то и нам носы вешать не след!». Я с вековым стариком был полностью согласен. Да и некогда нам было.

Трофимыч, вдумчиво, с бумагой и карандашом, перепроверил «в столбик» выкладки Ланевского. Поразился, что тот считает в уме трёхзначные числа быстрее, чем их можно успеть набрать на калькуляторе. И тому, что, несмотря на тревожное банкирство в анамнезе и учёбу за кордоном, Серёга оказался вполне порядочным и честным мужиком, выложив все карты на стол. Они враз спелись с лысым Палычем, потому что Лорд, не успев долететь до России, затеял какую-то схему, по которой неизвестные мне грузы доезжали до Гор по железке, потом на резервных или дублирующих или ещё черт знает каких путях перегружались на фуры, и разъезжались дальше. Черепанову падала денежка и за стоянку, и за обслуживание, и за погрузо-разгрузочные работы. А его кум даже под шумок притащил откуда-то вагончики-бытовки, из которых за неделю собрал что-то наподобие мотеля, где и водилы, и железнодорожники могли поесть домашнего, помыться и переночевать на чистом.

Иван Трофимович Минин ушёл на заслуженный отдых. То есть всё село в клубе целый вечер провожало его добрыми и благодарными словами, вспоминая былое: весёлое и грустное, простое и сложное. А он сидел, добродушно улыбаясь. А наутро, как всегда, пришёл в контору, только не к себе в кабинет, а в сторожку Петра Алексеича, который нам, мне, Тёме и Серёге, велел звать себя дедом Петей, удивив местных до оторопи. Мы, три весёлых гуся, новоявленных внучка́, спорить с веком-волкодавом не стали. И пошла работа. Не монотонная, как на заводе, с восьми до восьми, а практически круглосуточная, и настолько разнообразная, что за монотонность я бы, пожалуй, отдал приличные деньги.

Мы сидели за столом, тем самым, генеральским, в кабинете Трофимыча, а теперь — полноправно моём, потому что по документам я являлся генеральным директором леспромхоза. Вот такая карьерная загогулина для нечаянного богача. Спасало только то, что Серёга взял на себя, а, вернее, на своих ребят, всю бухгалтерию, а Тёма — охрану и порядок. Ланевский лично прособеседовал всех финансовых работников, остался рад и счастлив, что люди так хорошо знали своё дело, и всем нашёл задачи. Пересмотрев мотивацию так, что материально ответственные дамы в возрасте едва не перестали уходить домой — за такие зарплаты надо было держаться двумя руками. Головин сделал то же самое по своей части — и в первый же день выпер на улицу пятерых чьих-то родственников, которые приходили на службу спать и бухать. Ему в тот же день здешняя маргинальная элита решила устроить «тёмную». И в полном составе заехала к Петру Ильичу, заняв бо́льшую часть стационара. Но новый корпус уже достраивали — Андрусь заскучал в тёплых краях и прилетел к нам на помощь, включившись в работу мгновенно. Хотя, думалось мне, что без бабы Даги там не обошлось.

Мы хмуро и молча цедили чай. Полчаса назад вернулись из Мякинино, из областного правительства, куда ездили по рекомендации Второвского бухгалтера. Он договорился о встрече с какими-то «нужными людьми», вот мы и рванули. Оставили там Раджу на парковке у торгового центра, где продавалось всё для дома-сада-огорода, и направились, удивляя редких прохожих, в цитадель исполнительной власти. Не каждый день люди видят, как из синего пикапа выгружаются трое стильно и дорого одетых граждан и шагают в дом правительства. На КПП у нас сличили паспорта с фасадами, внимательно и дотошно, заставив Головина снова сделать страдальческое лицо. Пропустили на территорию. Там, покатавшись на дорогого вида стеклянном лифте и погуляв по красным ковровым дорожками, мы оказались в кабинете, снабжённом правильными гербами и портретами. Где отягощённые полномочиями дяденьки битый час мотали нам нервы, изъясняясь при этом на том самом жутко протокольном наречии, которое использовал сенатор Кузнецов, пытаясь предупредить меня об опасности. Надувая и без того сытые щёки, закатывая под разными углами глаза, ответственные господа чиновники изо всех сил пытались дать понять, что команду «поддержать инициативу и поспособствовать всем силами» они разделяют всей душой, но платно. И что есть определённые наработанные годами схемы государственно-частного партнерства, которые специально созданы для того, чтобы все стороны оставались глубоко удовлетворёнными сотрудничеством. И пять-семь посредников тоже. То, что дело при этом раскладе делаться не будет, и это ещё в самом лучшем случае, дяденек в дорогих галстуках и туфлях вряд ли тревожило. Мы пообещали внимательно всё обсудить и вернуться через некоторое время с инициативными предложениями, говоря их же языком. По-людски если — никто никому ничего внятного не сказал.

— Я, конечно, не по этим делам, но сдаётся мне, господа, нас планируют начать доить, — глубокомысленно произнёс Тёма, глядя без всякой приязни или пиетета на стеклянные башни.

— Я придумаю, как минимизировать ущерб от, хм-м-м, административного блока, — ответил Лорд. Но без уверенности.

«Надо послать их всех…» — внутренние фаталист и скептик снова разошлись во мнении, куда именно следовало направляться чиновникам. Единства не было даже в предлогах: там были и «в», и «на», и даже «через». И этот подход мне как-то больше импонировал. В «контору» мы ввалились, как три предгрозовые тучи: чёрные, пока молчаливые, но издалека было видно, что это не надолго. Заглянули в каморку к Трофимычу и деду Пете, выклянчили у них один из самоваров — и расселись за директорским столом в кабинете.

И вот в таком «благостном расположении духа» нас и застал посетитель.

— Салют! — сообщил с порога высокий подвижный мужик за сорок. Он был в синем плаще, костюме и туфлях, и видно было, что не пешком пришёл и не на автобусе приехал.

Лорд и Тёма повернули на него головы, как две башни танков. Я сидел по центру, поэтому просто поднял глаза, как стволы корабельных орудий.

— Прошла информация, что тут планируют дороги строить-чинить? Это ко мне, мужики! На севере области мои ребята берут контракты. Договоримся? — он вальяжно шагнул вперёд, протягивая руку к спинке стула, планируя, видимо, пододвинуть его к нам.

— О чём? — на всякий случай уточнил реалист. Едва не повиснув на фаталисте и скептике, что чуть не кинулись с воем наружу.

— Как полагается — я консультирую и готовлю тех.задание, вы говорите мне даты и реквизиты закупки. Немного коррумпируете меня, я немного коррумпирую вас. И все в шоколаде! С нужными людьми я договорился, — он, откинув полы плаща по-хозяйски уселся на стул. И улыбнулся широкой улыбкой человека, полностью уверенного в своей правоте.

— Дим… — начал Головин, и рычание было слышно даже в звуках, вовсе для этого не предназначенных. Я поднял ладонь в его сторону, мол, рано.

— Нет ли тут ошибки? — глухим, но каким-то звякающим при этом голосом уточнил Ланевский.

— Никаких ошибок! — разваливаясь на моём стуле в моём кабинете, категорично отрубил визитёр. И добавил со значением, — Я от Леонид Аркадьича!

При этом он понизил голос, но поднял до критических уровни пафоса и самоуверенности, скосив глаза к потолку, сделав эдак бровью и продублировав мимику указательным пальцем, ткнув наверх так, будто указывал как минимум лично на Архангела Михаила.

— Серёг, ты ждёшь кого-нибудь от Якубовича? — дожигая дотла остатки выдержки, глухо уточнил я.

— Тём? — повернулся вопросительно к приключенцу, после того, как Лорд отрицательно покачал головой. Дождался такого же жеста от Головина.

— Ошибся ты, дядя! Дверью, и вообще, — откинулся я на спинку кресла, разжимая кулаки. Слыша, с каким звуком расходятся в угрожающих улыбках-оскалах губы друзей по обе стороны от меня. И видя, как испаряется апломб с гостя.

— Но… Как же? Я же от Леонид Аркадьича, — продолжал он цепляться за свою реальность. Не сводя глаз с наших, в которых, надо думать, начинали загораться знакомые огоньки, жёлто-зелёные слева, у Тёмы, и такие же, как у меня, жёлто-оранжевые — справа, у Серёги.

— Да хоть от Эммануил Гедеоныча! — рывкнул злым командным голосом приключенец, едва не сдув посетителя, что пришёл учить нас коррупции.

— Вам, полагаю, следует знать, что на самом верху, — вернул я ему загадочный взгляд в потолок, — всерьёз задумались о том, чтобы пересмотреть наказания за казнокрадство. Предлагают рубить руки.

— Как⁈ — икнул смертельно побледневший деловой господин.

— Для начала — по локоть, — уверенно кивнул я, — а там как пойдёт. А я бы сажал на кол… Прошу освободить кабинет, — добавил, порадовавшись тому, что звук «р» получился на загляденье, только что эхо от стен не отразилось. Или отразилось? Но ужас в глазах коррумпатора был очевиден, это точно. Не совладав с собой, я громко гавкнул и клацнул зубами. Поймав хулиганскую волну, Ланевский заливисто свистнул в два пальца, а Головин затопал ногами и загудел, как на стадионе.

Визитёр едва не опрокинулся вместе со стулом, чудом уцепившись за край стола. Вскочил и рванул к двери, пару раз ударившись в неё перепуганной птицей, забыв, что открывалась та «на себя». Совладав с дверью, уткнулся в Славу, «доброе» лицо которого занимало практически весь проём под самой притолокой. Но как-то просочился мимо остолбеневшего здоровяка — и испарился, как иллюзионист, оставив после себя лишь неприятный осадочек и аромат лёгкой локальной расслабленности, так скажем.

Тёма рванулся к окну, распахивая створки, запуская свежий, пусть и холодноватый по весеннему времени, ветер, свистнул туда, чуть ли не похлеще Лорда, и плюнул. Видимо, вдогонку коррупции, что покидала Княжьи Горы на повышенной скорости.

— Ну вот, — расстроенно вздохнул он, повернувшись к нам обратно и усевшись на широкий подоконник, — хрена с два нам теперь кто-нибудь откат предложит!

Отсмеявшись, мы задумались серьёзнее, чем до этого. С моей землёй было проще — там самая что ни на есть частная собственность, и дяденек в Мякинино вообще не должно волновать, кто и как мостит тропинки у меня на даче, грубо говоря. То, что размер дачи удручал — дело десятое. Но чтобы приступить к укладке дорог там, нужно было сперва сделать их здесь, на земле сельского поселения, потому что гонять тяжёлую технику через посёлок было, может, и удобно для нас, но неудобно и опасно для сельчан. А чтоб построить хоть метр дорожного полотна на муниципальные или ещё какие-нибудь хоть близко государственные деньги, нужно было собрать километры и тонны бумаги, потратить прорву времени — и всё равно не иметь гарантии, что асфальт переживёт хотя бы несколько приличных дождей, не говоря уже о снеге.

— Пусть Валя пропишет в договоре обязательную личную материальную ответственность собственника компании-подрядчика! — рубанул я рукой снова. Да, этот кабинет и общение с его бывшим хозяином накладывали отпечаток, конечно. Ну а как ещё, с другой стороны, начинать комсомольскую стройку без комсомольского же задора и энтузиазма?

— Тогда на закупки никто не выйдет, Дим, — попробовал вернуть меня в двадцать первый век Ланевский.

— Да и пошли они к чёртовой матери тогда! Чего мы, сами асфальт не положим, что ли⁈ — возмутился Тёма.

— Самим — нельзя. Скажут: под себя закупку провели, незаконно освоили средства, обвинят в недобросовестной конкуренции, — тоскливо начал Лорд, но вдруг замер, как будто вспомнил что-то очень важное. А потом подхватил со стола смартфон и позвонил кому-то под нашими заинтересованными взглядами.

— Володя, привет! Скажи, а фирма, что дорожными работами у вас на Севере занималась, ещё существует? Не номинально? А техника? Со штатом как? — начал он сходу. У кого только научился такой хватке, не на сыром туманном островке же?

— Отлично, просто замечательно! А сколько, навскидку, времени займёт на юг Тверской области их подтянуть? Есть! Есть железка, прямо до самой точки! Ага. Лады, договорились! При встрече детали обсудим, дай знать, как сможете. Дедушке поклон, Дима и Артём тоже передают, они рядом.

Головин смотрел на него с живым интересом, а я, похоже, понимал, что за вариант изыскал наш финансовый гений. И не ошибся.

— Дымовы! У Владимира Ивановича была компания по дорожным работам, на Кольском строили, и ещё где-то на Северах. Их через какое-то время отодвинули на федеральном уровне, но дороги, по слухам, до сих пор держатся, несмотря на ямочные ремонты и все усилия обслуживающих организаций. Если кто и впишется под твои, Дим, суровые требования — то это они! — Ланевский сиял, как стоваттная лампочка.

— Точно! В книжке же его было! Ты, кстати, подписал её тогда у Владимира Ивановича? — спросил я его.

— Конечно! Я её как раз в самолёте перечитывал, пока вы дрыхли. Вот она, польза чтения, налицо!

— Значит, нужные книжки вы в детстве читали! — резюмировал довольный Головин, спрыгивая с подоконника.

Следующая история случилась через пару месяцев. Мы слетали навестить жён, вернулись и продолжили не отвлекаться. Хотя, без звонков и не всегда конструктивных телефонных переговоров обошлись только в полёте, пожалуй, где связи не было. Смотреть на то, как в трёх разных углах бассейна в три разных телефона гавкали совершенно одинаковые слова я, Лорд и Тёма девчатам сперва было забавно, а потом надоело, и они снова отпустили нас без слёз и сцен. Понимая, что чем быстрее мы закончим начатое и так захватившее нас дело — тем скорее станем нормальными, привычными мужьями, а не этими новыми суровыми, злыми и нервными решалами.

Серёга уехал в Москву, встречаться с дорогими дядьками в дорогих пиджаках, часах и ботинках по дорогим ресторанам, закрытым бильярдным и сигарным клубам. Я был несказанно признателен ему за то, что всю эту коммуникацию, к которой я не мог, да и не старался привыкнуть, он взял на себя. Честное слово, по мне, так проще было лес валить, чем с этими мозгоделами беседовать, а Ланевский чувствовал себя там, как рыба в воде. Поэтому я преимущественно оставался «на хозяйстве» в конторе, иногда и вправду вырываясь на делянки, чтобы и в самом деле уронить пару-тройку ёлочек-сосёночек. Тёма и Лёха сперва бухтели, что, мол, не царское это дело — под стрелой стоять. Но после того, как я при них, под их бубнёж, аккуратно сложил двадцатиметровую ёлку так, что даже Трофимыч большой палец показал, унялись немного. Так и занимались, каждый своим делом. А после обеда, который прикатила в лес на синем мотороллере «Муравье» младшая дочка того самого кума Виталия Палыча, Оля, я поймал себя на неожиданной мысли. Точнее, поймал я Головина, а мысль у нас, кажется была одинаковой.

Оля, бойкая курносая девчонка, в прошлом году окончившая техникум, не поехала поступать ни в Тверь, ни в Москву, ни в Питер. Приболела мать, поэтому девушка решила отложить экзамены. Куры, гуси и скотина — поросёнок, Борька, разумеется, и овцы — сами себя не накормят, в огороде и хозяйстве руки тоже всегда было куда приложить. С деньгами только было грустновато, но когда батя, как она его называла, занял у Палыча и Трофимыча и устроил свой «мотель» — стало полегче. А когда народ распробовал Олину стряпню — вообще «на ура» пошло. Готовить ей нравилось с детства, талант к этому был, самые простые блюда почему-то выходили такими, что, как говорится, ум отъешь. А когда в столовку при мотеле заглянули мы с Лордом — случилось чудо. Ну, то есть она считала именно так. Ланевский переставил пяток ценников, предварительно переписав на них цифры. Оля попробовала неубедительно возмущаться, что, мол, не по совести такие деньги драть за супы с салатами. Но невозмутимый до полной аристократичности Серёга объяснил доходчиво, что не по совести ценить в копейки свой труд и своё время. С тех пор нам в контору стала поступать горячая домашняя еда, поражавшая качеством. Но вот денег Оля брать отказывалась наотрез, один раз даже в слёзы ударилась. А когда заработал на всю мощь наш лесоповал — проявила инициативу и начала кормить и вальщиков-пильщиков.

Суровые мужики прекращали басить короткие и ёмкие знакомые слова, превращаясь в заботливых отцов и старших братьев, стоило ей появиться у делянки. Улыбаться же начинали, едва заслушав треск «Муравья». И звали её, что за глаза, что в лицо, разумеется, только «нашей Тосей». И за весёлый нрав, и за звонкий голос, и за то, что по борщам у неё тоже всегда были «пятёрки».

И вот, поймав неожиданный взгляд Головина, что скользил с весёлых мужиков на Олю-Тосю и обратно, я понял, что, кажется, у нас уже начинало получаться. Что мы знали по именам всех, с кем работали, знали их семьи, кто чем жил. И люди, удивительное дело, и вправду стали чаще улыбаться друг другу. Не по-американски, а по-человечески, по-настоящему. Я такое выражение лица раньше видал у друга только тогда, когда он на Бадму смотрел, романтически-задумчиво, с долей неверия в своё личное счастье. Теперь же, кажется, и он, и я были влюблены в ситуацию в целом: в это место, в это время и в каждого из этих людей. Наших людей.

Помывшись, мы вернулись в контору. Головин остался на территории, и я в окно слышал его начальственные матюки, не злые, а так, для порядку, по-отечески. Сделал пару звонков, последний из которых вышел не очень удачным. Поставщик техники выкатил удвоенный ценник и снижаться не хотел ни на рубль, а потом и вовсе открытым текстом заявил мне, что я миллиардер, а ему людей кормить, поэтому я не обнищаю, если куплю всё по его цене. Фаталист зло сказал, что надо купить всю его богадельню, а потом пустить по миру, чтоб знал, как и с кем разговаривать. Скептик парировал, что нам есть, чего покупать, помимо всяких не нужных богаделен, и от импульсивной покупки отговаривал экспрессивной лексикой.

— Дмитрий Михайлович? — раздался голос от входной двери. Как она раскрылась — я не услышал. Наверное, смазали-таки петли.

— Михайлович, да, — задумчиво-рассеянно ответил я, поднимая глаза от записей и экрана с ценами на технику у других поставщиков.

Она была… Наверное, противоречивой, вот такое слово возникло в голове при первом взгляде. А ещё враз заткнулись спорщики внутри, почуяв что-то такое, что к сваре в присутствии этой гостьи не располагало. А ещё я чувствовал её силу. Не знаю, как это объяснить, чувствовал — и всё тут.

Сухонькая бабушка, чем-то похожая на бабу Дагу, в каких-то дурацких зелёных резиновых сапогах с синтетическими утеплёнными голенищами на липучке, с камуфляжным рисунком. Тёмно-коричневая, шерстяная, вроде бы, юбка, длинная, закрывала верх сапогов. На плечах — телага. Натуральная телогрейка, серая, стёганная, прожжённая и заштопанная в нескольких местах. Под ней серая кофта крупной вязки, с узором «косами». «Наверное, сама и вязала — петли не фабричные» — поразил познаниями и наблюдательностью скептик. На голове чёрный платок. «Вроде вдовьего» — добавил неизменного фирменного оптимизма фаталист.

— Я присяду, — не уточнила, а предупредила гостья. И опустилась на ближайший к ней стул у приставного стола, метрах в трёх от меня. Но почему-то казалось, что она на любом расстоянии опасна.

— Ну и где их черти носят? — недовольно буркнула бабка, потянув левый рукав телогрейки вниз, подняв запястье. На нём, с внутренней стороны, обнаружились часы, добившие меня, почему-то. Точно такая же, как и у меня, старая «Слава»-телевизор, с зелёным циферблатом.

Гостья явно не обращала на меня ни малейшего внимания, глядя на часы и размышляя о чём-то своём, чуть нахмурившись.

— Не стрелять! — раздался вдруг из-за спины напряжённый голос Головина. Которого там не было! И от этого я подскочил на кресле, хоть и не планировал, и ни ногами в пол, ни локтями о стол не опирался. В неоднозначные моменты динамику могут придавать любые мышцы, даже те, от которых этого ждёшь в последнюю очередь.

— Я подумаю! — сварливо отозвалась бабка, не сводя глаз с циферблата. — Три минуты сорок семь секунд! Нет, ну это никуда не годится!

— Ваш выход из леса отмечен приборами в четырнадцать пятьдесят одну, визуально подтверждён в пятнадцать ноль три. Продвижение по направлению к зданию контролировали от двух до пяти сотрудников, — начал говорить тем же напряжённым голосом Тёма, выходя из стены. Вот натурально отодвинул панель, ту самую, дубовую, и вышел из-за неё возле шкафа с дипломами справа.

— Второй кордон было решено не информировать, чтобы не создавать суеты, — продолжал он, становясь возле края моего стола, не сводя глаз со странной старухи. И тон его не менялся. Если бы я знал Головина поменьше, решил бы, что он боится бабки, как огня.

— По этой же причине не задействованы огневые точки, включая автоматические, на подступах к зданию, в тамбуре, в холле, на лестничном пролёте и в приёмной. Кабинет охраняемого лица оснащён маломощными ВУ* направленного действия. Из девяти установленных Вы находитесь в зоне гарантированного поражения пятью. Доклад закончил. Разрешите принять замечания, Валентина Васильевна?

Позади бабки хлопнула о стену дверь и влетел, чуть покачиваясь, Лёха, с полоумными глазами, держась левой рукой за горло. В правой, которая, что удивительно, вообще не дрожала и не качалась, был Стечкин, и он, как и его хозяин, смотрел на гостью с большим вопросом.

— Опустить оружие, — спокойно скомандовал Головин.

— Есть, — одновременно отозвался боец, уронил руку с пистолетом и уронился сам, съехав по стене спиной. — Вы бы хоть предупреждали, что ждёте, кхм, коллег, так скажем. Я уж думал, вторая Гореслава нашлась. Надо же, как щенка меня…

— Не ной, Лёх, — ободряюще посоветовал Тёма. — Валентина Васильевна при желании и меня, и Федьку, да и нас вместе взятых всех, гуртом, морковками в землю воткнёт.

Фраза звучала вполне двусмысленно, но развивать мысль вождь приключенцев не стал.

— А вот зачем она почтила нас визитом, — он сделал упор на «зачем», — это вызывает живейший интерес.

В этот момент в распахнутой двери показался неожиданный силуэт, и в кабинет прошаркал дед Петя, таща в руках самовар. Лёха подхватился с пола, пусть и со второго раза, и тяжесть у ветерана отобрал, обходя по уважительной дуге странную Валентину Васильевну.

— Валька-Чума! Всё так же топаешь, как кобыла подкованная! — неодобрительно заявил дед. Я услышал, как щёлкнули зубы у Головина, что закрыл рот слишком поспешно. И как стукнула о столешницу подставка самовара, который Лёха едва не уронил, вытаращив глаза так, что на лице почти не осталось свободного места.

— Пётр Алексеич⁈ А ты тут откуда⁈ — ахнула Валька-Чума, только что напугавшая диверсантов, а теперь с недоумением и испугом глядевшая на дряхлого сторожа.

* ВУ — взрывное устройство.